Текст книги "Мир и хохот"

Глава 10

В морге, где исчез предполагаемый труп Станислава, сразу же после связанных с ним событий произошла смена начальства. Но это не помогло. Как раз незадолго до встречи Лены и Аллы с Гробновым там случилось нечто совершенно непредвиденное. Работник морга, тот самый человек с тихим и смрадным голосом, по фамилии Соколов, который довел до бешенства Андрея и о котором создавалось впечатление, что он знает о жизни и смерти все, отпраздновал свадьбу с неким женским трупом. Когда утром в морг пришли служащие, то его обнаружили около трупа молодой женщины, которую он одной рукой обнимал за талию, а в другой руке – держал бокал шампанского. Более того, он вовсю кричал сам себе: «Горько, горько!» Женщина, разумеется, молчала, но оказалась в сидячем положении – видимо, с помощью Соколова. Рядом сияла бутылка шампанского, один бокал стоял около трупа. Соколов же, после крика «Горько, горько!» тоже замолк, только широко улыбался. В глазах его никакого знания не было. Глаза были холодные, как у смерти.

Тотчас же вызвали скорую психиатрическую помощь, и Соколова отправили в больницу.

На следующий день он сбежал оттуда. Скандал никак не удавалось замять. На этот морг вообще стали смотреть с подозрением. Один сотрудник даже уволился от испуга. Другой был на грани и твердил, что он «ничего» не допустит. Бабки-уборщицы поговаривали, что после всего приключившегося под видом трупа сюда якобы хотят внедрить агента.

Между тем Соколов через день после своего бегства вернулся в сумасшедший дом как ни в чем не бывало. Подтянутый, в хорошем костюме и с добродушной улыбкой на лице. Его коллеги просто не узнали бы его. Тихий смрадный голос куда-то делся. Пропало и знание о жизни и смерти. Перед всеми возник разумный, даже деловой человек, не чуждый карьеристским побуждениям.

Врачи окончательно обалдели, слушая его речи. Он прямо-таки светился одним здравым смыслом.

На вопрос о своей свадьбе в морге он не без иронии отвечал, что все это клевета, его просто не поняли, к тому же его ближайшие сослуживцы уже давно чуть-чуть спятили от долгого и нудного служения в морге.

Главный врач, толстый и полуугрюмый, так неистово хохотал во время речей Соколова, что, когда они остались наедине, предложил ему выпить на брудершафт.

Вообще, здравому смыслу не было конца. Соколова бы и отпустили подобру-поздорову, если бы не шум в СМИ по поводу злополучного морга и происшествий там.

Соколова задержали для обследования, но главный врач подмигнул ему и шепнул, что это лишь для вида, его скоро выпустят.

Правда, некоторые врачи, хотя и удивленные разумом Соколова (он и впрямь вел себя вполне корректно), все же сомневались в добром здравии пациента и полагали, что у него, возможно, скрытая форма паранойи.

Много раз с ним заводили провокационные разговоры о трупах и смерти, но Соколов твердо уверял, что смерти то ли нет, то ли он ее не боится. И вообще с сексом у него все в порядке.

Дело шло к выписке. Особенно способствовал этому главный врач, прямо-таки восхищавшийся Соколовым. А сам человек в прошлом с тихой и смрадной улыбкой сиял радостью, веселием и надеждой. Приятно было смотреть на счастливого человека.

Все было бы хорошо, если бы рано утром медсестра не обнаружила на тумбочке Соколова записку: «Прошу прощения, но я умер. По собственному желанию, но не насильственно. Никого не виню, наоборот. До свидания. Ваш покойный слуга Соколов».

Сестра взвизгнула и толкнула Соколова в бок. Толкнула раз, другой, но он как был мертв, таким и оставался.

Срочно собрали всех оказавшихся под рукой психиатров, и те решили, что нечего ломать голову над диагнозом мертвого человека, охать что и как, шлепнуть паранойю и похоронить… но за чей счет? Соколов вроде бы был одинок.

Но один не очень близкий родственник все-таки нашелся, и с деньгами к тому же. Когда-то помогал криминалу и за то был награжден.

…Соколова мирно похоронили на отшибе.

А на следующий день, уже вечером, у его безлюдной могилы появился человек средних лет в черном костюме и некоторое время молча стоял около погребенного Соколова.

А потом произнес:

– Дорогой друг, великая секта непредсказуемых благодарит тебя за твой подвиг. Мы надеемся, что и на том свете ты будешь так же непредсказуем, каким ты был на этом. Слава тебе, наш друг!

О секте непредсказуемых в потаенной Москве ходили самые дикие слухи. Одни уверяли, что непредсказуемые – это те, кто обладает способностью совершать поступки, которые человек совершить вообще не может. Другие шептали, что это те, чьи поступки просто выходят за пределы человеческого разума. Третьи – что эта секта состоит из шпаны, хулиганов и даже террористов, которые всего-навсего пугают людей ради испуга. Находились и такие, которые считали, что эта секта находится под крышей Института исследования необычных состояний сознания. Одна дама даже твердила за чаем, что в секте, в сущности, проходят тренировку люди, которые рано или поздно пригодятся государству и криминалу.

Были и гораздо более глубинные гипотезы. Трудность еще состояла в том, что в самом обществе, в самой обыденной жизни многие люди вели себя настолько непредсказуемо, что трудно было распознать, состоят ли они в секте или совершают все это от души.

Например, некто Ветров отрубил и съел свой палец – почему? по идее или просто так? Человек этот вовсе не голодал к тому же. Подобных случаев было довольно много, но в этом хаосе какая-либо система явно не проглядывала.

Корней Семенович Небредов, тот самый человек, который вечерял у могилы Соколова, принимал в своей квартире в Москве юношу, называя его по-простому: Левушка.

Небредов сидел в уютном вольтеровском мягком кресле в своем кабинете, по стенам стояли шкафы с книгами на многих языках, а напротив него в таком же кресле робко расположился молодой человек.

– Левушка, – тихо говорил Небредов, – один момент хочу подчеркнуть. Вы знаете, конечно, что одна из наших внешних целей – расшатать психику человека так, чтобы он, собственно, даже не походил на человека. Мы осуществляем это, как вам известно, путем внедрения в сознание ученика доктрины и практики непредсказуемости. Когда психика наша расшатана непредсказуемыми поступками и особенно мыслями, начинается второй этап. Учтите, что непредсказуемость наша включает идею контроля. Но это особый контроль, способствующий непредсказуемости и в то же время предохраняющий от банального безумия. В этом парадокс.

Молодой человек хихикнул и порозовел.

– Мы можем быть разумными, когда надо, – продолжал Небредов. – Хотя это в высшей степени омерзительно.

– Меня тошнит от одного упоминания о разуме, – решительно высказался Левушка.

– Отлично. Но расшатывание психики путем непредсказуемого, вы, кстати, прекрасный практик в этом отношении, Лев, у вас это глубоко получается…

Молодой человек взвизгнул от радости и на мгновение стал совершенно женственным.

– Так вот, расшатывание психики и ума до крайних пределов, – вздохнул Небредов, и в его зеленоватых глазах появилась тоска, – явно недостаточно. Надо еще кое-что расшатать в самом себе. Глобально и окончательно! – почти выкрикнул он последние слова.

Левушка слегка подпрыгнул в кресле и сладостно говорнул:

– Что еще надо расшатать?

– Чистый ум и сознание, – угрюмо сказал Небредов. – Это следующий рывок, и он до агонии ужасен. Последствия могут быть настолько ошеломляющими, что я сам, откровенно говоря, боюсь…

– Боитесь? Вы? – сладострастие ушло с Левушки, и вместо этого лицо стало озабоченным.

– Вы еще и близко не подошли к такому перевороту… Вы мой родственник, хоть и дальний, и кроме того, я хорошо знаю вашу карму – и потому даю вам намеки на то, от чего вы безумно далеко. А теперь помолчим.

Левушка погрузился в думы.

Но вскоре Небредов взорвался. Он встал и заходил вокруг съежившегося на кресле Левушки, как разъяренный полумамонт.

– Поймите, Лев, мы разрушим все в человеке, включая саму нирвану. После этого глобального разрушения – что останется в так называемой человеческой душе?.. Ничего! – холодно разъяснил Небредов. – И вот тогда освободится пространство для взрывной тотальной трансформации, превращения, а точнее, возникновения вместо человека уже совершенно иного существа. Гадина, осквернившая и Бога, и землю, исчезнет навсегда. Достаточно внимательно взглянуть, исследовать так называемую мировую историю – и вам станет ясно, что судьба этого самопожирающего рода людского предопределена. Но мы вмешаемся, наша цель – возникновение иного существа взамен человека. А метод – нами уже разработан. Однако основное – в тайне. Те, кто не смогут трансформироваться, просто распадутся в прах, как помойные мухи. Увы, таких большинство…

Левушка, несмотря на свою предыдущую практику, слегка обалдел.

– Это слишком грандиозно, и такое невозможно осуществить, – пробормотал он невзначай.

Небредов продолжал медленно ходить по полузамкнутой в самой себе гостиной.

– Все это вполне возможно, но со временем. Предстоит исторический процесс. Если мы, непредсказуемые, его не ускорим, и не спасем путем тотального преображения тех, кто способен на это, и не осуществим весь план в целом – конец этого рода будет немыслимо чудовищен и несравним с нашим сценарием. В конце концов они сами пожрут друг друга в своих войнах и мировых проектах. Земля сбросит их с себя в небытие как нечисть… Я уже не говорю о других традиционных откровениях типа Апокалипсиса.

Левушка вдруг чуть не заплакал.

– Жалко все-таки, Корней Семенович, – неестественно всхлипнул он. – Ведь были же молитвенники, мудрецы, святые, пророки, создатели великих культур, писатели, композиторы… просто чистые люди, наконец…

– Вы, Левушка, следите за собой, – прервал Небредов. – Вы сказали «были» – те, кого вы имели в виду, уже давно в лучшей ситуации. Нечего о них беспокоиться. Зато некоторые из тех великих, кто будут, – по нашему сценарию у них появится невиданный ранее, неслыханный шанс сбросить с себя груз человеческого бытия…

Небредов остановился и мрачно взглянул на несколько сентиментального родственника.

– Вы заметили, Лев, – продолжал он, – что я имею в виду не становление иного человека, человека иных высших циклов, а прощание с человеком, с самим архетипом человека в принципе.

Левушка соскочил с кресла и стал чуть-чуть бегать по гостиной.

– Все же это слишком… Зачем такой радикализм… Да и как это возможно! – залепетал он. – Я понимаю: человек нашего времени непременно доиграется. Но человек вообще, других восходящих циклов… Других манвантар… Это уже немыслимо.

– Иное существо, появившееся взамен, сделает бессмысленным продолжение рода человеческого и его космологического и небесного существования. Иное существо будет неизмеримо выше человека как архетипа.

Левушка плюхнулся в кресло и замер.

– Экий вы революционер, Корней Семенович, – процедил он. – Даже теоретически такой расклад вообразить жутко…

Небредов расхохотался.

– Успокойтесь, Лев. Конечная цель далека. Сейчас у нас более скромная задача: обнаружить одного человека и дать мне знать о нем.

Левушка встрепенулся.

– Это по мне, Корней Семенович, по мне… Я не залезаю сколько-нибудь далеко, я люблю нашу тихую, безумную практику… Его надо расшатать? – с улыбкой умиления произнес Левушка.

Небредов вздохнул так, словно он в душе разговаривал с Богами.

– Нет, это совсем из другой оперы. Я видел его, немного поработал с этим человеком. Но потом он исчез. Кстати, не исключено, что его духовное состояние поможет нам в смысле путей-дорожек к иному существу, которого еще нет во всем творении. Не он сам – этот путь, нет, нет, просто с ним связаны некоторые моменты… Кстати, его зовут Станислав, по фамилии Нефедов, я потом опишу вам его… По моим данным, он находится сейчас в одной из деревень между Москвой и Тверью. Я дам точные данные района. Обследовать надо всего пять-шесть деревушек. Его фото, признаки, вообще все, что нужно для этой поездки, – будет дано, разумеется. После его обнаружения вы по мобильному отрапортуете мне, где он…

– И всего-то! – воскликнул Левушка. – Вы знаете, Корней Семенович, как я предан вам. Почему же вы посылаете меня на такой пустяк?

– Это вовсе не пустяк, Лев, – Небредов поудобней устроился в кресле и посмотрел на восторженного Льва. – Прежде чем отправить вас в этот путь, я должен вам сообщить кое-что о черной ветви нашего движения непредсказуемых. О раскольниках, о секте внутри нас…

– О Волкове? – насторожился Лев.

– Именно о нем. Его люди – великие практики разрушения. Но их конечная цель – не возникновение иного так называемого существа, а тотальное разрушение человека, расшатывание его сознания. Разрушение ради разрушения. Может быть, есть и еще какая-то тайная цель, но она наверняка негативная. Я о ней конкретно не знаю. Исходя из цели, и методы разрушения у них несколько иные, хотя есть, конечно, и схожие.

Лева как-то неуютно хрюкнул и бормотнул:

– Поспать бы мне, Корней Семеныч. Небредов среагировал холодно:

– Когда-нибудь и где-нибудь отоспишься. А теперь слушай. По Волкову – в конце процесса так называемое человечество будет представлять из себя расшатанное большинство, то есть людей внешне непредсказуемых, а по существу полубезумных. Может быть, всего один процент истинно непредсказуемых, то есть тех, которые, во-первых, обладают техникой самоконтроля и остатками позитивного разума. А во-вторых, которые владеют истинной непредсказуемостью. Ведь непредсказуемость нельзя путать с социальной или, скажем, сексуальной неожиданностью. Подобное – просто проявление бессознательного, тайных желаний. Если вы дернете своего начальника за нос посреди рабочего дня – то какая же это непредсказуемость, это значит, что вы потеряли контроль над своими комплексами, и так далее. Сфера психоанализа – одного из самых убогих и примитивных учений о человеке. Такие действия элементарно предсказать. Истинная непредсказуемость – это то, чего вы сами, даже в тайниках души, никак не ожидаете, что приходит неизвестно откуда, как озарение, и она прежде всего непредсказуема для вас самих. Это – высший класс, и где-то это уже переход к иному существу, потому что такое озарение намекает уже на то, что пора прекратить доверять себе как такому нелепому созданию как человек, по крайней мере как современный человек. В практике, к сожалению, истинная непредсказуемость часто смешивается с непредсказуемостью, имеющей чисто психологический, а значит, человеческий, а не метафизический источник. Но есть и чистый высший класс. Вы, Левушка, далеко не чистый, но теоретически вы все это знаете. Я говорю об этом, потому что хочу обратить ваше внимание на следующее. Фактически до этого пункта мы с волковцами почти едины. И вот с одним из волковцев вам придется, вероятно, столкнуться в ваших поисках Станислава. По нашим данным, Влад Руканов, волковец и очень мощный практик, тоже ускоренно ищет Станислава. Руканов – изощрен, метафизически циничен, воздействие на людей – высокое. Говорят, что в прошлом воплощении побывал в аду. Конкретно, с адом знаком детально, а уж откуда… Ладно. Дело в том, что волковцы разработали рассчитанный на десятилетия и столетия глубоко квалифицированный, секретный план расшатывания и разрушения психики человечества в историческом масштабе. Они ведь международная организация, и мы, кстати, тоже. Очень многое Волков взял у меня, когда мы были вместе. Ведь и у нас есть такой план, но с другой окраской и не как конечная цель. Этот план учитывает всю тупость и слабоумие современного человечества. Люди воображают, что если они, словно придурки, будут летать из стороны в сторону на своих самолетах, то они уже владеют миром, пространством по крайней мере. И так далее, и так далее… На самом деле их так называемая наука – наука профанов, которые подходят к природе с черного хода и не знают даже того, что знали о природе не такие уж давние древние. Все это неизбежно плохо кончится, хотя временные периоды золотого сна могут быть. А ментальность современных людей рано или поздно доведет их – одних до полного автоматизма и отупения, других – до безумия. И вот в этом мы им серьезно поможем, подтолкнем, а тем, кому не помогает, к тем применим более радикальные способы воздействия на психику. Планы эти хорошо продуманы и рассчитаны также на иллюзорность их глупых надежд.

Лева вовсе и не думал спать. Его глаза вдруг расширились, и он согнулся на кресле крючком.

– А вам не жалко их, Корней Семенович? – высказался он, спрятав голову.

Небредов подошел к Лемурову (такова была фамилия Левушки в этом мире):

– Волкову не жаль, а может быть, и жаль. Но что значит «жаль»? Ведь они сами определили себя, кто они есть, определили по своей жизни. И так и эдак – конец будет не совсем хорош для многих. Видите, я все смягчаю, значит, мне жаль. Да, в конце концов, этот негатив – только одна сторона. Ну, отпадут многие, даже большинство, от высшей жизни, рассеются по всяким вонючим норам, Вселенная-то велика, место для всех найдется, ну, страдания, ну, будут кувыркаться, тупеть – так ведь это и здесь происходит то же самое. Ну, погниют – глядишь, рано или поздно, скорее поздно, выскочат куда-нибудь на солнце… Бог с ними. Не наша это забота, пусть архитекторы миров и разбираются… У нас – другое… Мы – истинно непредсказуемые, потенциально иные существа, а они просто расшатанные. Большая разница.

Лемуров, видимо, успокоился, хотя где-то в глубинах чуток всплакнул.

– Все будет хорошо, – по-медвежьи неуклюже сказал Небредов. – Ночуйте тут в гостиной на диванчике. Белье в шкафу. А я пойду к себе в спальню.

Вскоре мрак охватил гостиную. Тени словно кидались друг на друга. Часы на стене тикали ровно, но эта ровность выводила из себя.

Впрочем, Левушка собрался с силами и довольно быстро заснул. Но среди ночи запел во сне. Левушка любил петь во сне и пел порой долго и настойчиво. Однако засыпал от пения еще глубже. На этот раз дверь в гостиную отворилась и высунулась заспанная женщина в халате:

– Лева, что вы поете так шумно и дико? Прекратите, вы не даете спать! – строго прикрикнула она.

Левушка открыл глаза и прекратил. Все же через час, заснувши, опять запел, только не на весь дом:

 
Раскинулось море широко, —
 

распевал он известную песню.

Глава 11

Деревня Малогорево приютилась на высоком берегу небольшой речушки. С другой стороны ее окружал среднедремучий лес, зато с берега были видны необъятные и словно оцепеневшие от вечности просторы. Пространству не было конца, как будто в нем таились другие миры.

В деревне мало кто бывал со стороны, но в этот погожий летний день мимо проезжал на потертом автомобиле неопределенный человек.

Этот неопределенный человек, озираясь, вышел из машины и, поскольку она застряла, решил пройтись по улице за помощью.

В деревушке было, с одной стороны, как-то безлюдно, с другой – недалеко на длинной скамейке около забора сидели люди, хотя по ощущению безлюдность сохранялась, даже когда человек брел к людям.

Остановился же он перед ними как вкопанный, хотя никуда его, в сущности, не вкопали.

Пожилой люд, сидевший на скамейке – старички и старушки – хором молчали и словно смотрели все разом в одну точку. И вид их был не то что пугливый, а скорее неестественно задумчивый.

Неопределенный человек гаркнул на всю деревню, помогите, мол, с машиной, но деревенские на скамейке отрешенно молчали.

Человек подумал: «Не мертвые ли» – и решил для убеждения в этом стукнуть ближайшего старичка кулаком по голове, но, когда подошел поближе, старичок соскочил со скамьи и стал бегать вокруг приезжего, называя его свалившимся с неба.

Неопределенный человек закричал на это мат-ком, но закричал он не потому, что решился, а потому, что испугался.

– У вас мертвецы вокруг меня бегают, – пробормотал он.

В ответ на такие слова пожилые разом соскочили со скамьи и набросились на приезжего, но не трогая его.

– Нахал какой, смотреть нам вперед себя не дает! – закричала одна старушка.

– Да я чтоб тачку мою помогли… – громко зашипел на них неопределенный человек.

– И не поможем! – прервали его.

– Сначала станцуй вот с нами, тогда поможем! – заорал тот старичок, который первым соскочил со скамьи и потом бегал вокруг.

От такого предложения неопределенный человек остолбенел. Он подумал, что перед ним люди с луны, хотя это была неправда. «Совсем они не с луны, – тупо осудил он свои мысли, – хотя, конечно, все возможно».

Мысли прыгали, как обезумевшие блохи. А в это время как раз подкатила машина, из которой выскочил молодой человек. То был не кто иной, как Лев Лемуров.

– Это Малогорево?! – пронзительно спросил он всех.

Неопределенный человек опомнился и отозвал Лемурова в сторону, цыкнув на бегающего вокруг старичка.

– Как вы сюда попали, такой молодой, – затараторил он в ухо Лемурову.

– В этой деревне все сумасшедшие.

Лемуров хихикнул и глянул в глаза неопределенному. Тот отскочил.

– С машиной хотя бы помогите, – прошипел он.

– Я ненавижу физический мир, – холодно ответил Лемуров. – Идите к чертям или к духам вашей машины…

Неопределенный так испугался, что почти моментально справился со своей тачкой. И вовремя: его уже окружили деревенские, которые до этого сидели на скамейке и глядели в одну точку. Теперь они возжелали, чтоб непременно станцевать с гостем. Еще немного – и эти старички и старушечки закружили бы его. Неопределенный, тарахтя тачкой, улизнул. Из-за руля высунулся домовой автомобиля и подмигнул. Неопределенный чуть не свалил тачку в канаву…

Лемуров все понял.

– Никак сам Влад Руканов здесь поскреб, – решил он.

Лев подошел к старичку, который раньше бегал вокруг.

– А гость какой-нибудь из Москвы в вашем Малогореве сейчас есть? – с нежной улыбкой спросил он.

– Никак есть, – развел руками старичок. – Только мы его не помним. Вон в той избе.

И Лемуров, прыгая из стороны в сторону, оказался у двери, постучал и вошел.

В избушке было непонятно, то ли сейчас зима, то ли лето, такая там была извращенная обстановка.

За обеденным – по видимости – столом у окна сидела женщина, лет, может быть, пятидесяти, а то и меньше. Рядом – то ли ее сынок, лет четырнадцати, то ли еще кто он ей был.

По углам было тревожно.

– Уважаю хозяев, – сказал Лемуров, входя.

– И мы тебя уважаем, молодожен, – ответила женщина.

Мальчик свистнул.

– Говорят, у вас гость? – спросил Лемуров.

В это время открылась какая-то половица, и из подпола стал вылезать старый человек. Все молчали. Старый вылез и погрозил пальцем Лемурову.

– Гостей у нас нет, у нас бывают только посланники, – сказал он.

– Так один такой мне и нужен… как вас?

– Терентьич.

– Так где же главный, Терентьич?.. Уж не вы ли?

– Главные в подполе не прячутся, – голубоглазо глядя на Лемурова, ответил старик.

Лемуров прямо-таки обнял старичка, оказавшегося на редкость легким.

– А от кого же вы прячетесь, такой воздушный? – весело спросил Лемуров и подмигнул подпольному старичку.

– От тяжелых прячусь, – сумрачным голосом ответил подпольный. – Кто всю тяжесть земли на себя взял, от тех и прячусь.

– О, от таких не надо в прятки играть, – возразил Лемуров. – Таких надо пугнуть другой силой. Смотрите.

И Лемуров благосклонно взял старичка за нос и подвел его к столу.

– Разве не хорошо? – спросил Лев. Старичок смирился.

– Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел. Он в лесу, но скоро будет.

– Не откажусь, не откажусь, – бодро добавил Лемуров. – Да я сам вас угощу. – И он вынул из своего огромного портфеля бутылку.

Женщина раскраснелась от воспарения.

– А за свой автомобиль не беспокойтесь, – вставила она. – Он рядом, из окошка виден. У нас народ неозорной. Работы только мало, вот они и танцуют целый день сами с собой.

– Да чего о такой ерунде беспокоиться, – сказал Лемуров, усаживаясь за стол. Его диковато-интеллигентное лицо с чуть длинным носом и голубыми, но пространными глазами было оживлено неким отсутствием.

Леву удивило, как быстро на столе возникла гора овощей на закуску.

Все было бы хорошо, если бы не два-три черных помидора на столе.

Старичок объяснил:

– Это они от тоски почернели, у нас так бывает. Женщина добавила:

– А вообще-то у нас весело. Лес спасает.

– В лесу сейчас леших развелось видимо-невидимо, – строго оборвал ее старик. – Но особых, теперешних. У нас в лесу дорога и в ней грибники, например. Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.

– Проказят… Хохочут-то как страшно, – проговорила хозяйка. – От такого хохота околеешь или запьешь.

Лемуров даже онемел от удивления.

– Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? – возмутился он.

– Забыли, сынок, – ответила женщина. – Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.

– Правильно, Аксинья, правильно, – прибавил Терентьич. – Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.

– Да ладно, – махнула рукой Аксинья. – Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…

– Выпить надо поскорей, – засуетился мальчик.

– Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, – осадил его Терентьич.

– Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, – разъяснил Коля.

– Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, – продолжил Лемуров, – так я вам покажу другой способ. Вот.

И он вдруг безумно-дико захохотал, и хохот этот показался упадшим со звезд. Было в нем что-то, от чего старичок Терентьич свалился под стол.

– Ну вот, а вы леших боялись, – сказал Лемуров, поднимая старичка. – Вы своим хохотом его бейте. Он дико и громово хохочет, а вы еще поодичалей, похлеще, позагадочней. Чего в деревне на таких просторах стесняться.

– Выпьем, братцы, – проговорила женщина. – За нас.

– И за хохот этот, – по-деловому добавил Коля.

Выпили, старичок, правда, кряхтя.

– Зашиб голову маленько, – пожаловался он. Еще раз выпили. А третий раз – за черные помидоры.

После третьего раза мальчик Коля вдруг запел, хотя почти и не пил, а так, пригублял.

 
Я усталым таким еще не был,
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось дремучее небо
И моя непутевая жизнь, —
 

пел он на свой лад есенинский стих.

– Классику нельзя исправлять, – нежно вмешался Лемуров. – Но в данном случае это кстати. «Дремучее небо» – это хорошо. Попал в точку. Чье же творчество?

– А кто его знает? У нас все творцы, – холодно ответил старик, а потом, обратившись к мальчику, спросил: – Коля, а отчего ж ты все-таки так рано устал?

В это время в дверь тихо и потаенно постучали.

Хозяева замерли.

– Посланник пришел, – заметил Лемуров.

– Нет, это не он, – ответил Терентьич, покраснев. – Мы его воще почти не видим. И он входит и уходит незаметно для нас.

– Так поди посмотри, – проговорила Аксинья. Старичок, сгорбившись и в то же время слегка приплясывая, пошел узнавать, но быстро вернулся.

– Никого нет, – объявил он, почти про себя. Вскоре на улице немного потемнело – не то от туч, не то время пошло быстрее. Но тьма была бледная, будто утренняя. И в этой призрачной тьме за окном возникли, словно выросли из-под земли, лица деревенских. То были в основном старички и старухи, но средь них девочка лет двенадцати – точно вышедшая из болота.

– Станцевать, станцевать хотим! – раздались людские голоса. – Выходите к нам танцевать!

Терентьич ошалело выпятил глаза, но сказал скромно:

– Они всегда так. Зовут нас на ночь танцевать. Стук-стук – так и стучат в окно. Но мы не идем.

– И слава Богу, – вздохнула Аксинья. – Чего нам торопиться. В аду и так напляшемся вволю! Нам-то что!

– Она считает, что ад и рай – одно и то же, – хмуро буркнул Терентьич. – И там и там пение и пляски-в аду от горя, в раю – от счастья. А по ей, по Аксинье, выходит все равно, что счастье, что несчастье.

Лемуров удивился.

– Ого! Вы тут философы потаенные. Счастье и несчастье приравнять не каждый может…

Девочка за окном прильнула лицом к стеклу, и глаза ее светились, как зеленые звезды.

– Танцевать, танцевать, – шептала она, но с каждым словом ее лицо становилось все бледнее и бледнее.

– Кыш, кыш! – рассвирепел Терентьич и замахал руками сам себе…

К ночи хозяева улеглись, а Лемуров попросил разрешения ждать. «Милое дело», – ответил Терентьич с постели, углубляясь в подушку.

Примерно через часок раздались тихие скрипы, дребезжанье ключей, и перед взором Лемурова оказался Влад Руканов. «Я так и знал», – прошептал про себя Лемуров.

– Лева, еб твою мать! – раскатисто гаркнул Руканов. – Как я рад такой встрече!

Влад был кудряв, суров по виду, ростом мощен, но в глазах светились непредсказуемость и хохоток.

– Влад, я тоже всегда рад тебя видеть, – бормотнул Лемуров.

– Иди вот туда. В мою комнатку. Посидим на ночь, попьем чайку с чем-нибудь замысловатым…

И они прошли в комнатушку, где опять приютились за столиком у уютного подоконника в геранях. Хозяева и не пошевельнулись при всем при этом – спали природным сном.

Наконец, когда оба как-то пришли в форму, Лемуров спросил:

– Влад, это твоя работа? Я имею в виду деревенских, старичков-танцоров и так далее. Это ты их расшатал?

Влад хохотнул.

– Небылица получилась. Конечно, я. Но они и сами были достаточно тепленькие, по-своему уже шатались…

– А хозяева? – поинтересовался Лемуров, поводя носом.

– Этих я чуть-чуть приобщу. Есть в них что-то нашенское.

Лемуров замолк.

– Да ты не скучай, Лева, так, – опять хохотнул Влад. – Знаю я тебя. Из одной пещеры непредсказуемых вылезли. Но ты у нас был жалостливый, ишь ты какой…

Лемуров вздохнул, но сказал:

– Ты меня не так понял.

– А чего тут понимать? Что я, жалостливых баб не видел… Тут все просто, Лева: им же лучше. Нашими им не стать, а если их не расшатать, то все эти люди современные, что ли, черт их знает, как их назвать, просто затвердеют, окаменеют, отупеют в своей тупости. Прямая дорога – в подвалы небытия. А расшатанными – им веселее на том свете будет. Да они сами это чувствуют и хотят, пыхтят, как могут, себя расшатать. А я им помогаю. Что в этом плохого, греховного?

Левушка процедил:

– Больно лихо у тебя получается! Ты ж здесь, наверное, оказался недавно…

– Лева, – перебил его Руканов, – если говорить по большому счету, ты всегда был мягкотел, хоть и талантлив. Интеллигент, хоть и дикий немного. Потому ты и ушел к Небредову, а не к Волкову. И мы разошлись. Я Небредова чту, педагог он классный, но Волков злее и радикальней…

– Ну как сказать, – возразил Лемуров взъерошенно. – Не тебе судить о Небредове.

За окном уже была подлинная тьма, и тучи были чернее, чем ночь. В саду голосила кошка.