Текст книги "Геморрой, или Двучлен Ньютона"

Аль Джали (Мартиросян)
Геморрой, или Двучлен Ньютона

Все – фигня, но кое-что – офигенно!

Столько лет столько разных людей прилагали столько усилий, чтобы он рос и мужал, выкручивая при этом мои нервы, высасывая из меня соки и исторгая мою кровь, пока наконец, перейдя границы мыслимых размеров, он не принудил меня к ответным мерам.

Оружием в этой битве, как у джедаев, служил луч лазера.

Обрезание

К своему геморрою я никогда не испытывал зла. Более того, именно благодаря ему я понял, почему коронная фраза американцев – «Береги свою задницу», а не, к примеру, «яйца». До какого-то времени я считал, что все мои беды от чертова желудка, поэтому, когда во время очередного похода к врачу обнаружилось, что у меня язва, только пожал плечами, мол, чего было ждать от этого внутреннего врага, от этой пятой колонны. Впрочем, оказалось, что у меня язва двенадцатиперстной кишки с обескураживающе поэтическим названием – целующаяся. Как человек креативный я оценил это и потому отнесся к ней с нежностью. Я позволил своему врачу экспериментировать и не задавал ему лишних вопросов по поводу его шаманств. В результате мы с моими лесбийскими язвочками – а именно так я их и представлял – расстались без ножа.

С геморроем мои отношения складывались иначе. Обнаружил я его где-то лет в шестнадцать, из-за неожиданно появившегося зуда и дискомфорта. Как раз в этот период я потерял девственность и почему-то решил, что два этих события – зуд в заднице и обретение мужественности – связаны между собой. В смысле, я решил, что подцепил какую-то гадость от своей партнерши «не первой свежести». Конечно, я поступил как последний дурак – вместо того, чтобы пойти к врачу или спросить у парней, отправился к «этой сучке». Сперва она решила, что я зашел как клиент, потом долго ничего не могла понять, потому что, как мальчик из интеллигентной семьи, я выражался эвфемизмами. Когда до нее наконец дошло, она с минуту лупилась на меня, потом зашлась в ржачке. Мою интеллигентность как рукой сняло. Отборным русским матом я сказал все, что думаю о ней. Она, довольно хмыкнув, буркнула:

– Умеешь же, когда хочешь. Валяй, снимай штаны.

– Пошла ты, – заорал я, – с чего ты взяла, что я хочу?!

– С чего ты взял, что я даю бесплатно?! – нагло ответила она. – Давай обнажай задницу, посмотрим, что там у тебя.

С горя я так и сделал. На той самой постели, где неделю назад мы кувыркались, она обследовала мой зад, потом, хлопнув по ягодице, сказала:

– Порядок! Геморрой.

Я был в шоке и оттого глупо брякнул:

– Врешь!

– Ну, – пожала она плечами, – на тебя не угодишь. Ладно, давай выметайся!

Но я все еще был в шоке и оскорблен до глубины души – вместо нормального триппера я подцепил потешный геморрой. Поэтому поступил в лучших мужских традициях – как скотина. Завалил ее на постель и отымел от души. Бесплатно!

* * *

Геморрой круто изменил мою жизнь. Я влез в инет и прочел все, что только нашел о нем. Радостного было мало, а обнадеживало разве что: на задницу бывают приключения похуже моих. Из негатива было то, что, как всегда при чтении симптомов любой болезни и ее причин, кажется, что все это есть и у тебя. Только одну можно было исключить однозначно – тяжелые роды. Возрадовавшись, что хоть эта напасть меня миновала, я с помощью зеркал внимательно исследовал свою нечаянную радость. Ничего устрашающего. Ну, прыщ и прыщ. Разумеется, я не внял совету, вычитанному в инете, – обратиться к врачу. Меня переполняло счастье – я не подцепил ничего венерического! Кстати, с тех пор я всегда соблюдал правила сексуальной гигиены. Я мог забыть купить зубную пасту, но резинки были всегда распиханы по углам и карманам. Вот так всегда в жизни и бывает – фантомный страх оказался сильнее, чем реальный. Вместо того чтобы заняться реальным геморроем, я воздвиг бастионы на пути возможной венерической заразы.

Оскорбленный геморрой, наверное, решил отомстить. Но я тогда об этом не догадывался. Я думал, что в человеке только один орган живет абсолютно суверенной жизнью – пенис: хочет и может только тогда, когда лично ему вздумается. Это потом я понял, как много у них общего.

Ну, в общем, к врачу я не обратился, ни с кем ни о чем не посоветовался, просто купил свечи и мази. Немного попользовал, а потом забыл. Не до того было – экзамены на носу и с мамой что-то творилось. Мать у меня еще тот фрукт. Четыре языка, три диплома, столько же официальных мужей, не считая промежуточных. В общем, типичный образец PR воспитания, ну, типа, бери от жизни все, ты лучше всех, будь секси и прочая муть. Папаша ее – мой Дед – вощще был хиппи. Так что, когда он пытался ее воспитывать, она совала ему в нос его прошлое. Понятно, что я рос без отца, а моя мать – без матери. Было забавно, когда Дед в пылу спора орал, что пацан даже не знает, кто его отец, на что мать отвечала, что тоже не знает, кто ее мать. Как это Дед умудрился все так обставить, я до сих пор не понял, но факт остается фактом – кем была моя бабка, было неведомо ни мне, ни моей мадре.

Тогда я и начал читать. Ну, во-первых, чтобы не слушать их ор, во-вторых, чтобы самому понять то, о чем мне не говорили. Я ложился на диван, цеплял наушники, ставил на тощий живот ляп-топ и углублялся в инет. Хвала Создателю за него – он заменил мне все и всех. Инет – это мир, который не мстит и не наказывает за ошибки. Наверное, это и есть рай.

В общем, я решил стать пиарщиком. Мадре и Дед чуть не лопнули со смеху, но я был достойный их выкормыш, даром, что ли, столько лет слушал их диспуты. Словесную перепалку я выиграл. Дед, кстати, у меня академик-химик. Конченый хиппи и неначавшийся террорист, как говорит мадре. Короче, свое отбытие в Израиль с очередным мужем она объяснила тем, что не может смириться с моим выбором. Это было шито такими белыми нитками, что мы с Дедом даже не стали выступать. В общем, испортили ей прощальную гастроль. В аэропорту мадре разрыдалась и заявила, что всех нас заберет позже. Дед не выдержал и сказал, что не стоит нарушать едва установившийся баланс. Мать гордо отчалила. А мы зажили беспросветно счастливо, почти как в инете – никакого ора и выяснения отношений. Два мужика, сплавивших свою… Ну, ладно, не буду переходить границ.

* * *

Шеф был еще та сволочь! Наши отношения не наладились сразу и навсегда. Я это понял, когда она – ну да, шеф был бабой – в пылу спора заорала: «Вот геморрой на мою голову!» Я выпятил нижнюю губу Этой привычкой я обзавелся сознательно, чтобы нервировать оппонентов. Я выпятил нижнюю губу и сказал: «Вообще-то геморрой бывает на заднице. Так что разберитесь… где у вас что». И вышел, даже не хлопнув дверью. Эту дуру бесило, что я блатной. А то другие были другими! Просто их привела она или ее знакомые, а меня сосватал Дедова приятеля сын, которому нельзя было отказать. Кошмар для дуры заключался в том, что я был не идиот и – о ужас! – даже талантлив. Нет чтобы радоваться, что кот в мешке не осел, так нет, она бесилась от этого.

В общем, я отправился домой и стал разглядывать свою задницу. За этим занятием меня и застукал Дед, который, как оказалось, был не на работе, как ему полагалось, а приперся уж не помню зачем. Ну, в общем, картина получилась та еще! С минуту стояла тишина: Дед как в гипнозе смотрел на мой оголенный зад, а я из-под промеж ног – на Деда, отражавшегося в зеркале. Потом он вышел. Молча! Вот что значит выдержка человека, прошедшего через все!

Я натянул штаны, пошел помыть руки и отправился к себе в комнату. Сперва мне было любопытно, как развернутся события, потом я подумал, что так мерзко повела бы себя мадре и, из духа противоречия, сменил тактику. Взял коньяк, бокалы и постучал к Деду. Последнее я сделал из вредности, типа, стучать надо перед тем, как зайти. Так как его дверь была открыта, то не понять мой намек было невозможно. Дед сидел перед компом и гонял шары. Отдых интеллектуала. Я разлил коньяк и спросил:

– Ну и что ты подумал?

– А что, есть версии? – ответил он, не глядя на меня.

– Выкладывай свою. – Я был непримирим, мне надо было на ком-то сорвать свою злость на шефа. Дед сам подставился. Но он был не лох и оставался верен своему принципу «докурить сигарету». Ну, в смысле не принимать решений сгоряча, выкурить сигарету, типа тайм-аут для остывания и размышления. Смех, да и только – кроме марихуаны в юности он ничего не курил. Но красивые формулировки любил. Чертов старый латентный пиарщик. Это я так со зла подумал, потому что понял, что мне становится его жаль, а расслабляться было нельзя.

– Ну? – спросил я.

– Отвали! – неожиданно ответил он. – Я ни в чем тебя не виню. Мы с твоей матерью сделали все, чтобы ты стал уродом.

– Так… – сказал я. – Так ты меня считаешь уродом?

– Нет, до недавнего времени благодарил Бога, что он хранит тебя.

Неожиданно по Дедовой щеке скатилась слеза, и я не выдержал. Обнял его и почувствовал, как затряслись его плечи.

– Ну ты что, Дед! – заорал я. – Совсем захимичился?! Геморрой это, понимаешь?! Проклятый геморрой, я его разглядывал, чтобы…

Дед напрягся, потом оттолкнул меня и сказал:

– Снимай штаны!

Черт, совсем как та шлюшка в юности. Ну, в общем, все было как тогда. Деда я, правда, не трахнул в эпилоге – ему и так досталось в преамбуле.

Окончив осмотр, Дед влил в себя коньяк и выдохнул: «Сукин сын!» «Ну не умеют люди обращаться со словами и их смыслом», – проснулся во мне пиарщик. Сперва сволочь шеф, теперь вот Дед. Ему я, конечно, не напомнил, чья дочь сука, сын которой я есть. Дед – классный мужик, и я его чертовски люблю. В общем, мы надрались, в смысле, напились и пошли по бабам.

Тогда я не обратил внимания на фразу, сорвавшуюся с его губ во время «техосмотра»: «Черт! Как писька младенца!» Но, как оказалось, она просочилась в мое подсознание и странным образом переориентировала меня.

* * *

Как я уже говорил, в шестнадцать лет, узнав о своем геморрое, я решил познакомиться с ним поближе. Стал читать о нем, вздрагивал, когда при мне произносили это слово, и, вообще, пытался понять, почему одно упоминание о нем вызывает смех? Никто не смеется над раком, язвой, СПИДом, гриппом, ангиной. Почему геморрой – это так смешно? Только потому, что он на заднице? А чего смешного в ней? У женщин, кстати, по каким-то опросам, мужская задница считается более сексуальным символом, чем член. Может, и врут. Но ведь не смеются. В смысле эротики. А в смысле геморроя… Постепенно я проникся к нему симпатией. Когда Дед сказал, что мой похож на письку младенца, я потом много экспериментировал. Ну, в смысле, как мой отросток реагирует на секс-образы. Оказалось все наоборот – не я заводил геморрой, а он меня. С каждой новой телкой я, без ее ведома, играл в свою игру. Словом, когда, лаская, она почти подходила к геморрою, я сжимал ягодицы, и мой член как по команде вздыбивался. Я проделывал обратное с каждой новой женщиной, чтобы понять, как там у нее. Если она резко или коварно отводила меня от запретной зоны, я понимал, что у нее геморрой. Конечно, никто из них не признавался в этом и на мое «Почему нет? У тебя что, геморрой?» несли ахинею типа оральный секс – это… Мура, в общем. Только одна девчонка сразу отреагировала на мое «Почему нет?» очень четко: «Потому что геморрой». Я настолько не ждал такого, что после секундной паузы заржал. Она даже не обиделась.

– Чего ржешь-то? Сволочи вы, мужики. Одно зло от вас.

– Не понял.

– А что понимать? Знаешь, у скольких женщин геморрой после родов появляется.

– Так у тебя ребенок? – удивился я.

– Нет. Но ведь когда-нибудь будет.

– Ясно. А геморроем заранее обзавелась, чтоб, значит, не обидно было заработать как все… из-за сволочи. Ну вы, бабы, даете! Слушай, покажи, а.

– Зачем? Ты что, хирург или извращенец?

– Не, просто, если любишь человека, любишь его целиком, – приторно изрек я.

– Надо же! – хмыкнула она. – Я думала, мы просто трахаемся… Ладно, покажу, если придумаешь ему слоган.

Черт! Вот ведь какая девчонка. В общем, я перевернул ее на живот и раздвинул ягодицы.

– Если ты способен любить свой геморрой, значит, способен любить вообще, – сказал я, думая, что брякнул первое, что пришло на ум.

Но она была еще та штучка. Перекатившись на спину, она выгнулась и промурлыкала:

– А теперь свой показывай!

Я вылупил глаза, а она хмыкнула:

– Ладно, не надо быть психологом, чтобы понять – такой эстет, как ты, уродством просто так не интересуется. Так что уговор дороже секса. Давай показывай.

Ну, я и показал.

– Н-да, – присвистнула она, – микрочлен. Ну, малыш, эт прям бином Ньютона.

– Чиво?

– Бином – это двучлен. Не помнишь что ли, из математики?

– Точно! Здорово! Отличный слоган. За мной должок.

– Вот и не откладывай, – проворковала она и навалилась сверху.

* * *

Выборы – самое жирное время для пиарщиков. Это их час икс, когда всеобщее презрение к их пустопорожней деятельности обретает высокий смысл. Точнее – дорогой. В нашей сфере, как и в любой другой, гении – редкость. Что не мешает остальным микромэнам считать себя таковыми, но просто непонятыми. И то верно, как тебя может понять «тупая скотина» (а это массовое явление среди избираемых), априори считающая, что народ – быдло, противники – козлы, пиарщики – сволочи, даром пожирающие его деньги. Большинство из нанимателей, вместо того чтобы слушать нас, заставляют нас слушать себя. Говнюк, которого мы окучивали, предполагался на вторые-третьи роли будущего парламента, поэтому его презрение ко всем и всему было гипертрофированным. Шеф часами проводила среди нас тренинги, как не реагировать на его заскоки. Главный тезис сводился к следующему: «Пусть клиент думает, что имеет нас, когда мы реально имеем его». Но этот козел доводил даже ее. Само собой, шеф отыгрывалась на нас. Принцип волны.

В один из периодов у меня разыгрался геморрой, и я не пошел на встречу в составе «команды». Эта сука потом позвонила и орала так, что я отключил телефон. Тут-то я и придумал, как отомстить. Дело в том, что у нас не ладился слоган, отчего козел бесился, а сучка истекала желчью.

Ну, я и нашел решение… креативное. Фамилия соперника нашего козла была – Большой. Его пиарщики затрахали электорат, выжимая из нее все, что можно, типа «большой взлет», «большие надежды» и прочую муть. В общем, я со своим приятелем состряпал ролик, кончавшийся фразой: «Выбор, приятель, всегда за тобой, но не забудь про большой геморрой».

Мультик получился что надо. Прикольный. Типа реклама нижнего мужского белья – не придерешься. Но я использовал цвета соперника, некоторые узнаваемые элементы его предвыборной кампании, да и сам персонаж чем-то неуловимо смахивал на Большого. И запустил свой шедевр в ютуб – с чужого компа, чтоб следов не нашли. На следующий день город стоял на ушах! Чернуха сработала. Инет торчком торчал. А соперник… Ну что ему было делать – не в суд же подавать, чтоб вообще кончиться. Недельные опросы показали скачок рейтинга нашего козла. А я думал, какое это все дерьмо – выбирать между двумя злами, да еще и надувать на одно из них оболочку псевдодобра.

В общем, через пару дней наш заказчик вызвал всех нас к себе и, поливая презрением, заявил, что в наших услугах больше не нуждается. Шефиня пробовала что-то вякать, но он ее и слушать не стал. Тогда я сказал:

– Напрасно вы так. Всем же ясно, что ваш рейтинг вырос из-за черного пиара, а вы нам типа велели этим не заниматься.

– Ну и? – вопросил козел. – И не отрицаю. Мы же не имеем к этому отношения.

– И потом, – вклинился главный жополиз из особо приближенных нашего работодателя, – с чего вы решили, что дело в ролике, а не в реальном отношении электората к нашему уважаемому…

Но я не дал ему кончить свой лизок и грубо перебил:

– Еще как имеем. Этот ролик склепал и запустил я.

Ну и фейсы были у присутствующих! Шефиня даже рот ладошкой прикрыла. У кандидата, наоборот, челюсть отвисла. И только настырный жополиз не унимался:

– Вы понимаете, что сделали?!

– Рейтинг поднял, – пожал я плечами.

– Да вы просто хотите присвоить себе чужие лавры, – не унимался тот.

Тогда я выложил все неопровержимые технические доказательства и сказал, чтоб их компьютерщики попробовали опровергнуть. Наконец вмешался наш козел, попытавшийся отмазаться от нас. Ну, ясно, пока мы собачились, он просчитал, что до конца кампании три дня, рейтинг его вряд ли переломить, связываться с чернухой не стоит, да и платить не придется. Но не на тех напал! Мы, пиарщики, – хуже акул пера, мы пираньи чужих мани (круто сказанул!). Если попался нам на зубок, пиши пропало. Словом, шефиня убрала ладошку с губ и алчно усмехнулась:

– Значит, так: чек на стол и кенсл. А то за три дня…

– Вы не имели права без нашего ведома, – начал начальник штаба. Но мадам перебила:

– А вы в суд подайте.

– Зачем?! – гнусно усмехнулся тот. – Мы с вами потом…

Неправильное это слово – «потом», недопустимое в нашем деле. Словом, шефиня взвинтила «выходное пособие». Мы уже были у дверей, когда кандидат изрек:

– А вас, молодой человек, попрошу остаться.

Ну, знаменитая сцена Штирлиц и Холтоф у Мюллера. Я заметил, как напряглась шефиня, но – плевать, сама виновата, нафиг всегда подчеркивала, что я не член команды.

В общем, никто не остался внакладе. Благодаря мне, кстати. Мои бывшие сослуживцы сорвали жирный куш, кандидат прошел на выборах, я получил у него прибыльную и нехлопотную работенку, электорат… Но это уже не мой геморрой.

* * *

Вляпался я как последний лох! Может, я и впрямь страдаю нарциссизмом? Он так и сказал: «Старик, ты страдаешь нарциссизмом». И гнусно усмехнулся. Имел право, ведь я покраснел как рак, пытающийся показать, что на дух не переносит пиво. Что за бред я несу?! В общем, когда кретин Степка из клана компьютерщиков застукал меня в раздевалке перед зеркалом в позе… позу описывать не буду… Случай с Дедом меня ничему не научил – я наступил на те же грабли. Откуда этот кретин взялся в бассейне?! В это время там никого не бывает. А какого хрена меня туда занесло? Ну, словом, когда я увидел в его руках трубку, у меня крыша поехала – я представил, что он выложит снимок в ютуб и… Я тупо прыгнул на Степку.

Он этого не ждал и не был готов к атаке, иначе мне не удалось бы так легко повалить его и овладеть телефоном. В смысле, завладеть. Блин, при чем тут это?!

Говорят, в минуту опасности в человеке просыпаются скрытые резервы, и он способен на немыслимые рекорды. Я доказал это! Пока Степка корчился на полу, я надел один башмак и растоптал его трубку в крошки. Степка выл как самка гориллы, у которой увели самца.

– За что?! Сука! Это же суперсмартфон! – Вот этого ему не стоило говорить.

– Это подделка! – усмехнулся я. – Настоящий смарт кедой не распендрючить.

– Кедом, – автоматически исправил он. Даром что ли, филфак кончал.

– Кедой! – голосом самца орангутанга победно заключил я, напоследок еще раз прыгнув на остатки трубки.

– Тебе это даром не пройдет! – прошипел Степка. – То, что я увидел, станет достоянием общественности.

– Вау! – кривлянулся я. – И не мечтай! Бездоказательно!

Я плюнул на ошметки трубки, переступил через Степкино тело и отправился в бассейн. Я был горд собой! Я плавал как довольный индюк. Я и был индюком! Глупым и самонадеянным. Ибо индюкам не дано плавать. А через два дня я получил по почте фото… да что фото, целую фотосессию с места происшествия. Там были и снимки того, как я разглядываю свой многострадальный зад, и то, как я лупцую Степку, и то, как я отделываю проклятую трубку.

Причем последнее выглядело как стриптиз, трубки-то видно не было!

Я покрылся холодным потом, потом горячим, потом снова просмотрел фотки, потом вытащил, внимательно изучил, не понимая, какого хрена я хочу там увидеть. Хрен, впрочем, был на высоте! (Черт, опять тянет на слоган!). Тогда в раздевалке я и не заметил его боевого настроя.

Блин, о чем это я! При чем тут это?! Мало мне было проблем с геморроем, так теперь и эта хрень! Или хрен?! Словом, полный двучлен! И что мне теперь с этим делать?!

Я отправился к компьютерщикам и поманил Степку. Он с ужасом уставился на меня и нырнул под монитор. Я шагнул в их поганый отсек. Степка решил, что я намерен прилюдно его поколотить, и угрем выскользнул в коридор. Поскольку диалога не было, его собратья даже не оторвались от своих присосок. Я молча двинул по коридору, поманив Степку за собой. У себя в кабинете я сел за комп и открыл папку, куда покидал фото со сценами расправы. Свою обнаженку, разумеется, стер.

– Блин! – выдохнул Степка. – Как это ты сделал?! – В его глазах не было страха и неловкости, только охотничий азарт. – Ты же был голый! У тебя что, камера была в заду?

Я занес руку, но Степка успел отскочить. Я встал, запер дверь, снова сел и уставился на Степку. Моего фирменного взгляда – помесь гадливости и презрения с полувыпяченной губой – он не выдержал и заскулил:

– Ты чего, шантажировать меня собрался? Блин, не ожидал от тебя такого! – Он еще что-то нес, типа падения до нулевой отметки его рейтинга уважения ко мне и прочая, и прочая. Мне было плевать, я не слушал, я смотрел на него. Наконец мне стало ясно, что Степка реально не имеет к этому отношения. Но отпускать его просто так, не использовав, было бы непрофессионально.

– Козел ты, – заботливо сказал я, – чего мне тебя шантажировать? Я тебя поимел как мужчина и… Но-но! – шикнул я, уловив его праведный гнев. – В смысле, отмудохал. В смысле, сломал твой смарт. И забыл. Но, похоже, был среди нас третий, ибо, как ты справедливо заметил, камера могла быть только в моей заднице. А ее там не было.

– Откуда мне знать? – мстительно вставил он. Я решил проигнорировать, он ведь был мне нужен. И я спросил его отеческим тоном:

– Степ, я хоть и голый на снимках, но и ежу понятно, кто тут сверху, а кто снизу.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, уставившись в монитор.

– Это образное сравнение, – как мог, успокоил его я. – Я имел в виду, что при любом раскладе я выгляжу гоголем, а ты тряпкой. Так что надо понять, кто этот самый третий.

– А чего он хочет? – спросил Степка.

– Не знаю.

– Ну, так или иначе, а хочет он, наверное, от тебя, – сказал Степка, – ты же выглядишь таким… гоголем.

– Степ, напрасный стеб! – усмехнулся я, отметив, как красиво сложилась фраза. Он тоже отметил – профи, он и в дерьме профи. А мы были именно в этой субстанции, о чем я не преминул ему напомнить и завершил:

– Есть несколько вариантов. Первый: ты прав, и ему что-то нужно, именно от меня. Но не радуйся, ибо, поскольку в это дерьмо я угодил из-за тебя, то не намерен барахтаться там один. Вариант второй: начал этот тип с меня, а потом дойдет и до тебя. Так, может, стоит принять превентивные меры?

– Что ты имеешь в виду?

– Блин, затрахал! Третий раз задаешь тот же вопрос!

– Второй!

– Степ, – проигнорировал я, – ты можешь отследить, кто послал эту хрень? Ты понял, что я имею в виду?! Вот, садись за мой комп и давай!

– Зачем? – искренне удивился этот урод. Я молча стал расшнуровывать кеды. – Я имел в виду, – затараторил Степка, видимо, ненавидевший мои кеды больше, чем конкретно меня, – что тут и думать нечего. Если камера не была в твоей заднице, значит, она была в раздевалке. И, судя по ракурсу снимков, не одна.

Я так и остался в полусогнутой позе. Мне было стыдно. Мне было стыднее даже, чем при виде своих снимков ню. Впрочем, там я выглядел гоголем, а здесь – недоумком, ведь даже недоумок Степка «на раз» дедуктивно решил проблему, а я просто трясся от страха и ничего не мог придумать. Ну и кто из нас после этого Холмс, а кто Ватсон?

Впрочем, стыд стыдом, но лицо надо было сохранять, и, медленно выпрямившись, я обратился к Степе со вздохом, как к недоумку:

– Ну наконец и до тебя дошло, где были камеры. Браво, Ватсон! Теперь, когда ты растормошил свои извилины, надеюсь, оставишь мою задницу в покое и, может, подумаешь и о том, как нам достать пленку и заткнуть шантажиста?

– Зачем? – искренне удивился гаденыш. – Может, это не шантаж, а прикол?

Я понял, что Степка почему-то уверен, что эта байда имеет отношение не к нему, а ко мне, и, значит, нафиг ему париться. Он был прав. Я встал и молча открыл дверь. По лицу Степки было видно, что он не верит в искренность моего жеста. Но он решил не тянуть кота за хвост и бочком вышел из кабинета.

Я недолго думал, как ему отомстить, – надо просто послать ему те же фотки. Не с моего компа, так как бывший филолог, а ныне компьютерщик Степка сразу бы врубился, от кого месседж. Я закинул фотки на флешку, чтобы отослать их из интернет-кафе с наскоро созданного адреса, и выключил комп.

* * *

Когда я пришел в себя, то увидел Степкин фейс в смазе. Рядом расплывались еще какие-то. Я закрыл глаза и открыл их, только почувствовав «леща» на щеке. Это меня встряхнуло, и я сел. Голова гудела. Я схватился за нее и почувствовал на лбу рог. Вот только этого нароста мне и не хватало. Я глянул в зеркало в шкафу и увидел на лбу шишку неописуемой цветовой гаммы и величиной с брелок от моих ключей. Но главное было не в этом. Главным была та гамма ощущений, которая отпечаталась на лицах моих сотрудников. Я понял, что лучший тест на проверку отношения к себе – это выражение лиц окружающих, на глазах которых ты попал в дерьмо. Ни на одном из шести лиц – три женских, три мужских – не было и тени искреннего участия. Самое лайтное отражало незамутненный кайф от чаплиновской ситуации. У остальных… Черт, чем это я заслужил такое отношение, такое злорадство, едва прикрытое маской участия?!

Я понял, что у меня есть только одна возможность отомстить им – уйти с работы. Тогда шефом станет Игорь, а уж он так отыграется на них, что мало не покажется. Вот тогда, сравнив этого маньяка-начальника со мной, они поймут, кого потеряли в этом изуродованном шишкой лице.

Я мило улыбнулся всем – причем так искренне, что они так же искренне удивились. Они же не знали о моем плане мести.

– Всем спасибо! А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

Я сказал это, когда они все были у двери. Они все разом обернулись, мучительно пытаясь понять, кого я имел в виду. Я наслаждался триумфом.

А потом сказал:

– Тот, кто открыл на меня эту долбаную дверь, украсившую меня фингалом. – И уткнулся в монитор, чтобы не видеть их злорадства, ведь одному из них предстояла экзекуция. А это всегда приятно. В любом офисе. Благородства я ни от кого не ждал и был прав. Степа, как побитый козел, вернулся в кабинет.

– Ну, – с чувством сказал я, – а ведь это попахивает криминалом. Неужели все настолько серьезно, что ты решил избавиться от меня таким вульгарным способом?

– Ну что ты, шеф! – заискивающе хныкнул Степка. – Я просто торопился… ну, блин, эти козлы и мне прислали!

– Ага! – гаденько обрадовался я, параллельно думая о том, почему винером приятнее быть сингл, а лузером – тугеза? Додумать я не успел, потому что Степка затараторил:

– Ладно, признаю, что ты был прав, и надо вместе переходить к ответным мерам. – Он не знал, что имеет дело с пираньей, мыслящей слоганами.

– То есть ты понял, что «один в поле не воин»? – участливо спросил я.

– Ну да, – проникновенно ответил он.

– Но ты не понял, что «кто опоздал, тот не успел».

– Что ты имеешь в виду?

– Степ, а ведь ты еще и идиот! Почему ты никогда сразу ничего не понимаешь? Почему все надо разжевывать?!

Я нарочно накалял атмосферу, чтобы довести его до пластилиновой стадии и вылепить то, что мне надо.

– Так вот что я имею в виду: когда я по доброте сердечной хотел тебе помочь – бескорыстно! – ты отбрыкнулся, считая, что в дерьме не ты, а я, и какого хрена тебе помогать мне вылезать оттуда. Так?

– Так, – честно признался он.

– Теперь, когда стало ясно, что в дерьме все-таки ты, ты приперся ко мне…

– Почему только я? – с остатками наглости вопросил он.

Но я не дал ему использовать шанс и продолжил:

– Ты приперся ко мне, разыграв несчастный случай с ударом дверью по моему лбу.

– Но зачем мне это было надо?! – взвыл Степка.

Я мог бы сказать ему, что он патологический кретин, но это поставило бы точку и потребовало раскрутки темы по новой. Мне же надо было дожимать старую. Поэтому я продолжил:

– Ты вполне заслуживаешь соответствующих действий по отношению к себе, но я поступлю иначе. Не благородно, нет – все равно ты подобные высокие чувства не в состоянии понять. Но и не подло – иначе я был бы аутентичен тебе. Я поступлю иначе. Ты – юзер. И понимаешь только этот язык. На нем и поговорим. Так вот, высокий пилотаж этой философии заключается… в чем, как по-твоему?

– Ну… юзни все, что может юзнуться.

– Детский сад. Первый, начальный левл. Высший – это: «Юзни то, что другим не юзнуть!» Понял?

– Да! – с чувством ответил он, и я почувствовал, что он – мой!

– Садись и слушай. Первое: надо выяснить, кто контролирует записи в том чертовом бассейне и кто конкретно был на вахте в тот конкретный день. Сделать это надо так, чтобы не спугнуть нашего… «заказчика». Сумеешь или тебе объяснить, «что я имею в виду»?

– Юзну! – кивнул Степка, включивший слово в персональный сленг. – Я им пару раз помогал, когда их хакали.

– А чего их хакали?

– Не знаю…

– Плохо. Всегда надо идти до конца, ибо кто владеет информацией, тот…

– Владеет всем, – угодливо завершил Степка, но я поморщился.

– Старо. Кто владеет информацией, тот ее и юзит. Ибо владеть – это полдела, дело – это суметь использовать ее для пользы дела. Понял? Ну, «легенда» у тебя есть: пошел слушок, что спортклубы хакят, и ты решил по старой дружбе предпринять превентивные меры. Кстати, слямзи любую информацию, особенно ту, что кажется тебе несущественной. Ибо…

– Юзни то, что другим кажется анюзли, – отрапортовал Степка.

– Молодец! – похвалил я. – Ну, на связи.

Степка вышел с видом Штирлица, получившего особо секретное задание от Юстаса. А я стал думать. Что же надо этому уроду? Не Степке, а этому… из мессенджера. Долго думать не пришлось – я получил ответ с того же липового имейл-адреса: «Надо поговорить». Я чуть было не ответил въевшимся «Что вы имеете в виду?», но взял себя в руки и отстукал: «?!» Пусть сам думает, что я имею в виду. Кажется, он не воспринял это как дерзость и даже успокоился:

«Прикол оценил. Как насчет остального?»

«Во сколько оценил и как это отразится на общей сумме?» – ответил я.

«Ты поможешь мне, и мы квиты».

«Сколько?»

«Речь не о деньгах».

Я задумался. Почему-то шантаж ассоциировался у меня именно с деньгами. Другое было слишком подозрительно, и я повторил то, с чего начал: «?!» – «Давайте встретимся», – ответил он.

«Где и когда?» – написал я, но стер, посчитав, что это показывает мою нервозную заинтересованность. Поэтому выстукал индифферентное: «Давайте». Его ответ поверг в шок даже такого креативщика, как я!

«В четыре, завтра, в известном вам католическом храме, в исповедальной кабинке».