Текст книги "Вдовец"

Глава 9

Я пересаживаюсь на другую сторону. Устраиваюсь рядом с Итаном и жду Кирилла, который должен скоро появиться. Итан чувствует, как нарастает моя нервозность с каждой минутой, и произносит пустые мелочи, чтобы отвлечь меня. Он мягко улыбается и я на мгновение забываю, почему сжимаю край стола. Дешевый пластик скоро не выдержит и пойдет на излом.

Скоро…

Я замечаю Его на пороге, Кирилл как раз поворачивает голову в правильную сторону и находит наш столик. Наши глаза встречаются, и он замирает на месте, так что стеклянная дверь с доводчиком подпирает его сзади. Но он не реагирует на толчок и продолжает неотрывно смотреть на меня.

Я же отмечаю, что он выглядит иначе, хотя вновь закутан в серо-голубое пальто. Уставший, заторможенный… Он не сразу вспоминает, что надо двигаться. Его приводит в чувства Итан, когда встает со стула и делает шаг навстречу, чтобы привлечь внимание.

– Кирилл, – вполголоса зовет Итан, поднимая ладонь.

Кирилл приближается, и я вдруг вижу, что его руки не пусты. Он сжимает черную папку, которая набита бумагами. Или фотографиями. Нет, пожалуйста, только не ими!

Кирилл молча садится напротив и кладет папку на стол, под правую ладонь, а потом переводит тяжелый взгляд на Итана.

– Ты зря вмешался, – произносит Кирилл холодно, – и я хотел бы получить все ключи назад.

– Ничего важнее сейчас нет? – Итан хмурится и едва скрывает раздражение.

– Ключи, Итан.

– Они в машине…

– Проверь карманы, ты всегда носишь ключи с собой.

Итан качает головой, не веря в происходящее, но тянется к карману пиджака. Угадывает нужный карман с первой же попытки и протягивает связку с электронным брелком через стол.

– Спасибо, – Кирилл кивает. – Теперь к делу.

Он замолкает и вдруг смотрит на мое лицо. Кирилл сбивает меня с толку, но потом я понимаю, что он показывает, что готов слушать.

Слушать!

Я едва удерживаю злые слова на языке, хотя безумно хочется сообщить, что из него дерьмовый эмпат, который опаздывает на автобусную остановку. Я хотела говорить в его доме, чтобы не быть пустым силуэтом, к которому можно приладить любую роль и любой фетиш. Я хотела достучаться и крикнуть о себе, что я живая! Или хотя бы прошептать… Но теперь, за столиком полупустого кафе, я хочу слушать сама.

– Я почти набрал Артема, – наконец, выдыхает Кирилл, и следом кривится, словно сказал не то, что следовало.

– Но, к счастью, одумался, – отвечает Итан, подаваясь вперед навстречу другу.

– Кто это?

Итан поворачивает голову на мой вопрос.

– Старый приятель, который знает кучу крепких ребят без мук совести. Или у него уже всё официально?

– Официально, – кивает Кирилл. – И черная военизированная форма, как полагается.

– Могли бы запросто положить всех в пол здесь, у него лютые парни, а теперь и с корочками, – Итан мягко усмехается и запрокидывает голову, утыкаясь взглядом в светлый потолок. – Последний раз мне руки заламывали лет шесть назад.

– У меня последний раз воровали тогда же.

– Я не вещь, – я улавливаю намек Кирилла, что Итан украл меня у него, и встреваю в дружескую беседу.

– Да, прости…

– И я по-прежнему хочу домой, – ловлю взгляд Кирилла, в котором вдруг отражается чистая усталость. – Я хочу разобраться в этом деле, чтобы покончить с ним. Не надо тянуть время и говорить о пустяках, вы можете мило пообщаться о своем без меня. Я здесь, чтобы получить ответы, ясные и разумные, Кирилл. Ты должен мне после всего, что сделал, я же напротив… Я могу встать и уйти, могу творить со своей жизнью, что угодно. Ты мне не указ.

– Кажется, я не напугал тебя, а разозлил.

– Угадал, – показываю на папку, которая по-прежнему лежит под его широкой ладонью. – Что там? Ты хотел мне что-то показать в доме, это оно?

– Сперва ответь мне, почему ты доверяешь ему? – Кирилл указывает на Итана. – Совершенно незнакомому мужчине…

– Кирилл.

– Ты не знаешь ни его прошлого, ни его мотивов, – он грубо перебивает меня, опаляя живой эмоцией. – Он мог оказаться кем угодно.

– Мы не будем говорить о доверии.

– Ты села в его машину.

– Черт, Кирилл, ты взялся за психоанализ? – скептический голос Итана снимает возникшее напряжение. – Люди в панике плохо соображают и тянутся к первой протянутой руке.

– Вот именно. Ты в большой опасности, Александра. Пусть ты не доверяешь мне, но это не повод доверять первому встречному. Мне пришлось караулить тебя на парковке и применять силу, а Итан лишь открыл дверцу машины.

– Тебе не кажется, что в этом есть твоя вина, – огрызаюсь.

– Моя вина будет, если тебя найдут мертвой на пустыре. И я себе этого не прощу, можешь не сомневаться.

– Можешь не мучиться даже в таком случае, я тебе разрешаю.

– Видишь? – Кирилл кидает вопрос Итану и резко отворачивается прочь, теряя всякий интерес к моей персоне. – Поэтому я действовал, как действовал. Это не работает по-другому, либо контроль, либо бесконечные дебаты.

– Но Саша права, это ее жизнь.

– Представь на ее месте пятилетнего ребенка…

– А еще лучше слепого, – я не могу больше терпеть происходящий бред и рывком поднимаюсь на ноги, – слепого пятилетнего ребенка.

Я решаю уйти. Здесь не будет диалога, он приехал не разговаривать, а издеваться.

Не знаю, чего он добивается, и есть ли в его больной голове план, или он просто развлекается, отвечая на вызовы по порядку. Слово за словом, реакция за реакцией. Быть может, и папка набита пустыми листами… на столе лежит обычная наживка.

Мне отмеряют целых два шага, прежде чем Кирилл выбрасывает руку и ловит мое запястье, до боли сдавив его между пальцами.

– Ты так смотришь на меня… Я безумен по-твоему? – произносит Кирилл с нажимом, смотря на меня снизу вверх.

– Отпусти меня.

– Я могу быть безумным, если тебе так удобнее.

– Кирилл, тебя несет, – Итан осторожно оглядывается по сторонам.

– Я вооружен.

– Ты совсем…

Итан не заканчивает фразу, обрывая себя обреченным выдохом. А Кирилл дает прекрасную возможность вспомнить, сколько лютой силы в его руках. Он резко и умело притягивает меня к себе, так что я за мгновение оказываюсь на лавке рядом с ним, уткнувшись плечом в мужскую грудь и завернувшись в его руки всем корпусом.

– Ответь ему, я совсем или нет? – Кирилл шумно и рвано дышит, сковывая мои рывки на свободу. – Мне плевать, вы же теперь решаете, как будет. Можете поднять крик, начать истошно звать на помощь. Вперед.

– Нет, у нас будет обычная драка, – Итан поднимается во весь рост. – Давай выйдем.

– Не намахался?

– И никакого оружия, ты даже не пьян для такого дерьма.

– Видишь, он не верит, что я сумасшедший, а он давно меня знает. И он умный.

Кирилл отпускает меня, после чего поднимается на ноги и кивает Итану.

– Пойдем, – бросает он хрипло и чуть отодвигает стол, чтобы протиснуться мимо меня.

Штормовая волна вдруг сходит, мужчины молча уходят. Хотя Итан на прощание зажигает красноречивый взгляд «ты в порядке?», и, получив мой кивок, бредет за странным другом. Я же успеваю прочитать на напряженном лице Итана все те же вопросы, что сейчас стучат в моей голове.

Что это было?

Зачем?

Что дальше?

Хотя нет, я не буду больше ничего обдумывать! яВспоминаю свой недавний порыв, тоже поднимаюсь со сидения и оглядываясь в поисках второго выхода. На меня внимательно смотрит парочка из-за углового столика, все же наши чудаковатые телодвижение приковали внимание, и я вдруг чувствую себя забавной обезьянкой на сцене, а сверху бьет ослепляющий прожектор. И пусть так, нас запомнили, к тому же Итан говорил, что кассир решил, что он пьян… Черт, это даже смешно, я отмечаю идиотские мелочи, хотя могу своими ногами подойти к любому в зале и попросить о помощи. И телефон Итана по-прежнему у меня в кармане.

Что со мной не так?

Вот верный вопрос.

Я нахожу второй выход, стеклянная двойная дверь в противоположном конце выдает себя пожарной табличкой exit, но там заперто в честь ночных часов. И мне интересно, Кирилл заметил это? Поэтому согласился оставить меня здесь?

Я замечаю, что он забыл папку, из-за чего зло выдыхаю и опускаюсь на прежнее место, подтягивая ее к себе. Металлическая молния не капризничает, несмотря на нетерпеливые рывки, за которыми едва поспевает язычок. И я едва сдерживаю нервный смех, когда заглядываю внутрь.

Черт возьми, я угадала! Он врет и погряз в собственном вымысле!

В папке нет ничего, только скомканные куски белой бумаги для объема. Я сгребаю их на стол и вспоминаю мамины руки. Вспышкой приходит воспоминание из старых времен, когда она рвала газетные листки и набивала ими зимнюю обувь. Заполняла пустоты. Кирилл занимается тем же самым? Заполняет опустевшую жизнь как может…

– Я могу убрать?

Чужой голос заставляет очнуться и найти рядом девушку в форме заведения. Она испытующе смотрит на меня, как будто ее предложение всего лишь повод подойти, как и желтая тряпка, зажатая в ладони. Я вновь смотрю на мусор из скомканных клочков перед собой и киваю.

– К черту, – ладонями собираю листки, сгребая их на поднос.

Но вдруг осекаюсь, когда замечаю черные чернила на самом краешке. Точно, не показалось, на другом тоже. Они не пустые, нет… Это смятые записки.

– Оставьте меня, пожалуйста, – поспешно отворачиваюсь от взгляда официантки, в котором уже аварийной строчкой горят нехорошие мысли на мой счет. – Я уберу сама.

Глава 10

Я беру записки в руки и читаю их по одной.

«Три комнаты и чердак, но там большой навесной замок. Я не буду даже трогать его, пытаться как-то открыть, на замке останутся зацепки, и он заметит».

«Я считаю дни, пока немного – шесть, но надо придумать, как отмечать их, чтобы не сбиться».

«Холодно».

«Странно, как всё быстро меняется. Я ведь приезжала сюда раньше по своей воле, и мне нравился запах дерева, мягкий свет, темная мебель».

«Он так уверен в себе и во всем, что делает. Он был абсолютно уверен, что я никому не расскажу, не оставлю адрес или хотя бы упоминание о нем. Ведь он рисковал… Или нет? Он, наверное, видел меня насквозь».

«Надо писать короче. Большие записки трудно прятать».

«Он нашел. Заставил показать все, прочитал и сжег некоторые. Но разрешил мое баловство, только без имен и его описаний».

«Я по-прежнему пишу и прячу записки по дому. Под плинтус, в щель двери, под обивку. Обживаю дом как могу».

«Из проехавшей машины прогремела музыка. Здесь обычно одна тишина».

«Он сказал, что перережет мне горло».

«Я нашла способ. Кухонные шкафы украшены маленькими треугольниками из металла. Я переворачиваю на другое ребро по одному каждый день и так веду свой календарь».

«В ванной начал течь кран, и звук воды очень раздражает по ночам. Кап-кап. Кап-кап».

«Я плакала всю ночь и не могла себя успокоить. Ничего не помогало. А теперь я боюсь, что он вдруг приедет и увидит меня такой, с красным опухшим лицом».

«Подарок. Он привез две тарелки, настоящие, а не одноразовые из дешевого пластика. Очень красивые».

«Тянет костром».

«Он был нежен, он мягко целовал и касался. И мне было хорошо… Как прежде с ним».

Я не дочитываю, потому что чувствую, что вот-вот не смогу сдержать слезы. Каждая строчка отдается глубоко внутри, и хуже всего от сухого лаконичного слога. Словно незнакомая мне девушка писала о чем-то обыденном, возможном в привычной жизни. Как запись в девичий дневник, где-то между красивыми наклейками и полосками разноцветных фломастеров.

Ведь кран правда может подтекать, а сосед громко включить музыку. Это возможно, да, но не тогда, когда тебе обещают перерезать горло. Это события вычитающие друг друга, ты не можешь думать о монотонно капающей воде, когда тебе пообещали такое.

Хотя со мной происходит то же самое. Я сижу в круглосуточной кафешке и думаю об убитой девушке и ее предсмертных записках. И пульс даже успел прийти в норму, мой организм чертовски быстро адаптировался.

Так что я могу сделать собственную пометку, столь же буднично и лаконично. «У официантки пятно над бейджиком. Кажется, кофе».

Я иду на выход, чтобы глотнуть свежего воздуха, и на мгновение забываю, что найду на улице Итана и Кирилла. Мужчины стоят у спортивного седана Итана и смотрят под ноги. Они молчат, и почему-то одного взгляда на них хватает, чтобы понять, что молчат они давно и тяжело. Кирилл курит, медленно затягиваясь, а потом забывая о сигарете на целую вечность. И он ежится, то ли от ночной свежести, то ли от собственных размышлений.

– Забери, – я протягиваю ему папку, в которую втиснула все до единой записки, измяв их в сотый раз.

– Открывала?

Я киваю и ловлю вопросительный взгляд Итана.

– Я говорил тебе, что нашёл дом, в котором он держал одну из девушек. Записки были повсюду, – продолжает Кирилл, – не уверен, что отыскал все… Дом небольшой, но старый, там каждую трещину надо проверять.

– Так что в папке?

– Записки, оставшиеся от второй жертвы, – Кирилл отвечает Итану и забирает папку из моих рук.

Итан хмурится, отпуская тяжелый выдох, а потом машинально поднимает руку, словно хочет дотронуться до плеча друга, но останавливается, оставив жест незавершенным и корявым.

– А Ольга была первой, – произносит он сдавленно. – Я рассказал о ней, прости.

Кирилл явно проводил черту честности в другом месте, и о погибшей жене мне знать не следовало.

– Ты много болтаешь, – зло выдыхает Кирилл.

– Ты сам проговорился, – я вмешиваюсь и вхожу в их тесный круг, – сказал, что я похожа на нее. Я бы все равно догадалась на кого именно.

Кирилл отворачивается от меня и выдыхает сигаретный дым, а потом щелчком отбрасывает сигарету подальше.

– Догадалась бы, – соглашается он с кивком. – Писала вторая убитая девушка, записки из дома, который я нашел в области. Я купил его…

– Ты что? – вспыхивает Итан.

– Чтобы никто не мешался под ногами.

– Ты идиот, Кир, это же вещдок. Это все вещдок! – Итан сжимает край папки и с силой встряхивает. – Если дело выйдет на федеральный уровень, с прессой и звонками из Москвы, к тебе будет очень много вопросов. Тебя затаскают по допросам, никакие связи не помогут.

– У меня есть ответы, мне бояться нечего.

– Да? Ты уверен? Тогда отлично продумано, на ура просто. Но я на твоем месте уже сейчас бы начинал ползать в ногах у Александры, потому что у нее тоже есть ответы.

– Итан, – я останавливаю его и смотрю на Кирилла, которого явно не тревожит обрисованная по его душу следственная перспектива. – Что было в доме? Он держал ее насильно, мучал? Я хочу знать всю историю.

– Я не знаю всю историю.

Господи! Ну почему с ним так сложно?

– Ее имя Альбина, – добавляет Кирилл после паузы, будто почувствовал, что уж слишком скуп на слова. – Он убил ее после Ольги, но начал с ней намного раньше. Он держал ее в доме месяца два-три, в записках нет привязок к конкретным датам, но она считает недели.

– Она пишет о календаре…

– Треугольники на фасадах? Да, я проверял, никакой системы. Наверное, он всё убрал.

– А записки проглядел?

– Нет, он был уверен, что не рискует. Ей было всего 21, молодая и глупая. Тренировочный лагерь.

– Что ты имеешь в виду? – Итан с трудом, но начинает улавливать нить разговора, он облокачивается спиной на седан, расправив плечи и спрятав ладони в карманы брюк.

– Альбина выпадает из списка. Она совсем легкая добыча, без будущего, без родных… буквально, она сирота. Ее никто не кинулся искать, нет человека и ладно. Если бы он не терзал так жертвы, то ее труп тоже никого бы не заинтересовал. Он специально начал с нее, самый безопасный вариант, ему никто не мешал, не дышал в затылок, он игрался, сколько хотел, проверял, что умеет.

– Но других девушек он не похищал? – я задаю очередной вопрос, пока Кирилл настроен отвечать прямо.

– Нет, но у них были встречи. Это всегда начиналось мирно – общение, определенный сценарий. Он ловит кайф от момента узнавания, от той секунды, когда человек понимает, что доверился убийце, но уже поздно.

Кирилл вдруг отворачивается от нас и делает два быстрых шага прочь. И в повисшей тишине я читаю закономерный вопрос – «С Ольгой было так же?», но ни я, ни Итан не произносим ничего вслух. Мы только смотрим друг на друга, и, кажется, Итан стремительно догоняет меня, он запрыгнул на подножку экспресса позже, но уже забыл свою злость на друга, на его спорные решения и методы. Итан молчит теперь.

Да, это затягивает, незаметно и намертво.

– Он постоянно рискует, – Кирилл возвращается к нам, но смотрит куда-то между наших тел, туда, где нет встречного взгляда. – Подходит очень близко, вплотную… вот он, но никто из друзей и близких никого не видел. С кем познакомилась недавно? Встречалась? Быть может, новое увлечение? Коллега? Нет, они ничего не могут припомнить, потому что девушки молчат. Ни одна из жертв не рассказала о нем. Как он этого добивается?

– Например, как ты со мной, – произношу вполголоса, – я тоже никому не описала тебя.

– Спасатель? – Кирилл усмехается. – Я спасаю тебя всего второй день, а он проделывал этот фокус неделями. Без связывания и отбирания телефонов.

– Любовник, – Итан подает свою версию и проходит вперед, разминая ноги, – о любовниках молчат. Девушки замужние?

– Кроме Альбины.

– И кроме меня, – я поднимаю ладонь.

Мне не по себе, что Итан коснулся этого. Скверное ощущение тайны, когда ты знаешь что-то, но вынужден молчать. А я не просилась в круг посвященных, и я не хочу стоять рядом с Кириллом, когда Итан будет говорить о любовниках. Мне неприятно, хотя Итан тоже помрачнел, и прошел мимо нас чтобы спрятаться от чужого внимания. Он справился с тоном и произнес фразу, не выделив случайно ни одного слова, но все-таки отошел от греха подальше. Он занервничал, хотя я слишком мало его знаю, чтобы читать его поведение, но он словно заставил себя произнести эту догадку.

Словно это очень важно, и по-другому никак.

– Он мог действовать по ситуации, – продолжает Итан. – Если, как ты говоришь, он любит играть, то ты не найдешь общую схему, он будет импровизировать. Придумывать новое, смотреть на наши действия…

Итан останавливается, замечая, что Кирилл перестал слушать его.

– Кир? – зовет тогда Итан.

И Кирилл просыпается, реагируя на мягкую обеспокоенную интонацию. Он поднимает лицо и смотрит Итану в глаза.

– У Ольги был любовник, – спокойно, без единой эмоции произносит Кирилл. – Я знаю наверняка.

Глава 11

Дневник / 2 июля

Он смеется. Нагло и в голос, и его смех заразителен, черт возьми.

– Я в клетке, – произношу и отпускаю воздух так, словно выдыхаю дым после глубокой затяжки.

Белые простыни валяются на полу, а номер в отеле задумывался специально для помешанных парочек вроде нас. Я смотрю на зеркальный потолок поверх его плеча и наслаждаюсь прекрасной картинкой. В этом есть что-то нездоровое, но я могу смотреть на обнаженные тела часами. На изгибы, бархат кожи, перетекающие друг в друга силуэты и их плавные движения… N щедрый подарок судьбы, по-настоящему красивый мужчина всегда трофей, но N самое совершенное, что я видела. Трогала.

Его хочется запечатлеть на фото. В золотые рамы для коллекций. Как делает мой приятель-фотограф Сил. Он бы точно поблагодарил меня за столь выдающуюся фактуру и остал бы от меня хотя бы на месяц.

Пытаюсь отвлечься и перевожу взгляд на позолоченный карниз, с которого свисают тяжелые шторы. N захлопнул их наглухо, чтобы нас не тревожил дневной свет и стеклянная высотка, которую возвели преступно близко. Впрочем, в центре по-другому не бывает, каждый драгоценный сантиметр земли на счету и всем плевать на клаустрофобию.

В мою голову приходили идеи получше, чем остановиться в крупном отеле, где можно нарваться на взгляд знакомого или знакомого знакомого, но я страшно устала от второсортных мотелей. От условно свежих простыней и унылых интерьеров с неожиданными вкраплениями Египта. Почему они так любят орнамент с усыпальниц? А загородные дома, как ни странно, за городом, дорога забирает почти всё время, которого и так никогда не хватает.

N вновь и вновь зовет в свою квартиру, в которой я бывала в роли супруги лучшего друга, но я не хочу портить жанр. Интрижка должна происходить в стенах вроде этих. Необжитые светлые номера, которые не знают личных мелочей и старых воспоминаний, они лишь сиюминутно твои и не притворяются чем-то большим. Ничего не обещают и не дают поводов задержаться. В конце ты захлопываешь дверь, оставляя случившееся за спиной. Пытаешься во всяком случае, чтобы не усложнять себе жизнь. Зачем устраивать весь этот беспорядок в собственных квартирах? Вдруг там еще жить…

Верхний свет слишком яркий, N зря нажал все клавиши. Можно закрыть глаза, но светлая пелена все равно будет стоять перед глазами.

– Ты обо мне? – N кривится сквозь улыбку и перекатывается на бок, чтобы оказаться надо мной.

– И о тебе тоже. Твои руки как прутья.

– Я не держу…

Я уворачиваюсь в сторону и наклоняюсь к краю кровати, но N ловит меня, сковывая в тесных жарких объятиях. Он горячий во всех смыслах.

– Ладно, ладно, я храбрился, – он целует меня, влажно лаская языком. – Ты никуда не пойдешь и останешься со мной.

– Я пойду в душ. И без тебя, иначе в этом нет никакого смысла.

Он решает добиться своего без слов, используя лишь пальцы и язык. Но он уже закормил меня, так что отбиваться не так уж сложно. И потом, если я и знаю что-то о мужчинах наверняка, так то, что останавливаться надо прежде, чем он получит всё, что хочет. Поэтому я перехватываю его руки и качаю головой, одновременно пытаясь спрятаться за подушкой, которая так кстати оказывается рядом.

– Ты слишком выносливый, – я едва могу говорить из-за смеха, потому что N решил, что я отчаянно дразню его и продолжает бороться со мной, – а я слабая женщина. Я больше не могу, я прошу пощады.

Он все же расцепил мой корявый блок и стянул пальцы вокруг запястий, заставив опустить руки вдоль тела. И теперь навалился сверху на правах победителя, со счастливой улыбкой заглядывая в мое раскрасневшееся лицо.

Он слишком выносливый, да. И слишком щедрый. Две недели встреч открыли неожиданную правду, и я увидела, какой он на самом деле. Хотя раньше, скорее всего, не смотрела на него, а придумывала человека в своей голове.

Я никогда не врала себе на свой счет, и знаю, как чувствительна к мужскому обаянию, как мне сносит голову и не остается ни одной достаточной преграды. Жестокий сладкий прилив… меня не поймут те, кто привык держать желание в душной комнатенке метр на метр. Не поймут счастливые жены, которых всегда спасала любовь мужа. Меня вот не спасала. И я научилась бороться по-своему, ведь на мир можно смотреть под определенным углом, накинув очки с ледяным фильтром.

Помню, как N казался мне холодным и сдержанным, я даже ловила удивленный взгляд мужа, когда поделилась мнением. Сказала, что N отлично бы смотрелся в военной форме с командирскими погонами и чеканкой вместо фраз.

Я видела N таким годами, как будто знала, как опасно разглядеть его в истинном свете. Как сейчас, когда он умиротворен и в то же время полон сил. Он невыносимо нежен, даже когда проигрывает слепой страсти, его руки не знаю грубости, хотя умеют сминать, брать, вести… черт, они умеют всё на свете!

Я тону в них и не хочу искать никакой берег, мне плевать, что будет, когда он рядом. Я хочу только чувствовать и слышать его голос, как он пошловато заигрывает или глупо шутит. Второе даже лучше. N не боится показаться смешным, произнося нелепицы, чтобы развеселить меня, впрочем, он ничего не боится. Он буквально распахнулся мне навстречу, не тратя время на обычные подозрения и примерки. «Вот он я, бери».

– Пощады значит?

– Да, – я быстро киваю, чтобы он не успел передумать. – Или ты можешь взять меня в плен. Например, послезавтра после обеда.

N опускает голову на мою грудь и касается меня языком.

– Ты можешь задержаться? У меня есть еще время.

Черт.

Не могу, он прекрасно знает. Мне нечего ответить, и я провожу ладонью по его густым мягким волосам.

– На час?

– Нельзя, чтобы он заподозрил, – я наклоняюсь, чтобы поцеловать N в макушку. – Так станет намного сложнее встречаться, придется оглядываться и искать стопроцентные отговорки. Или вообще взять паузу, а я не выдержу долго без тебя.

Я не хочу пауз, я уже выучила, как скоротечно очарование. Как быстро уйдет свежесть первых эмоций. Я вновь смотрю на потолок и любуюсь мускулистой спиной, которая перекрывает мой силуэт. Его мышцы напряжены, потому что он вытянулся, удерживая вес на локтях, и теперь можно проследить за каждым тугим изгибом.

Мужское тело должно быть сильным, массивным, и N честно отрабатывает каждый аванс, данный природой. Он ухожен и залюблен, он буквально светится как дорогой камень из лучшей коллекции. До него хочется дотрагиваться, и я блаженно прикрываю глаза, когда медленно провожу рукой по ложбинке на его спине.

Он тут же откликается и кладет ладони на мои плечи, начинает нежно поглаживать, разминая. А я начинаю сомневаться, что смогу открыть глаза, хотя мне действительно нельзя оставаться, задерживаясь на лишние минуты. Мы самым глупым образом испытываем судьбу, я знаю, знаю…

Но мне так хорошо и спокойно, он умеет забирать меня из любой комнаты и из любых мыслей следом, сколько бы правоты в них не было. Я забываюсь и могу только чувствовать. Как сейчас, когда уверенные пальцы растирают мою кожу, прокладывая дорогу всё ниже и чувственнее.

– Придумай какой-нибудь форум в соседнем городе, – говорит N. – На недельку.

– Придумаю, – я заставляю себя очнуться. – Но сейчас у него открывается новая площадка, я должна быть рядом.

– Я начинаю безумно ревновать к нему.

– Не думай об этом.

– И как? Ты выходишь за дверь и едешь к нему. По ночам мне совсем херово…

Его тяжелый выдох не обещает ничего хорошего.

– Я люблю тебя, – добавляет он.

– Не надо любить меня, меня надо трахать.

Он тихо смеется, сбрасывая возникшее напряжение, и поднимает голову, заглядывая мне в лицо.

– Ты понимаешь, что делаешь хуже? – N усмехается. – Во мне с каждым днем растет уверенность, что я нашел свою идеальную женщину.

– Муж говорил мне подобное.

– Ты стерва, Ольга. И я ведь догадывался, он любит говорить о тебе…

– Надеюсь, без откровенных подробностей?

– Неважно, что он говорил, всё видно по глазам. Он верит, что вытянул самый счастливый билет. И я его понимаю.

– А я не понимаю, какого черта мы до сих пор говорим о нем?

Зачем мы сейчас говорим о нем?

Мы разыграли грязную карту лишь раз, в нашем первом номере, когда застежка атласного платья не хотела сдаваться. У N дрожали пальцы, но он нисколько не смущался, воюя с молнией, которую я запретила вырывать к черту. Он закусывал нижнюю губу и шутливо рычал, а я едва могла стоять на ногах.

Но я успокоилась тогда, ощутив всю силу его желания, вдруг поняла, что он не только изводил меня, а извелся сам, и еще неизвестно, кто по итогу выиграл по очкам. Он давно думал обо мне, это стало так очевидно, что можно было представить все нехитрые порнофантазии с моим участием, которые крутились в его голове. Сумасшедший калейдоскоп, одна отвязнее другой…

Я позволила некоторым сбыться наяву, когда он признался. Я спрашивала, он отвечал. Дарил детали, возбуждающие и яркие, в которых не оставалось нужды, у меня кружилась голова от одной лишь хрипотцы, которая впивалась в мужской голос. Он предавал его, когда N начинал говорить, что хочет сделать со мной. Как именно и в какой позе. Игра в долгожданный приз безумно заводила нас обоих, я видела, как горят его глаза, и он каждый раз заходил дальше, чем произносил вслух.

Дальше и дальше. В первые встречи я не верила, что смогу оторваться от него. Он оказался лучше, чем я могла мечтать. Его кожа, тембр, движения, запах, его член… Всего было слишком много, чтобы искать другие спусковые крючки. Мы и так задыхались. Стянув с меня то атласное платье, N всего раз или два произнес пошлое «Он делал так? А так?» и забыл, что я чья-то жена. Нам хватало друг друга.

– Кирилл ведь тоже увел тебя у мужа? – N решает проигнорировать мою фразу, и я киваю, хотя замечаю его самоуверенное «тоже».

– От спортсмена, кажется, – с трудом припоминает он. – И олимпийские медали были?

– Бронза. Хочешь посмеяться?

– Давай.

– У меня было кольцо на безымянном пальце, когда я познакомилась со спортсменом.

– Черт…

– Я всегда замужем.

Это мой спасательный круг.

– Значит каждый любовник хотел тебя себе?

– Хватит, – я накрываю его лицо ладонями, чтобы спрятаться от настырного взгляда, в котором к тому же гуляют дразнящие огоньки. – Из твоих уст это звучит странно.

– Я заткнусь, если ты возьмешь меня в душ.