Текст книги "Сострадание"

Висенте Бласко-Ибаньес
Состраданіе

Въ десять часовъ вечера графъ Сагреда вошелъ въ свой клубъ на бульварѣ Капуциновъ. Лакеи бросились толпою принять отъ него трость, лоснящійся цилиндръ и роскошную мѣховую шубу; раздѣвшись, графъ предсталъ въ накрахмаленмой рубашкѣ безупречной бѣлизны, съ гвоздикой въ петлицѣ и въ обычной, скромной, но изящной формѣ – черной съ бѣлымъ – джентльмэна, пріѣхавшаго прямо съ обѣда.

Въ клубѣ знали, что онъ разоренный человѣкъ. Состояніе его, обратившее на себя пятнадцать лѣтъ тому назадъ нѣкоторое вниманіе въ Парижѣ, щедро разбрасывалось имъ за это время на всѣ четыре сторсны и теперь исчерпано. Графъ жилъ на остатки прежняго величія, подобно людямъ, потерпѣвшимъ кораблекрушеніе, которые, цѣпляясь за обломки, ждутъ въ смертельной тревогѣ наступленія послѣдняго часа. Даже лакеи, юлившіе вокругъ него, точно рабы во фракѣ, знали о постигшемъ его несчастьѣ и обсуждали его постыдное затрудненіе въ деньгахъ; но въ ихъ безцвѣтныхъ глазахъ, утратившихъ всякую выразительность изъ за постояннаго раболѣпства, не отражалось ни малѣйшей наглости. Графъ былъ такой важный баринъ! Онъ расшвырялъ свои деныи съ такой великосвѣтскою щедростью! Вдобавокъ онъ былъ настоящій аристократъ, a душокъ вѣковой знати обыкновенно внушаетъ нѣкоторое уваженіе многимъ гражданамъ, предки которыхъ создали революцію. Это былъ не какой-нибудь польскій графъ, живущій на содержаніи у важныхъ дамъ, и не итальянскій маркизъ, который мошенничаетъ въ игрѣ, и не важный русскій баринъ, получащій нерѣдко средства къ жизни отъ полиціи; это былъ гидальго, настоящій испанскій грандъ. Кто-нибудь изъ его предковъ былъ выведенъ можетъ быть въ Сидѣ, въ Рюи Блазѣ или въ какой-нибудь другой пьесѣ, дающейся на сценѣ во Французской Комедіи.

Графъ вошелъ гь клубъ съ самымъ развязнымъ видомъ и высоко поднятою головою, привѣтствуя друзей и знакомыхъ хитрою, еле замѣтною улыбкою, въ которой отражались и надменность, и легкомысліе.

Ему было подъ сорокъ лѣтъ, но его называли еще прекраснымъ Сагреда; прозвище это быля дано ему давно ночными дамами отъ Максидеа и утренними амазонками изъ Булонскаго лѣса. Только легкая просѣдь на вискахъ и треугольникъ небольшихъ морщинокъ у угловъ глазъ говорили о непомѣрно быстромъ темпѣ жизли, о перегрузкѣ жизненной машины, пущенной полнымъ ходомъ. Но въ глубокихъ и задумчивыхъ глазахъ свѣтился еще огонь молодости, и они недаромъ заслужили ему со стороны друзей и подругъ прозвище мавра. Виконтъ де ла Тремизиньеръ, удостоенный академической преміи за статью объ одномъ предкѣ графа – товарищѣ Конде – и пользовавшійся большимъ уваженіемъ среди антикваріевъ лѣваго берега Сены, спускавшихъ ему всѣ скверныя картины, которыя не находили сбыта другимъ покупателямъ, называлъ графа де-Сагреда Веласкесомъ и былъ очень доволенъ тѣмъ, что смуглый, слегка зеленоватый цвѣтъ лица гранда, черные закрученные усы и глубокіе глаза давали ему возможность хвастнуть своимъ основательнымъ знаніемъ испанской живописи.

Всѣ въ клубѣ говорили о раззореніи Сагреда съ нѣкоторымъ состраданіемъ. Бѣдный графъ! Отчего не выпадетъ ему на долю хорошее наслѣдство? Отчего не встрѣтить ему американской милліонерши, которая влюбилась бы въ него и его титулъ? Надо сдѣлать что-нибудь для его спасенія.

А онъ жилъ среди этого нѣмого, улыбающагося состраданія, не замѣчая его, закованный въ броню надменности, принимая за искреннее поклоненіе то, что было въ сущности симпатіей и состраданіемъ. Къ тяжелымъ ухищреніямъ приходилось ему прибѣгать, чтобы удерживаться на прежней высотѣ положенія; онъ воображалъ, что обманываетъ окружающихъ, на самомъ же дѣлѣ обманывалъ лишь самого себя.

Сагреда прекрасно отдавалъ себѣ отчетъ вь своемъ положеніи и не возлагалъ никакихъ надеждъ на будущее. Всѣ родственники, которые могли вывести его изъ бѣды своевременнымъ завѣщаніемъ, сдѣлали это уже много лѣтъ тому назадъ, сойдя съ жизненной сцены. Тамъ внизу не оставалось никого, кто могъ бы вспомнить о немъ. У него были въ Испаніи только дальніе родственники, важные гранды, связанные съ нимъ не столько узами любви, сколько историческимъ именемъ. Онъ былъ съ ними на ты, но не могъ ожидать отъ нихъ ничего кромѣ добрыхъ совѣтовъ и порицанія по поводу сумасшедшаго расшвыриванія денегъ. Все было кончено. Богатый багажъ, съ которымъ Сагреда пріѣхалъ пятнадцать лѣтъ тому въ Парижъ, сгорѣлъ за это время въ яркомъ блескѣ. На его мызахъ въ Андалузіи съ большими фермами и табунами давно перемѣнился этотъ расточительный и никогда не показывавшійся владѣлецъ, котораго тамъ почти не знали. За мызами перешли въ чужія руки огромныя хлѣбныя поля въ Кастиліи, рисовыя – въ валенсійской провинціи, помѣстья въ сѣверной Испаніи, все царсгвенное имущество стариннаго графскаго рода Сагреда, не считая наслѣдствъ отъ разныхъ тетушекъ – набожныхъ старыхъ дѣвъ – и отъ другихъ родственниковъ, умершихъ отъ старости въ своихъ фамильныхъ дворцахъ.

Парижъ и лѣтнія купанья или воды поглотили это вѣковое состояніе въ нѣсколько лѣтъ. На долю прекраснаго Сагреда остались послѣ раззоренія только воспоминанія о его шикарной связи съ двумя модными актрисами, печальныя улыбки дюжины видныхъ свѣтскихъ дамъ, забытая слава нѣсколькихъ дуэлей, недурная репутація смѣлаго, хладнокровнаго игрока и бойкаго фехтовальщика, непримиримаго въ дѣлахъ чести.

Онъ жилъ на счетъ славы своего прежняго величія, влѣзая въ долги у разныхъ ростовщиковъ, вѣрившихъ, на основаніи предыдущихъ примѣровъ, въ возможность возстановленія его состоянія. «Судьба рѣшена», говорилъ себѣ графъ. Когда послѣдніе рессурсы будутъ исчерпаны, онъ приметъ окончательное рѣшеніе. Но лишать себя жизни?.. Это никогда. Такіе люди, какъ онъ, лишаютъ себя жизни только изъ-за долговъ чести или карточныхъ. Его славные и знатные предки должали огромныя суммы людямъ, стоявшимъ много ниже ихъ, и всетаки не думали прибѣгать къ самоубійству. Когда кредиторы закроютъ передъ нимъ двери и ростовщики станутъ грозить скандаломъ и судомъ, графъ Сагреда сдѣлаетъ надъ собою усиліе и разстанется съ пріятною жизнью въ

...

конец ознакомительного фрагмента