Текст книги "Расскажи мне, как живешь"

«Ну, видел?» – говорит Макс Абдулле.

Лицо Абдуллы принимает выражение, больше всего напоминающее верблюда.

«Она бы тут и на третьей прошла, – говорит он, – вам незачем было переключаться».

Макс снова называет его проклятым дурнем и добавляет, что в будущем он все равно должен делать так, как ему сказано. Абдулла весело отвечает, что он всегда делает все как лучше.

Макс бросает спор, и мы двигаемся дальше.

Теллей множество. Я начинаю думать, не пора ли мне вернуться к движению против часовой стрелки, когда я обхожу их.

Мы приезжаем к теллю под названием Чагар Базар. Собаки и дети выбегают навстречу из небольшой кучки домов. Затем появляется внушительная фигура в развевающихся белых одеждах и ярко-зеленом тюрбане. Это местный шейх. Он приветствует нас самым дружелюбным образом. Макс скрывается вместе с ним в самом большом из глиняных домов. После нескольких мгновений паузы шейх появляется снова и кричит: «Инженер! Где инженер?». Хамуди объясняет, что этот призыв обращен к Маку. Мак подходит.

«Ха, – кричит шейх, – вот лебен!» Он показывает миску с местным кислым молоком. «Как ты любишь лебен, инженер, густым или жидким?» Мак, которому лебен очень нравится, кивает головой в сторону кувшина с водой в руках у шейха. Я вижу, что Макс пытается дать совет отклонить это предложение. Слишком поздно, вода добавлена в лебен, и Мак выпивает его даже с некоторым наслаждением.

«Я пытался вас предупредить, – говорит Макс позднее. – Эта вода была практически жидкой черной грязью!»

Находки на Чагар Базаре хорошие… Тут есть деревня, колодцы, другие деревни достаточно близко и дружески расположенный, хотя и несомненно корыстный шейх. Мы записываем его как возможный вариант и двигаемся дальше.

Несколько крюков, которые мы делаем в конце дня по болотистой местности, чтобы добраться до некоторых теллей около Джаг-джага, нас задерживают, и когда мы наконец въезжаем в Камышлы, уже очень поздно.

С полным энтузиазмом Аристид рывком останавливает машину перед первоклассным отелем.

«Посмотрите, – говорит он, – разве он не красив? Он построен из камня!»

Мы воздерживаемся от того, чтобы сказать, что внутренность отеля более существенна, чем его внешность. Во всяком случае, здесь есть отель, и каким бы он ни был, придется обойтись им.

Мы входим, взбираемся по длинной мрачной лестнице и попадаем в ресторан с мраморными досками столов и сильным запахом парафина, чеснока и дыма.

Макс вступает в переговоры с владельцем.

Действительно, это отель. Это отель с кроватями – настоящими кроватями! Он распахивает дверь в какую-то комнату, где четыре человека, уже спящие на кроватях, доказывают правоту его слов. В комнате есть две незанятые кровати.

«Ну вот, – говорит он, – а это животное, – он толкает ногой ближайшего спящего, – можно отсюда выкинуть. Это просто мой конюх».

Макс выдвигает неразумное требование, что мы бы хотели получить комнату для нас одних. Владелец в сомнении. Это, говорит он, будет ужасно дорого.

Макс безрассудно заявляет, что ему неважно, что это дорого. А как дорого, спрашивает он, это будет?

Владелец медлит, чешет ухо, оценивает наш вид (который, благодаря грязи, не вызывает мыслей о плутократии) и наконец осторожно высказывает мнение, что это будет стоить, по крайней мере, фунт за нас четверых.

К его изумлению, Макс соглашается, не торгуясь.

Тотчас начинается деятельность и энтузиазм. Спящих будят, слуг призывают. Мы садимся за один из мраморных столов и заказываем самую лучшую еду, которую отель может предложить.

Хамуди берет на себя задачу приглядеть за подготовкой к ночлегу. Он возвращается через четверть часа, сияя улыбкой. Одна комната будет в нашем распоряжении – Макса и меня, вторую займут они с Маком. Кроме того, «и для пользы нашей репутации», как он поясняет, он согласился на дополнительную плату в пять франков за чистые простыни!

Появляется еда, она жирная, но горячая и вкусная. Мы от души наедаемся и без дальнейших проволочек отправляемся и падаем в постели с чистыми простынями. Прежде чем я успеваю заснуть, вопрос «о клопах» всплывает в моем сознании. Макс выдвигает мнение, что клопы нам не грозят, отель только недавно построен и кровати новые и железные.

Запахи дыма, чеснока и парафина просачиваются из ресторана рядом, и слышатся болтающие по-арабски голоса. Но ничто не может помешать нам спать. Мы спим.

Мы просыпаемся непокусанные. Уже позже, чем мы думали. Перед нами снова полный день. Макс распахивает дверь спальни и слегка отшатывается. Ресторан полон тех спящих, которых изгнали из этих двух спален. Они лежат повсюду между столами – их по крайней мере человек двадцать. Атмосфера очень тяжелая. Нам приносят чай и яйца, и мы снова двигаемся в путь. Хамуди грустно говорит Максу, что он долго и серьезно говорил вчера вечером с Хвайя Маккартни, но, увы, даже теперь, спустя два месяца, Хвайя Мак ни слова не понимает по-арабски!

Макс спрашивает Мака, как у него идут дела с «Разговорным арабским» Ван Эсса. Мак отвечает, что куда-то его положил и не может найти.

Сделав некоторые закупки в Камышлы, мы направляемся по дороге на Амуду. Это важная дорога, можно сказать, почти настоящая дорога, а не просто наезженная колея. Она идет параллельно железнодорожной линии, по другую сторону которой Турция.

Ее поверхность ужасающа – сплошь канавы и ямы. Нас растрясает буквально на кусочки, но сомнений нет, на этой дороге видишь жизнь. Мы встречаем несколько машин, а и Абдуллу, и Аристида приходится яростно ругать, так как они с удовольствием принимаются за излюбленный спорт местных шоферов, пытаясь задавить или хотя бы перепугать группы ослов и верблюдов, сопровождаемые старухами и мальчишками.

«Неужели эта дорога недостаточно широка для тебя и нельзя было проехать по другой стороне?» – вопрошает Макс.

Абдулла возбужденно оборачивается к нему:

«Разве я не веду грузовик? Разве не мне выбирать самую лучшую часть дороги? Эти несчастные бедуины должны убираться с моей дороги вместе со своими жалкими ослами!»

Аристид тихо подкрадывается к перегруженному ослу, рядом с которым бредут мужчина и женщина, и нажимает на сигнал, извлекая оглушительный вой. Осел обращается в паническое бегство, женщина с воплем кидается за ним, мужчина потрясает кулаком. Аристид хохочет.

Теперь ругают его, но он, как всегда, остается безмятежно нераскаявшимся.

Амуда в основном армянский город и, можно сказать, непривлекательный. Мух здесь свыше всякой меры, у мальчишек самые скверные в мире манеры, все кажутся изнывающими от скуки и в то же время агрессивными. В целом он не выдерживает сравнения с Камышлы. Мы покупаем несколько сомнительное мясо, с которого взлетает рой мух, кое-какие овощи довольно усталого вида и очень хороший свежеиспеченный хлеб.

Хамуди уходит, чтобы заняться расспросами. Он возвращается, когда мы уже покончили с покупками, и направляет нас на боковую дорогу, на которой есть ворота, ведущие во двор.

Здесь нас приветствует армянский священник, очень вежливый и немного знающий французский. Обводя рукой двор и постройки вдоль одной его стороны, он говорит, что это его дом.

Да, он был бы готов сдать его нам будущей весной, если «условия» его удовлетворят. Да, он мог бы освободить одну комнату и предоставить ее нам, чтобы сложить вещи, очень скоро.

Начав таким образом переговоры, мы отправляемся в Хассеке. От Амуды идет прямая дорога, которая соединяется с дорогой от Камышлы около телля Чагар Базар. Мы осматриваем по пути несколько теллей и приезжаем в лагерь без происшествий, но очень усталые.

Макс спрашивает Мака, не было ли у него неприятностей из-за грязной воды шейха. Мак отвечает, что никогда не чувствовал себя лучше.

«Я говорил тебе, что Мак это находка, – говорит Макс, когда мы уже упаковались в наши мешки. – Великолепный желудок! Ничто ему не вредит. Может есть любые количества жира и грязи. И практически никогда не открывает рта».

«Это, – говорю я, – может быть очень хорошо для тебя! Вы с Хамуди не перестаете хохотать и болтать. А как насчет меня?»

«Не могу понять, почему ты с ним не наладишь отношения. Ты пытаешься?»

«Я все время пытаюсь. Он просто пресекает все мои попытки». Макс, видимо, находит это очень забавным и долго посмеивается.

* * *

Сегодняшний день отмечен нашим прибытием в Амуду – новый центр нашей активности. Мэри и такси стоят во дворе священника. Комната в доме освобождена и предоставлена в наше распоряжение, но Хамуди, осмотрев ее, советует по-прежнему спать в палатках! Мы с большими сложностями устанавливаем их, так как дует сильный ветер и начинается дождь. Похоже, что завтра никаких поездок не будет. Двадцать четыре часа дождя в этих краях эффективно парализуют движение. Очень удачно, что у нас есть комната, где мы можем провести день, разобрать наши находки и где Макс может писать свой отчет о том, что сделано на данный момент.

Мак и я разгружаем и расставляем вещи – складной стол, шезлонги, лампы и т. д. Остальные отправляются в город сделать необходимые покупки.

Снаружи поднимается ветер и начинает стучать дождь. Часть стекол в окнах разбита и очень холодно. Я с тоской смотрю на бензиновую лампу.

«Хорошо бы Абдулла вернулся, – говорю я, – он бы мог зажечь обогреватель».

Потому что Абдулла, хотя он и лишен сообразительности, ужасающе скверный шофер и умственно неполноценный почти во всех отношениях – он, тем не менее, безраздельный повелитель этих темпераментных штук, бензиновых ламп. Он, и только он, может справиться с их хитростями.

Мак подходит к нагревателю и смотрит на него.

Научный принцип, говорит он, очень прост. Я бы хотела, чтобы он зажег нагреватель?

Я говорю, что хотела бы, и даю ему коробок спичек.

Мак принимается за дело со спокойной уверенностью. Метиловый спирт поджигается и т. д. и т. п. Его руки ловки и умелы, и он явно знает, что делает.

Время идет… лампа не загорается. Мак начинает все с начала, с метилового…

Еще через пять минут он бормочет, скорее себе, чем мне: «Принцип достаточно ясен».

Я украдкой бросаю на него взгляд, когда проходит еще пять минут. Ему уже делается жарко. Кроме того, он выглядит уже совсем не так высокомерно. Есть научный принцип или нет научного принципа, но лампа ему не поддается. Он ложится на пол и продолжает борьбу с этой штукой. В конце концов он начинает ругаться…

Чувство, близкое к нежности, охватывает меня. Все-таки наш Мак – человеческое существо. Он побежден бензиновой лампой!

Через полчаса возвращаются Макс и Абдулла. Мак красен, лампа не горит.

«А! Давайте, Хвайя, я это сделаю!» – говорит Абдулла. Он хватает метиловый спирт, спички. Через две минуты бензиновая лампа горит вовсю, хотя я почти уверена, что Абдулла игнорировал любой научный принцип, который там мог быть…

«Ну!» – говорит Мак, как всегда немногословно, но выражая очень много этим единственным словом.

Позже в тот же вечер ветер превращается в штормовой, хлещет дождь. Вбегает Аристид со словами, что он думает, что палатки рушатся. Мы все выскакиваем под дождь. Я начинаю догадываться, что теперь увижу оборотную сторону le camping[40]40
  Туристического похода.


[Закрыть].

Макс, и Мак, и Аристид мужественно сражаются с большой палаткой. Мак держит центральный шест.

Внезапно раздается треск, шест ломается, Мак падает во всю длину в густую липкую грязь.

Он с трудом поднимается, совершенно неузнаваемый. В его голос врываются совершенно естественные интонации:

«… и … эту … штуку!» – вопит Мак, наконец становясь вполне человеческим существом.

Впредь, с этого вечера, Мак – один из нас!

* * *

Плохая погода кончается, но еще день дороги слишком мокры, чтобы ездить на машине. Мы осторожно выбираемся на ближайшие телли. Телль Хамдун – возможный вариант. Это большой телль недалеко от Амуды, расположенный прямо на границе. Железная дорога проходит прямо сквозь него, так что кусок его уже в Турции.

Мы приезжаем сюда однажды утром и привозим с собой пару людей, чтобы вырыть траншею на склоне телля. Там, где они копают, очень холодно, и я обхожу телль, чтобы укрыться от ветра. Дни теперь уже определенно осенние, и я сижу на склоне телля, укутавшись в пальто.

Внезапно, как всегда, из ниоткуда появляется всадник, легким галопом поднимающийся на холм. Он натягивает поводья и кричит, обращаясь ко мне с целой речью по-арабски. Я не понимаю ничего, кроме приветствия, на которое вежливо отвечаю и говорю, что Хвайя на другой стороне холма. Он смотрит с удивлением, задает еще вопрос и вдруг откидывает голову и разражается хохотом.

«А, это же Хатун! – кричит он. – Что за ошибка! Это же я с Хатун говорю!» и он уносится вокруг холма, очень позабавившись совершенным им ляпсусом – как можно не узнать женщину с первого взгляда!

Лучшие дни прошли. Теперь небо часто затянуто тучами. Мы закончили обследование теллей. Настал момент решить, где будущей весной вонзятся в землю лопаты.

Три телля претендуют на честь заслужить наше внимание – телль Хамдун, расположенный в географически интересном секторе; наш первый выбор, телль Чагар Базар, и третий, телль Мозан. Этот телль гораздо больше остальных, и многое зависит от того, большой ли там окажется римский слой, сквозь который придется копать.

Нужно сделать пробные раскопы на всех трех городищах. Мы начинаем с телля Мозана. Там есть деревня, и отправив Хамуди в качестве посла, мы пытаемся добыть рабочих. Люди относятся к этому с сомнением и подозрением.

«Нам не нужны деньги, – говорят они, – урожай был хороший».

Потому что это простой и, как я думаю, поэтому счастливый край. Еда тут единственная забота. Если урожай хороший – ты богат. На остальную часть года – досуг и изобилие, пока не придет пора снова пахать и сеять.

«Немного лишних денег, – говорит Хамуди, выступая в роли Змея в раю, – всегда приятно».

Они отвечают просто: «Но что нам на них покупать? Еды у нас достаточно до будущего урожая».

И тут, увы, вечная Ева играет свою роль. Проницательный Хамуди насаживает на крючок приманку. Они могут купить украшения для своих жен.

Жены кивают головами. Эти раскопки, говорят они, хорошая вещь!

Неохотно мужчины начинают обдумывать эту идею. Еще одно нужно принять в расчет – Достоинство. Достоинство очень дорого арабу. Достойное ли, благородное ли это дело?

Сейчас это займет всего несколько дней, объясняет Хамуди. Они могут все заново обдумать до весны.

И вот наконец, с неуверенным видом, характерным для тех, кто принимается за совершенно новое беспрецедентное дело, дюжина наиболее прогрессивных духом выступает вперед. Более консервативные старшие трясут своими белыми бородами.

По знаку Хамуди кирки и лопаты выгружаются из Мэри и раздаются людям. Хамуди сам берет кирку и демонстрирует.

Выбраны три места для пробных траншей на различных уровнях телля. Раздаются голоса «Inshallah», и кирки вонзаются в землю.

Телль Мозан неохотно, но был вычеркнут из нашего списка возможных вариантов. Там несколько слоев римских поселений, и хотя те периоды, которые мы хотим копать, и есть под ними, но для этого потребовалось бы несколько сезонов – то есть больше времени и денег, чем мы можем себе позволить.

Сегодня мы едем к нашему старому другу Чагар Базару. Здесь о рабочей силе договариваемся быстро. Шейх человек бедный, с большими долгами, как все арабские землевладельцы. Он видит во всем этом возможность получить очень неплохую прибыль.

«Все, чем я владею, – твое, брат, – щедро говорит он Максу, и огонь расчетливости вспыхивает в его глазах. – Не нужно платы за землю. Возьми все, что у меня есть!»

Затем, когда Макс уходит вверх по склону, он наклоняет голову к Хамуди.

«Несомненно, – предполагает он – этот Хвайя очень богат! Он так же богат, как незабвенной памяти Эль Барон, который расплачивался мешками золота?»

«В наши дни, – говорит Хамуди, – золотом больше не платят. Тем не менее Хвайя очень щедр. Более того, по всей вероятности, Хвайя построит здесь дом, дом такой красоты и величия, что о нем станут говорить далеко вокруг. Какой только престиж не принесет этот дом раскопок шейху? Все в округе будут говорить: «Иностранные Хвайя выбрали это место, чтобы строить и копать, из-за близости к святости шейха, человека, который побывал в Мекке и которого все почитают».

Идея дома нравится шейху. Он задумчиво смотрит вверх на городище.

«Я потеряю весь урожай, который получил бы с того, что собираюсь сеять здесь на холме. Тяжелая потеря – очень тяжелая потеря!»

«Но ведь несомненно, – говорит Хамуди, – к этому времени земля была бы уже вспахана и семена посеяны?»

«Были задержки, – говорит шейх, – я как раз собираюсь этим заняться».

«У вас когда-нибудь были тут посевы? Наверняка нет. Кто бы стал пахать на холме, когда всюду кругом равнина?»

Шейх отвечает твердо: «Урожай, который я потеряю, будет тяжелой потерей. Но что из этого? Это жертва, которую я с радостью принесу, чтобы правительство было довольно. Если я разорюсь, разве это что-нибудь значит?»

И с определенно довольным видом он возвращается в свой дом.

Старая женщина подходит к Хамуди, ведя за руку мальчика лет двенадцати.

«У Хвайи есть лекарства?»

«Некоторые лекарства у него есть – да».

«Не даст ли он мне лекарство для этого моего сына?»

«А что с твоим сыном?»

Едва ли нужно об этом спрашивать. Лицо идиота говорит достаточно ясно само за себя.

«Он не в своем уме».

Хамуди грустно качает головой, но обещает спросить Хвайю. Люди уже начали копать траншеи. Хамуди, женщина и мальчик подходят к Максу.

Макс смотрит на мальчика и ласково обращается к женщине.

«Мальчик такой, как он есть, по воле Аллаха, – говорит он. – Нет такого лекарства, которое я мог бы тебе дать для мальчика».

Женщина вздыхает – мне кажется, слеза скатывается по ее щеке. Затем она говорит деловым тоном:

«Тогда, Хвайя, не дашь ли ты мне яду, потому что лучше бы он не жил».

Макс мягко говорит, что этого он тоже дать не может.

Она смотрит на него непонимающим взглядом, затем сердито трясет головой и уходит вместе с мальчиком.

Я бреду на самый верх холма, где Маккартни занимается измерениями. Арабский мальчик, полный сознания важности, топчется вокруг с рейкой. Мак, все еще на желая рисковать, произнося арабские слова, объясняется жестами типа семафора, что не всегда дает желаемые результаты. Аристид, всегда готовый услужить, приходит на помощь.

Я оглядываюсь вокруг. На севере линия турецких гор со сверкающей точкой, это Мардин. На западе, юге и востоке только плодородная степь, которая весной будет покрыта зеленью и россыпью цветов. Весь ландшафт испещрен теллями. То тут, то там видны коричневые группы шатров бедуинов. Хотя на многих теллях есть селения, но их не видно – во всяком случае, это всего лишь несколько глиняных хижин. Все выглядит мирным и далеким от людей и проблем цивилизации. Мне нравится Чагар Базар, и я надеюсь, что мы выберем его. Я бы хотела жить в доме, построенном здесь. Если мы будем копать на Хамдуне, мы, видимо, будем жить в Амуде… Ох, нет, я хочу этот телль!

Наступает вечер, Макс доволен результатами. Завтра мы вернемся и продолжим исследование. Этот телль, по его мнению, не был населен с пятнадцатого века до н. э., попадаются только интрузивные римские и исламские погребения. Есть великолепная раскрашенная керамика типа ранней халафской керамики из Арпачийа.

Шейх радушно сопровождает нас до машины.

«Все, чем я владею, – твое, брат, – настаивает он, – каким бы бедным я не стал от этого!»

«Как счастлив я буду, – вежливо отвечает Макс, – если мне выпадет доля обогатить тебя, копая здесь. Компенсация будет выплачена, как это условлено с французскими властями, за все потери посевов, твоим людям будет выплачиваться хорошее жалованье, у тебя будет арендована земля под строительство дома, и более того, в конце сезона хороший подарок будет сделан лично тебе».

«Ах! – восклицает шейх в самом лучшем настроении. – Мне не нужно ничего! Какие могут быть разговоры о плате между братьями?»

На этой альтруистической ноте мы уезжаем.

* * *

Два холодных и ветреных дня проведены на телле Хамдуне. Результаты довольно хорошие, но то, что часть телля в Турции, против него. Решение кажется очевидным в пользу Чагар Базара с дополнительной уступкой в пользу телля Брака, работы на котором во втором сезоне можно будет совместить с раскопками на Чагаре.

Теперь остается только продолжать приготовления к весне. Нужно выбрать подходящее место для дома около Чагара, нужно арендовать дом в Амуде на то время, пока дом на Чагаре будет строиться, нужно составить договор с шейхом, и самое срочное, в Хассеке ждет новый денежный перевод, который мы должны без промедления получить на случай, если вади наполнятся водой и дорога будет перерезана.

Хамуди в последнее время в Амуде, заботясь о нашей «репутации», разбрасывает деньги широким жестом. Трата денег у арабов кажется делом чести, то есть нужно оговориться, когда речь идет о приемах важных людей в кофейнях! Показаться жадным это страшный позор. В то же время Хамуди безжалостно занижает плату старым женщинам, которые приносят молоко, и тем другим старым женщинам, которые стирают нам за суммы, кажущиеся неправдоподобно малыми.

* * *

Макс и я, понадеявшись на лучшее, отправляемся на Мэри в Хассеке, хотя небо затянуто и моросит мелкий дождик. Мы добираемся туда без приключений, хотя теперь уже идет дождь и мы сомневаемся, доберемся ли мы когда-нибудь обратно.

К нашему отчаянию, когда мы приходим на почту, почтмейстера нет. Никто не знает, где он, но мальчишек посылают во все стороны искать его.

Дождь начинает идти всерьез. Макс выглядит озабоченным, он говорит, что мы наверняка застрянем, если не выедем очень скоро. Мы ждем с нетерпением, а дождь продолжается.

Внезапно появляется почтмейстер. Он неторопливо идет, неся корзинку яиц.

Он приветствует нас с удовольствием и удивлением. Макс прерывает обычные любезности, настойчиво умоляя поторопиться. Мы будем отрезаны, объясняет он.

«А почему бы и нет? – говорит почтмейстер. – Тогда вам придется здесь остаться на много дней, а это, лично для меня, будет большим удовольствием. Хассеке очень приятный город. Оставайтесь у нас подольше», – убеждает он гостеприимно.

Макс возобновляет страстные требования поторопиться. Почтмейстер медленно отпирает ящики и бестолково ищет, все еще продолжая убеждать нас, что было бы желательно нам задержаться здесь надолго.

Странно, говорит он, что он не может найти этот важный конверт. Он помнит, как он пришел, и он себе сказал: «В один прекрасный день Хвайя придет за этим». Поэтому он поместил его в надежное место, но вот где бы это место могло быть? На помощь приходит клерк, и поиски продолжаются. В конце концов письмо обнаружено, и мы преодолеваем обычные трудности получения наличных денег. Как и прежде, их приходится собрать на базаре.

А дождь все идет! Наконец мы получаем то, что хотим. Макс из предосторожности покупает хлеб и шоколад на случай, если мы проведем ночь или две en route[41]41
  В пути.


[Закрыть], мы снова забираемся в Мэри и мчимся прочь на полной скорости. Мы успешно преодолеваем первый вади, но на втором зловещее зрелище предстает нашим взорам. В нем застрял почтовый автобус, а за почтовым автобусом ждет очередь машин. Все внизу, в вади – копают, укладывают доски, издают подбадривающие вопли.

Макс безнадежно говорит: «Мы тут заночуем».

Это мрачная мысль. Я провела много ночей в пустыне в машине, но никогда мне это не доставляло удовольствия. Просыпаешься замерзшая, все мышцы свело и все болит.

Но на этот раз нам везет. Автобус с ревом тяжело выползает, остальные машины идут следом, и мы проезжаем последними. И как раз вовремя – вода быстро прибывает.

Наш обратный путь по дороге на Амуду носит характер кошмара – это один долгий непрерывный занос. По крайней мере дважды Мэри поворачивается в прямо противоположное направление и оказывается носом в сторону Хассеке, несмотря на цепи на колесах. Этот непрерывный занос – очень странное ощущение. Твердая земля уже больше не твердая земля. В этом что-то фантастически кошмарное.

Мы приезжаем уже в темноте, и весь дом выбегает с приветственными криками с фонарями в руках.

Я вываливаюсь из Мэри и скольжу к двери нашей комнаты. Идти трудно, потому что у грязи особое свойство прилипать к ногам большими плоскими лепешками, такими тяжелыми, что их едва можно поднять.

Никто, оказывается, не ожидал, что мы вернемся, и поздравления и El hamdu lillah громогласны.

Лепешки на ногах вызывают у меня смех. Это точно то чувство, которое бывает во сне.

Хамуди тоже смеется и говорит Максу: «Хорошо, что Хатун с нами. Ее все смешит!».

* * *

Теперь обо всем достигнута договоренность. Состоялась деловая встреча между Максом, шейхом и французским офицером из Services Speciaux[42]42
  Специальные службы.


[Закрыть], отвечающим за этот район. Арендная плата за землю, компенсация, обязательства обеих сторон – все это записано черным по белому. Шейх кидается из крайности в крайность: то он говорит, что все, чем он владеет, он готов отдать Максу, то высказывает предположение, что около тысячи фунтов золотом – это та сумма, которую ему следовало бы получить!

Он наконец уходит сильно разочарованным человеком, так как, очевидно, питал самые дикие надежды на изобилие. Его, однако, утешает пункт договора, который оговаривает, что дом, построенный для экспедиции, когда он экспедиции будет больше не нужен, перейдет к нему. Его глаза оживляются, и обширная выкрашенная хной борода удовлетворенно колышется.

«C`est tout de meme un brave homme», – говорит французский капитан, когда шейх наконец отбывает. Он пожимает плечами. «Il n`a pas le sou comme tous ces gens la![43]43
  Все же это смелый человек. …У него нет ни су, как у всех этих людей тут!


[Закрыть]»

Переговоры об аренде дома в Амуде усложнены тем фактом – который только недавно был вынесен на свет, – что это не один дом, как мы воображали, а шесть! А поскольку эти шесть домов населены одиннадцатью семьями, то сложности возрастают. Армянский священник был просто представителем всех различных домовладельцев!

В конце концов договоренность достигнута. К определенной дате «дома» должны быть освобождены и изнутри дважды побелены!

Таким образом, теперь все улажено. Нужно только договориться теперь об обратном путешествии. Машины попытаются достичь Алеппо через Рас-эль-Айн и Джераблус. Это около двухсот миль и нужно пересечь многочисленные вади на ранней стадии путешествия, но если повезет, можно доехать за два дня. Однако, учитывая, что уже декабрь, погода обязательно должна скоро испортиться.

Что хочет делать Хатун?

Хатун подло решает в пользу Wagon Lit. Итак, такси привозит меня на незнакомую маленькую станцию, и вот большой и важный синий спальный вагон появляется следом за огромным пыхтящим паровозом. Высовывается проводник в шоколадной форме. Багаж Мадам передают наверх, самое Мадам с трудом подсаживают на высокую подножку с полотна.

«Я думаю, ты поступаешь мудро, – говорит Макс, – начинается дождь».

Мы оба кричим «До встречи в Алеппо!». Поезд двигается! Я иду за проводником по коридору. Он распахивает дверь моего купе. Постель приготовлена.

Здесь снова цивилизация. Le camping[44]44
  Занятие туризмом.


[Закрыть] закончилось. Проводник берет мой паспорт, приносит мне бутылку минеральной воды, говорит: «Мы прибываем в Алеппо завтра в шесть утра. Bonn nuit, Madame[45]45
  Спокойной ночи, Мадам!


[Закрыть]».

Можно подумать, что я еду из Парижа на Ривьеру!

Кажется странным, однако, найти Wagon Lit тут, посередине ничего.

* * *

Алеппо!

Лавки! Ванна! Вымытые шампунем волосы! Друзья, которых надо повидать. Когда тремя днями позже вкатываются Макс и Мак, заляпанные грязью и с запасом дроф, подстреленных en route[46]46
  По дороге.


[Закрыть], я приветствую их с высокомерием того, кто уже снова привык не заботиться о том, где взять пищу.

У них была масса приключений в пути – погода была плохая, и я убеждаюсь, что выбрала лучшую долю.

Повар, оказывается, потребовал, когда с ним расплатились, чтобы ему написали рекомендацию как шоферу. А Макс, прежде чем лжесвидетельствовать, приказал повару проехать на Мэри вокруг двора.

Вскочив на водительское место, Иса завел мотор, включил задний ход и врезался в стену двора, развалив большой ее кусок. Он был глубоко обижен, когда Макс отказался рекомендовать его как шофера. В конце концов в рекомендации написали, что Иса был нашим поваром три месяца и оказывал полезную помощь с машиной!

И вот снова в Бейрут и расставание с Маком. Египет на зиму для нас. Мак должен ехать в Палестину.