Текст книги "Улыбка химеры"

Глава 35. КАЗИНО

На Рублевском шоссе попали в грандиозную пробку. Время шло убийственно медленно. Филипп угрюмо молчал, смотрел на забитую транспортом дорогу. Катя сидела рядом с ним на заднем сиденье. Оглянувшись, видела, что прямо в их багажник упираются фарами «Жигули» Биндюжного. Он курил в открытое окно. Наконец тронулись с места, но почти весь путь до поворота на подъездную аллею «Красного мака» ползли в потоке машин черепашьим шагом.

В результате в казино приехали уже в сумерках. Здание было ярко освещено. По крайней мере так показалось Кате в первую минуту, когда она с аллеи увидела ало-золотое пульсирующее огнями рекламное панно над фасадом: колода гигантских карт раскрывается веером, и словно из рога изобилия сыплются золотые монеты, король червей, дама, бубновый валет, туз бубен. Затем по сверкающей картине пробегает волна, и карты превращаются в цветы, сливающиеся в один огромный, распускающийся прямо на глазах красный мак.

Сначала Катя видела только эту иллюминацию, освещавшую и подъезд, и автостоянку, и аллею. А потом, когда они подъехали ближе, ее поразил контраст между этим сияющим панно и темным мертвым зданием казино, чем-то неуловимо напоминающим все тот же немецкий замок и… дом Салютовых в Ильинском, только что ею виденный.

Свет в большинстве окон казино не горел. На первом этаже освещались лишь подъезд и вестибюль. Филипп Салютов и здесь взял на себя роль проводника: поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. И здесь тоже ему открыл охранник. Молча, без всяких вопросов пропустил их внутрь, узнав Колосова и Биндюжного.

– Где отец? – спросил охранника Филипп. – Здесь? – И эта вторично произнесенная им фраза прозвучала как общий пароль.

Никита оглядывался: да, казино было закрыто, и это был свершившийся факт. Однако оно все еще жило. Двери бара распахнуты. В вестибюле – дежурная смена охраны. Мраморный фонтан Фортуна журчит. Из Большого зала – приглушенные голоса.

Послышались шаги – легкие, быстрые, острые каблучки простучали, процокали по мраморному полу. Навстречу им из Большого зала появилась женщина в черном строгом деловом костюме – пит-босс игорного зала Жанна Марковна Басманюк.

– Добрый вечер, – невозмутимо (не моргнув глазом! – как отметил про себя Никита) поздоровалась она и… И тут увидела Филиппа. – Вы к Валерию Викторовичу? Он здесь, с утра. Филипп… и ты приехал? Здравствуй. – Ее взгляд скользил по их лицам, задержался на Кате, потом снова вернулся к Филиппу. Колосову показалось, что Басманюк хочет о чем-то спросить Салютова-младшего.

«Она еще не знает, что Дьяков убит, – подумал он. – А когда узнает, как поведет себя? Если это правда, если это действительно правда, что его убил Салютов, – как она поведет себя? С нами? С ним? Будет ли снова лгать? Или заговорит?»

– Жанна Марковна, у нас разговор к Валерию Викторовичу. Срочный, – сказал он. – Мы бы хотели, чтобы при нем присутствовали и вы, и Глеб Арнольдович. Он здесь? Позовите его, пожалуйста.

– Китаева нет. Он… он не приехал сегодня, – ответила Басманюк.

Катя, молча слушавшая и молча разглядывавшая вестибюль казино, заметила, как на этот ответ отреагировал Филипп.

– Пройдемте с нами к Валерию Викторовичу, – Колосов направился к лестнице на второй этаж.

– Нет, сюда, прошу, – Жанна Марковна указала на двери Большого зала. – Он там.

Катя снова чуть отстала от всех и вошла в сумрачный игорный зал последней – вслед за Филиппом. В глубине зала она увидела Салютова и сразу же его узнала. Он был очень похож на Филиппа. Или, возможно, этот обратный отсчет не был верен. Точнее, надо было сказать, что сын очень похож на отца – юная копия старого оригинала. Матрица.

Салютов ждал их, стоя в конце зала возле стола колеса Фортуны. Оно в это мгновение как раз вращалось, словно его только что запустил крупье-невидимка. Послышался мелодичный сигнал, и «палец» Фортуны указал на сектор «Джокер». Их с Салютовым разделял целый зал – игорные столы, рулетки, кресла, кожаные диваны.

– Валерий Викторович, где Китаев? – громко, на весь зал спросил Никита.

– Его нет. Он уехал. Больше он у меня не работает, – ответил Салютов, чуть помедлив с этим ответом.

– С каких же пор?

– С сегодняшнего дня.

– А где он был вместе с вами сегодняшней ночью?

Салютов не ответил. Смотрел на сына.

– Валерий Викторович, у вас имеется пистолет системы «макаров»? – задал новый вопрос Никита.

Салютов по-прежнему не отвечал, смотрел на Филиппа. Катя видела их лица и внезапно почувствовала… Волна… Эта волна, огромное цунами…

– Есть у него пистолет! – раздался резкий голос Филиппа. – Был! В сейфе наверху, в кабинете. Я покажу, пойдемте!

Он ринулся к двери, но неожиданно путь ему преградила Басманюк.

– Да что же это такое? – воскликнула она негодующе. – Филипп… Что ты говоришь? Ты очумел? Ты с кем так смеешь говорить?! Что это все значит, а?

– Что? – Лицо Филиппа исказила гримаса. – Ты спрашиваешь, что, Жанночка? А разве ты сама не знаешь, что у него, – он ткнул в сторону отца пальцем, – всегда был пистолет? Что, разве ты позабыла, как он нас учил из него стрелять на шашлыках в Завидове – в лесу по пустым бутылкам? Тебя учил стрелять, Игоря, меня…

Жанна Марковна попыталась что-то возразить, но…

– Ну, что ты пялишься на меня? – взвизгнул Филипп. – Разве ты не знаешь про пистолет? Он у него всегда был. Из него он сегодня ночью убил Кольку! Что ты на меня так смотришь, дура! Ты что, не слышишь, что я сказал – Легионер мертв! Убит! Он его убил из того «макарова»! Он и Китаев… Связали сначала вот так, – он сунул под нос враз побледневшей Жанне Марковне скрещенные, сжатые в кулаки руки. – Вот так! И расстреляли связанного, как те бутылки в лесу!

Жанна Марковна шагнула назад, попятилась от него, резко обернулась к Колосову. На ее помертвевшем лице ясно читалось: нет, он бредит! Это неправда, не может такого быть… Но что мог ответить ей Никита?

– Идемте, я покажу сейф, где был пистолет, – сказал Филипп, – а если его в сейфе нет, она, – он кивнул в сторону Жанны Марковны, – подтвердит, что он раньше у него был.

И тут… Все события случились разом, одновременно: Филипп, чуть не сбив Катю, повернул к выходу, в зале что-то зашипело, а потом будто лопнула натянутая струна, и колесо Фортуны само собой снова плавно повернулось вокруг своей оси. Послышался тяжелый вздох, и… Жанна Марковна, железный пит-босс казино, как сноп повалилась в обмороке на ковер. А Салютов… Он опустил руку в карман пиджака.

– Не трудись, сынок, – сказал он Филиппу и достал пистолет. – Вот, – положил его на красное сукно стола колеса Фортуны рядом с горкой не востребованных никем кэш-жетонов.

Колосов медленно пересек зал, забрал пистолет – «макаров» без номера. В обойме остался всего один патрон. Катя в это время, наклонившись к Басманюк, хлопала ее по щекам, стараясь привести в чувство. Обморок. Всего лишь обморок… Она вышла в вестибюль позвать охранников, чтобы те помогли перенести Жанну Марковну на кожаный диван. Иван Биндюжный, что-то коротко сказав, вывел из зала Филиппа. Никита остался с его отцом с глазу на глаз.

– Легионер убит сегодня ночью двумя выстрелами из пистолета «макаров», – сказал он тихо. – Преступники, а их было двое, оставили на месте стреляные гильзы. Так что сравнить и сделать выводы экспертам не составит труда. – Он помолчал. – Валерий Викторович, что вы наделали? Зачем?

Салютов молчал.

– Где Китаев? – резко спросил Колосов. – Вы же вместе с ним там были ночью на двенадцатом километре Рублевки. Куда он скрылся?

– Я там был… один, – медленно произнес Салютов, – Глеб ни при чем. Я сам отвечу за все.

– Что вы наделали? – повторил Никита уже с сожалением и горечью. – Этот самосуд, зачем?

– По-вашему, у меня не было причин его убивать? – эхом откликнулся Салютов.

– Были причины. Вы хотели отомстить… Отомстить «кроту». – Никита смотрел на хозяина «Красного мака» и чувствовал только горечь. Точно полынью и хиной был пропитан здесь, в этом зале, сам воздух. – Китаев сказал вам, что мы ему звонили по поводу Легионера. И он убедил вас, что Легионер и есть «крот», человек Миловадзе. Валерий Викторович, вчера мы и сами были в этом полностью уверены. Мы получили данные, что Легионер —Дьяков отбывал срок в одной колонии с Миловадзе в одно и то же время… Это ведь вам Китаев сказал, да? Это? Он узнал это от нас, но… Валерий Викторович, сегодня пришел ваш сын и сказал, что Легионер в день убийства Эгле Таураге был с гражданкой Басманюк. Они давние любовники. Она это скрывала от всех. От вас в особенности. Боялась вашего гнева, боялась место потерять… Валерий Викторович, вы же видели ее реакцию сейчас. Что будет, если она, когда в себя придет, действительно подтвердит, что Легионер в тот день был с ней в номере гостиницы и не мог… вы понимаете?.. Не мог по этой причине стрелять из угнанного «БМВ» по Эгле Таураге под вашими окнами? Что окажется тогда, Валерий Викторович? Кого же тогда вы убили вместе с Китаевым? «Крота»? Или вы совершили непоправимую ошибку, потому что…

Никита остановился. Его потрясло лицо Салютова. Оно сначала побагровело, потом от него разом отлила вся кровь. Колосову показалось, что это сердечный приступ или инсульт. Салютов тяжело оперся на стол, спина его сгорбилась. Он клонился все ниже и ниже к красному сукну. Никита подумал даже – вот сейчас и он рухнет в обморок, как Басманюк. Но Салютов вдруг резко выпрямился.

Он смотрел на Колосова, спрашивал, ждал…

– А может, и не было в этом деле совсем никакого «крота», человека Миловадзе? – тихо спросил Никита. – Вы сами однажды сомневались, Валерий Викторович… Может быть, причины убийств совсем в другом?

Отца и сына рассадили по разным машинам. Филипп сел вместе с Катей в «Жигули» Биндюжного. Салютова Колосов забрал к себе. Жанну Марковну, пока она еще не совсем пришла в себя после обморока, оставил в «Красном маке», вызвав туда опергруппу из Скарабеевского отделения. Прямо из казино Никита хотел созвониться и с прокуратурой – вызвать следователя Сокольникова в главк на Никитский, однако от этого шага его удержала Катя.

– Позвони в прокуратуру позже, – шепнула она. – Мне кажется, не надо пока пороть горячку. Сначала надо кое с чем определиться.

– С чем? – спросил он.

– Ну хотя бы с тем, сколько же в этом деле стреляло пистолетов, – ответила Катя.

Больше она там, в казино, не сказала ему ничего. Подошла к Филиппу (кажется, он так и не понял, кто она здесь такая и отчего по пятам бродит за начальником отдела убийств) и вежливо предупредила, что ему тоже придется снова вернуться на Никитский, чтобы там следователь мог по всей процессуальной форме запротоколировать его обвинения в адрес отца.

– Или, может быть, вы уже передумали и отказываетесь от ваших показаний? – тихо спросила она.

– Нет, – ответил Салютов-младший. – Я и сейчас, и на суде скажу, что это он убил.

– Отчего вы сейчас так старательно избегаете слова «отец»? – спросила Катя.

– А он мне не отец, – бросил Филипп и сел в машину Биндюжного, хлопнув дверью.

На обратном пути никаких пробок на Рублевке не было. Никита в душе был безмерно рад этому. Вряд ли бы он смог вынести это бдение на шоссе наедине с хозяином «Красного мака», застывшим на заднем сиденье машины как статуя. Когда они проезжали поворот на мост через речку Глинку, снова пошел снег. Легкие снежинки, невесомые как пух, крутились в свете придорожных фонарей. Их становилось все больше, больше. А на ржавых перилах моста – Никите это скорее всего просто померещилось в сгущающихся сумерках – полоскалось на ветру что-то белое. Какие-то обрывки… Белая газовая ткань, похожая на разорванную фату новобрачной… Скорее всего это был просто снег…

Салютов тоже неотрывно смотрел в окно машины. Мост через Глинку остался уже позади. Под колеса ложилась гладкой черной лентой скоростная трасса. Салютов пошевелился. Колосов в зеркальце поймал его взгляд: о чем он думает сейчас, этот человек? Он вздохнул: нет, никому не дано читать чужие мысли. Возможно, это и к лучшему. Они как туман, как эта слепая снежная мгла, как…

Он видел в зеркале глаза Салютова. Но ничего не мог прочесть по ним, кроме усталости и опустошенности. Ничего другого, казалось, в них не отражалось…

Салютов отвернулся к окну. Мост через Глинку давно исчез во тьме. Но он по-прежнему все еще был здесь, рядом. И та самая фата новобрачной, зацепившись за ржавые перила, все еще трепетала на ветру, как белый последний флаг. А там в ночи на дороге горел разбитый, сплющенный ударом автомобиль. Только это была не старая загсовая «Чайка» из подмосковной сказки про «глинковский мост». Нет, Салютов всегда, с самого первого дня знал, что это была не «Чайка». На шоссе горел, дымил, полыхал как факел черный разбитый «БМВ» его старшего сына Игоря. Тот самый «БМВ», который он тогда сразу узнал… Который некогда они выбирали все вместе в автосалоне на Кутузовском – всей семьей вчетвером – он, его дружные взрослые сыновья и жена Игоря красавица Марина, когда все еще было у них – всех четверых – хорошо…

Глава 36. СКОЛЬКО ЖЕ БЫЛО ПИСТОЛЕТОВ…

С дороги Колосов позвонил в главк, доложил ситуацию начальству. И на Никитском их уже ждали в полной готовности. Отца и сына Салютовых снова разделили, поместив в разные кабинеты: одного как подозреваемого, второго как главного свидетеля обвинения. Ситуация была странной: даже в розыске, где видели всякое, дело, в котором сын фактически сдавал родного отца, вызывало самые противоречивые оценки. И на лицах всех оперативников явно читалось ожидание: что же случится дальше?

Пока в дежурной части составлялась ориентировка по объявлению скрывавшегося Глеба Китаева в розыск, Никита отвел Катю в сторону и спросил:

– Что ты там про пистолеты говорила? И почему, по-твоему, пока надо подождать с прокуратурой?

– Потому что сначала надо сделать кое-какие подсчеты, – Катя смотрела на дверь кабинета, где сидел Филипп Салютов. – Я хочу знать, Никита, сколько же всего в этом деле было пистолетов. Один «макаров», из которого убили Легионера, мы привезли сейчас с собой…

– Второй «ТТ», принадлежавший Витасу Таураге, из которого его и застрелили в казино, а…

– Вот тебе и «а», – сказала Катя. – А где же пистолет, из которого убили Тетерина и Эгле? У нас его нет. У кого он? Был у Легионера? Был бы, если бы Легионер был действительно «крот». А если он им никогда не был, что тогда? Где сейчас этот пистолет? У кого он?

– После убийства Тетерина, когда мы гильз не нашли, было ясно, что убийца от него не избавится. Убийство Эгле это подтвердило, но… но я не понимаю, Катя, что это нам дает сейчас… в нашей конкретной ситуации, – сказал Колосов медленно. – А вообще, к чему ты клонишь?

– К расчетам, Никита. Я же говорю: прежде чем звонить в прокуратуру, надо еще кое-что подсчитать. На самых обыкновенных счетах. – Катя смотрела на стенд спортивных достижений команды УУР, возле которого они стояли. – Знаешь, я, пока ехала с Филиппом в машине, все думала… Закончилась ли эта история с «Красным маком»? Закончилась ли она совсем закрытием казино и арестом его хозяина?

– Она закончится, когда мы найдем убийцу.

– Да, убийцу. Еще одного. А прежде искали «крота»… Знаешь, Никита, эта история, как мне кажется, уже закончена. Остался один последний штрих. Небольшой.

Колосов быстро глянул на нее, и… удивительно, каким бывает порой человеческий взгляд!

– Какой штрих? – спросил он. – Ну скажи. Я хочу, чтобы ты сказала это вслух.

– Мы сосчитали пистолеты. Теперь я сосчитаю факты. Не все. Избранные. Те факты, что имели место в жизни господина Салютова с пятого января. Только сначала я хочу пояснить, какой факт стал для меня отправной точкой.

– Не надо, я знаю какой, – сказал Колосов. – Тот самый: о Марине, о том вашем с ней разговоре в бассейне.

– Ну, раз это тебе ясно, давай вернемся к вечеру 5 января. Когда ты мне рассказывал об этом вечере в казино, ты, помнится, всячески подчеркивал, что первое убийство там произошло именно в день, когда Салютова вызвали на допрос в Генпрокуратуру – по делу Миловадзе, явно усматривая между двумя этими фактами связь. Это был словно знаковый символ того рокового вечера. Но был у 5 января и другой знаковый символ. И для семьи, этой семьи, Никита, он был, пожалуй, тогда самым главным. День этот для Салютова был не только днем допроса в Генпрокуратуре, но и сороковинами со дня гибели сына. Это наш с тобой первый факт, точка отсчета. Факт второй: именно в этот траурный для семьи день, как ты уже говорил Марине Львовне, известие о том, что в казино, где собралась вся семья Салютовых, якобы кто-то застрелился, сильно ее потрясло.

– Был еще и третий факт, Катя, – сказал Колосов быстро, – показания швейцара Пескова о том, что в туалет в вестибюле заходили…

– Нет, подожди. С этими показаниями ты погоди. В моем списке как раз это один из самых последних финальных фактов. Четвертый же факт, Никита, который я выделила особо, вот какой: для убийства Эгле Таураге убийце отчего-то потребовалось очень сильно усложнить себе задачу. Ему нужен был именно заметный темный «БМВ», так напоминающий всем в «Красном маке», а особенно Салютову машину его погибшего сына…

Никита молчал. Потом сказал:

– Ну хорошо… Ладно… Факты. А почему ты советуешь пока не торопиться с вызовом Сокольникова? И… с их допросами?

– Потому что допросы сейчас, сколько бы их ни проводили, ничего больше не добавят, – тихо ответила Катя. – Для объяснения этого есть еще пятый факт: сотовый телефон, по которому в последнее время некто даже не хотел отвечать, перекладывая эту обязанность на своего товарища… Никита, мне кажется, сейчас нужен не допрос, а разговор. Им давно пора поговорить друг с другом. А наша роль пусть сведется только к… Короче, у вас же есть специально оборудованные кабинеты с прослушиванием. Если это возможно устроить, пусть они поговорят. Без нас, без прокуратуры… Или хотя бы сделают попытку.

Катя умолкла. Что же ответит он?

– Ну хорошо, – сказал наконец Никита. – Может, ты и права. Я согласен. Давай проведем эксперимент. Только… и он должен согласиться.

– Филипп? – быстро и недоверчиво спросила Катя.

Никита покачал головой:

– Отец.

Валерий Викторович Салютов сидел на стуле в кабинете, куда его привели и оставили под охраной юного сержанта в форме. В кабинете было жарко. Форточка задраена, окно забрано решеткой. Салютов снял пальто, аккуратно повесил его на спинку соседнего стула, расстегнул пиджак, ослабил галстук. Он сидел и ждал, что же будет дальше. Ждал чисто по инерции. В принципе это было уже совсем не важно.

В кабинет вошел Колосов. Салютов тяжело поднялся.

– Мы проведем экспертизу изъятого у вас пистолета, Валерий Викторович, – сказал он, – и гильз, найденных на двенадцатом километре на месте убийства Легионера-Дьякова. Но это не единственное доказательство. Вы сами слышали, какие показания на вас дает ваш сын.

Салютов смотрел на Колосова. Смотрел на этого майора из розыска, а видел перед собой… Легионера. Они были чем-то неуловимо похожи друг на друга чисто внешне… Может, это сходство создавала их молодость? Молодость – печать, исчезающая с годами… Он вдруг ясно вспомнил, как Китаев в машине со всего размаха ударил Легионера кулаком в лицо, разбив ему губы в кровь… Китаев тогда почти осатанел от ярости и жажды мести. А он, Салютов? Ведь он тогда действительно искренне хотел покончить со всем этим разом – всего-то один выстрел… Пистолет уже был у его виска. И все было бы давно кончено, если бы не этот дикий, истошный вопль Китаева, его увещевания, мольбы, а затем полупьяная страстная речь, эта его убедительная, обличительная, дышащая гневом сказка о том, что «крот» действительно существует! И что он – не кто иной, как Легионер…

Китаев тогда сказал, что дал милиции ложный след – намеренно дал. И что Легионера они по этому липовому адресу никогда не найдут. Что это их кровное дело – месть. И что он сам, сам разберется с «кротом» – своими руками разорвет его, суку, пополам… Прямо сейчас, не теряя ни минуты, поедет, вытащит из квартиры и замочит. Рассчитается за все!

Нет, верный Глеб не звал его с собой. Он все брал на себя. Но Салютов поехал с ним. Ведь эта сказка про «крота»-Легионера, которой он в тот момент так исступленно старался поверить, эта китаевская небылица, спасавшая от страшного осознания того, что и было самой главной правдой, являлась хоть каким-то выходом! Спасением. Убежищем от истинного положения вещей, о котором он, Салютов, догадывался… нет, что лукавить – знал с самого начала. Только никак не мог собраться с духом и признаться себе, что вот это и есть правда.

Тогда из своей машины по пути в Москву он позвонил по номеру телефона сына, по тому номеру, по которому сам не звонил давно, поручая это Китаеву. И услышал чужой голос – голос человека, которому они ехали мстить. Он сказал ему, что давно уже хотел поговорить с ним о сыне, поведение и образ жизни которого давно его тревожат. Он сказал Легионеру, что им надо встретиться прямо сейчас и поговорить о Филиппе, может быть, они найдут взаимопонимание. Судя по голосу, каким Легионер ему отвечал, он был явно польщен. И, конечно, согласился встретиться. Салютов в конце попросил его, чтобы он… ничего пока не говорил Филиппу.

Они взяли его прямо от подъезда дома на Пятницкой. Он сам сел в их машину. А там Китаев сразу ударил его по голове, оглушил и связал ему руки веревкой. Уже на Рублевке, когда они, лихорадочно торопясь, вытаскивали его на снег, Легионер пришел в себя. Пытался что-то сказать, выкрикнуть что-то разбитыми губами. Наверное, что-то в свое оправдание или же… Но он, Салютов, не дал ему этой возможности – дважды выстрелил из «макарова». Выстрелил, испугавшись, что услышит сейчас то, что разом нарушит этот мираж, в который он только что почти поверил. Заставил себя поверить!

И вот все равно ничего не вышло.

– Валерий Викторович, что с вами? Вам плохо?

Салютов поднял голову. О чем он, этот майор? Что ему нужно еще? Ведь он только что говорил о…

– Вы сами слышали, какие показания дает ваш сын, обвиняя вас в убийстве, – повторил Никита. – Не скрою, для нас это совершенно неожиданный поворот дела. Но, кроме убитого вами и Китаевым Дьякова, убиты еще трое. И эти убийства совершили не вы, Валерий Викторович…

Салютов ждал, что он скажет дальше. Что добавит, чем закончит эту свою фразу…

– Вы не хотите поговорить с вашим сыном наедине, прежде чем я вызову следователя прокуратуры? – спросил Колосов.

Длилась долгая пауза. Потом Салютов сказал:

– Да.

– Я должен предупредить, что ваш разговор будет нами прослушиваться. Вы можете отказаться, – сказал Никита.

Салютов ничего не ответил.