Текст книги "Аисты"

Яна Жемойтелите
Аисты

У мужа от курева сделались желтые зубы.

Оксане казалось, что это проступила болезнь, внутренняя ржавчина его тела. Он похудел, лица сделалось совсем мало, потом остался вообще один профиль: муж редко смотрел на Оксану, больше отворачивался. В остальном он вел себя как обычно, ел тоже, как обычно, жадно. Поэтому Оксану брало сомнение, действительно ли между ними трещина, либо причина в ее искаженном зрении. Глаз замылился однообразием вида из окна и тесным кружком общения. В этот кружок, помимо мужа и малолетнего Сашки, входил мужнин друг Николай со своей женой Татьяной. А дом их как раз был виден в окно: они жили через дорогу.

У Николая было лицо скуластое, простое, квадратные руки и квадратный же череп. Будучи к тому же замкнут, Николай производил впечатление захлопнутого чемодана – из старомодных, дерматиновых, с металлическими уголками. Того же покроя была и его дочь Галинка, четырех лет от роду, которая то и дело ковыряла в носу. Еще Николай ел колбасу кусками, макая в солонку.

С женой его Оксаной говорить было особенно не о чем, кроме темы маленьких детей.

К лету Николай куда-то уехал, кажется, на заработки, и больше Оксана с Татьяной не виделись.

Когда к тому же родители Оксаны забрали Сашку на дачу, каждая ее чашка чая начала горчить одиночеством.

Муж казался вырезан из бумаги. Минуя Оксану в тесном коридоре, он почти не стеснял пространства – двигался как-то боком, плоско, будто не желая случайно ее коснуться.

Однажды под вечер позвонили в дверь. Мужа не было дома, но Оксана сразу поняла отчего-то, что этот звонок касается именно его…

На пороге стоял Оксанин брат. Едва ступив в прихожую, он спросил:

– Ты не догадываешься, отчего худеет твой муж?

Оксане представились мужнины ржавые зубы, и она ответила брату:

– Может, болезнь его сосет?

Брат помолчал, потом, набрав воздуху, выдохнул:

– Нет. Он у тебя от любви сохнет.

Оксана засмеялась, посчитав, что брат имеет в виду любовь к ней – к Оксане. Однако брат продолжил серьезно-строго:

– Хочешь сейчас взглянуть на своего мужа?

Оксана поняла, что отвечать на вопрос ей не нужно. Она быстро собралась, и брат повез ее за город, к речке, куда обычно ездили на шашлыки. По пути брат говорил, что он давно поджидал случая, и вот, наконец, представился удобный момент. Кстати, и Сашка на даче…

Машина шла окраиной города, и – по ходу исчезновения новостроек из виду – Оксана думала, что это уносится прочь ее прошлая жизнь. Она закрыла глаза и до конца пути сидела в деланой темноте. Наконец машина остановилась, и открыть глаза ей пришлось волей-неволей. Оксана увидела перелесок и дорогу, ведущую к реке…

– Приехали! – Брат оставил машину на обочине и уверенно зашагал к берегу.

Ориентируясь на его черную спину, Оксана больше ничего другого не замечала перед собой. Потом брат, схватив Оксану за руку, кивнул:

– Смотри!

Она увидела пока только машину на берегу – машину своего мужа, и в первый момент даже будто сбилась с направления – и мысли, и пути следования. Ей так почудилось, что это же они с мужем приехали на шашлыки. То есть она шла от машины и… вернулась почему-то снова к машине. Как в дурном сне, Оксана было повернула назад, чтобы от машины уйти, но брат резко остановил ее.

– Смотри! Смотри!

Оксана увидела, что прямо на капоте разложена какая-то еда, а возле колеса стоит бутылка из-под шампанского. Но главное – внутри машина была набита до отказа чем-то живым, ползающим по стеклу, подобно улитке. От этого зрелища Оксана сразу ощутила тошноту – еще прежде, чем поняла, что это самое, ползающее по стеклу, было массой голого тела.

Оксана приблизилась – испытывая пока что только упрямое любопытство, как же это все попало в ее машину. Из того же беззаботно-детского любопытства она дернула ручку дверей – голое тело разделилось пополам, подобно амебе, и часть его, оторвавшись, вытянулась вслед за дверью. На земле голое тело неожиданно превратилось в Оксаниного мужа, а то, что оставалось в машине, стало Татьяной.

Оксана успела удивиться, что голый муж ее оказался неожиданно широким, но все же бледным, с синеватым оттенком кожи. Она заглянула ему в лицо, прошитое строчками тонких морщин… Муж резко вскочил, выхватил с капота кухонный нож и страшно закричал:

– Не подходи, сука! Убью!

Лицо его исказилось, перестав быть человеческим. И что-то первобытное, звериное сквозануло в его оскале. Тогда наконец Оксана осознала, что происходит, и тоже закричала – пронзительно, дав волю голосу, как могут кричать только птицы. Брат осторожно приблизился к ее голому мужу, сжимавшему нож, и вдруг резким выпадом схватил того за руку. Однако муж вывернулся, на миг опять вернув впечатление склизкой улитки, но тут же снова проступило в нем то самое страшное, звериное. Теперь он кинулся с ножом на брата:

– Выследили, скоты? Я вас тут обоих порешу!

Брат кое-как удерживал руку с занесенным ножом, но лицо его перекосило от напряжения и страха… Тогда Оксана подняла с земли пустую бутылку и с силой обрушила ее на голову своего мужа. Тело его сразу обмякло и повалилось набок. Оксана вынула нож из его руки – просто для того, чтобы ее голый муж больше никому не смог угрожать… И тут только она заметила голую Татьяну, которая, выбравшись из машины, пыталась чем-то прикрыть свою наготу. Оксане бросилось в глаза только одно: насколько прекрасна была эта Татьянина нагота. Оксана подумала, что сама она никогда не обладала подобной красотой и что все, что случилось, – случилось только из-за этого бесстыдно-прекрасного тела… Она приблизилась к голой Татьяне, которая, сжимая блузку в руках, дрожала от холода и страха… Оксана сперва осторожно потрогала ее плечо – прохладное, тугое. Затем, с силой дернув Татьяну на себя, вонзила нож ей повыше груди, – стекавшей с плеча, как крупная капля… У Татьяны хрустнуло что-то там внутри, под ножом, она только чуть вскрикнула и повалилась на землю – тихо, покорно. Оксана подумала, что вот так же покорно, тихо, она, наверное, предавалась любви…

Откуда-то очень издалека раздался голос брата:

– Ты что?

В этом голосе по-прежнему звучал страх, только теперь его страх почему-то относился к Татьяне, хотя ведь ей больше ничто не угрожало…

Оксана обернулась – брат был с лица белый как простыня и белой же рукой указывал на что-то там, на земле. Оксана перевела взгляд по направлению его руки: на земле лежало прекрасное тело Татьяны с пятном красной розы чуть повыше груди и рукояткой ножа, воткнутой в эту розу… Оксане стало нестерпимо жаль, что это чудесное тело умерло… и что… умерло не только тело, – умерла сама Татьяна. То есть нет, Татьяна не сама умерла. Это Оксана только что ее убила.

Она стекла на землю и с силой выдернула из груди нож. Опять что-то хрустнуло под рукой, и на траву хлынула освобожденная кровь… Брат оттащил ее от трупа.

Тогда Оксана заново увидела голое тело мужа и припала к его груди – ухо ее не расслышало ничего – в том месте, где у всех бьется сердце. Оксана подумала, что, может быть, она оглохла от потрясения, и попросила брата сказать что-нибудь ей. Брат сказал:

– Будем делать искусственное дыхание.

Они уложили тело мужа на спину. Набрав воздуху, Оксана припала к мужниному рту, чтобы отлить ему своей жизни, а брат с силой стал давить на грудь, заставляя сердце работать… Что-то снова хрустнуло, как будто, не выдержав напряжения, лопнули мужнины ребра. Брат откинулся и отряхнул руки:

– Он умер.

– Я убила его? – спросила Оксана и тут же действительно в оглушении, не слыша себя, запричитала: – Я убийца, убийца!

Губы больше не слушались ее, и из дрожащего рта выходило одно жалобное мычание, – между тем как Оксане хотелось кричать, что она убила своего мужа, отца Сашки, она убила мать маленькой Галинки… Потом ей как-то удалось слепить губами, что нужно вызвать милицию. Брат ответил коротко, что никого вызывать не надо: мертвым все равно уже не помочь, но себе можно навредить.

– Меня, может, выпустят, Оксана, а вот тебя упекут. Ну, скажешь, что защищались, так ведь Татьяна не нападала. Сколько тебе дадут, а? Отсидишь, ладно, – а как дальше жить? – Так он уговаривал ее неизвестно какое время, повторяя много раз одни и те же слова.

Наконец Оксана поддалась.

– А что же нам теперь делать? – покорно спросила она, готовая следовать любому совету брата.

Тот сказал, что утопить трупы нельзя: рано или поздно они всплывут, и по ранам на телах станет ясно, что их убили. Трупы надо закопать, а дело обставить так, будто они утонули сами.

У Оксаны вновь застучало в висках, и она разрыдалась:

– Нет! Лучше я отсижу!

– А Саньку кто воспитает? Я? Нас же никто не видел.

В багажнике нашлась лопата. Брат выкопал яму – недалеко в лесу, в удобной ложбине за кустарником. Они перетащили туда трупы – сперва тело Оксаниного мужа… Яма оказалась недостаточно широка для двоих, и муж лег слегка боком. Тело Татьяны упало в яму плашмя, на живот, на бок, и получилось так, будто любовники продолжали свои объятия в последнем сне. Когда тела закидывали землей, самым жутким представлялся вид черных комков на розоватой и, казалось, живой коже Татьяны. Комья скатывались с ее тугого бедра, скользя как по мрамору, не оставляя никакого следа. Оксана больше не могла смотреть и отошла в сторону, пока брат завершал работу. Последним запечатленным кадром перед глазами ее осталась случайная картинка: лягушка, прыгнувшая в могилу.

Наконец земля целиком поглотила тела. Влажный воздух дрожал в вечернем солнце, и казалось так, что это дышит свежая могила… Излишки земли они раскидали, а могилу присыпали листьями и сухой травой. Потом возвратились к реке и разложили одежду убиенных возле самой воды, осколки бутылки брат убрал, а в кружки на капоте машины плеснул спирту, который всегда возил с собой про запас. Все это он проделывал в рукавицах.

Они договорились, что скажут милиции.

– А ты больше молчи! – наказал брат Оксане. – Делай вид, будто убита горем. Что я ни скажу – подтверждай.

– Может быть… Послушай… – Оксана сглотнула подкативший к горлу комок. – Если бы… – Она так и не смогла выговорить: «Я убила». – Если бы… тогда он убил нас – и тебя, и меня…

Поверх раскаяния над самим убийством свербила глупая, ненужная мысль: а что же стало с той лягушкой в могиле?..

– Молчи! – приказал брат.

– Их надо похоронить по-людски! – Оксана заплакала уже без надрыва, слезы сами хлынули из глаз. – Давай откопаем их, я хочу признаться…

– Молчи! Молчи! – Брат крепко стиснул ее, зажал рот ладонью и почти силой поволок от страшного места к дороге, – где ждала их машина.

Заводя мотор, он тихо сказал:

– Не стоило тебя сюда привозить. Достаточно было рассказать. Ты бы развелась с мужем, и … этого бы не случилось.

Съездили в милицию. Прибывший на место участковый понюхал оставленные на капоте кружки.

– От такой дозы и бегемот утонет. – Он хохотнул легко, беззаботно. Потом совсем уж весело махнул рукой: – Езжайте себе домой. Куда им теперь деваться? А может, еще объявятся сами. Испугались, завидя вас…

Когда Оксана вышла из машины возле своего подъезда, старухи на лавке разом умолкли, стянув узелком губы. Во дворе все уже откуда-то знали про утопленников. Соседка, качая головой, сказала, что Татьянина дочка оставлена у чужой бабки, с которой та обычно договаривалась за деньги, и что хорошо бы Оксане девочку оттуда забрать. Соседка объяснила, как найти эту бабку. Оксане подумалось так, что всем давно было известно про связь ее мужа с Татьяной. Но это стало теперь безразлично, холодно, никак.

За девочкой она сходила. Само собой придумалось сказать Галинке, что мама

...

конец ознакомительного фрагмента