Текст книги "Заговор патриотов (Провокация)"

– Пожалуй, – согласился я.

– А между тем мы союзники. Сейчас у нас одна цель. Вы же не хотите, чтобы могила эсэсовца Альфонса Ребане на мемориальном кладбище Таллина стала местом поклонения?

Я пожал плечами:

– Что значит хочу или не хочу? Это не приводит меня в восторг. Но это дело эстонцев. Если они хотят поклоняться праху фашиста, пусть поклоняются. Мы не намерены вмешиваться во внутренние дела суверенного государства. И даже если бы вдруг захотели, не могу представить, каким образом мы могли бы это сделать.

– И не вмешивайтесь. Не вмешивайтесь. Пусть его перевезут, пусть его торжественно похоронят. Но знаете, что будет потом? На его могилу будут приходить, да. Тысячи людей. Десятки тысяч. И будут на нее мочиться, гадить, лить помои! Ее будут осквернять каждую ночь! Над именем Альфонса Ребане будут глумиться все! Его будет проклинать вся Эстония! И в конце концов его кости выкинут с Метсакальмисту на помойку, на свалку! А теперь спросите меня, почему.

– Почему? – спросил я.

– Потому что из-за него были расстреляны все офицеры и солдаты 20-й Эстонской дивизии СС – все двадцать тысяч, все, все! Из-за него были уничтожены отряды «лесных братьев» – все! Потому что кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями штандартенфюрер СС Альфонс Ребане был агентом НКВД!

Мюйр замолчал. Он молчал так долго, что мне показалось, что он задремал. В этом не было бы ничего удивительного, в его возрасте запасы энергии не бесконечны, даже если они питаются таким неиссякаемым источником, как ненависть. Но я ошибся. Он не задремал. Он всего лишь глубоко задумался. Потом свободно откинулся на спинку скамейки, сдвинул к затылку шляпу, положил ногу на ногу и доверительно сообщил мне, поигрывая зонтом:

– И завербовал его я.

Еще помолчал. С усмешкой поинтересовался:

– Задал я вам загадку? Думайте, юноша, думайте. В мире все связано. Таинственная река времени течет не из настоящего в прошлое. Нет. Она течет из прошлого в будущее. Она размывает старые кладбища и выносит к нам старые гробы. Прошлое всегда с нами. Оно во мне. В вас. И даже в таком одуванчике, как наш друг Томас Ребане.

XIII

Разговоры бывают быстрые, как фехтование или пинг-понг. Замедленно-изящные, как теннис. Вдумчивые, как шахматная партия.

А бывают грубые. Как мордобой.

Томас Ребане, даже не подозревавший, какое пристальное внимание самых разных людей приковано к его скромной персоне, всегда предпочитал разговоры свободные и веселые, как игра в шашки в «Чапаева», где выигрыш смешит, а проигрыш не огорчает. Но он понимал, что с Крабом в «Чапаева» не сыграешь. Но и к мордобою прибегать не хотелось. После истории с компьютерами Томас не испытывал к Крабу никаких приятельских чувств, но силовых методов он не одобрял в принципе. Зачем? Интеллигентные люди всегда могут договориться мирно. Назвать Краба интеллигентным человеком было, конечно, преувеличением, но Томас считал, что его собственной интеллигентности вполне хватит на двоих.

И потому, когда снизу позвонил портье и спросил, ждет ли господин Ребане господина Анвельта, Томас ответил, что ждет с нетерпением, радушно встретил Краба у входа и в изысканных выражениях поблагодарил господина Анвельта за то, что тот любезно откликнулся на его приглашение.

Но тут произошел небольшой инцидент, разрушивший атмосферу всеобщей доброжелательности, которую пытался создать Томас. Вместе с Крабом в номер вошел начальник его охраны Лембит Сымер с большим круглым пластырем на лбу, из-под которого ореолом светился предгрозового оттенка синяк, и молча, хмуро, даже не поздоровавшись с Томасом, двинулся в гостиную. На пути его возникло препятствие в виде Мухи, который мирно стоял в дверях в своем сером пиджаке букле, прислонясь плечом к косяку и сложив на груди руки. Лембит отодвинул его в сторону, что было нетрудно, так как он был на голову выше Мухи и гораздо плотней, и шагнул в гостиную. Но тут же стремительно пересек прихожую спиной вперед и вылетел в коридор, весом своего тела распахнув входную дверь, которая, по счастью, не успела за-хлопнуться.

Все произошло так быстро, что Томас, гостеприимно принимавший у Краба макинтош, даже не понял, каким образом это получилось. Сначала он увидел Сымера сидящим на полу у лифта, а потом Муху, который стоял в дверях гостиной в той же позе.

Лембит вскочил на ноги и с угрожающим видом двинулся на Муху. Томас поспешно кинулся между ними и развел руки, как судья на боксерском ринге.

– Господа, господа! – воззвал он. – Муха, ты ведешь себя неприлично. Это Лембит Сымер, начальник охраны нашего гостя господина Стаса Анвельта. Он должен осмотреть номер и убедиться, что безопасности его хозяина ничто не угрожает. – А Сымеру объяснил: – Это мой секьюрити. Господин Олег Мухин. Вы коллеги, господа, так что держите себя соответственно.

– Лембит Сымер? – переспросил Муха. – Где-то я слышал это имя. В этом номере за безопасность всех присутствующих отвечаю я. А коллега Лембит Сымер пусть подежурит в коридоре или отдаст мне пушку на временное хранение.

Но у Сымера были другие представления о своих обязанностях. Он оттолкнул Томаса, выхватил из-под куртки пистолет и приказал Мухе:

– К стене! Руки за голову!

Тут снова произошло что-то настолько быстрое, что Томас не понял что. Сымер почему-то оказался лежащим на ковре в позе эмбриона, а его пистолет каким-то образом перекочевал в руки Мухи. Он зачем-то его понюхал, выщелкнул обойму и пересчитал патроны. Затем загнал обойму на место и сунул пистолет в карман. После этого поднял Сымера, вывел его из холла и усадил на банкетку у лифта. Приказал:

– Вот здесь и сиди. Тихо. А то схлопочешь.

Он вернулся в номер и запер дверь. Посоветовал Крабу:

– Вы бы сказали своему авгуру, что личное оружие нужно чистить сразу после употребления.

– Какому авгуру? – удивился Томас. – Ты все перепутал. Авгуры – это жрецы в Древнем Риме. Они толковали волю богов. Ты, наверно, хотел сказать – аргусу. Это правильно. Аргус – такой великан, которого Гера приставила сторожить возлюбленную Зевса Ио. Сначала она превратила Ио в корову, а потом приставила к ней Аргуса. Так что охранника можно назвать аргусом.

– Пусть аргусу, – согласился Муха. – Но пушку чистить все равно нужно. А то быстро изнашивается ствол. В конце концов его разорвет и выбьет ему глаз. И будет у вас кривой начальник охраны. Он из ментов?

– Да, – подтвердил Томас. – Лембит служил в полиции. Ты определил это по запаху его пистолета?

– Нет, по манерам, – ответил Муха. – Проходите в гостиную, господин Анвельт, – вежливо предложил он гостю. Приказал Томасу: – Говорите по-русски. – А Крабу сказал: – Пушку верну, когда будете уходить.

– Когда из нее стреляли? – спросил Краб, напряженно морщаясь, словно бы пытаясь понять что-то очень важное.

– Это вам объяснит ваш авгур. То есть аргус. Спросите у него.

Краб мрачно оглянулся на входную дверь, потом ощупал Муху своими злыми крабьими глазками и молча проследовал в гостиную.

Томас искренне огорчился. Атмосфера не способствовала. Совсем не способствовала. Но он все же решил не отклоняться от сценария предстоящей встречи, который сам собой сложился у него в голове, пока он ждал гостя и страдал от невозможности выпить. Но разговор предстоял ответственный, а серьезный человек никогда не путает дело с удовольствием. На всякий случай Томас все же подвел Краба к стенному бару и сделал широкий приглашающий жест:

– Выбирай. Твой бар, конечно, богаче, но и этот тоже ничего себе. Рекомендую «Мартель». Но есть и «Камю». Налить «Камю»?

Но Краб решительно отказался:

– Я к тебе приехал не пить. Зачем звал?

– Уверен, что не хочешь? Да ты не стесняйся. Я с тобой тоже за компанию выпью. Капельку «Мартеля». А?

– Хватит болтать, – буркнул Краб. – Грузи.

– Тогда располагайся, – со вздохом разочарования предложил Томас, указывая на белые кожаные кресла, стоявшие посреди гостиной вокруг белого, с позолоченной окантовкой, стола. – В кабинет не приглашаю. Он занят. Там работает мой пресс-секретарь, готовит текст моего интервью для английского информационного агентства «Рейтер». Они попросили срочно. Их интересует мое мнение по широкому кругу вопросов.

– Агентство «Рейтер» интересует твое мнение? – усомнился Краб, погружая увесистое квадратное тело в низкое кресло. – Какое у тебя, блин, может быть мнение?

– Это зависит от проблемы, – разъяснил Томас. – По одной проблеме у меня одно мнение, а по другой совершенно другое.

– Какое? – повторил Краб.

– Я еще точно не знаю. Когда мой пресс-секретарь закончит работу над интервью, скажу. Знаешь, Стас, я решил последовать твоему совету и заняться политикой, – продолжал Томас, расхаживая по гостиной и свободно жестикулируя. – К бизнесу у меня склонности нет, никаким ремеслам я не обучен. Остается интеллектуальная деятельность. То есть политика.

– Ты же художник, – с ухмылкой напомнил Краб, закуривая «гавану».

– Это – святое. Это, Стас, – для души. А хочется быть просто полезным людям. Хочется, знаешь ли, помочь людям пережить эти трудные времена. Поэтому на предстоящих выборах я решил баллотироваться в рийгикогу. Это наш однопалатный парламент, – объяснил он Мухе, который устроился в позе стороннего наблюдателя на широком, во всю торцевую стену гостиной диване.

– Ты что, с бодуна? – удивился Краб.

– Немножко есть, – признался Томас. – А что, заметно? Но это не препятствует. Это даже помогает. Как-то невольно раскрепощаешься мыслью.

– Тебе же было все сказано про парламент. С отсидкой по сто сорок седьмой ты даже во второй тур выборов не пройдешь. Да тебя никто и не выдвинет!

– Я думал об этом. Да, думал. Но это не препятствие. Нет, Стас, не препятствие. Я все объясню. И люди меня поймут.

– Что ты объяснишь? Что ты можешь объяснить, бляха-муха?

– Демонстрирую. Дорогие сограждане! Да, я действительно схлопотал шесть месяцев по статье сто сорок седьмой, часть первая, за мошенничество, выразившееся в так называемой «ломке» чеков Внешторга. Я мог бы сказать вам, дорогие сограждане, что специально подставился, чтобы не попасть под каток памятного всем вам большого политического процесса над молодыми эстонскими националистами и диссидентами. А я вполне мог под него попасть, потому что дома у меня хранился машинописный экземпляр книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которую я иногда читал перед сном. Но я не скажу вам этого. Нет, не скажу. Я не буду врать. Я считаю, что политик не должен врать своим избирателям без крайней необходимости. Я действительно фарцевал у «Березок» и «ломал» чеки и на этом деле подзалетел. Но что значит фарцевать? Это то, чем занимается сегодня вся Эстония. Это обыкновенная торговля, и сейчас кажется странной нелепостью, что за это человека можно было посадить в тюрьму. А что значит «ломать» чеки, дорогие сограждане? Официальная цена одного чека Внешторга была рубль, я предлагал два, но на самом деле за сто чеков платил только сто рублей, а не двести, как обещал. Да, я обувал. Но кого? Тех, кто сам хотел наварить на чеках. А чеки, как вы знаете, были в основном у советской партноменклатуры, имевшей возможность выезжать за рубеж. Такие чеки были и у наших моряков и рыбаков, но ни одного из них я не кинул. Но не потому, что я их боялся, нет! А потому, что уважал их нелегкий труд! Ну, как? Муха, ты человек посторонний. Ты бы за меня проголосовал?

– Двумя руками.

– Вот видишь, – обратился Томас к Крабу. – Народ меня понимает.

– Про кидалово на авторынке тоже скажешь? – поинтересовался Краб. – Как ты впаривал продавцам «куклы»?

– Во-первых, это было редко. А во-вторых, не я, а мы. Ты меня прикрывал. И на этом деле меня не прихватывали. Однажды били – да, было дело. Да ты сам хорошо помнишь, потому что нас били вместе. Но ментовка ни разу не прицепилась.

– Но люди-то знают. И на предвыборном собрании обязательно спросят.

– Кто? Ты?

– Зачем я? Найдутся желающие. Тут тебе и придут кранты.

– Недооцениваешь ты меня, Стас, – укорил Томас. – И людей недооцениваешь. Это нехорошо. Людей нужно уважать. Любить не обязательно, а уважать нужно.

Он встал в позу трибуна и обратился к Мухе:

– Дорогие сограждане! Тут некоторые намекают на то, что я впаривал так называемые «куклы» продавцам машин на нашем авторынке. Честно признаюсь: было. Но что это означает? Это означает, что человек пригонял на рынок новые «Жигули» и объявлял за него два и даже три номинала. Официальная цена оформлялась через кассу, а «вышку» он получал налом. Вот эту «вышку» я и выдавал ему в виде «кукол». Я обманывал, да. Но кого? Кто в советские времена мог покупать автомобили по госцене? Да все та же партийно-хозяйственная номенклатура. Так кого же я обувал? Партократов и вороватых чиновников! Я не считаю себя безгрешным, дорогие сограждане. Нет, не считаю. Мне часто бывает стыдно за бесцельно прожитые годы, потраченные на выживание. Но чем занимались все вы? Выживали. Кто как мог. И если кто-то из вас ни разу не спер с завода болта или хотя бы канцелярской скрепки со службы, пусть первый бросит в меня камень! И я немедленно сниму свою кандидатуру! А вам придется голосовать за политиканов, которые врали вчера, врут сегодня и будут врать всегда! Выбор за вами, сограждане! Голосуйте душой!

Муха поаплодировал. Томас скромно поклонился и подошел к бару, так как решил, что пятьдесят граммчиков «Мартеля» он заслужил. И даже, пожалуй, сто. Да, сто. И все. Все, пока не будет сделано дело.

Краб покатал во рту сигару и озадаченно проговорил:

– По-моему, Фитиль, ты гонишь пургу. Только никак не въеду зачем.

– Никакой пурги, – возразил Томас, опускаясь в кресло и закуривая «Мальборо». – Скажу тебе больше. Я уже решил, по какому округу выставлю свою кандидатуру. По Вяйке-Ыйсмяэ. Это таллинские «Черемушки», – объяснил он Мухе. – Самый большой район города.

– Вяйке-Ыйсмяэ? – переспросил Краб. – Да тебя там закидают тухлыми яйцами! Там же половина русских, а вторая половина им сочувствует. А ты, блин, внук эсэсовца, если помнишь.

– И все-таки Вяйке-Ыйсмяэ, – повторил Томас. – Именно потому, что я внук Альфонса Ребане. Я тебе скажу, Стас, в чем тут фишка. Но только между нами. Пока об этом не должен знать никто. Придет время, узнают все. А сейчас – молчок. Дело в том, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле.

– Как?! Что значит – на твоей земле?

– То и значит. Эту землю перед войной купил мой дед. А я его законный наследник.

– Твою мать. А я уши развесил. Ладно, Фитиль, отдыхай. А я пойду, некогда мне разводить ля-ля-тополя со всякими алкашами.

С этими словами Краб бросил в пепельницу недокуренную сигару и выбрался из низкого кресла.

– Не спеши, Стас, я еще не все сказал, – остановил его Томас.

– С меня и этого хватит. Потом как-нибудь доскажешь. Летом, летом.

– Сядьте, господин Анвельт, – посоветовал со своего дивана Муха. – Сидите и слушайте. Когда вам разрешат уйти, тогда и уйдете.

– Это кто мне приказывает, бляха-муха? – взъярился Краб. – Скажи своей шестерке, Фитиль, чтобы придержал язык. Тут ему не Россия, тут его быстро окоротят!

Произошло движение воздуха, и Муха, только что сидевший на диване, уже стоял перед Крабом. В руке у него был пистолет. Он уперся стволом в лоб Крабу и вдавил его в кресло.

– Вот так и сиди. Сиди и кури.

– Почему ты так с ним разговариваешь? – удивился Томас.

– Он знает.

– Что я, блин, знаю?! – возмутился Краб.

– Не знаешь? Даже не догадываешься? – не поверил Муха. – Ладно, потом объясню.

Из кабинета вышла Рита Лоо, на ходу убирая в сумочку стопку листков.

– Что тут происходит? – поинтересовалась она, уловив некоторую напряженность в атмосфере гостиной.

– Мы беседуем, – объяснил Муха.

– А что это у вас в руках?

– Это? А! Это пистолет Макарова. Привык, знаете ли, вертеть что-нибудь в руках. Это помогает мне в разговоре. И очень способствует взаимопониманию.

– Познакомься, Рита. Господин Анвельт, президент компании «Foodline-Balt», – отрекомендовал гостя Томас. – А это мой пресс-секретарь Рита Лоо. Стас не верит, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле. Ты видела купчую – скажи ему об этом.

– Да, видела.

– Ты не просто ее видела. Ты держала ее в руках и читала. Правильно?

– Да, держала в руках и читала. Зачем ты спрашиваешь?

– Чтобы ты ответила.

– Ответила. И что?

– Пока ничего. Ты подготовила текст моего интервью агентству «Рейтер»?

– Да.

– Так покажи.

– Когда выйдет, тогда и посмотришь. Мне нужно его еще перепечатать и успеть сбросить по факсу в Лондон.

– Но там все правильно? – строго спросил Томас.

– Успокойся, все правильно. Ты не видел листка, который оставил Мюйр? Ксерокопия. Ты понимаешь, о чем я.

– Разве его нет в кабинете?

– Нет. Я все обыскала.

Муха извлек из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо листок и показал Рите.

– Вы не о нем говорите? Он лежал на телевизоре, я взял, чтобы не завалялся.

– Как он оказался на телевизоре?

– Понятия не имею. Может, Артист смотрел и оставил?

– Ладно, бегу, – кивнула Рита, убирая ксерокопию в сумочку. – Водитель не вернулся?

– Пастух звонил, он отвез Мюйра домой. Сейчас подъедет, подождите, – предложил Муха.

– Некогда ждать. Возьму такси, – решила Рита.

– А зачем тебе эта ксерокопия? – заинтересовался Томас.

– Пригодится. Бай-бай, господа. Чао, дарлинг.

Она послала Томасу воздушный поцелуй и поспешила к выходу. Муха пошел ее проводить.

– А ты не верил, – укорил Томас Краба. – Это моя невеста. Она держала купчую на Вяйке-Ыйсмяэ в своих руках. Совсем недавно. А с ней было еще семьдесят пять купчих. Теперь ты понял, почему я так уверенно говорю, что меня изберут подавляющим большинством голосов? Я пообещаю в случае моего избрания не брать арендную плату за землю. И я тебе говорю: за меня проголосуют все!

Из холла появился Муха и вернулся на свой диван.

– Все в порядке? – поинтересовался он. – Клиент спокоен?

– Мы близки к взаимопониманию, – заверил Томас.

– На кой ты мне все это рассказываешь? – спросил Краб.

– А ты не понял? Я хочу, Стас, чтобы ты финансировал мою предвыборную кампанию.

– Я? – удивился Краб. – С каких хренов?

– Потому что я тебе доверяю. И не сомневаюсь, что ты оправдаешь мое доверие.

– А мне-то какой с этого навар?

– Здрасьте! Серьезный бизнесмен, а не врубаешься в элементарные вещи. Ты сам говорил, что вам нужен свой депутат в рийгикогу. Я и буду этим депутатом. Я, Стас, очень выгодное вложение капитала. Ты вникни! Я буду лоббировать нужные тебе законопроекты. А иначе не буду. Иначе буду требовать повышения таможенных пошлин на продукты питания, чтобы поддержать отечественных производителей. И твой бизнес накроется медным тазом. Я тебе дело предлагаю. И всего за пятьдесят тысяч баксов.

– За сколько?! – переспросил Краб. – За пятьдесят кусков «зелени»?!

– Ну да, – подтвердил Томас. – Потом, возможно, понадобится еще. Но пока только полтинник. Правда, срочно. Лучше сегодня.

– Сегодня?

– Сегодня.

– А до завтра не подождешь?

– Могу. Но лучше сегодня.

– Ну, хватит! – отрезал Краб. – Пошутили и хватит. И скажи своему аргусу, чтоб не хватался за пушку. У них в России, может, так и ведутся предвыборные кампании, а у нас они так не ведутся. Мы все-таки, блин, Европа. И у нас, блин, демократия!

– Значит, не хочешь быть моим спонсором? – огорчился Томас.

– Не хочу.

– Ты хорошо подумал?

– Хорошо.

– Нет?

– Нет.

Томас разочарованно развел руками.

– Тогда придется зайти с другой стороны. Видит Бог, я этого не хотел. Но ты меня, Краб, вынудил.

– Я тебе не Краб, а Стас Анвельт!

– Нет, – сказал Томас. – Ты был для меня Стасом Анвельтом до того, как сказал «нет». А сейчас Краб. И я буду разговаривать с тобой, как с Крабом. Я не хочу этим тебя унизить. Я просто возвращаю наши отношения на некоторое время назад.

– Кончай финтить! Базарь по делу!

– Это и есть дело. Все мы, Краб, бываем говном. Такова жизнь. Кто больше, кто меньше. Кто чаще, кто реже. Но это, к сожалению, неизбежно.

– Говори за себя, – посоветовал Краб. – За себя я могу сказать сам. Если ты бываешь говном, то это твои дела.

– А ты – нет?

– Нет!

– Ты заставляешь меня говорить вслух неприятные для тебя вещи. Я надеялся, что ты и без слов поймешь. Не хочешь понимать. Придется сказать. Мы оценим ситуацию со стороны. Взглядом незаинтересованного наблюдателя. Вот Муха и будет этим наблюдателем. Представь себе такую картину, – продолжал Томас, обращаясь к Мухе. – Один человек отмазывает другого от тюрьмы. Он бьется со следователем, как гладиатор. И в конце концов побеждает. И идет на зону в гордом одиночестве, но с сознанием исполненного долга. На целых полгода!

– Гонишь понты! – перебил Краб. – Если бы ты меня не отмазал, то получил бы до четырех лет!

– Но и ты получил бы вместе со мной до четырех лет. По статье сто сорок семь, часть вторая, пункт "а": «мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору». И вместо того чтобы налаживать свой бизнес, валил бы лес в Коми АССР, столица Сыктывкар, где конвоиры строги и грубы. И как же за это отблагодарил меня мой напарник? Сначала он дал мне гнилой совет заняться российской недвижимостью, из-за которого я только чудом не налетел на все свои бабки. А потом и того больше. Он кинул меня на мою хату. Кинул самым вульгарным, хотя и по форме изощренным образом. Я говорю про историю с компьютерами, я вам про нее рассказывал, – пояснил Томас. – И как после этого назвать такого человека? Если он не говно, то кто? Я спрашиваю тебя: кто? Оцени беспристрастно, как богиня правосудия Немизида.

– Сволочь, – оценил Муха.

– Вот! А ты говоришь не «говно», – констатировал Томас. – А человек говорит «сволочь». Но сволочь же включает в себя понятие «говно»?

– Само собой, – подтвердил Муха. – «Говно» – это маленькая сволочь. Хоть и не всегда сволочь. А «сволочь» – это всегда очень большое говно.

– Кончай! – рявкнул Краб. – Это были не мои дела! И ты сам это знаешь!

– Я об этом ничего не знаю и знать не хочу, – парировал Томас. – Я отдал свои бабки человеку, на которого ты мне указал. Я сделал все, как мы договаривались. Как я договаривался с тобой. Если тебя кто-то подставил, разбирайся с ним сам. А меня кинул ты. И должен отвечать. И стоить это будет тебе ровно пятьдесят штук гринов. Не потому, что я жлоб, а потому, что эти бабки мне сейчас нужны.

– А как это ты, блин, считаешь? – заинтересовался Краб. – Поделись.

– Охотно. Десять штук моих кровных зависли у тебя? Зависли.

– Да не видел я твоих бабок!

– Видел! Сам Янсен сказал, что ты мне их вернешь!

– Тебе об этом сказал Янсен? – насторожился Краб. – Когда?

– На презентации кинофильма «Битва на Векше». После пресс-конференции.

– Врешь!

– Проверь.

– И проверю!

Краб достал из кармана мобильник и нащелкал номер. Из чувства врожденной деликатности Томас поднялся из кресла и начал прогуливаться по гостиной. На вопросительный взгляд Мухи переводил:

– Звонит Янсену... Спрашивает про эти десять штук... Говорит, что хочет встретиться и все обговорить лично... Настаивает... Тот, видно, не хочет... Нет, согласился... Краб говорит, что приедет к Янсену через полчаса...

– Понял, – сказал Муха. – Но ты все-таки отошел бы от бара.

– Ты думаешь, что я хочу врезать? – оскорбился Томас.

– А нет?

– Да, хочу, – признался Томас. – Но не буду. Пока.

Краб убрал мобильник и кивнул:

– С этой десяткой разберемся. А откуда взялись остальные?

– Упущенная выгода, – объяснил Томас. – Я должен был наварить на этом деле семнадцать штук чистыми. Плюсуй. Двадцать семь. Так? А все остальное за моральный ущерб.

– Двадцать три штуки «зеленых» за моральный ущерб? – переспросил Краб. – Да это что ж нужно сделать, чтобы причинить тебе такой моральный ущерб? Поиметь на площади раком?

– Я разочаровался в дружбе, – не очень уверенно заявил Томас.

– Не пыли. Мы с тобой никогда не были друзьями. Были напарниками. И все.

– Я разочаровался в человечестве!

– Ты разочаровался во мне. Допустим. За остальное человечество я не отвечаю.

– Я прятался целый месяц! Я опасался за свою жизнь!

– Мало ли за что ты опасался. Мои люди тебя и пальцем не тронули. Может, ты боишься темноты или черных кошек. За это мне тоже платить?

Томас задумался. К такому повороту темы он был не готов. В словах Краба была железобетонная логика, и Томас не знал, что ей противопоставить.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Муха подсел к столу, извлек пистолет, отобранный у Сымера, и сунул ствол Крабу под нос.

– Понюхайте, господин Анвельт.

Крабу пришлось понюхать. Из чистого любопытства понюхал и Томас. Пахло гарью.

– Вы меня спросили, когда из этой пушки стреляли, – продолжал Муха. – Я вам скажу. Позавчера около восьми вечера. И скажу где. На трассе Таллин – Санкт-Петербург. И скажу кто. Ваш начальник охраны Лембит Сымер.

– И все это ты определил по запаху? – удивился Томас.

– Нет. По фингалу. Он сидел в «Ниве» рядом с водителем. И саданулся лбом о правую стойку, когда «Нива» вмазалась в столб.

– Ты хочешь сказать...

– Да, это я и хочу сказать. А теперь я скажу, в кого стрелял ваш охранник, господин Анвельт. Он стрелял по машине, в которой находились Томас Ребане, я и мои друзья. Он стрелял в нас. Что вы на это скажете?

Плоская красная лысина Краба стала зеленовато-серой, как в молодости, когда жизнь еще не сварила его в котле страстей, надежд и разочарований.

– Я ничего про это не знал! – сказал он с таким выражением, что Томас готов был поверить.

А Муха был не готов.

– Странные дела, господин Анвельт, – заметил он. – Вы кидаете Томаса на квартиру – и вроде бы ни при чем. Ваши люди нападают на нас. И вы снова сбоку припеку. Вас самого это не удивляет?

– Я ничего про это не знал! – повторил Краб с отчаянием, и его лысина вновь стала красной, как у краба, которого уже пора подавать на стол. – Я не отдавал Сымеру никаких приказов!

– Кто же отдал? Кто, кроме вас, господин Анвельт, может отдавать приказы вашему начальнику охраны?

– Может, он в самом деле не знал? – из врожденного чувства деликатности вступился за Краба Томас.

– Мне срать, что он знал, а чего не знал. Должен был знать, – заявил Муха и перешел с высокопарного «господин Анвельт» на более стилистически уместное в такого рода разговоре «ты». – Твой начальник охраны стрелял в нас. Он сделал пять выстрелов. И не попал только потому, что стрелок из него, как из дерьма пуля. Но попасть мог. Даже чисто случайно. А за такие развлечения нужно платить. Сколько тебе надо? – обратился он к Томасу.

– Еще двадцать три. А всего полтинник.

– А больше?

– Нет, больше не надо, – сказал Томас. – Вообще-то, конечно, от бабок нельзя отказываться. Но все-таки у каждого человека должно быть чувство меры.

– Фитиль, ты благородный человек. Из тебя получится классный политик. Ты веришь в то, что несешь. Даже если несешь херню. Я бы с него за такие дела содрал стольник. Ладно, двадцать три. Вот столько и стоит моральный ущерб, который ты, Краб, нанес моему клиенту. И вот что я тебе скажу еще. Если ты попробуешь крутить, мы будем считать тебя источником угрозы. Объясню тебе, что это значит. Нас наняли охранять Томаса Ребане...

– Кто? – быстро спросил Краб. – Кто вас нанял?

– Член политсовета Национально-патриотического союза господин Юрген Янсен. Он заплатил нам за это сто тысяч баксов.

– Сколько?! – поразился Томас. – Сто штук за меня?!

– Да.

– И отдал? Или только пообещал?

– Отдал.

– Я начинаю себя ценить.

– Главное, что тебя ценят другие. Как видишь, Краб, контракт серьезный. Как мы можем обеспечить безопасность клиента? Только одним способом: выявлять и ликвидировать любой источник угрозы. Сейчас на эту роль лучше всего подходишь ты. Я достаточно ясно выразил свою мысль?

– Господин Мухин, вы не в России! – попробовал трепыхнуться Краб.

– Только поэтому ты еще жив, – оборвал его Муха. – В России таких, как ты, уже выбили. А твой аргус жив только благодаря Томасу. Я тоже не одобряю его поклонения Бахусу... Я правильно сказал, ничего не перепутал?

– Да, правильно, – подтвердил Томас. – Бахус, он же Вакх, он же Дионисий, – покровитель виноградарства и виноделия.

– Так вот, если бы не его любовь к Бахусу, твой начальник охраны еще позавчера превратился бы в шашлык, – завершил свою мысль Муха. – Я надеюсь, господин Анвельт, вы сделаете правильные выводы из того, что я вам сообщил.

– Я должен посоветоваться, – выдавил из себя Краб. – Я позвоню.

– Конечно, посоветуйся, – одобрил Муха. Он положил на стол пистолет и подтолкнул его к Крабу. – Забирай и вали.

Краб с опаской посмотрел на пистолет, а потом вдруг схватил его и неловкими движениями попытался взвести курок.

Муха засмеялся. Вроде бы весело, но Томаса словно бы вдруг опахнуло какой-то горячей волной.

– Сначала нужно передернуть затвор, дослать патрон в казенник, – подсказал Муха. – Потом снять с предо-хранителя. Большим пальцем правой руки. Рычажок вниз. Теперь взводи курок. Взвел? Молодец. Отличник боевой и политической подготовки. А теперь жми на спуск. Только плавно, не дергай. А то промахнешься. Давай-давай, жми!

Краб сунул пистолет в карман и встал.

Муха неодобрительно покачал головой.

– А вот так никогда не делай. Ствол на боевом взводе, а ты суешь его в карман. Так можно отстрелить себе яйца.

Краб дико посмотрел на него и быстро, боком, как настоящий краб, выкатился из гостиной.

Муха послушал, как хлопнула входная дверь, и с недоумением проговорил:

– Странный вы, эстонцы, народ. Считаете себя демократической страной, а даже не умеете обращаться с «макаровым».

– Не понимаю, – сказал Томас. – Какая связь между умением обращаться с оружием и демократией?

– Самая прямая. Если у всех есть оружие и все умеют с ним обращаться – это демократия. А если оружие есть только у части населения – это диктатура.

– А если нет ни у кого?

– Это кладбище.

Томас решительно подошел к бару и хлобыстнул «Мартеля» прямо из горла.

– Ты кто? – вернувшись к столу, без обиняков спросил он.

– Я? – удивился Муха. – Как – кто? Твой охранник.

– Нет. Вообще. Ты откуда? Вы все – откуда? У тебя был такой вид, будто ты пришел... Не знаю. С того света. Не сейчас пришел, а как будто там был.

– Ну, мало ли где приходилось бывать.

– И как там?

– Где?

– На том свете. Правда, что там райские кущи?

– Райские кущи? – переспросил Муха. – Что-то не помню. Нет, райских кущей не видел. Мы, наверное, бывали не в той части того света.

– А если бы он выстрелил?

– Кто?

– Краб!

– Успокойся, Фитиль, – примирительно проговорил Муха. – Чтобы выстрелить в человека, мало иметь пистолет и уметь нажимать на курок. Пистолет – это не оружие. Это всего-навсего инструмент.

– А что оружие?

– Фитиль! Ты как будто вчера родился. Марксистско-ленинская идеология!

– По-моему, ты надо мной издеваешься, – заключил Томас. – Ты сказал, что из меня получится классный политик. Ты в самом деле так думаешь?