Текст книги "Заблуждения капитализма или Пагубная самонадеянность профессора Хайека"

Абрам Ильич Фет
Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека

© А.И. Фет (наследники)

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Предисловие
О книге А.И. Фета “Заблуждения капитализма”

В 2005 г. в издательском доме “Сова” вышла книга Абрама Ильича Фета “Инстинкт и социальное поведение”. Изложенные в ней идеи об эволюции человеческого общества автор вынашивал в течение нескольких десятилетий. В конце введения к книге он кратко рассказал, чтó побудило его, наконец, начать работу над ней: “Эта книга возникла после чтения памфлета Ф.А. Хайека “Пагубное самомнение”, удивившего меня полным забвением биологической природы человека. Мои доводы против Хайека казались мне очевидными, но по настоянию покойной Натальи Ильиничны Черновицкой я принялся их записывать. Ей я и обязан появлением предлагаемой книги, где, в конечном счёте, я далеко вышел за пределы первоначальной полемики с Ф.А. Хайеком”.

Прежде чем выйти за эти пределы, А.И. Фет написал две первые части первоначально задуманной работы, которую он озаглавил “Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека”. Цель работы – далее я буду называть её для краткости “Анти-Хайек” – состояла в том, чтобы изложить главные идеи книги Ф.А. фон Хайека “The Fatal Conceit. The Errors of Socialism” (приблизительный перевод: “Пагубная самонадеянность. Заблуждения социализма”) и дать их обстоятельный критический разбор. Эта книга, вышедшая в конце 80-х гг., сразу стала весьма популярной на Западе, а вскоре и в нашей стране, где после многих десятилетий господства системы, официально считавшийся социалистической (на самом деле это был государственный капитализм), наступило время переоценки ценностей. Поэтому разбор ошибок Хайека был – и остаётся до сих пор – чрезвычайно актуальной задачей.

К решению этой задачи А.И. Фет подошёл не как публицист, а как учёный. Учёный обязан быть в научной полемике объективным независимо от своего мнения о целях оппонента, его политических убеждениях и т. п., и автор “Анти-Хайека” неукоснительно придерживается этого правила. Он не ставит под сомнение искренность Хайека, его убеждённость в пагубности социалистических идей и благотворности капитализма, особо отмечает его полемический дар. И что особенно важно – подробно останавливается не только на том, в чём Хайек, по его мнению, ошибается, но и на том, в чём он не ошибается.

Не ошибается Хайек прежде всего в том, что западная интеллигенция, которую он хорошо знает, в подавляющем большинстве привержена идеям социализма, и в наибольшей степени это относится к самым выдающимся её представителям. Убеждёнными социалистами были Альберт Эйнштейн, “отец молекулярной биологии” Жак Моно, один из крупнейших философов XX столетия Бертран Рассел. Другой крупнейший философ XX столетия Карл Поппер, которого Хайек называл своим другом, боролся против социалистических идей, но вместе с тем был весьма жёстким критиком капитализма. А величайший биолог и величайший мыслитель этого столетия Конрад Лоренц, тоже не считавшийся социалистом, ярко и убедительно показал, каким образом прославляемая Хайеком безудержная капиталистическая конкуренция ведёт к быстрому генетическому вырождению.

Столь широкое распространение социалистических идей среди наиболее одарённых и наиболее глубоко мыслящих людей западной культуры не может, разумеется, быть случайным. Хайека этот факт удивляет, он ищет ему объяснений, но все его объяснения, как нетрудно показать, несостоятельны. Автор “Анти-Хайека” предложил своё объяснение, не претендующее, само собой, на статус “истины в последней инстанции”: он хорошо знал, что всякая научная теория есть всего лишь правдоподобная гипотеза, доступная для опровержения (в терминологии Поппера – фальсификации[1]1
  Такой смысл термина “фальсификация” (появившегося в логической литературе на русском языке сравнительно недавно, но уже прочно в ней укоренившегося) не имеет ничего общего со смыслом слова “фальсификация” в обиходном русском языке – там это приблизительный синоним “подделки”.


[Закрыть]) и готовая в случае опровержения уступить место другой гипотезе. Знал не только потому, что изучил труды Лоренца и Поппера, настаивавших на такой трактовке теорий, но и по собственному опыту работы в теоретической физике.

По образованию и первоначальному направлению научной деятельности А.И. Фет был математиком; его математические работы получили заслуженное признание уже в конце 40-х и начале 50-х гг. Затем он в сотрудничестве с выдающимся физиком Ю.Б. Румером занялся теоретической физикой, где им были получены значительные результаты, позволившие внести поправки в некоторые общепризнанные теории. Но широта и глубина интеллектуальных интересов и знаний А.И. Фета были для нашей эпохи совершенно необычны. Среди естественных наук, кроме математики и физики, где он был “у себя дома”, ему особенно близка была биология. Не менее широки и глубоки были его интересы и знания в гуманитарной сфере, включая не только историю, философию, социологию, психологию, но и художественную литературу, музыку, изобразительное искусство. При этом он был не просто “эрудитом”: мощный интеллект позволял ему выстраивать в единую картину факты и понятия из разных областей, на первый взгляд между собой не связанные. Таким образом, он был превосходно вооружён для решения поставленной задачи: объяснить, почему так сильно у людей стремление к социальной справедливости, получившее в 19 столетии выражение в социалистических учениях, постепенно овладевших умами большинства наиболее просвещённых и наиболее глубоко мыслящих интеллектуалов, и почему даже те из подлинно глубоких мыслителей, которые не разделяют социалистических идей, не одобряют восхваляемого Хайеком капитализма.

Решение, предложенное А.И. Фетом, основывается на гипотезе, которую можно кратко резюмировать так: стремление к социальной справедливости неискоренимо, потому что оно инстинктивно и, значит, заложено в биологической природе человека. В “Анти-Хайеке” излагаются соображения, подкрепляющие эту гипотезу и тем самым выбивающие почву из под ног Хайека и его единомышленников, основывающих все свои рассуждения на априорном допущении, будто понятие социальной справедливости – пустая выдумка Маркса и прочих социалистов. Автор рассказывает, как выражалось стремление к социальной справедливости в проповедях еврейских пророков, в христианской религии, в уставах средневековых ремесленных цехов. За этим следует рассказ о явлении машины и ужасах “дикого” капитализма, о “невидимой руке рынка”, открытой Адамом Смитом, о трудовой теории стоимости Давида Рикардо, о возникновении социалистических учений, о теории прибавочной стоимости Маркса. А “по дороге” пришлось рассказать о многом другом. И в какой-то момент автор увидел, что выходит за пределы полемики с модным философом. Тогда он прекратил работу над “Анти-Хайеком” и начал писать другую книгу, в которой дал систематическое изложение своих идей, не привязанное к критике Хайека, – “Инстинкт и социальное поведение”. Эту книгу А.И. Фет успел закончить и отредактировать, и её первое издание вышло в свет в 2005 г.

Но неоконченный “Анти-Хайек” – блестяще написанное произведение. “Инстинкт и социальное поведение” – чрезвычайно глубокий, богатый оригинальными идеями и довольно большой по объёму философский трактат; такая книга не может быть лёгким чтением. Тем, кто хочет познакомиться с предложенной А.И. Фетом теорией, впервые объяснившей социальное поведение людей с учётом их биологической природы, можно рекомендовать начать с чтения “Анти-Хайека”. Эта небольшая книга может служить хорошим введением к фундаментальному трактату “Инстинкт и социальное поведение”. Тем, кто не станет штудировать этот трактат, прочесть “Анти-Хайека” тоже будет очень полезно.

Кроме впервые публикуемого “Анти-Хайека” в настоящее издание включены три статьи того же автора, также публикуемые впервые: “Социальные доктрины”, “Что такое социализм” и “Общество потребления”. Первую из них, короткую и очень ясно написанную, стоит прочесть прежде, чем читать “Анти-Хайека”, т. к. в ней разъяснён смысл важнейших для этой книги понятий “либерализм”, “консерватизм” и “социализм”, в нынешней популярной литературе обычно искажаемый.

Вскоре после того, как Абрам Ильич прервал работу над “Анти-Хайеком”, он дал мне прочесть рукопись этой книги, и она привела меня в восторг – и содержанием, и формой. Я написал к ней шесть страниц замечаний, которые мы с А.И. тогда же обсудили. С частью этих замечаний автор согласился, но изменений в рукопись больше не вносил. Тем не менее он о ней помнил и в процессе работы над “Инстинктом” в неё заглядывал, делая пометки и краткие замечания карандашом. Но поскольку автор не редактировал и не готовил к публикации “Анти-Хайека” и прилагаемые сейчас к нему статьи, их необходимо было отредактировать и снабдить примечаниями. При этом важнее всего для редакторов было максимальное сохранение особенностей авторского стиля.

Чтобы читателю легче было ориентироваться в тексте, редакторы разбили его на небольшие разделы, снабдив их заголовками.

В заключение я хотел бы немного сказать о двух особенно замечательных местах “Анти-Хайека”.

Первое из них – раздел II-12, посвящённый аналогии между понятиями стоимости и энергии, на которую, возможно, до А.И. Фета никто не обращал внимания. Энергия тела, поднятого над уровнем земли, равна работе, затраченной на его подъем, а эта работа может быть вычислена по простому правилу: нужно умножить массу тела на высоту подъёма. Точно так же в трудовой теории стоимости определяется стоимость товара: она равна работе, затраченной на его изготовление. Эта работа согласно той же теории измеряется “общественно необходимым рабочим временем”, так что стоимость можно вычислить, умножив количество товара на “общественно необходимое рабочее время”. Благодаря этой аналогии трудовая теория стоимости и опирающаяся на неё теория прибавочной стоимости Маркса выглядели научными, что и обеспечило им в эпоху быстрого роста престижа точных наук широкую популярность. Но в действительности это лишь видимость научности, так как “общественно необходимое” для производства товара рабочее время зависит от сложного взаимодействия множества разнообразных факторов, и никто никогда не сумел предложить никакого правила его вычисления. Более адекватный подход к ценообразованию, состоящий в том, что цена товара на свободном рынке определяется не себестоимостью, а платёжеспособным спросом, был предложен только в середине 20 столетия. Об этом подробно рассказано в другой книге, одним из авторов которой был А.И. Фет[2]2
  См. книги: Р.Г. Хлебопрос, А.И.Фет “Природа и общество: модели катастроф”, Сибирский хронограф, Новосибирск, 1999; Р.Г. Хлебопрос, В.А. Охонин, А.И.Фет “Катастрофы в природе и обществе: математическое моделирование сложных систем”, Сова, Новосибирск, 2008; R.G.Khlebopros, V.A.Okhonin, A.I.Fet, Catastrophes in Nature and Society. Mathematical Modelling of Complex Systems, World Scientific, 2007.


[Закрыть].

Второе место – раздел II-21, где излагается главная гипотеза А.И. Фета о специфическом характере, который принял у человека открытый ещё Дарвином инстинкт внутривидовой солидарности. Здесь я хочу обратить особое внимание на заявление автора, что он выдвигает эту гипотезу, “никоим образом не претендуя на приоритет, но принимая на себя ответственность за выводы”, которые из неё делает. В этой фразе отразились два чрезвычайно привлекательных свойства личности Абрама Ильича Фета, хорошо знакомых всем, кто его близко знал: обострённое чувство ответственности и полное отсутствие заботы о приоритете. Думаю, что и читатели “Анти-Хайека” почувствуют обаяние этой исключительно крупной личности.

А.В. Гладкий

Часть I

1. Введение: с кем полемизирует Хайек в книге о “заблуждениях социализма”

Фридрих Август фон Хайек, австрийский экономист, эмигрировавший в Англию и проживший долгую жизнь, был почти ровесником нашего века и свидетелем катастрофического упадка так называемой западной культуры. Длинный ряд его сочинений, большей частью уже написанных по-английски, сделал его чем-то вроде пророка современного консерватизма – хотя в действительности, как я покажу, он вовсе не консерватор, а доктринёр-рационалист. На старости он удостоился сомнительных похвал как “пионер монетаристской теории” и ментор “революций” Рейгана и Тэтчер[3]3
  В цитируемом здесь тексте на последней странице обложки (см. следующее предложение) Хайек назван ideological mentor of the Reagan and Thatcher “revolutions” – идеологическим руководителем “революций” Рейгана и Тэтчер. Ниже А.И.Фет называет Хайека “вдохновителем Рейгана и мадам Тэтчер”.


[Закрыть]. Эти определения, вместе с кавычками вокруг “революций”, я взял с обложки его книги “The Fatal Conceit”, с подзаголовком “The Errors of Socialism”[4]4
  Приблизительный перевод: “Пагубная самонадеянность. Заблуждения социализма”. Изд. University of Chicago Press, 1991, под редакцией В.В. Бартли III (W.W. Bartly III). Все переводы в этой работе – мои. Conceit означает также: самомнение, чванство, тщеславие. Я слышал, что вышел русский перевод этой книги, но не видел его.


[Закрыть], изданной в 1988 году и представляющей, как напечатано на обложке, “блестящее резюме всего его жизненного труда”. Так рекомендует книгу вниманию читателя некий Рональд Бейли. На той же обложке некий Питер Ф.Друкер сообщает читателю, что автор – “самый выдающийся социальный философ нашего времени” (“our time’s preeminent social philosopher”).

Профессор Хайек не ограничивался социальными работами по экономике, но всегда активно вмешивался в социальные и политические вопросы; уже в 1935 году под его редакцией вышел сборник, направленный против социализма Collectivist Economic Planning: Critical Studies of the Possibilities of Socialism. (London: Routledge & Kegan Paul), 1935, а в 1988 году он опубликовал своё последнее обличение этой доктрины. Поистине, это заклятый враг социализма – archenemy of socialism, как он сам бы о себе сказал. Что именно Хайек называет социализмом, я дальше объясню. Конечно, честное употребление слов, на котором сам он настаивает в седьмой главе своей книги, не позволяет считать Хайека “консервативным критиком социализма”, потому что он вовсе не консерватор, а доктрина, которую он опровергает, вовсе не социализм.

Но я начну не с объяснения, что такое социализм (или, вернее, что понимается под этим словом, поскольку общественный строй, соответствующий этому понятию, никогда и нигде не существовал). Начну с того, как профессор Хайек понимает и объясняет капитализм – реально существующий строй, который он оправдывает и восхваляет, но почему-то под другим именем. Слово “капитализм” ему не нравится, и он отвергает это слово без отчётливого объяснения своих мотивов. Казалось бы, столь радикальное изменение термина, основного для рассматриваемого предмета, должно было иметь серьёзные причины; но мы узнаём только, что Хайеку не нравится слишком тесная связь этого термина с “капиталом”. Капиталисты, т. е. люди, обладавшие капиталом, – говорит он, – сыграли важную роль в возникновении нынешнего общественного строя; но капитал – не самое главное в этом строе. Чувствуется, что ему не хотелось бы вызывать ассоциации с денежным мешком; может быть, в юности профессор Хайек, как и его друг Поппер, был не совсем правоверным поклонником этой системы. Да и само слово “капитализм”, – напоминает он, – недавнего происхождения. Придумал его немецкий экономист Зомбарт (заметим в скобках: вконец испортивший свою репутацию сотрудничеством с нацистами), а Маркс никогда не употреблял. Да, Маркс не употреблял и, может быть, не знал слова “капитализм”, и профессор Хайек тоже не хочет его употреблять. Вместо него (но, по его собственному признанию, с тем же значением) он вводит термин “расширенный порядок” (extended order), имея в виду многочисленность и сложность такого общества по сравнению с древней общиной или племенем.

Далее, профессору Хайеку не нравится и термин “частная собственность” (private property); он заменяет его, без всякого обоснования, выражением “several property”, предложенным ещё в 19 веке знаменитым историком права Генри Мейном. Я не справлялся, зачем это выражение понадобилось Мейну. Слово “several” в современном английском языке означает “несколько”,но сохраняет и архаический смысл прилагательного, означающего “отдельный, обособленный” – кажется, только в юридических текстах. Во всяком случае, обычные американцы не понимают, что такое several property: я их нарочно об этом спрашивал[5]5
  В русском переводе книги Хайека выражение several property передано словосочетанием “индивидуализированная собственность”. Переводчики оговариваются, что точный перевод вряд ли возможен.


[Закрыть].

Профессор Хайек, в отличие от настоящих консерваторов, вообще любит менять общепринятые названия; он хотел бы даже переименовать свою собственную специальность – экономику – в “каталлактику” (catallactics). Чтобы не вводить в заблуждение моего читателя, я сохраню, однако, за экономикой и частной собственностью их обычные названия; но поскольку Хайек приписывает капитализму не совсем обычные для него свойства и достоинства, я буду называть описываемую им систему его же термином “расширенный порядок”, каждый раз употребляя при этом кавычки. По-русски это звучит ещё хуже, чем по-английски.

“Расширенный порядок”, т. е. капитализм, профессор Хайек одобряет, отпуская ему все его грехи, и предсказывает ему безоблачное будущее; а “социализм”, под которым понимается централизованное планирование и управление экономической жизнью, Хайек решительно осуждает. При таком понимании социализма не надо было быть пророком, чтобы предсказать полный провал экономических систем вроде советской. Все необходимые для этого факты и аргументы высказывались задолго до нашего автора – с не меньшей убедительностью. Если уж говорить о “пионерах монетаризма” и оппонентах социалистических идей, предсказывавших неминуемый провал централизованного управления экономикой, то вот передо мной небольшая книжка Адольфа Тьера “De la propriété” (“О собственности”), изданная в Париже в 1848 году. Она издана при поддержке Центрального Комитета Ассоциации защиты национального труда” (вот с каких пор завелись Центральные Комитеты!) по льготной цене в 1 франк. В “Циркуляре” этой Ассоциации, предваряющем книгу Тьера (от 15 ноября 1848 г.) читаем:

“Ассоциация защиты национального труда, верная своему назначению, без устали боролась с коммунистическими и социалистическими учениями, проявившимися в особенности после февральской революции и подвергающими новой опасности защищённые нами интересы. Таким образом, в газете нашей Ассоциации мы стремимся опровергнуть эти жалкие теории, которые под предлогом организации труда угрожают полностью дезорганизовать предприятия и разрушить всё общество, вынудив его опуститься до варварского состояния…

Работа г-на Тьера устраняет все парадоксы, с помощью которых пытаются извратить здравый смысл массы населения: нас особенно интересует приводимое им неопровержимое доказательство того, что производительность труда основывается на праве каждого вполне и свободно распоряжаться той собственностью, какую сумел приобрести. Отсюда и происходит та неусыпная бдительность, то страстное, благотворное усердие и та промышленная предприимчивость, которые создали столько чудес!”

Адольф Тьер был плодовитый, но посредственный историк, сделавший немалую карьеру: он был премьер-министром при монархии, затем президентом республики и “палачом Парижской Коммуны”. Части его книжки называются: “О праве собственности”, “О коммунизме”, “О социализме” и “О налогах”, и в ней можно найти все существенные мысли профессора Хайека, кроме украшающей её современной учёности. “Маргинальная теория стоимости”, созданная за сто лет до Хайека, в практическом смысле не сказала бы ничего нового г-ну Тьеру: его здравый смысл буржуа никогда не интересовался опровержением “монистических” теорий стоимости, “сложность и непредсказуемость экономической деятельности” была ему ясна задолго до появления всё равно не существующей “теории сложных систем”, а понятие “информации” Хайек употребляет лишь в качественном, бытовом смысле, известном с незапамятных времен. Посредственный мыслитель Тьер знал всё, что нам может сказать профессор Хайек – за полтораста лет до него.

Всё это было открытием в восемнадцатом веке, когда Адам Смит понял капиталистический рынок как саморегулирующуюся систему, управляемую движением цен. А в начале XX века совсем уж банальный мыслитель, начинающий политик Уинстон Черчилль выразил своё презрение к идеям лейбористов, заявив, что их представления о планировании экономики “попугай средних способностей может выучить в пятнадцать минут”. Он высказал это мнение в 1906 году, когда профессору Хайеку было восемь лет.

Но оказывается, что давно опровергнутый социализм приходится опровергать снова и снова. Кто же поддерживает идеи социализма? Против кого профессор Хайек направляет свою учёность и свой полемический дар?

Можно было бы подумать, что его оппоненты – официальные идеологи всё ещё существующих “социалистических” государств (или существовавших несколько лет назад). Но таких оппонентов попросту не было: по ту сторону “железного занавеса” можно было услышать лишь хор дрессированных попугаев, повторявших один и тот же выученный урок. А практика “соцстран” вряд ли заслуживала в то время полемических усилий “самого выдающегося социального философа”; достаточно было простой статистики, но в книге Хайека её как раз и нет. Полемика профессора Хайека адресована совсем другой публике: “прогрессивной” западной интеллигенции.

Эта интеллигенция, по словам Хайека, в подавляющем большинстве проникнута идеями социализма, и больше всего – её самые образованные и утонченные группы. В этом Хайек не ошибается: он знает, с какими взглядами и вкусами может встретиться на любом факультете любого университета, в любой западной стране. Более того, чем талантливее интеллигент, чем сильнее в нем творческие способности, тем более он подвержен этой “пагубной самонадеянности”, “fatal conceit”. И каких оппонентов видит перед собой профессор Хайек! Он мог бы пренебречь даже талантливыми писателями, вроде Уэллса и Оруэлла: ведь они всего лишь популяризаторы чужих идей. Но, оказывается, все “ведущие” учёные, все инициаторы новых направлений в любой области – сплошь социалисты. Взять хотя бы Жака Моно, которого сам Хайек называет “отцом молекулярной биологии” – он закоренелый, неисправимый социалист. Но есть и более важные учёные, чем Моно, – говорит нам профессор Хайек. Вот Альберт Эйнштейн, безусловно величайший учёный нашего века, и он оказывается социалистом до мозга костей, что и доказывается выписками из его статей. В одной из них, под названием “Почему социализм?”, Эйнштейн прямо объявляет свои социалистические убеждения и пытается их обосновать. А вот Бертран Рассел, величайший философ нашего века, – кто же может сомневаться, что он социалист, после всех его книг, посвящённых этому предмету? Можно ли удивляться, что все профессора гуманитарных (и не только гуманитарных) наук такие же неисправимые утописты, как Эйнштейн, Рассел и Моно? И какие взгляды могут выработаться у молодёжи, воспитанной такими учителями? Поистине, профессор Хайек взвалил на свои плечи непосильное бремя – убедить всю творческую интеллигенцию, и всю следующую за ней обыкновенную интеллигенцию, в своей правоте, обличить их заблуждения – а заодно и объяснить эти заблуждения, которые уже по самой своей вездесущности не могут быть случайны.

То, что профессор Хайек говорит о западной интеллигенции, – это не теоретическая конструкция, а опытный факт: он просто повсюду сталкивался с такими взглядами и вкусами в хорошо известной ему среде, в течение всей своей долгой жизни. Этим и объясняется ожесточённость его критики, доходившей иногда до смешного. Уже в возрасте восьмидесяти лет Хайек пытался вызвать всех социалистов на диспут, рассчитывая победить их в одиночку, одной только силой своего разума. Для человека, столь красноречиво объясняющего ограниченность нашего разума и строящего на этом в значительной мере свои рассуждения, это была поистине великая самонадеянность! Никто из социалистов не принял это предложение всерьёз. Как видно, время словесных состязаний прошло, как и время рыцарских турниров; всё же в таком донкихотском азарте есть нечто заслуживающее уважения и сострадания. Впрочем, оппоненты профессора, надо полагать, снабдили его достаточным печатным материалом для полемики. Беда в том, что их аргументы – человеческие, слишком человеческие для профессора Хайека. Не обязательно эти аргументы неразумны; напротив, неразумно забывать, что в конечном счёте это касается людей, имеющих по крайней мере некоторые биологические свойства. Вопрос о “природе человека” профессор Хайек оставил бы в стороне, объявив, что не понимает смысла этого выражения. Я тоже не вполне его понимаю, но к тому, чего я не понимаю, стараюсь не проявлять чрезмерного высокомерия. По-английски “высокомерие” опять передаётся тем же словом conceit, так что с этим словом мы не сможем расстаться до конца этой работы.

К сожалению, профессор Хайек предлагает нам совсем не убедительное объяснение присущего интеллигенции социализма. “Общечеловеческие” мотивы такого заблуждения он объясняет подробно, и мы рассмотрим дальше, в чём он неправ и в чём его оппоненты правы. Но есть ещё и особый мотив, касающийся профессиональной компетентности учёных, и в этом вопросе нельзя не удивиться, с каким высокомерием профессор предполагает некомпетентность своих оппонентов. Дело в том, что человеческая культура (этот термин гораздо лучше подходит к “расширенному порядку” Хайека, чем “общество” или “государство”) – это очень сложная система, принципиально более сложная, чем те системы, которые изучаются в физике. Поэтому профессор Хайек думает, что его оппоненты, проникнутые физическим мышлением, пытаются некритически перенести на человеческую культуру детерминизм единственно доступных им точных наук. Наиболее очевидным адресатом этого упрёка является, конечно, Эйнштейн; но я боюсь, что Хайек неправильно понимает упорный детерминизм Эйнштейна, искавшего “причинные” объяснения элементарных физических процессов. Ансамбль физически неотличимых друг от друга частиц, к которому относятся предсказания квантовой механики, очень мало похож на человеческое общество. Это и вправду “сложная система”, но в ней нет того разнообразия и независимости составляющих элементов, которые Хайек справедливо усматривает в своём человеческом “порядке”. Если уж искать такие системы в физике, то следовало бы рассмотреть, например, твёрдое тело, для которого ни один физик не станет искать детальное детерминистское объяснение. Но не будем забегать вперёд: “случай и необходимость” (по выражению Моно) ещё будет предметом нашего рассмотрения. Здесь я хотел бы только обратить внимание на необычайную широту интересов Эйнштейна, включавших также экономику и общественную жизнь. Суждения об этих предметах, высказанные Эйнштейном в его многочисленных статьях “гуманитарного” содержания и в переписке его с другом Бессо, совершенно исключают теоретическую наивность, которую приписывает ему профессор Хайек. Эйнштейн отлично понимал специфический характер “сложных систем”. Его “утопизм” не обязательно объясняется незнанием непреодолимых препятствий; я буду ещё иметь случай вернуться к “утопиям” этого великого реалиста.

Рассел тоже не во всём был наивен, особенно в гносеологии, которой занимался всю жизнь. Его работы по гуманитарным вопросам дают обильный материал для суждения, понимал ли он специфику “сложных систем”. И уж конечно, в непонимании её никак нельзя обвинить биолога Моно. Мне кажется, аргумент о наивном непонимании (может быть, справедливый в применении ко многим другим учёным) как раз в этих случаях неприменим.

Наконец, нельзя не упомянуть ещё одного, не названного Хайеком оппонента: это величайший биолог нашего века Конрад Лоренц, несравненный знаток “сложных систем” и исследователь человеческих культур. Почему же профессор Хайек не упоминает Лоренца – даже в обширной библиографии своей книги? Он должен был хорошо знать Лоренца даже лично: оба были австрийцы и почти ровесники; и если заключительная и важнейшая книга Лоренца “Оборотная сторона зеркала”[6]6
  Die R¨uckseite des Spiegels, M¨unchen, 1973.


[Закрыть] ускользнула от его внимания, это непростительный промах[7]7
  Эта книга, вместе с двумя другими сочинениями К.Лоренца “Восемь смертных грехов цивилизованного человечества” и “Так называемое зло” уже дважды издавалась по-русски в переводе А.И. Фета: в сборнике “Оборотная сторона зеркала”, М., “Республика”, 1998, и в сборнике “Так называемое зло”, М., “Культурная революция”, 2008.


[Закрыть]. Книга эта содержит понимание человеческой культуры, по сравнению с которым “расширенный порядок” профессора Хайека выглядит детской игрой. Поняв, что такое культура, он не мог бы свести её к игре рыночных цен, обеспечивающей всего лишь выживание наибольшего числа особей. Он подумал бы, что продуктом эволюции является не только рынок, но и сам исследователь рынка Адам Смит. Но, может быть, профессор Хайек пренебрёг Лоренцем, не усматривая в нем оппонента? Ведь Лоренц не имеет репутации “социалиста”; согласно классификации журналистов, он скорее “консерватор”. Мы надеемся внести ясность в этот вопрос.

Упорное сохранение социализма в умах западной интеллигенции выглядит, на первый взгляд, чем-то парадоксальным. Может показаться, что социализм давно уже вышел из моды. Политические системы, претендовавшие на “строительство социализма”, уже погибли или находятся при последнем издыхании. На Западе, где возникло самое понятие социализма и дольше сохранялось его первоначальное содержание, к нему потеряли интерес те, кого он должен был осчастливить: пролетарии превратились в буржуа. Лишь слабый отзвук социализма сохранился в политике так называемых социалистических партий, давно уже утративших свой “рабочий” характер. В общем, на Западе одержала верх буржуазная культура или, по выражению Герцена, возобладало “мещанство”. Насколько ещё сохранился рабочий в старом смысле, то есть стоящий у станка, он во всём остальном такой же буржуа, как все получающие регулярный доход: это и есть “средний класс”, вполне безразличный к идеям социализма, да и ко всем идеям вообще.

Но идеи социализма создал не рабочий, а интеллигент. Они могли на какое-то время увлечь рабочего, пока он ещё не превратился в буржуа, но рабочий может превратиться в буржуа, а интеллигент – не может. Для рабочего – если он только рабочий – мышление не является органической потребностью, и точно так же для его собрата с “белым воротничком”, выполняющего какой-нибудь “сервис”.

Отбыв свою дневную службу, этот современный рабочий не читает и не думает: он отдыхает, сидя перед экраном телевизора и потягивая какой-нибудь напиток. Социализм не может предложить ему ничего лучшего: помните ли вы гимн обитателей Скотного двора? Ветряная мельница уже построена, и каждому отведено его стойло.

“Трудящийся”, живущий такой жизнью, уже не человек. В нем нет уже особых страстей и надежд, отличающих человека от всех животных. Поэтому он не представляет интереса для “искателей социализма”. Некоторые из них пытались найти нужный им материал в общественных низах, среди неудачливых, порочных и просто преступных. Там человек ещё способен на недолгий порыв. Но подлинным носителем извечного недовольства – следовательно, извечным “искателем социализма” – является только интеллигент. Психологической проекцией его искания и был так называемый “сознательный пролетарий”. В прошлом веке! Теперь ему не на кого свалить своё дело.

Для того, чтобы могла существовать интеллигенция, нужно не так уж много настоящих интеллигентов. “Чтобы свершился величайший труд, достаточен один дух на тысячу рук” (Гёте). Рыцарство не могло бы сохраниться, если бы не было странствующих рыцарей, искавших Святой Грааль. Не могла бы сохраниться религия, если бы не было аскетов в монастырях, искавших мистические прозрения. Что же – всё это были социалисты? Нет, это были их предтечи. Фараоны, инки и прочие рабовладельцы не были предшественниками социализма: у них не было идеала, и им нечего было искать. Удивительным образом один из наших современников усматривает начала социализма там, где был идеальный консерватизм. Но к определению социализма мы ещё вернёмся.