Текст книги "Ласточкин крик"

4
Но это не обычный серийный убийца…

Акиф Сойкыран – так его звали. Именно это имя носил педофил, чье тело сегодня утром было обнаружено на детской площадке. Когда я первый раз увидел его, он был значительно моложе и симпатичней, хотя лысеть начал еще тогда.

Его лицо крепко отпечаталось в моей памяти, а мозг сохранил в мельчайших деталях все, что было с ним связано. Вообще-то, несмотря на профессию, я никогда не мог похвастаться цепкой памятью, а в последние годы тем более. Например, по утрам иногда не мог вспомнить, куда положил перед сном свои наручные часы. Но эта история… Она так глубоко въелась в мою память, что я помнил абсолютно все, что касалось Акифа Сойкырана, все детали его облика.

У него было открытое, доброе лицо. Встретив его, вы бы никогда не подумали, что такой человек может быть извращенцем и приставать к детям. Он очень хорошо разговаривал, был вежлив, даже излишне вежлив… Он работал в магазине канцтоваров рядом со школой Айсун, и я бы никогда ничего дурного не почуял…

Это было, когда Айсун училась в третьем классе. Первой неладное заметила моя покойная жена Гюзиде. Увидев, что дочка вернулась домой из школы с новенькой Барби в розовом платье, она спросила, откуда у нее эта игрушка. Айсун сказала, что Барби ей подарил некий дядя Акиф, и Гюзиде насторожилась. Вечером она поделилась со мной своими подозрениями. Сначала я не придал этому большого значения – Айсун была дружелюбной и общительной девочкой, она любила со всеми знакомиться и заводить новых друзей. Хотя Гюзиде постоянно просила ее быть осторожной, это не очень-то помогало, и мне не показалось чем-то необычным, что «дядя Акиф», очарованный ее милотой, решил сделать подарок.

Но Гюзиде материнским чувством поняла, что здесь что-то не так.

– Дорогой, подумай сам своей головой, зачем незнакомому человеку дарить чужому ребенку игрушку? – сердилась она. – Разве это нормально? Кто себе такое позволяет?!

Мне казалось, что она немного перебарщивает, но я знал, что женщинам в таком взвинченном состоянии лучше не возражать.

– Невзат, завтра ты пойдешь к этому человеку… Пойдешь и вернешь ему куклу! – довольно жестко потребовала Гюзиде.

После этих слов Айсун почти заплакала. Было понятно, что она уже успела полюбить новую игрушку и расставаться с ней не хотела.

Глядя на дочь, Гюзиде немного смягчилась:

– Ладно, так и быть, кукла останется у нас. Ты, Невзат, просто отдашь ему за нее деньги. Но предупреди этого человека, чтобы он никогда больше не дарил чужим детям игрушки и всякое такое.

Затем она обратилась к Айсун:

– Доченька, мы с отцом купим тебе все, что ты захочешь. Но ты никогда ничего не должна брать у незнакомых людей. Это опасно…

Айсун потупила голову, а затем, как всегда делала во время споров с матерью, бросила на меня взгляд, взывающий о помощи. Но в этот раз помощи она не дождалась. Пусть и с трудом, я подавил сочувствие и твердо сказал:

– Мама права. Ты не должна принимать подарки от незнакомцев. Мы сами тебе все купим.

Видимо, сообразив, что мы ругаем ее не просто так, Айсун быстро вытерла намокшие глаза и отправилась к себе в комнату.

Несмотря на то что я поддержал Гюзиде в ее воспитательной беседе, я и представить не мог, какая неприятная развязка будет у этой истории с куклой. На следующее утро я, как всегда, повез дочку в школу. Но до уроков мы вместе зашли в магазин канцелярских товаров. Айсун показала на симпатичного, хорошо одетого молодого человека за прилавком и сказала:

– Вот это дядя Акиф.

Парень, увидев меня, сильно побледнел, но постарался скрыть свое беспокойство. А я положил куклу на прилавок и спросил:

– Это ты подарил игрушку моей дочери?

Его пухлые красные губы сложились в невинную улыбку. Он пару раз сглотнул и, заикаясь, произнес:

– П-п-п-прошу п-п-п-прощения. Вашей дочке так понравилась Барби, что я не сдержался… Я всегда считал, что радовать детей – богоугодное дело.

Сказано было вполне искренне, но я решил все же дожать его.

– Слушай, Акиф, никогда ничего не дари детям, когда рядом с ними нет их родителей, – предупредил я парня.

– Но, господин… – начал он.

Я не дал ему продолжить:

– Никаких «но»! Вляпаешься в большие проблемы. Понял?

– Понял, уважаемый, все понял… – закивал он и еще раз попытался оправдаться: – Поверьте, пожалуйста, я правда ничего плохого не хотел…

– Не важно, хотел или не хотел, – снова перебил я парня. – Ни я, ни моя дочка тебя не знаем. Да и ты с нами тоже незнаком. Ты мог действовать из лучших побуждений, но в итоге поступил крайне неподобающим образом. Сейчас я дам тебе деньги за эту куклу, а ты впредь никогда, повторяю, никогда не будешь дарить игрушки или что-то такое незнакомым детям!

– Хорошо, все будет так, как вы сказали, – пробормотал он.

Парень был так огорчен, что я даже пожалел, что вел себя с ним слишком жестко. Возможно поэтому, отдав деньги за игрушку, я пожал ему руку. И удивился: у него была очень мягкая, нежная ладонь. «До чего же холодная, как у трупа», – пронеслось в голове. «Наверное, он испугался, причем сильно», – подумал я и решил извиниться, но тут встретился с ним взглядом, и огонек ненависти, мелькнувший в его глазах, пробрал меня до костей. Но он возник только на мгновение и сразу исчез. Все произошло так быстро, что я решил – показалось. Но почему-то забыть этот взгляд у меня не получилось.

Как только я оказался на работе, я сразу связался с Косым Мюниром и попросил его пробить по базам Акифа Сойкырана. Много времени это не заняло – через пару часов выяснилось, что, хоть парню и было всего 25 лет, его уже четыре раза задерживали по подозрению в совершении противоправных действий в отношении детей. Первым моим желанием было тут же выехать за ним с нарядом и бросить в кутузку. Но ничего незаконного на этот раз он не совершил – не отдавать же его под суд за подаренную куклу. Немного поразмыслив, я снова набрал Мюнира, рассказал ему обо всем и попросил установить за Акифом слежку. Мюнир был из бойких ребят:

– Ни о чем не волнуйтесь, господин главный комиссар, мы скоро прищучим этого засранца!

Все было выполнено так, как я и просил. Не прошло и пары недель, как гражданин Акиф Сойкыран был задержан в магазине, когда зажал в углу ребенка.

Я видел его всего один раз, больше мы не встречались, но спустя три года в одной из газет мне на глаза попалась новость про него. В тюрьме города Токата, куда он был помещен за покушение на половую неприкосновенность восьмилетней девочки, его пытались линчевать. Акиф получил тяжелые ранения, но выжил. После этого он был переведен в одноместную камеру, а в итоге вышел на свободу. По закону он получил свое, но, видно, кто-то о нем все это время не забывал – и прикончил эту тварь одним выстрелом в затылок.

Пока все было понятно, пока картинка складывалась, и только Барби в розовом платье никак не шла у меня из головы. «Это просто совпадение или кто-то целенаправленно хотел втянуть меня в это дело? Если так, то скоро будет ясно, с какой стороны распутывать этот узел…»

За такими размышлениями я проводил время у себя в кабинете, когда влетели мои подчиненные: по их виду было понятно, что они что-то накопали. Али был взвинчен, Зейнеп – внешне спокойна, и только огоньки в глазах выдавали ее волнение. Положив мне на стол синюю папку, она уже не могла сдерживаться.

– Слепой Кот! – выпалила Зейнеп. – Он вернулся, господин главный комиссар…

– Слепой Кот – это кто? И почему вернулся?

– Серийный убийца… Надир-бей был прав. И это его почерк – Слепого Кота.

– Да, господин комиссар, мы столкнулись с легендарным преступником! – торжественно заявил Али. В его голосе, выражаясь высокопарно, звучал азарт воина, столкнувшегося с достойным соперником. Однако я сам, признаться, пока ничего не понимал.

– Так, ребята, давайте-ка спокойно и с самого начала.

– Серийный убийца, господин комиссар, – произнесла Зейнеп, и ее глаза от волнения стали круглыми. – Слепой Кот – безжалостный серийный убийца…

Али перехватил инициативу:

– Но это не обычный серийный убийца, господин комиссар – он убивает педофилов, – чуть ли не с восторгом произнес парень. – Его называют Слепым Котом за то, что он завязывает глаза жертвам, словно говорит: «Это не я их убиваю, а духи пострадавших детей». Видимо, считает себя орудием справедливости. Впрочем, не так уж он и не прав.

Вот те раз: мы еще даже не установили личность убийцы, а мой подчиненный уже поет дифирамбы в его честь!

– Что же, Али, получается, ты его поддерживаешь?

Парень на секунду задумался, а потом его глаза засияли знакомым хитрым огоньком.

– Нет, господин комиссар, не поддерживаю… Но Слепой Кот все же удивительный человек. Видимо, он решил посвятить себя искоренению зла… Он совсем не похож на тех, за кем мы обычно охотимся.

Я начал смутно что-то припоминать. Да, было дело – в газетах и на телевидении подняли шум: у нас в стране появился серийный убийца. Я в то время расследовал тройное убийство в Анталии и поэтому, конечно, всех деталей громкой истории не запомнил, но что убийце дали прозвище Слепой Кот у меня все же отпечаталось. Однако я не был уверен, что сейчас мы столкнулись именно с ним.

– Али, сынок, откуда у тебя такая убежденность? – нужно было охладить пыл моего подчиненного. – Разве у нас есть факты, что убийство совершил именно Слепой Кот? Или ты считаешь повязку на глазах Акифа Сойкырана достаточным подтверждением?

Зейнеп поспешила развеять мой скептический настрой:

– Тут дело не только в повязке, господин главный комиссар, – все остальное тоже совпадает с его обычным стилем. Он всегда убивает жертв одиночным выстрелом в затылок, всегда завязывает им глаза красной тряпкой, всегда отрезает им кусок правого уха и оставляет рядом игрушку.

В разговор опять вклинился Али:

– Кроме того, он всегда оставляет тела жертв в школьных дворах, на детских площадках, в луна-парках, короче говоря, во всех тех местах, где обычно гуляют дети. Разве может быть большее сходство? Короче, говорю вам, мы точно столкнулись со Слепым Котом!

Вполне вероятно, но все же спешить с выводами не следовало.

– А когда Слепой Кот совершил свое последнее убийство?

Зейнеп опустилась в кресло и взяла с моего стола синюю папку.

– Секунду, господин комиссар. – Ее тонкий длинный палец скользил по строчкам досье. – Ага, вот оно… В две тысячи двенадцатом году, в июне. Да, точно, шестого июня две тысячи двенадцатого года. Жертва – Нури Карлыдаг, слесарь по ремонту кузовов. Тоже был зарегистрирован как педофил. Установлены эпизоды сексуального насилия по отношению к трем мальчикам. Был осужден, сидел в тюрьме. Тело Карлыдага найдено шестого июня во дворе школы в Алтунизаде [6]6
  Алтунизаде – район в азиатской части Стамбула.


[Закрыть]. Рядом с трупом найден фиолетовый игрушечный грузовик. Убит выстрелом в затылок. На глазах была красная шелковая повязка, половина правого уха отрезана. На месте преступления не нашли ни пули, ни гильзы.

Невероятное сходство… Слепой Кот увлекал меня все сильнее.

– А после этого никаких эпизодов?

Зейнеп покачала головой:

– Нет, господин комиссар, после этого он как под землю провалился. И вот, спустя годы, он, кажется, снова начал убивать…

– А как тут не начать? – опять завел шарманку Али. – Столько извращенцев развелось у нас в стране! Вот человек и не выдержал, принялся за работу…

Отлично, мой подчиненный дошел до того, что открыто защищает преступника. Но сейчас у меня не было настроения философствовать с ним о природе справедливости.

– О’кей, а сколько всего человек убил Слепой Кот до настоящего момента?

– Двенадцать, господин комиссар, – сразу ответила Зейнеп. – И все преступления были совершены в двенадцатом году. Видимо, число двенадцать для него имеет особое значение…

Она на секунду замолчала и посмотрела на меня, чтобы понять, какое впечатление произвели ее слова.

– Но почему именно двенадцать? Что он этим хочет сказать? – В глазах Зейнеп заплясал огонек любопытства. – Мы пока этого не знаем, но скоро выясним.

Да, перед нами выросла загадка под названием «Слепой Кот». Безумец, который возомнил себя орудием справедливости. Вероятно, убивая, он пытался справиться со своей внутренней болью.

Чтобы не осталось никаких пробелов, я уточнил:

– И все двенадцать убитых в двенадцатом году были педофилами?

Зейнеп поправила упавшую ей на глаза прядь волос:

– Да, именно так, господин комиссар, именно педофилы. Все были осуждены по статье, связанной с педофилией. Некоторые сами признали свою вину, другие были опознаны пострадавшими детьми. У каждого в деле как минимум по два эпизода по растлению малолетних.

– И Слепой Кот убивал всех одним и тем же способом?

Моя подчиненная уверенно кивнула:

– Да. Все были убиты выстрелом в затылок, на глазах – красная шелковая повязка, кусок правого уха отрезан, тело оставлено в местах, где бывают дети, а рядом с трупом оставлена игрушка.

– Двенадцать педофилов убито в двенадцатом году! – вновь вскинулся Али. – И это, если мы еще всех нашли! Могли быть и другие…

– Слушай, я так не думаю, – перебила его Зейнеп. – Слепой Кот не скрывал своих убийств – наоборот, он хотел, чтобы о них знали. Ему было важно показать, что он наказывает преступников. Он верил, что вершит правосудие. Но, что еще важнее, видимо, когда он был ребенком, к нему кто-то приставал или даже его изнасиловал. Так он пытается отомстить людям, которые разрушили его жизнь… Возможно, и число двенадцать с этим как-то связано. Возможно, его изнасиловали двенадцать раз…

– Или двенадцать человек за один раз, – выдвинул я версию.

Наша прекрасная коллега не смогла такого вынести:

– Господин комиссар, не может такого быть, чтобы двенадцать человек на одного маленького ребенка…

Я знал о вещах и пострашнее, но углубляться в эту тему было бессмысленно.

– Хорошо, а у нас есть еще какая-то информация по этому человеку? Что-то связанное с личностью Слепого Кота? Какие-то улики, свидетели, зацепки?

В ответе Зейнеп сквозила безнадежность:

– Нет, господин комиссар, он и правда очень профессионален. Двенадцать эпизодов, и нигде не прокололся. Ни следа, ни улики, ни волоска. Никто ничего не видел, ничего не слышал. Он хорошо знает наш подход к расследованиям. Может быть такое, что он сам из наших…

Али взорвался смешком:

– А вдруг это наш Шефик? Глава отдела криминалистики, он знает все о том, что обычно оставляют убийцы на месте преступления.

Ни Зейнеп, ни я даже не улыбнулись. Не выношу, когда даже в шутку в число подозреваемых включают кого-то из коллег.

– А кто занимался этим делом, Зейнеп? – Я показал на синюю папку. – Кто расследовал убийства Слепого Кота пять лет назад?

Зейнеп открыла досье.

– Да, вот… Главный комиссар Зекаи… Главный комиссар Зекаи Оваджик…

Я улыбнулся, услышав знакомое имя:

– Ага, Грейхаунд Зекаи!

Али с Зейнеп на меня непонимающе посмотрели.

– Не надо таких взглядов! Это его прозвище. Он был хорошим полицейским, просто отличным. Раскрывал все дела, за которые принимался. Поэтому его и называли «грейхаундом». Он был чертовски хороший охотник, и правда как собака. – Тут я остановился и указал на синюю папку. – Но вот этот случай, очевидно, оказался ему не по зубам.

5
Для всех серийных убийц ритуал очень важен

Сад был наполнен ароматом цветов. Бывшего главного комиссара – ныне пенсионера – Грейхаунда Зекаи я обнаружил сидящим на корточках и вскапывающим землю в садике перед скромным домом. Заметив меня, он широко улыбнулся и выпрямился.

– Невзат, кого я вижу! Ну, главный комиссар, здравствуй! – Он широко развел руки и сразу стал выглядеть еще больше обычного. – Вот же встреча! Добро пожаловать! Сколько мы не виделись?

Мы крепко обнялись.

– Да уж пару лет прошло. – Я ударил его кулаком по спине. – Помнишь, мы тогда охотились за Парфюмерщицей? Те самые убийства в Сарыере [7]7
  Сарыер – район в европейской части Стамбула, недалеко от побережья Черного моря.


[Закрыть]…

Его вислые уши – одна из причин, почему прозвище Грейхаунд так прочно за ним закрепилось, – казалось, приподнялись, карие, с янтарным отливом глаза просияли:

– А-а-а, ты про тех старух, убитых сиделкой… Знатная была маньячка! Наносила на своих жертв парфюм. Как же он назывался… Что-то французское…

– Ô de Lancome, – подсказал я ему, пусть и не с самым удачным французским произношением, – он мало где продавался. Взяли ее при оптовой закупке.

Старик посмотрел на меня с завистью:

– Браво, Невзат! Я вот уже с трудом вспоминаю, чем завтракал, а у тебя память по-прежнему острая.

– Да нет, Зекаи, – подернул я плечами. – Дело Парфюмерщицы просто необычным было, вот у меня все так хорошо и отложилось в голове…

Он прищурил глаза и постарался вспомнить что-то еще:

– Там была ведь какая-то история, связанная с ее бабкой по материнской линии, я ничего не путаю? Она была лежачей больной или что-то типа того, да?

– Все верно. Когда Парфюмерщица была совсем маленькой, ее приставили ухаживать за бабушкой. Старуха ходила прямо под себя, а мать заставляла девочку все убирать. Причем на этом не остановилась и вынудила потом дочку стать сиделкой. Да и другие проблемы там, наверное, были. Короче говоря, в определенный момент она сорвалась и начала убивать старых женщин. А затем наносила на трупы тот же парфюм, которым пользовалась ее собственная бабка…

– А ты Невзат-бею даже присесть не предложил!

Мы обернулись на женский голос. Освещенная мягкими лучами предвечернего солнца, перед нами стояла Джелиле-ханым.

– Позор на твою седую голову, Зекаи! Разве так принимают гостей?

Зекаи виновато улыбнулся и принялся оправдываться:

– Джелиле, не начинай, пожалуйста. Комиссар только пришел, мы и поздороваться-то еще по-человечески не успели.

Джелиле была одного, притом не маленького, роста с мужем, да и в объемах ему не уступала. Бросив на него испепеляющий взгляд, корпулентная женщина боснийских корней повернулась ко мне.

– Невзат-бей, не обижайтесь, пожалуйста! Муженек-то совсем ничего не соображает. – Джелиле указала на стулья под магнолией. – Пожалуйста, проходите присаживайтесь, там попрохладнее будет.

Впервые за много лет мой коллега целые дни напролет проводил дома, и его жена, казалось, еще не привыкла к этому. Уверен, Зекаи и сам был не в восторге от скучного пенсионерского досуга, но максимум, что он мог сделать – торчать не в комнатах, а на улице, копаться в саду, ухаживать за цветами. Однако, честно сказать, выглядел он вполне себе бодро. Ни следа уныния, какой-то напряженности… Я даже подумал грешным делом, что было бы неплохо так же расслабленно проводить время. Ладно, еще успею, и посмотрим, как Евгения будет меня терпеть.

– Пойдем, Невзат, присядем. – Зекаи взял меня под руку и потянул к деревянному столику, стоявшему под раскидистыми ветвями магнолии. – Пойдем, пойдем, а то Джелиле нас в покое не оставит.

Я без всяких возражений последовал за ним – под магнолией и правда был намек на прохладу. Свежий морской ветерок каким-то чудом проникал сквозь узкие улочки, зажатые между высокими домами.

– Кофе вам приготовить? Или, может, холодного лимонада хотите? У меня есть. – Голос пышнотелой женщины звучал мягко, располагающе, и было бы просто невежливо отказаться:

– Если вам, конечно, не трудно…

Она, будто обидевшись, приподняла брови:

– Какое уж тут трудно, Невзат-бей! Вы, дай Аллах, раз в сто лет к нам захаживаете.

– В таком случае я бы попросил лимонад.

Она смерила мужа насмешливым взглядом:

– Ну а вам, Зекаи-бей, что будет угодно?

Старик с искренней любовью посмотрел на жену:

– Я бы тоже выпил вашего знаменитого лимонада, Джелилеханым. Кофе плохо пойдет на такой жаре.

Гостеприимная хозяйка с неожиданной для ее комплекции проворностью устремилась в дом, а Зекаи присел на стул напротив меня.

– Ну что, дорогой, какими ветрами тебя сюда занесло? Надеюсь, ничего ужасного не произошло?

Похоже, он догадался, что меня привел сюда какой-то важный вопрос. Поэтому я сразу перешел прямо к делу:

– Меня привело одно расследование пятилетней давности, Зекаи-бей. Вроде бы ты им занимался…

Его лицо напряглось, было видно, что он с трудом пытается вычислить, о чем идет речь.

– Убийца педофилов, – пришел я на помощь. – Ты еще прозвище ему дал.

– Слепой Кот… – с удивлением произнес Зекаи. – Ты о нем? Получилось его поймать?

Было сложно понять, был ли он рад тому, что преступник, за которым он гонялся, наконец попал в руки полиции; или же, наоборот, расстроился, что не он ухватил его за хвост.

– Увы, мы не поймали его. И он снова начал убивать.

На лице Зекаи появилось какое-то странное выражение.

– Он снова начал убивать? – переспросил он, будто услышал что-то удивительное.

– Мы так предполагаем. Этим утром обнаружили труп. Убийство было совершено в соответствии с ритуалом Слепого Кота.

Зекаи положил локти на стол и чуть придвинулся ко мне:

– По какому именно ритуалу?

В тени его карие глаза еще больше потемнели, он вперил в меня взгляд и весь превратился во внимание.

– Ты же сам знаешь – его жертвами были педофилы, убийства совершались одиночным выстрелом в затылок, на глазах убитого – шелковая красная повязка…

– А игрушку оставил? – не сдержался он.

Я кивнул:

– Да, куклу Барби… Часть правого уха тоже отрезал…

Расслабленность человека на заслуженном отдыхе куда-то пропала – передо мной снова был бравый комиссар, загоревшийся азартом расследования. И что-то сильно его смущало, какой-то вопрос крутился у него в голове.

– А какой сейчас у нас месяц? Май? – спросил он будто у себя самого.

– Июнь, – поправил я. – Сегодня второе июня.

– Второе июня… – задумчиво повторил Зекаи. – В двенадцатом году он тоже совершил убийство второго июня. – Его глаза радостно просияли. – Да, по всему, Слепой Кот и правда вернулся.

Дувший с моря ветерок неожиданно прекратился, и мне стало тяжело дышать на жаре.

– Точно он?

Зекаи на секунду задумался, но вместо того, чтобы ответить, задал вопрос:

– А где вы нашли тело?

Расстегивая воротник, я сказал:

– В Касымпаше, на детской площадке сквера.

Вперившись в меня глазами, бывший полицейский утвердительно кивнул:

– Под горкой, в песке!

У меня не получилось сдержать удивления:

– Откуда ты знаешь?

Он скривился, будто вспомнил о чем-то неприятном:

– Ровно пять лет назад, второго июня, на детской площадке был обнаружен труп. Тот, кого убили, будто скатился с горки, а встать не смог. Ноги так и остались на песке, а под ними лежала кукла Барби в розовом платье.

Расследование становилось все интереснее и интереснее.

– Тогда тело тоже нашли в Касымпаше?

– Нет, в сквере в Джихангире [8]8
  Джихангир – район в европейской части Стамбула, к югу от площади Таксим.


[Закрыть]… – толстяк хитро улыбнулся. – Слепой Кот не стал бы так рисковать. Он никогда не отмечался где-то по второму разу. Каждое из двенадцати убийств было совершено в новом месте – сомневаюсь, что сейчас он изменил своей привычке.

Это было сказано с таким видом, словно он восхищался преступником.

– Но он все же не изменяет своему ритуалу – по крайней мере, места похожи.

Зекаи стал медленно и степенно, словно говорил о хорошо знакомом ему человеке, разъяснять:

– Для всех серийных убийц ритуал очень важен, и наш Слепой Кот не исключение. Это ведь как визитная карточка или автограф – от такого не отказаться. Если случится еще одно убийство, то труп будет найден рядом с детским садом, – он на секунду задумался, – четвертого числа, да. Ты понял? Если будет новая жертва, то вы найдете ее четвертого числа во дворе детского сада, потому что пять лет назад он поступил ровно так же. Труп был оставлен во дворе детского сада в Фирузага [9]9
  Фирузага – район в европейской части Стамбула, к юго-западу от Джихангира.


[Закрыть].

Тысяча чертей! Ни мне, ни моим подчиненным и в голову не пришло подробнее приглядеться к архивному делу. Не буду кривить душой – это была ценнейшая информация, но я не мог показать Зекаи, что мы упустили такие детали.

– Да, мы тоже так подумали. Мы, конечно, возьмем четвертого числа все сады под особое наблюдение, но вдруг он никого не убьет?

Зекаи возбужденно заморгал.

– Убьет, Невзат, иначе никак! Он просто обязан убить, чтобы цепочка не прервалась, но…

Его взгляд остановился на мне.

– Что – «но»? – спросил я.

Старик недовольно откинулся на стуле.

– Есть одна неувязка… – Он словно перелистывал гроссбух, упрятанный глубоко в его памяти. – Да, Невзат, есть тут неувязочка. Дело в том, что свое первое убийство Слепой Кот совершил в январе. Не второго июня, а первого января. И если он снова начал…

– То он бы начал с первого января, – закончил я за него.

– Верно, – вздохнул Зекаи. – Если во всем остальном он в точности повторил ритуал, то с чего бы ему менять время?

– Может, он был в отъезде, – предположил я, – или в тюрьме, потому и не смог в январе.

Зекаи посмотрел на меня так, будто я совсем ничего не понимаю.

– Нет, он бы выждал еще год – я хорошо его знаю, ему хватило бы терпения. – Он снова вздохнул. – Нет, Невзат, Слепой Кот не разорвал бы цепочку.

Старик был прав, но я все равно почувствовал потребность возразить:

– Хорошо, но если на то пошло, он психопат и безумец. И вполне мог поступить нелогично. Взял да отступил от правил.

Зекаи был готов сорваться на меня:

– Не может такого быть! Он никогда не изменит алгоритм. Пойми, для него это как религиозный обряд! Для серийного убийцы нет никаких правил, кроме тех, которые он сам для себя установил, а Слепой Кот из тех, кто фанатично следует своему ритуалу. Именно поэтому мы его так и не поймали – он никогда не изменяет установленному порядку, никогда не спешит и никогда не делает ошибок. Он со всем тщанием выбирает потенциальных жертв, предельно хладнокровно их убивает, с фанатизмом художника выстраивает мизансцену на месте преступления и не оставляет ни единой улики.

В словах отставного полицейского чувствовалась боль – так говорят о тех, кого не получается забыть: о любимых, разбивших сердце, о родственниках, с которыми разорвались отношения, о друзьях-предателях… В этот самый момент до меня дошло, что единственным делом, которое он не довел до конца в своей профессиональной карьере, было дело этого серийного убийцы.

– Да, Зекаи, я знаю, насколько Слепой Кот профессионален, – проговорил я спокойно, – мне приносили досье. Ты прав – зацепиться не за что. Именно поэтому я и пришел сюда. Лучше тебя никто его не знает. Я надеялся, что у тебя есть какие-то догадки – что-то, что не отражено в досье.

Зекаи опустил глаза – кажется, я попал в точку, но он стал отнекиваться:

– Нет, Невзат, клянусь, я знаю ровно столько, сколько знаешь ты. Я бы очень хотел тебе помочь, но все, что я раскопал, ты и так уже прочитал.

Он явно врал и, как обычно делают в таких случаях, стал лить воду.

– Слепой Кот – виртуоз. Честно сказать, я даже подозревал, что он работает в полиции. Не оставить никаких улик – ни следов от ботинок, ни отпечатка пальца, ни волоска, ни плевка, ни капли пота, – для этого надо хорошо знать, что и как мы обычно ищем. И ни одного свидетеля, притом что трупы находили на открытых пространствах.

– Возможно, у него есть сообщник, – предположил я.

Было видно, что он сам над этим много думал.

– Нет, сообщника у него нет. Слепой Кот действует в одиночку – будь там двое, вероятность допустить промах возросла бы кратно. Сам знаешь: чем больше людей задействовано в преступлении, тем больше улик остается. Нет, Невзат, он работает в одиночку и очень профессионально.

– А что, если его сообщник так же хорош? – начал я, но Зекаи сразу отмел это:

– Не может у него быть никакого сообщника! У того, кто расправляется с педофилами, в прошлом должна быть куча тяжелых травм, и рассказывать о них он никому не будет. Нет, я абсолютно уверен, Слепой Кот работает в одиночку. Он, конечно, пользуется машиной, но машину тоже никто не видел, мы не знаем ни цвета, ни марки. Перед нами очень умный убийца и очень ловкий.

Его голос звучал так пессимистично, что мне стало не по себе.

– И что же тогда делать? Не искать его?

Нацепив фальшивую улыбку, Зекаи попытался меня приободрить:

– Искать, конечно. Но нужно запастись терпением. Тебе, Невзат, нужно подождать – затаись ненадолго, посмотри, что произойдет.

Мой ответ прозвучал резче, чем я планировал:

– То есть нам сидеть и ждать, пока он еще кого-то убьет?

Толстяк пожал плечами:

– Не сомневаюсь, ты сделаешь все как нужно: устроишь засаду перед детскими садами и будешь ждать. – Он поднял руки, будто показывая, что сдается. – Я знаю, ждать – сложнее всего, но другого выхода нет. Нужно подождать, когда Слепой Кот снова кого-то убьет, а мы найдем труп в выбранном им месте, – короче, когда он сделает все, согласно своему ритуалу. Кто знает, возможно, он где-то проколется. Других способов я не вижу. Может, тебе больше повезет, ведь я так и не поймал его…

Поймать он его не поймал, но какая-то не отмеченная в досье информация у него имелась – я был в этом уверен, чувствовал всем нутром. Плохо было, что он не захотел делиться. И тут же я подумал: это оттого, что мой коллега, так и не закрыв дело, все еще шел по следу Слепого Кота. Да, у него не было на это полномочий, но для Зекаи ловить преступников было не просто работой, а смыслом жизни.

Пока в голове проносились эти мысли, в саду появилась Джелиле-ханым с двумя запотевшими стаканами холодного лимонада на подносе.

– Пейте на здоровье!

Глоток янтарной жидкости с ароматом мяты оставил в моем пересохшем горле ощущение сладковатой свежести. Когда я опустил стакан на стол, хозяйка дома спросила:

– Как дела у Евгении-ханым? Надеюсь, все в порядке? – Они с Зекаи были в гостях в Татавле и очень полюбили Евгению.

Сделав еще один глоток, я ответил:

– Спасибо, Джелиле-ханым, у нее все отлично. – И в этот момент решил схитрить: – Когда Евгения услышала, что я к вам собираюсь, она велела обязательно позвать вас в гости. Так что ждем вас.

Отставной полицейский недовольно покосился на а Джелиле-ханым воскликнула:

– Конечно, придем! Как замечательно! Сколько мы уже никуда не выбирались. – Она толкнула локтем мужа. – Правда, дорогой? Мы же сходим?

– Конечно, конечно. – На его лице засияла фальшивая улыбка, а в голосе слышалась не менее фальшивая искренность. – Если Евгения-ханым зовет, как нам не прийти?