Текст книги "Анархист"

– Ради бога. – пожал плечами Артем.

– Включи громкую связь. И про меня не упоминай.

Артем поднял взгляд, две пары голубых глаз долгую секунду смотрели друг на друга.

– Привет, мужчина! Не отвлекаю?

– Здорово, Артем! Рад слышать!

– Я на секунду. Вадим не объявлялся?

– Нет, а что случилось?

– Ничего не случилось, у меня день рожденья скоро, пригласить хотел. Не звонил?

Возникла секундная пауза.

– Нет. Я ничего не знаю о нем. Слушай, здесь клиент подошел, давай позже созвонимся.

– Давай. Пока. – Артем нажал красную кнопку.

– Убедилась? Оставь свой номер, я позвоню, когда будут новости.

– Хорошо, давай обменяемся номерами.

Логинова села в автомобиль, завела двигатель. Какая-то мысль крутилась в голове и не давала покоя. Артем не врал, самое главное она выяснила – Вадим освободился и на фотографии несомненно он. Елена перевела рычаг в положение «драйв», нажала педаль газа.

Артем с минуту смотрел на дверь, затем перевел взгляд на кофейные чашки. Взял телефон и набрал последний номер.

– Привет еще раз.

– Что случилось, Артем? – незнакомый человек по голосу мог бы и не угадать волнения.

– Пока не знаю. Не волнуйся, ничего страшного не случилось. Старая знакомая приходила, Вадима искала.

– Какая знакомая?

– Догадайся, только без имен.

– Не может быть! Как она тебя нашла через столько лет?

– Это как раз не проблема.

– А в чем тогда проблема? Давай не тяни, говори, я пойму.

– Она сказала, видела нашего друга, как я понял, издали и узнала.

– И что?

– А то! Ты бы узнал издалека? Когда она его в последний раз видела, на нем килограмм двадцать лишних мускулов было.

– Да. – собеседник помолчал. – И что все это значит?

– Не знаю. Сергей, ты понял, почему я позвонил?

– Понял, не дурак.

– Отлично, пока. Звони.

Короткий стук, в двери сверкнули два изумруда.

– Артем, все в порядке? Кто это был?

– Одноклассница. Выпьешь кофе? – Дубин кивнул на столик у дивана.

– Вот еще! – фыркнула Юля. – После одноклассницы!

Логинова подъехала к своему офису. На лобовом стекле образовались мелкие капли – обманул прогноз: прибив городскую пыль, пролился к полудню летний дождик. Тополиный пух, жара, июнь. Глаза Елены расширились. Вот оно: день рождения у Артема в декабре, а это совсем не скоро. Стоит ли терять время, подождут на работе. Елена включила передачу и поехала в нужное место без помощи навигатора. Последний раз, когда она была по тому адресу, о существовании таких штук, как навигатор, не подозревали.

Елена вела автомобиль, лишь автоматически соблюдая правила. Голова рассуждала логически, а сердце требовала действий. Чем бы ни занимался сейчас Вадим, застать его дома вероятнее всего поздно вечером. К тому же днем не определить по окнам есть ли кто в квартире. Но ждать было невозможно.

Район, в котором жил Вадим, почти не изменился, разве что деревьев стало меньше. Судзуки остался на дороге, Елена прошла во двор. Как будто перенеслась на два десятилетия назад. Ограда детского сада красилась в тот же салатовый цвет, на ту же высоту пострижен кустарник, шум ребятни. Дыхание участилось, Елена остановилась, пытаясь справиться с головокружением. Прошлое осталось в другой жизни, нельзя пускать призраков в настоящее. Логинова несколько раз глубоко вдохнула. Глаза отметили приметы современности: хрущевка сплошь в стеклопакетах, блестят порошковой краской двери подъездов. Конечно же оборудованных домофонами. Дыхание пришло в норму, светлый цвет волос никогда не мешал Елене думать. Почти никогда. Она набрала номер квартиры, расположенной этажом выше.

– Кто?

Голос молодой женщины.

– Алло, здравствуйте, – придав тембру деловитости, ответила Логинова, – это из пенсионного фонда, сверка.

Пиликнул домофон, Елена проникла в подъезд.

Дверь в квартиру № как дверь банковского сейфа. Такие уже давно не ставят. Елена прислушалась, толком ничего не разобрала. Позвонила и шагнула назад. Узнает ли ее Вадим? Узнает! По голосу точно узнает, только бы отозвался.

За дверью шорохнулось, глазок просветлел и снова стал темным, Елена несмело улыбнулась.

– Кто там?

Женский голос, показалось даже с акцентом. Улыбка сползла с лица. Логинова даже разозлилась на себя – с чего это она решила, что Вадим живет один?

– Здравствуйте, Вадим дома?

Елена услышала бормотание за дверью, через несколько секунд:

– Вам кого?

– Позовите Вадима, пожалуйста.

– Такой не живет здесь. – теперь акцент был явный и, без сомнения, восточный.

Глазок снова на мгновенье блеснул, пока не закрылась внутренняя дверь.

Елена забарабанила кулачком по двери – просто так она не уйдет. И едва успела отскочить. Дверь распахнулась, Логинову обдал чесночный дух. На пороге образовалось пузо, обтянутое несвежей майкой, из которой курчавились черные с проседью волосы.

– Чего стучишь, а?

Елена подняла взгляд, на нее двумя черносливами таращился кавказец. Он буквально облапал взглядом и уже спокойней спросил:

– Кого ищешь, девушка?

Говорил чисто, даже слово «девушка» произнес без акцента, но уж больно плотоядно улыбнулся, как бастурму увидел.

– Мне нужен Вадим Нестеров, – Логинова старалась говорить спокойно и по-деловому, – он жил по этому адресу.

– Не знаю, девушка, я квартиру через риэлторов купил, под Новый год въехал. А у кого покупал, у какого Нестерова-Шместерова, не знаю – деньги отдал, документы получил.

Елена опустила взгляд, в носу защипало. Ехала сюда, не очень-то и надеялась сразу увидеть человека, перевернувшего ее жизнь, но сейчас от надежды оставался пепел, а огонь будет пожирать ее сына.

Вдруг пузо двинулось на нее. Елена отступила, кавказец закрыл за собой дверь.

– А знаешь, красавица, – вкрадчиво начал восточный человек, – ты мне телефон дай, я узнаю чего, сразу позвоню.

Елена подняла голову, у кавказца разве что слюни не текли.

– Найдем твоего Шместерова! У Гургена знаешь какие связи! – сверкал глазами надо полагать Гурген.

– А через какую фирму вы квартиру покупали?

– А тебя как зовут, красавица? – Гурген продолжал пускать слюни.

– Наташа. – подлила масла в огонь Логинова.

–Ай, Наташа, Наташа! – Гурген закатил глаза, у него даже акцент появился. – Подзабыл я, Наташа, подзабыл! Но, – кавказец еще чуть придвинулся, – могу вспомнить. Давай в ресторан тебя приглашу, поедим, потанцуем, и я сразу вспомню!

Елену уже мутило от смеси пота и чеснока, помощь пришла откуда не ждали. За спиной Гургена открылась дверь, Логиновой показалось, кто-то включил циркулярную пилу под аккомпанемент полицейской сирены. Гурген одновременно подпрыгнул и вжал голову в плечи. Он развернулся, предоставив «Наташе» узреть источник звука. Верещала на своем языке смуглая дама в пестром халате. «Кто там» и «вам кого» звучали гораздо приятнее. Дама сверкала глазами, метала молнии и на Гургена и на Елену. Кавказец рявкнул, теперь очередь вздрагивать пришла обеим дамам. Елена поспешила оставить горячую чету, протиснулась боком на лестницу и застучала каблучками к выходу. Уже между первым и вторым этажом она услышала:

– Эй, Наташа! Фирма «Квартирник» называется!

Снова немного визга и сирены, гортанных звуков, «Наташа» нажала светящуюся кнопку, выбежала из подъезда.

Логинова вела автомобиль и думала что делать. Кто виноват установлено с точностью 99 процентов, только что с того! Все оказывается сложнее, чем она предполагала. «Значит, – решила Елена Валерьевна, – розыском должен заняться обученный такому делу человек».

5

Солнце умерило пыл, ветерок задувал в открытые окна, в кресле Фольксвагена удобно, спина не затекает. Махно наблюдал за зданием УВД. Время от времени прикладывал к глазам бинокль.

Сразу после того, как научился пользоваться интернетом, забил в поисковую строку название города, фамилию Мокшанцев и аббревиатуру УВД. Сразу нашел искомое лицо. Мокшанцев теперь полковник, начальник отдела. Карьера не самая великая, но не всем же быть генералами. Самое главное, служит до сих пор и место службы определено. Теперь оставалось установить время убытия, маршруты передвижения, место жительства.

До крыльца УВД далеко, метров восемьсот, ближе не подъедешь. Здание огорожено, на выезде шлагбаум под камерами, будка со старых времен, сейчас в ней никого не наблюдалось. Полицейские проходили через калитку. При желании попасть в здание УВД не составило бы труда, но Махно преследовал другую цель.

К крыльцу подъехал белый форд с синей полосой. Из дверей здания вышел человек в форме. Махно поднес бинокль к глазам.

– Ну здравствуй, сука! Ради тебя…

У Махно потемнело в глазах, он провалился во времени…

Махно сидел в камере в грязной ментовской рубашке и длинных брюках, на ногах растоптанные ботинки без шнурков. Рубашку, рвущуюся в плечах, заправил в брюки, чтобы те меньше спадали. И брюки и рубашка в пятнах машинного масла. «У милиционера-водителя одолжили», понял Вадим. Свою одежду пришлось снять. Опера уложили ее в мешок и опечатали. После этого мордатый опер, хватая потной пятерней за каждый палец, состриг ногти, другой протер ладони мокрой ватой. Возмущался при этом: «Вот на хрена? Он же в перчатках был!» Мордатый бубнил: «Начальство приказало!»

Потом мордатый отвел в КПЗ.

– Отдыхай пока, раз в молчанку решил играть.

Толкнул в камеру и добавил:

–Недолго осталось, сейчас начальство приедет, запоешь.

Примерно через полчаса в вонючую камеру два на полтора метра втолкнули еще одного задержанного – худого длинноносого мужика. Судорожными движениями мужик напоминал состарившегося, разболтанного в сочленениях Буратино.

– За что задержали, волки позорные! – брызгал слюнями Буратино, упираясь в решетку. Пинок в зад сломал сопротивление, Буратино упал на скамью рядом с Вадимом.

– Вот падлы мусорские! Иду с работы, докапались, документы им покажи, чего я возле тачки отираюсь. Я чего уже поссать не могу, если приспичило? Правда, брат?

Буратино повернулся, в тусклом свете дежурного освещения Вадим отметил угри на лбу, светлые, почти белые глаза, в которых зрачки сужены до точки. «Наркоман», понял Вадим.

– Меня Борькой зовут, – представился Буратино. – Люди еще Карбюратором кличут. Может слышал?

Махно лишь вздохнул.

– А ты чего в мусорской одежде? – не унимался Борька-Карбюратор. – Ты не из них случаем? Может тебя свои и заластали?

У Махно раздулись ноздри. Борька в открытую ломал комедию, расчет у оперов был скорее всего на неопытность задержанного. Вадим раньше не имел дел подобного рода, зато у него была хорошая память. Помнил разговоры приблатненных сослуживцев про стукачей-наседок.

– Или с тебя шмотки сняли на экспертизу? Тогда ты серьезно попал. Тебя зовут-то как, из братвы?

Не дождавшись ответа, Борька продолжал:

– Зря ты это тряпье нацепил – люди не поймут. Но ты, это, можешь на меня сослаться, скажешь с Карбюратором чалился. Тебя самого за что приняли?

Махно не разжимая рта смотрел через решетку двери. В соседних камерах никого, это успел заметить, а сейчас и стол, за которым дремал сержант, пустовал.

– Я с тобой говорю, братишка! – в ухо Вадиму залетели визги вперемешку со слюнями. – Или тебе в падлу со мной побалакать?

Вместо ответа Махно воткнул локоть в хилую наркоманскую грудь. Карбюратор выпучил глаза, но ни вздохнуть, ни хрипнуть не успел, как его лоб встретился с коленом «братишки».

Больше Борька-Карбюратор вопросов не задавал, лежал в блаженной отключке на грязном полу, только пыль шевелилась под носом.

Лязкнула дверь, в КПЗ вошли двое – мордастый опер, который стриг ногти, и коротышка с кобурой на поясе. Впрочем, такого же как Махно роста, но тщедушного телосложения, на вид пацан лет четырнадцати, а не опер.

– Что с ним? – мордастый кивнул на Бориса.

Махно пожал плечами.

– Этот? – сверкнул глазками коротышка. – Сюда иди! Сейчас ты у нас заговоришь, качок сраный!

Пока мордатый открывал замок, Вадим поднялся, переступил через стукача-наркоман подошел к двери.

– Руки! – у мелкого в руках блестели наручники.

Поддерживая скованными спереди руками брюки, Махно шел по коридору за мордатым опером, затылком чувствовал злобный взгляд коротышки. Перед дверью с табличкой «Начальник отдела» услышал шипение:

– Ну, сука, сейчас за все ответишь!

В кабинете за столом сидел полковник. Даже сидя он выглядел громадным. Крупную голову обрамлял венчик поседевших волос, вместо шеи второй подбородок, лицо мясистое в прожилках, кожа как у хряка. Глаза красные, сверху брежневские брови, снизу мешки как у Примакова. Бас как у Лебедя:

– Я начальник УВД полковник Соколов.

Махно не смог сдержать движение губ.

– Улыбаешься! – заревел полковник, поднимаясь. За спиной с грохотом валится стул. Сдвинув стол животом, полковник прошел к задержанному.

– Ты кто такой, наглец! Молчать вздумал? – Полковник навис как девятый вал. На полторы головы выше, в два раза шире, от него пахло звериной злобой.

– Хоть язык проглоти, тебе уже лоб зеленкой пора мазать!

Толстый палец полковника ударил Вадиму между глаз. От неожиданности пошатнулся, носовые пазухи наполнились кровью, зато прояснились мозги и полыхнула ярость.

– Ты еще глазами посверкай, недоносок! Отвечай, как тебя зовут! Кто твои подельники?

Полковник гремел, пучил глаза, топал и замахивался. Опер-коротышка скалился и шевелил ноздрями. Махно стало легче. Чем больше бесновались менты, тем он становился спокойнее. Значит, задержали только его, про друзей ничего не известно.

Внезапно полковник перестал кричать, тяжело дыша, приказал:

– Сними с него наручники, Мокшанцев.

Когда коротышка в изумлении выполнил приказание, добавил:

– Выйди!

Полковник сел за стол, уже спокойным голосом спросил:

– Куришь?

Махно еле удержался от улыбки, настолько избитыми показались психологические приемы.

– Ты на что надеешься? Скажешь ты свои данные, не скажешь – завтра тебя арестуют. Тебя расстрельный приговор ждет. Участковый умер в больнице. Это я тебе официально заявляю. От братвы гранитный памятник ждешь с золотой надписью «Умер, но своих не предал»? Не сегодня, завтра данные установим, братву твою вычислим, еще так представим, что ты их сдал.

Вадим почувствовал головокружение. Полковник не сводя с него глаз продолжал:

– Ты можешь вообще ничего не говорить. Не поможет. Одежда в крови, перчатки – а это значит готовился – в крови, нож сбросил, только что с того: водитель, который тебя задержал, – свидетель. Или ты на подельника хочешь убийство списать? Тогда назови его, поработаем, может еще отделаешься малым сроком, а то и вовсе условный получишь.

Махно покачал головой.

– Что ты головой качаешь? Не назовешь или не убивал?

Махно сжал челюсти, аж зубам стало больно.

В дверь постучали, показалась белобрысая голова и плечо с майорской звездой на погоне.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Ну!

Майор вошел, прикрыл дверь, скользнул к столу начальника, склонился к полковничьему уху. Косясь на Вадима, стал что-то нашептывать. Вадим расслышал: «отпечатки,

– Что ты шепчешь! – сдвинул брови полковник и заорал:

– Мокшанцев!

Вадим с белобрысым майором вздрогнули от неожиданности. В двери образовался опер-недоносок.

– Я здесь, товарищ полковник.

– Выведи его в коридор, там ждите.

Мокшанцев достал наручники.

– Руки!

«Браслеты» щелкнули на руках.

– Пошел!

Вадим вышел за дверь кабинета.

В коридоре прибавилось народу и в форме и в гражданской одежде. В их взглядах читалась ненависть и удивление. Некоторые презрительно ухмылялись. Мокшанцев стоял рядом, картинно положив руку на кобуру.

Не прошло и пяти минут, из кабинета выскочил белобрысый майор и помчался по коридору.

– Мокшанцев, веди! – громовой голос из открытой двери.

Махно, не дожидаясь толчка в спину, зашел в кабинет. Мокшанцев влетел следом, что-то прошипел угоржающее.

– Сними наручники!

Мокшанцев дернул за наручники, когда вставлял ключ, с улыбкой поворачивал их, чтобы причинить боль. Махно расслышал в шипении:

– Я еще займусь тобой.

– А ты теперь сними рубашку! – приказал полковник.

Под набыченным взглядом полковника, Вадим снял грязную ментовскую рубашку, положил на стул. Горе мускулов пришлось поддерживать спадающие штаны.

В дверь снова постучали, снова белобрысый майор.

– Разрешите? Привел!

Вместе с майором вошел пухлый очкарик в гражданской одежде с фотоаппаратом в руках.

– Действуйте! – разрешил полковник.

Очкарик отошел к столу, Вадима ослепила вспышка.

– Еще раз. – сказал очкарик, движения которого выдавали профессионала.

Снова вспыхнула вспышка уже правее, Вадим не успевал соображать, что происходит.

– Готово.

– Идите! Чтобы завтра с утра, как договорились!

– Так точно, товарищ полковник!

Майор с очкариком вышли, полковник ухмыльнулся:

– Вот так! Завтра, – полковник посмотрел на часы, – вернее уже сегодня, твою рожу покажут в семичасовых новостях, и будут показывать, пока кто-нибудь тебя не узнает. Узнают, будь уверен, донесут сразу – люди у нас сердобольные, мента зарежут, пальцем не пошевельнут, а вот потерявшему память в автокатастрофе всегда помогут. К томуже по всем качалкам вашим вонючим опера пройдут, тебя точно сдадут.

Вадим думал только об одном: мать узнает быстрее, чем он предполагал.

– Хватит быковать! – стукнул по столу полковник. – Говори, из какой бригады! К чему готовились, зачем ствол хотели отжать!

Вадим молчал.

– А может он немой в самом деле?

– Нет, товарищ полковник, водитель рассказывал, он орал что-то подельнику. – встрял Мокшанцев.

– Ладно, разберемся, – полковник снова посмотрел на часы. – Мокшанцев, ты дежуришь по городу, в УВД можешь не возвращаться, хуже ничего не произойдет. Остаешься с местным опером, приглядывайте за ним. Обзвони все районы, продублируй ориентировку, может кто вспомнит этого качка.

– Так, ты, – взгляд на Вадима, – одевай рубашку, – полковник поднял трубку телефона, нажал кнопку, – дежурный, пришли дежурного опера!

Из коридора донеслись крики, дверь приоткрылась, показалось уже знакомое широкое лицо.

– Разрешите? – мордатый вошел. – Старший лейтенант Козымаев по вашему приказанию прибыл.

– Козымаев, по этому делу с тобой остается городской опер, слушай его. Сейчас ведите этого героя в камеру, Мокшанцев, потом вернешься на минуту.

Та же вонючая камера, но уже без Карбюратора. Дверь в комнату досмотра открыта, из окна серый свет. Утро. Махно сел, прижался спиной к холодной шершавой стене. Прислонился затылком, кожей ощутил неровности штукатурки. Внезапно захотелось спать. Вадим закрыл глаза. Закрутились картинки предыдущего вечера. Видения были столь отчетливы, он действовал и одновременно наблюдал со стороны. «Нет, Гарий!» Тянул руку и не мог дотянуться, остановить друга.

– Хуйли ты спишь, ублюдок!

Вадим вздрогнул, открыл глаза. Дверь в камеру была открыта, в силуэтах угадывались Мокшанцев и Козымаев.

– Вставай! – голос Мокшанцева. – Руки! Не так, спиной повернись!

Вадим повернулся, в запястья врезались полоски железа.

– Двигай!

Пустой коридор, поворот, дверь с табличкой «Оперуполномоченный».

– Хуйли смотришь! Входи, будь как дома! – Мокшанцев толкнул в спину.

Кабинет три на четыре метра, грязные стены, слева диван, прямо шкаф, справа два стола вплотную, окно с решеткой. Судя по золотой полоске в ижней части блеклого неба – рассвет.

– К стене встал!

Вадим шагнул вправо, Мокшанцев повернул ключ в дверном замке. Козымаев сел за стол, Мокшанцев упал на диван. Оба смотрели на задержанного.

– Поговорим? – глаза у Мокшанцева почти белые точь-в-точь как у Борьки-Карбюратора.

Вадим вздохнул и покачал головой.

– Не хочешь. Брезгуешь! Западло! Крутой типа! – тщедушный опер заводил себя.

Он вскочил, выдвинул стул из-за стола, поставил его в центр спинкой к шкафу.

– Садись!

Мордастый Козымаев помог сесть, завел руки за спинку стула. Вадим понимал, что последует физическое воздействие, но не резать же его будут. Если учитывать, что в самом деле покажут по телевизору, пытки не должны оставить следов на теле, поэтому он не боялся: подумаешь, несколько лишних тумаков. За спиной стукнула дверца шкафа, между скованных рук скользнула веревка, давление наручников усилилось. Козымаев оказался впереди с толстой веревкой в руках, присел на корточки. Вадим почувствовал как опер приматывает правую голень к ножке стула. Профессионалы! Козымаев примотал левую ногу, выпрямился, на широком лице улыбка до ушей.

– Готово.

– У меня тоже! – произнес Мокшанцев за спиной.

Вадим увидел зеленую резину с круглыми стеклами внутри, гофрированный шланг. Резина врезалась в подбородок, ловким движением Мокшанцев натянул противогаз.

– Поиграем в слоника! Надумаешь говорить, помотаешь хоботом!

Несколько раз Вадим терял сознание. Мокшанцев реанимировал ударом в грудь.

– Не спи, ублюдок!

Вадима вырвало, часть рвоты пришлось проглотить, часть затекла в ноздри. Вадим замотал головой, попытался встать, повалился на пол. Резкими движениями – резиной о линолиум – сделал попытку снять противогаз. Услышал смех оперов, звонок телефона.

– Тихо. – это Козымаев. – Да. Сейчас иду.

Трубка громыхает на аппарат.

– Мне на вызов – какой-то хер кражу магнитолы заявляет. Утро начинается.

Хлопает дверь.

– Что, качок сраный, продолжим?

Вадим тяжело дышал, с запахом и вкусом пришлось смириться. Лежа на полу, заметил толстую рифленую подошву ботинок. Успел подумать: «Хочет выше казаться».

– А мне по хую твое признание! – кричит Мокшанцев.

В животе взрывается граната. В мгновенье проглатывает темнота.

Вадим открыл глаза. Белый потолок, белые стены, хромированная стойка,

– Очнулся, анархист? Нестеров Вадим Александрович.

По голосу Вадим узнал начальника ГУВД.

– Государство – оно может работать для народа, а может для власть имущих. Ложь! Все пропитано, все смердит ложью! Ложь – демократия, бессилие которой с каждым годом все отчетливее, ложь – цивилизованное правосудие, которое наказывает лишь ничтожную часть истинно виновных. Большей частью наказание, реальное наказание отбывают дураки, а кто поумнее, тот остается на свободе. Ими восхищаются и им служат, те кто слабее и кто не нарушает закон лишь из страха перед наказанием…– дальше полковник читал молча, изредка поднимая брови.

Раньше не мог прочитать, подумал Вадим.

– Сам придумал? – усмехнулся полковник, закладывая листок в папку. – Ты, стало быть, идейный. И чего ты хотел изменить этими листовками, взрывами, нападением на милиционера? Как видишь, нам все известно. Больше можешь не молчать.

Если все известно, что говорить? Вадим молчал. Мысли сквозь наркотический туман блуждали в голове, натыкались друг на друга, складывались в логические цепочки. А все ли известно? По кличке не назвал ни его, ни кого-либо еще. Понятно, что провели обыск, но дома компромата было. Листовка оставалась с той памятной ночи, а больше ничего. Мама. Как она выдержала? Что ей наплели товарищи милиционеры.

– Ну! – не выдержал полковник.

Вадим перевел взгляд на начальника УВД, попытался улыбнуться. Похоже, получилось.

– Да по тебе психушка плачет! – разъярился полковник. – Ему вышка светит, он лыбится!

Полковник сдвинул брови, пошевелил ноздрями.

– Значит так, Нестеров…

Вадим закрыл глаза. «У тебя отсюда только два пути…». В опоенном морфином мозге возникали несерьезные ассоциации.

– Может ты меня плохо понимаешь, Нестеров? Хочешь поговорить с матерью?

В глаза ударил белый свет, черная гора справа обросла деталями: венчик волос, щетки бровей, мясистое лицо, складка второго подбородка, широкая грудь, увешанная планками, погоны, сверкающие звезды. Нет, полковник, тебя совсем не трудно понять. Кнут, пряник, давление через родных.

Гора выросла, полковник направился к двери.

– Галина Николаевна, пройдите к сыну!

Мама! Вадим почувствовал, как набухли глаза, окружение расплылось. Он сморгнул слезы. Ничего, мама удивительная женщина – умная, она все поймет.

– Вадим, что же ты наделал. – мама села на место полковника, по лицу текли слезы, глаза красные, темные мешки под ними.

Вадим, глядя матери в глаза, еле заметно покачал головой.

Это можно назвать телепатической связью, можно – интуицией, объяснение возможно только одно – органы чувств фиксируют мельчайшие детали, мозг расшифровывает значения и последовательность, код пишется опытом и временем. Ничего удивительного, когда настолько близкие люди, как мать и сын, понимают друг друга без слов.

Мама также покачала головой. Вадим улыбнулся. Значит, все в порядке.

Позже, на свидании в зоне, мать рассказывала, как той ночью домой прибежал Артем. Он рассказал, что счел нужным. Вместе они продумали, насколько в тот момент позволяли обстоятельства, дальнейшую стратегию.

Полковник за спиной матери явно почувствовал неладное.

– Вы говорите, на меня не обращайте внимания.

И мать и сын чуть улыбнулись.

– Так! – громыхнул полковник. – Все ясно!

– Конвой! Уведите!

В палату вкатился усатый сержант, выпучил глаза на полковника.

– Уведите женщину.

– Значит так, – продолжал полковник, уже не скрывая злости, – есть два варианта. Первый: в связи с открывшимися обстоятельствами мы передаем дело в подследственность ФСБ, тебе накручивают полный букет – от покушения на представителя власти, тут и губернатор и наш участковый, до организации преступного сообщества с целью свержения государственной власти. Даже если процесс будет освещаться прессой, героя из тебя не сделают, можешь поверить. Зато матери нервы так истрепят, раньше срока в могилу сляжет. Все твое окружение – друзей, коллег, одноклассников – под микроскопом исследуют. Самого так представят, что их дети еще ненавидеть будут. Ты сам на себя посмотри: был здоровенный качок, а теперь лежишь с отрезанной селезенкой, инвалид на всю жизнь. Хотя что я несу, жить тебе осталось два понедельника: из палаты в тюрьму, приговор, стенка. Ради кого? Ты хоть слушаешь?

Вадим лежал с открытыми глазами, с неподвижным лицом. Казалось, слова не производят никакого впечатления, но прибор, меряющий пульс и давление, уже дважды резко менял значения. Полковник, к счастью, этого не заметил.

– Второй вариант: ты сотрудничаешь с нами, мы представляем прокуратуре материалы так, что зарезал ты знакомого участкового по личным мотивам, встретив случайно в подъезде. После задержания у тебя случилось прободение язвы желудка, некоторое время пробудешь в тюремной больнице. Если все будет как надо, получишь пятнашку, выйдешь, еще мать жива будет, свою жизнь время будет устроить.

На этот раз диаграмма на экране прибора не изменялась.

– Что от тебя требуется: чистосердечное раскаяние во всех преступлениях. Про участкового понятно, на этом тебя задержали, еще нужны показания об уничтожении имущества возле кафе «Генацвале» – спишем на хулиганство или бандитские разборки, заметь, про листовки я не говорю. Потом – нападение на бизнесменов. И, разумеется, назвать подельников. Кого-то оставим свидетелями, кого-то привлечем, конечно, но срока получат минимальные. Я думаю, они поймут, если настоящие друзья.

Вадим уже не сдерживал улыбки, хотя в животе начался пожар.

– Что?! – у полковника раздулись ноздри, мясистое лицо еще больше покраснело. – Смеешься! Хорошо, я тебе устрою цирк!

Полковник навис горой, сквозь больничный запах Вадим почувствовал сомнительный аромат настоящего полковника: смесь мужицкого пота, водки и табака. Начальник УВД с минуту водил глазами по лицу анархиста.

– Для всех было бы лучше, если бы ты сдох.

В последующие дни Махно испытывал чудовищные боли. Не сдержавшись, попросил обезболивающее. Доктор в марлевой повязке с минуту смотрел на больного, потом повернулся и вышел. Лишь несколько раз приходило облегчение. Каждый раз у кровати была медсестра, лица Вадим не запомнил. Догадался, женщина колола наркотики вопреки указаниям сверху. Тогда Вадим научился не чувствовать боль, просто вспоминал действие наркотиков и улетал в другой мир, разрывая связи рецепторов.

«Было бы лучше, если бы сдох». А вот хрен вам всем! Удовольствие вам доставить? Иногда воображение не помогало, купаясь в поту, видя перед собой черные круги, Вадиму хотелось отключиться навсегда. Он сжимал зубы до крошева эмали, вспоминал полковника и Мокшанцева: «Нельзя! Надо жить!»

Много лет спустя Махно, не называя соратников, рассказал историю Вальтеру. Они сидели в огороженном одеялами углу, пузырилась вода в банке, храпели зэки в камере. Вальтер вынул кипятильник, вытряхнул в банку пачку чая и задал несколько вопросов. Несколько минут молчания и аббат Фариа местного розлива, прихлебывая чифир, вынес вердикт:

– Не расстреляли тебя, сам уже понял, потому что Ельцин перед западом рисанулся, мораторий на казнь объявил. Мусора мусор из избы никогда выносить не будут. – Вальтер рассмеялся. – Видишь – этот, как его, каламбур. Не стали мусорки местные политическую историю раздувать, а вдруг кгбэшники на них самих чего накопают. Тем более у них башка болела, чего напуржить, типа утром в передаче ты здоровый, а днем тебя из ментовки на скорой в больничку кишки резать. Это не пару синяков поставить, а потом сказать при задержании получил. А мамка у тебя толкового адвоката наняла: водила-свидетель видел пацана, который из подъезда выбегал, стало быть, и он мог мента зарезать, а ты ни да, ни нет. Ты говоришь, в психушке тебя держали? Экспертизу всем делают, но не всех месяцами в дурке держат, хрен его знает, чего тебе написали. Скорее всего, не хотели волну гнать. А про этого мусорка, Мокшанцева, я слыхал от людей. Живодер. Говорят, у него то ли папаша, то ли дядька генерал милицейский.

– Ну, здравствуй пока, сука. Только ради тебя выжил. – повторил Махно.

Катя достала ребенка из кроватки, Гоша начинал покрикивать, требуя, как иногда выражался муж, законной пайки. С натуральным кормлением возникли проблемы, приходилось разбавлять пайку очень недешевыми, надо сказать, заменителями. С ребенком на руках Катя прошла в кухню. Седьмой час, пора ужинать.

Дима сидел за столом, рассматривая железные детальки, словно пытаясь их сдвинуть силой мысли. Приглядевшись, Катя сообразила, части какого механизма эти детальки.

– Надеюсь, Гоша не останется сиротой из-за твоих увлечений.

– Сам нэ хочу, слюшай! – картинно взмахнув руками, изобразил горячего парня Дима.

Муж как раз был очень спокойным мужчиной, но очень деятельным. После прошлогодней истории, когда он решил плюнуть на систему и зажить новой жизнью, остро встал финансовый вопрос. Чем только Дима не пробовал заниматься, мечтая сменить работу таксиста-любителя на более престижную или хотя бы денежную.

С подачи знакомого таджика три дня проработал в автосервисе. Таджикском, разумеется. Утром четвертого дня: «С уверенностью могу сказать, Катрин, я не интернационалист. Обычаи уважать одно, а жить и работать вместе – другое». Вспомнил, что как ни как юрист с высшим образованием. Приходил от работодателей раздраженный: «Как узнают, что в милиции всю жизнь работал, киснут лицом: «Мы вам перезвоним». Вроде, раз мент, значит тупой, иди в охранники». В охранники не шел принципиально. Надумал работать инкассатором. Когда узнал, сколько получает человек, рискующий может быть даже жизнью ради чужих денег, весь день ходил удивленный: оказалось, работая таксистом, он получал в два раза больше.