Электронная библиотека » Адриана Трижиани » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Жена башмачника"


  • Текст добавлен: 27 ноября 2015, 20:00


Автор книги: Адриана Трижиани


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Дом на Виа Скалина – вот о чем мечтал Марко, думая о своей семье.


Марко добрался до Вильминоре вовремя. Уже издали, въехав на площадь, он увидел, что клиентка дожидается его в компании монахини. Рядом с ними на земле стоял небольшой коричневый саквояж. Голубое пальто Катерины выделялось на зимнем серо-розовом фоне. Марко облегченно вздохнул: клиентка ждала его, как было условлено. В последнее время пассажиры все чаще отказывались от поездок – верный признак бедности, поразившей эти края. В путь теперь пускались пешком.

Марко направил Чипи через площадь ко входу в монастырь Сан-Никола, затем спрыгнул с козел, поздоровался с монахиней и помог Катерине Ладзари усесться в двуколку. Она пристроила свой баул в специальный ящик у ног, застегнула полость, прикрыв тканью голубое пальто, подняла и закрепила верх.

Сестра Доменика вынула из кармана конверт и вручила его Марко. Он поблагодарил ее, а затем взобрался на место возницы. Монахиня отправилась обратно в монастырь.

Тронув коня, Марко услышал, как мальчишеский голос зовет мать. Катерина попросила Марко остановиться, и к повозке подбежал запыхавшийся Чиро. Катерина покачала головой, глядя на сына:

– Чиро, возвращайся. Здесь холодно.

– Мама, не забывай мне писать!

– Каждую неделю, обещаю. И ты тоже должен мне писать!

– Обязательно, мама.

– Будь хорошим мальчиком и слушайся сестер. Я вернусь не позже лета.

Марко щелкнул поводьями и послал Чипи вниз по главной улице к горной дороге. Чиро смотрел, как уезжает мать. Ему хотелось побежать за повозкой, ухватиться за ручку дверцы, запрыгнуть на сиденье, но мать не оглянулась. Не протянула руку, не поманила к себе, как она делала каждый раз, отправляясь в путешествие в карете, на поезде или на лодке, – всегда, сколько он себя помнил.

Чиро понял только, что мама решила уехать от него, оставить его, как бросают на обочине сломанный стул в ожидании старьевщика. Она уезжала, и он видел контур ее воротника, затылок, шею, прямую, как стебель розы… Вскоре двуколка повернула к выезду на Пассо Персолана, и теперь он мог разглядеть лишь размытое голубое пятно.

Когда повозка скрылась из виду, в груди у него защемило. Ему страшно хотелось расплакаться, громко, безудержно, но какой от слез прок? Чиро еще не понимал разницы между горем и гневом. Он только знал, что сейчас разнес бы вдребезги все, что видит: статуи, корзину уличного торговца и стекла всех лавок в галерее.

Чиро злился на мать за каждое неверное решение, принятое после смерти папы, – например, она продала все отцовские вещи, даже ружье и патронташ. Он злился на Эдуардо, молча терпевшего лишения и соглашавшегося с матерью во всем, что бы она ни говорила. А теперь Чиро был в ярости от того, что вынужден жить в монастыре, – это как рыбе жить на дереве. В поступках матери не было ни капельки здравого смысла. Ее объяснения его не устраивали. Она лишь вечно повторяла, что он должен хорошо себя вести. Но кто решает, что такое хорошо?

– Чиро, возвращайся! – Эдуардо стоял в дверном проеме.

– Оставь меня в покое!

– Быстро, Чиро. – Эдуардо вышел наружу, закрыв за собой дверь. – Я не шучу!

Тон, которым Эдуардо это произнес, лишь распалил гнев Чиро, как спичка поджигает сухой хворост. Этот задавака ему не отец, не мать. Чиро развернулся к брату и ударил. С каждым взмахом кулака голова Эдуардо громко стукалась о кирпичи. Чиро слышал этот глухой звук, но не останавливался, только пуще распалялся. Эдуардо упал, сжался, прикрывая лицо руками, пытаясь подставить спину.

– Так ее не вернуть!

Силы Чиро иссякли, и он рухнул на землю. Эдуардо откатился от брата, который, стоя на коленях, прятал лицо в ладонях. Чиро не хотел, чтобы Эдуардо видел его слезы. Он знал: если начнет реветь, уже не остановится.

Эдуардо встал и одернул манжеты слишком коротких рукавов. Расправил брюки и подтянул их, пригладил волосы.

– Нас выгонят, если будем драться!

– Пускай. Я все равно убегу. Не останусь здесь.

Мысль о побеге придала Чиро сил, взгляд его заметался по площади. Оттуда вело по меньшей мере шесть дорог. Раз его ничего больше не держит в родном городе, можно подняться в горы, в Монте-Изола, или пройти несколько миль вниз, до Альцано. Кто-нибудь да приютит.

Эдуардо заплакал.

– Не бросай меня одного.

Чиро взглянул на брата – все, что осталось у него от семьи, и понял вдруг, что ему гораздо больнее за него, чем за самого себя.

– Хватит реветь, – сказал он.

Утреннее солнце уже поднялось над горизонтом, и торговцы отпирали двери лавок, снимали щиты, закатывали свои фургоны в колоннаду. Одетые в тускло-серое – цвет низкой каменной стены, окружавшей городок, – разносчики толкали тележки, выкрашенные в ярко-красный, желтый и белый. Тележки были наполнены глянцевыми каштанами, серебристыми ведрами с плетенками свежего белого сыра в чистой ледяной воде, мотками многоцветных шелковых нитей, накрученных на деревянные сердечники, корзинами со свежими буханками хлеба, льняными мешками со связками трав для припарок – всем, чем только можно было торговать.

Появление людей помогло Эдуардо взять себя в руки. Он посмотрел вдаль, туда, где главная улица изгибалась, чтобы слиться с дорогой. Но этот путь ничего для него не значил, он не мог вывести их с братом из того тупика, в котором они очутились. Утренний туман рассеялся, от холода Эдуардо было больно дышать.

– Куда мы пойдем?

– Можем отправиться вслед за мамой. Уговорим ее передумать.

– Мама не может о нас позаботиться.

– Но она же наша мама! – возразил Чиро.

– Мать, которая не может заботиться о детях, бесполезна. – Эдуардо открыл дверь и придержал ее: – Пойдем.

Чиро переступил монастырский порог. На сердце у него лежала тяжесть – тоска по маме и стыд за содеянное с братом. В конце концов, Эдуардо не виноват ни в том, что они оказались в Сан-Никола, ни в событиях, которые к этому привели.

Может, от монахинь и будет польза, подумал Чиро. Может, их молитвы помогут маме вернуться прежде, чем наступит лето. Чиро попросит монашек вспоминать о ней, перебирая четки. Но что-то говорило ему, что всем стеклянным бусинам в этих горах не под силу вернуть Катерину домой. И, как бы ни утешал его Эдуардо, Чиро был уверен, что никогда больше не увидит мать.

Чиро проплакал всю ночь, пока не заснул, а утром обнаружил, что Эдуардо спит на полу рядом с ним, потому что койки, которые им выделили сестры, были слишком малы, чтобы вместить их обоих. Чиро никогда не забыл этот добрый поступок, который Эдуардо повторял потом не раз, даже когда вырос. Долгие годы любовь Эдуардо была для Чиро единственной защитой. Сестра Тереза кормила их, сестра Доменика поручала им работу, сестра Эрколина учила их латыни, но именно Эдуардо присматривал за душой Чиро и пытался заменить ему исчезнувшую маму.

2
Красная книга
Un Libro Rosso

На полпути вниз, лишь только перевалило за полдень, Марко остановился на окраине Клузоне, чтобы дать Чипи отдых. Он помог Катерине выбраться из двуколки. Та поблагодарила, впервые с начала пути обратившись к нему.

Марко достал жестянку и предложил ей свежую хрусткую булку, ломтики салями, домашнее печенье и бутылку сладкой газировки. Пока Марко открывал бутылку, Катерина вытащила из рукава платок и разложила на нем хлеб и салями. Взяв печенье, она откусила небольшой кусочек и начала медленно жевать.

Марко работал кучером с самого детства. Отец учил его не только тому, как заботиться о лошадях, подковывать и кормить их, изготавливать и содержать в порядке сбрую, но и как обслуживать клиентов. Марко до сих пор следовал отцовским правилам: «Извозчик должен знать свое место и говорить, только если к нему обратятся. Половина условленной платы взимается в начале пути, остальное – в конце. Извозчик должен предоставить сильную лошадь и чистую повозку, а также корм для лошади, хранящийся отдельно. Если путешествие длинное, нужно сделать несколько остановок, о которых сообщить клиенту заранее. Клиенту следует предложить еду и питье, а также трубку или нюхательный табак, сигареты и спички. Извозчик должен хорошо представлять маршрут и знать, где на нем постоялые дворы, – на случай болезни или другого несчастья. Багаж клиента извозчик обязан доставить в целости и сохранности в место назначения».

Но сегодня Марко позабыл о правиле, запрещавшем заговаривать с пассажирами. Он думал о своих детях и знал, что синьора Ладзари тоже мать, – поэтому решил, что у них есть нечто общее. Образ мальчика, оставшегося в Вильминоре, разрывал ему сердце. Катерина держалась стоически, пока повозка не достигла развилки. И только тогда разрыдалась.

– Я сказал дочери, что за пределами долины Скальве снега не будет.

Марко осмотрел широко раскинувшуюся долину, замершую под искрящимся снегом и льдом. Холмы походили на изваяния из белого мрамора. Но дорога впереди казалась чистой. Марко предвидел единственную опасность: на пути им могли попасться участки гололеда.

– Вы были правы. – Катерина взяла еще печенье, разломила и протянула половину Марко.

– Спасибо, – сказал он и спросил: – У вас есть дочь?

– Нет. Два мальчика. Вы видели Чиро, а второго зовут Эдуардо. Он на год старше.

– Он тоже в монастыре?

Она кивнула. Посматривая на Катерину, которая была примерно его лет, Марко думал, что годы ее пощадили, не то что его. Подъемы до рассвета, чтобы позаботиться о животных, долгие дни в шахте за смехотворную плату и постоянная тревога о том, как прокормить семью, раньше срока состарили Марко – и внешне, и внутренне. А ведь бывали времена, когда даже такая красавица, как Катерина, могла положить на него глаз.

– Я всегда мечтала о дочери, – призналась она.

– Старшая у нас чудесная. Верная помощница нам с женой, никогда не жалуется. Энце всего десять, а она уже мудрая! У нас два сына и еще три дочери.

– Вы держите ферму?

– Нет, только эту повозку и лошадь.

Катерина не понимала, зачем Марко шестеро детей, если ему не требуются рабочие руки на ферме. Пара крепких сыновей в помощники – и достаточно.

– Похоже, у вас хорошая жена.

– Прекрасная! А ваш муж? – Марко с запозданием осознал, что столь личный вопрос неуместен. – Я спрашиваю только потому, что вы оставили своих мальчиков в монастыре.

– Я вдова, – ответила Катерина, но в подробности вдаваться не стала.

Даме из хорошей семьи не пристало откровенничать с извозчиком, даже если она и беднее его.

– Сестры в Сан-Никола очень добры, – сказал Марко.

– Да, это так.

Катерина подумала, что он намекает на конверт, который вручила ему сестра Доменика. По отношению к Катерине монахини были более чем щедры. Они не только взялись присматривать за мальчиками, но устроили и ее судьбу.

– Вашим сыновьям там будет хорошо.

– Я надеюсь.

– Много лет назад, когда я сам был мальчишкой, сестры из Сан-Никола дали мне памятную карточку. Она до сих пор при мне. – Марко полез в карман и вытащил маленькую открытку с золотым обрезом. На ней было изображено Святое семейство под защитой ангелов. – Мой талисман.

Катерина узнала открытку, отпечатанную в типографии ее отца. Их раздавали на праздниках – или похоронах, и тогда на обороте было вытеснено имя покойного. Катерина вспомнила ящики с открытками, стоявшие в печатне Монтини, и едва не расплакалась.

– Я понимаю, почему она поддерживает вас. Вы верующий?

– Да, – ответил Марко.

– А я уже нет. – Катерина вернула ему открытку.

Если бы эта картинка говорила правду! Катерина давно разочаровалась в ангелах и святых. Их способность утешать ушла вместе с мужем. Без помощи Марко она забралась обратно в двуколку, ее вдруг одолело раздражение.

– Нам еще долго ехать?

– К вечеру будем в Бергамо.

Они продолжили путь вниз по Пассо Персолана, миновали Понте-Носса, проехали через Кольцате, мимо Вертовы и сделали последнюю остановку в Нембро; там синьора Ладзари перед прибытием в Бергамо сменила дорожную одежду на приличествующий наряд. Марко предположил, что встреча, на которую ехала синьора, должно быть, очень важная. Она поправила прическу, шляпу и платье, которое когда-то было модным, но теперь обтрепалось по подолу и на манжетах. Извозчик и пассажирка больше не обменялись ни словом.


Энца закрыла деревянные ставни выходивших на улицу окон. Задвинула щеколду. Сквозь щели тянуло сквозняком, но в кухне было тепло: в очаге потрескивали дрова, к которым она добавила несколько кусков угля; вода, гревшаяся в котле для стирки, исходила паром.

Этот час Энца любила больше всего. Скильпарио окутано ночным сумраком, дети уложены, малышка Стелла спит в плетеной корзине, укрытая мягким белым одеяльцем. В отблесках пламени ее личико напоминало розовый персик.

Мать Энцы, Джакомина, трудолюбивая женщина с милым лицом и мягкими руками, помешивала молоко в стоявшем на огне горшке. Длинные каштановые волосы она старательно расчесывала, заплетала в две косы и аккуратно укладывала в низкий узел на затылке.

Джакомина стояла, склонившись над огнем, пока молоко не закипело, а затем перенесла горшок на каменную подставку, взяла с полки две керамические чашки, поставила на стол, бросила в каждую по кусочку масла и налила молока. Сняв с полки маленькую бутылочку с домашним бренди, добавила в свою чашку чайную ложку, а в чашку Энцы – пару капель. Хорошенько перемешала и украсила чашки остававшейся в горшке пенкой.

– Это тебя согреет! – Джакомина вручила Энце ее чашку.

Они сели за обеденный стол, сбитый из широких ольховых досок. Вдоль него стояли две длинные лавки. Энца мечтала о том, как однажды купит матери столовый гарнитур полированного красного дерева, мягкие стулья и новый фарфоровый сервиз вроде того, что у синьоры Ардуини.

– Папе пора бы уже вернуться.

– Ты же знаешь, что обратная дорога в горы всегда дольше. – Мама отпила молока. – Я дождусь его. А ты иди спать.

– У меня стирка, – возразила Энца.

Джакомина улыбнулась. Стирка могла подождать и до утра, но Энце требовался предлог, чтобы не ложиться, пока не вернется отец. Так бывало каждый раз. Энца не могла уснуть, пока все члены семьи не оказывались дома, в безопасности, и не спали в своих постелях.

– Мама, расскажи что-нибудь! – Энца потянулась к матери, сжала ее руку. Покрутила золотое обручальное кольцо на ее пальце, ощущая неровности там, где на золоте были выгравированы розовые бутоны. На взгляд Энцы, то было самое красивое кольцо на свете.

– Энца, я устала.

– Ну пожалуйста! Расскажи о своей свадьбе!

Энца слышала историю их любви столько раз, что собственные отец и мать стали для нее вечно юными героями волшебной сказки. Энца изучала свадебную фотографию родителей словно карту. Ей чудилось, что на снимке предопределена их судьба, вся будущая совместная жизнь. Жених и невеста напряженно застыли на стульях. Мама крепко сжимает букет скромных горных астр, папина рука лежит у нее на плече.

– Твой отец приехал повидаться со мной как-то раз в воскресенье. Мне тогда было семнадцать, ему – восемнадцать, – в который уже раз начала Джакомина свою историю. – Он управлял двуколкой, тогда она еще принадлежала его отцу и была белого цвета. В то утро он наполнил ее свежими цветами. На скамье едва оставалось место для него самого. Грива Чипи, совсем еще молоденького, была украшена розовыми лентами. Папа подъехал к нашему дому, бросил поводья, спрыгнул с козел, вошел в дом и спросил у моего отца позволения на мне жениться. Я была в семье последней невестой на выданье. Пять дочерей папа уже пристроил, и когда пришла моя очередь, то он едва поднял глаза от трубки. Просто сказал «да», и мы отправились к священнику, так-то вот.

– И папа сказал…

– Твой папа сказал, что хочет семь сыновей да семь дочерей.

– А ты сказала…

– Что семерых детей хватит.

– А теперь у вас шестеро.

– Господь должен нам еще одного, – поддразнила ее Джакомина.

– Думаю, у нас тут достаточно малышей, мама. Нам едва хватает еды, чтобы всех прокормить, и что-то я не вижу, чтобы Господь хоть раз явился на порог с мешком муки.

Джакомина улыбнулась. Она все больше ценила мрачноватый юмор Энцы. У старшей дочери был зрелый взгляд на мир, и Джакомину даже беспокоило, что Энца слишком уж озабочена взрослыми проблемами.

Энца подошла к огню, чтобы проверить, как там подвешенный над очагом железный котел, полный воды из растопленного снега. В другом котле, поменьше, была чистая вода для полоскания. Энца сняла котел с огня и поставила на пол. Затем подняла деревянную корзину, полную ночных рубашек, и вывалила их в воду. Добавила щелок и стала помешивать белье металлическим прутом, стараясь, чтобы щелок не попал на кожу. Рубашки прямо на глазах становились белоснежными.

Энца слила лишнюю воду в пустой горшок и оттащила его на другой конец кухни, где отец сделал в полу желоб к трубе, спускавшей отходы вниз по горному склону. Выжав рубашки руками, она передала их матери, а та развесила белье над огнем. Мать и дочь вместе быстро справились с тяжелой работой. Запах щелока, сдобренного несколькими каплями лавандового масла, наполнил комнату свежим ароматом лета.

С улицы донеслись шаги. Джакомина и Энца бросились к двери. Марко на крыльце отряхивал снег.

– Папа!

Марко вошел в дом и обнял Джакомину.

– Синьор Ардуини заходил за деньгами сегодня утром, – прошептала она.

– И что ты ему сказала? – Он поднял Энцу и поцеловал ее.

– Попросила подождать возвращения мужа.

– Он улыбался?

– Нет.

– А сейчас улыбается. Я остановился около его дома и заплатил за аренду. Вовремя, даже тридцать пять минут в запасе осталось.

Энца и Джакомина обняли Марко.

– Девочки, вы что думали – я вас подведу?

– Я точно не знала, – честно сказала Энца. – Гора очень высокая, снега много, а лошадь у нас старая. А еще иногда, даже если ты хорошо работаешь, пассажиры платят только задаток, а со второй половиной ты пролетаешь.

Марко рассмеялся:

– Ну, на этот раз – нет!

Он выложил на стол две хрустящие новенькие лиры и золотой кругляш. Энца, завороженная этим сокровищем, коснулась каждой купюры и покрутила монетку.

Джакомина взяла с плиты гревшуюся там сковороду с обедом для мужа. Она подала ему запеканку из масляной поленты со сладкой колбасой и налила стакан бренди.

– А куда ты вез пассажирку, папа?

– К Доменико Пикарацци, доктору.

– Интересно, зачем ей доктор… – Джакомина положила рядом с тарелкой краюху хлеба. – Она выглядела больной?

– Нет. – Марко отхлебнул бренди. – Но она страдает. Думаю, что она овдовела совсем недавно. Она только что отдала сыновей в монастырь в Вильминоре.

– Бедняжки, – сказала Джакомина.

– Только не думай взять их к себе, Мина.

Энца давно заметила, что отец называет мать уменьшительным именем, когда чему-то противится.

– Два мальчика. Примерно одних лет с Энцей – десять и одиннадцать.

Сердце Джакомины сжалось при мысли об одиноких мальчишках.

– Мама, мы не можем взять их, – сказала Энца.

– Почему нет?

– Потому что это еще двое детей, а Господь собирался послать тебе только одного.

Марко засмеялся. Энца составила горшки и котлы для стирки возле плиты и, поцеловав родителей, полезла по лестнице на чердак.

На цыпочках она пробралась в темноте мимо колыбели, в которой посапывала Альма, к большому соломенному матрасу, где вповалку спали другие сестры и братья. Их тела сплетались, как прутья в корзине. Она отыскала местечко на дальней стороне топчана и забралась под одеяло. От тихого дыхания малышей ей сделалось покойно.

Энца молилась не крестясь, не читая «Розарий»[6]6
  Розарий – традиционные католические четки из чередующихся бусин разного размера, а также молитва, читаемая в особой последовательности по этим четкам. Молитва «Розария» представляет собой чередование «Отче наш», «Радуйся, Мария» и «Слава», на латыни соответственно «Pater noster», «Ave Maria» и «Gloria».


[Закрыть]
, не повторяя знакомых литаний на латыни из вечернего чина. Она просто взывала к ангелам, благодаря их, что привели отца домой в целости и сохранности. Она представляла, что ее ангелы похожи на позолоченных путти, державших снопы пшеницы над дарохранительницей церкви в Барцесто, лицом они напоминали ее младшую сестренку Стеллу, еще младенца.

Энца молилась о том, чтобы не пришлось разлучаться с родителями. Она хотела жить с ними всегда, не надо ей замуж и своих детей не надо. Она не могла представить, что когда-нибудь в ней достанет отчаяния и храбрости, чтобы оторваться от всего, что она так хорошо знает. Она хотела всегда жить в этой деревушке, где родилась и она сама, и ее мать. Принимать на руки каждого младенца в день его появления на свет и хоронить каждого старика в день его смерти. Просыпаться каждое утро для того, чтобы жить и работать в тени Пиццо Камино, Корно Стелла и Пиццо дей Тре Синьорей[7]7
  Названия этих гор можно перевести с итальянского как пик Трубы, Звездный Рог и пик Трех Синьор.


[Закрыть]
– «святой троицы» горных вершин, перед которыми она трепетала всю свою жизнь.

Энца молилась, чтобы ей довелось помогать своей матери растить детей и, может, еще одного, если Господь ниспошлет его. Она надеялась, что это будет мальчик, дабы Баттиста и Витторио не чувствовали себя в меньшинстве. Она молилась о терпении, потому что дети – это уйма работы.

Энца молилась, чтобы у отца скопилось достаточно лир, чтобы купить дом, – тогда они перестанут жить в страхе перед падроне. Когда наступал первый день месяца, приходил и синьор Ардуини. Энца ждала этого со страхом, потому что иной раз Марко не мог выплатить аренду. Так что Энца любила представлять, как карманы ее отца наполняются золотыми монетами. Живое воображение помогало ей не впадать в отчаяние – грядущие опасности можно было прогнать одной силой духа. Энца могла нарисовать выход из любого затруднения, и до сих пор мир подчинялся ее воле. Этой ночью ее семья в безопасности, в сытости и тепле, аренда выплачена, а в жестянке, которая слишком долго пустовала, теперь есть толика денег.

Весь день она представляла, как отец взбирается в гору, мысленно видела каждый изгиб дороги, остановки, когда Чипи ел овес, а папа наслаждался дымом сигареты. Слышала цоканье копыт, каждый их удар о землю и то, как эти удары влекли отца, целого и невредимого, назад, к дому, один за другим, словно неумолчное тиканье часов. И вот отец дома, вернулся безо всяких происшествий и с обещанными тремя лирами в кармане. Эти деньги помогут продержаться долгую зиму. Энца знала, как им посчастливилось, и жалела, что вовсе не каждый здесь, в горах, разделяет эту удачу. Папа хорошо поработал, и ему заплатили. И все у них хорошо. Уже засыпая, она увидела молодую вдову, тоскующую по мужу и сыновьям. «Poverella»[8]8
  Бедняжка (ит.).


[Закрыть]
, – подумала Энца.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации