Текст книги "Пожиратели света и тьмы"

– У тебя есть идея?

– Возможно. Но прежде следует посмотреть, с кем нам пришлось иметь дело.

Погибший слельв, растянувшийся на земле, был крылат. Одно крыло, правда, оказалось сломано, но общий их размах заставил часто и тревожно забиться сердце Эхомбы. Крылья были перепончатые, как у летучих мышей, хотя сам слельв очень походил на человека, только до крайности худого, почти прозрачного. По крайней мере жидкий лунный свет свободно пробивался сквозь его плоть. Из лба слельва росли две антенки.

Рядом с погибшим врагом валялось его оружие – копье, почти невесомое, однако достаточно прочное, чтобы проткнуть обезьянью шкуру.

Пастух наклонился и попробовал поднять неведомое существо. Это удалось без труда, слельв весил куда меньше, чем обезьяна тех же размеров. Кости, наверное, полые, решил Этиоль. Во рту белели острые как пила зубы, длинные когти на руках и ногах могли ухватить что угодно.

– О чем задумался? – спросил Гомо.

Рядом собралась большая толпа обезьян. Все они с нескрываемым любопытством следили за действиями человека. Молчали, чутко прислушивались к каждому слову, которое мог издать старший брат. Среди воинов было много раненых, у одного на правое предплечье была наложена повязка из коры – слельв ударил его копьем.

Эхомба не спеша выбрался на опушку и долго, пристально всматривался в противоположный берег – в той стороне скрылись слельвы. Потом, закинув голову, посмотрел на небо. Собравшиеся вокруг обезьяны с редким единодушием старательно повторяли все движения человека. Возможно, подражая, они надеялись догадаться, какая же идея осенила старшего брата.

– Наверняка они дают вам передышку, – словно обращаясь к самому себе, наконец произнес Этиоль. – Иначе давно бы выжили вас отсюда. Скажи, друг, слельвы приходят в самые темные ночи, когда умирает и нарождается луна?

Гомо медленно кивнул.

– Верно. Порой они нападают, и тогда, когда от луны остается только корочка. Все зависит от того, насколько они голодны.

– Они всегда голодны, – промолвил один из стоявших поблизости воинов-обезьян. Его товарищи глухим рычанием и повизгиванием поддержали собрата.

– Понятно.

Человек повернулся и глянул по течению реки, затем обратился к обезьянам:

– Выходит, завтра ночью враг опять придет?

– По всей вероятности, – ответил Гомо и с нескрываемой ненавистью пнул задней лапой мертвого слельва.

– Тогда нам следует хорошенько подготовиться.

– Ты что-то придумал? – с надеждой спросил Гомо. Другие обезьяны тут же придвинулись ближе и с тем же нескрываемым ожиданием, открыв рты, уставились на человека.

Эхомба покивал.

– Есть мыслишка. Думаю, стоит попытаться… По крайней мере вреда большого не будет.

Предводитель обезьян положил руку на локоть друга.

– Только скажи, что делать!

IV

Убедившись, что посты расставлены, Гомо отправился спать, а Эхомба еще некоторое время провел на берегу – решил до тонкостей обдумать свой план. Если задумка сработает, обезьянье царство надолго, если не навсегда, избавится от подлых тварей. Хотелось поскорее закончить дело и продолжить путь.

На следующее утро обезьяны, с необыкновенным рвением следуя указаниям Этиоля, разбежались по джунглям. Он еще не успел досказать свой замысел, как народ деревьев бросился исполнять задуманное. Только Гомо по-прежнему держался поближе к старшему брату. С его мордочки не сходила довольная улыбка. Вождь поминутно скалился и без конца твердил:

– Теперь-то мне все понятно, человек. Неглупо, очень даже неглупо. Ты хочешь, чтобы слельвы сделались видимы? И тогда нам будет легче целиться?

– Нет, – покачал головой Эхомба. – Целиться, я думаю, не придется.

Гомо пришел в замешательство.

– Тогда, признаться, я ничего не понимаю.

– Все впереди, поймешь, – многозначительно пообещал человек и тут же крикнул паре молодых самцов: – Нет, не туда! Выше, выше!.. Вот так, хорошо.

Затем он вновь повернулся к Гомо:

– Поймешь, когда сработает.

От дальнейших объяснений пастух отказался.

Следующая ночь выдалась еще более темной и мрачной, чем предыдущая. На сухом дереве, чуть дальше других выбежавшем к кромке воды, был устроен наблюдательный пост. Там, в развилке ствола, притаились Этиоль и Гомо. Отсюда даже в сгустившейся мгле было видно далеко. Глаза человека четко различали противоположный берег, сероватые контуры деревьев, светлую полоску пляжа, а ниже по течению – плавную излучину и песчаный плес. Предводитель обезьян по-прежнему держался поближе к старшему брату.

– Лучше ночки не придумаешь, – прошептал Гомо. – Будет удивительно, если они сегодня не явятся. Особенно после вчерашнего успеха.

– Если все получится, как задумано, это будет их последний набег, – уверил его Эхомба.

– Молю землю и воду, чтобы так и было. Я смертельно устал от слез и жалоб матерей.

Эхомба неожиданно вскинул руку и указал на противоположный берег Орисбаба.

– Смотри! Пришел час узнать, услышишь ли ты их снова.

Кроны деревьев зашевелились, листва вскипела, беззвучно забулькала, и в следующее мгновение грузное скопище черной непроглядной мглы обозначилось на фоне ярко-звездного неба. Эхомба невольно напрягся – похоже, слельвов было куда больше, чем в прошлый раз.

Его догадку подтвердил Гомо.

– Откуда их столько взялось?.. Не привыкли к потерям и, наверное, решили отомстить. Так вот вам! – Предводитель обезьян сделал крайне непристойный жест, с помощью которого все приматы выражают свое отношение к противнику.

– Ты прав, – согласился Эхомба. – К тому же они знают, что я здесь.

Гомо удивленно глянул на пастуха:

– Ты что, боишься?

– Нет, но и радости не испытываю. Скорее тревогу. Мне всегда не по себе перед сражением с врагом, который хочет отнять у меня жизнь. Когда мальчишка, впервые охраняющий ночью стадо, слышит рев небесного дракона, он или утрачивает страх, или не становится пастухом. – Этиоль улыбнулся в темноте. – Я хороший пастух.

Предводитель обезьян не ответил, только кивнул. Вид у него был мрачный. Он мягко коснулся теплой ладошкой колена Этиоля.

– Для человека ты слишком считаешься с нами, обезьянами. Делишься мыслями, помогаешь. Ты – добрый, Эхомба.

– Тише!.. Идут. Пусть все будут готовы.

– Все уже давно на местах. Не беспокойся, пастух, мои люди тебя не подведут.

С этими словами Гомо исчез в темноте.

В самом деле, орда слельвов оказалась куда многочисленнее, чем в предыдущую ночь. Полет этих тварей был неровен, зигзагообразен, они метались из стороны в сторону, скользили и отчаянно взмахивали крыльями. Должно быть, присутствие человека в стае обезьян поразило их и привело в ярость. Эхомба, глаза которого достаточно быстро привыкали к темноте, различал короткие дротики и даже небольшие кинжалы в лапах безжалостных тварей. В эту ночь, по-видимому, они решили хорошенько проучить своих заклятых врагов, чтобы раз и навсегда сломить их сопротивление.

Эхомба, до сих пор сидевший на корточках на толстом обломанном суку, неожиданно поднялся и закричал во все горло:

– Сюда! Летите сюда!.. – и принялся размахивать копьем.

Скопище слельвов, напоминавшее черную мрачную реку, не спеша одолевавшее русло Орисбаба, плавно изогнулось и устремилось к сухому дереву. На подлете поток слельвов разделился на несколько рукавов, намереваясь взять человека в кольцо. В тот же миг летучие твари издали боевой клич, напоминавший визг несмазанных петель. Скоро их скрипучий вой одолел шум текущей воды и шелест листвы.

Войско обезьян держалось молчком. Все взоры были направлены на человека, обещавшего раз и навсегда освободить лесной народец от безжалостных врагов. Что, если план не удастся? Что тогда будет с ними, с их самками и детенышами?.. В конце концов это не обезьяний, а человеческий план; люди же, как всем известно, гораздо глупее обитателей деревьев.

Эхомба выждал, пока враги приблизятся вплотную, что было сил закричал: «Начинай!» – и начал быстро, насколько позволяли человеческие руки и ноги, спускаться с дерева. Цепкие маленькие ручонки мягко приняли его и снесли на землю, в сторону. В следующее мгновение сухое дерево вспыхнуло ярким, внезапно пожравшим темноту пламенем.

Внутри ствола почти на всю высоту скрывалась широкая полость. Труха, осыпавшаяся на землю, была высушена до хруста. Весь день обезьяны набивали дупло сухой травой, прошлогодней хвоей, хворостом, смачивали всю эту массу сосновой смолой – одним словом, стаскивали к одиноко стоявшему дереву все, что могло разом вспыхнуть.

Потрудились на славу!

Дерево почти мгновенно превратилось в огромный пылающий факел. Орда слельвов буквально вдавила свои первые ряды в объятия разбушевавшегося огня. Следовавшие за ними летучие твари уже сами бросались в пламя. Эхомба рассчитывал, что слельвы, ночные животные, будут ослеплены, однако вышло, что только слепотой дело не ограничилось.

Гомо первым обратил на это внимание.

– Смотри! – закричал он. – Твари сами липнут к огню!

Этиоль ничего не ответил. Разворачивающаяся на его глазах картина гибели целого народа наполнила сердце горечью и ужасом.

Действительно, ночные существа повели себя в точности, как мотыльки, которых так и тянет на свет. Поддавшись колдовской власти огня, они метались вокруг гигантского факела; крылья их мгновенно вспыхивали, тела обугливались и падали на землю.

Так случилось, что вместо смертельной схватки, к которой готовился народ деревьев, обезьянам довелось увидеть, как извечные враги, столько лет досаждавшие им на новой родине, в безумном танце кружили вокруг огня и сгорали. Некоторые из слельвов еще пытались сопротивляться, справиться с необоримым инстинктом, но яркий свет манил неудержимо. Ночные существа совершали широкие круги – пытались, наверное, поскорее спрятаться в тень, отбрасываемую листвой и стволами соседних деревьев, избавиться от вида манящего пламени, однако здесь они, полуослепшие, рывками совершающие полет, становились легкой добычей дико тявкающих, жаждущих мести обезьян. Лес до сих пор не видывал таких прыжков, сальто-мортале, ужимок и гримас, которые выделывали воины, добивая на земле ненавистных ночных убийц.

К тому моменту, когда по речной долине потянуло утренним ветерком, все было кончено. К концу избиения слельвов на поле битвы появились даже женщины с грудными малышами. Эхомба между тем, не желая участвовать в безжалостной расправе над летучими созданиями, отошел в сторону. И вдруг краем глаза заметил какое-то шевеление в ветвях ближайшего дерева. В следующее мгновение меч из заплечных ножен оказался в него в руке.

Выпеченное из жуткого мрака, неизвестное существо скорее ощущалось, чем очерчивалось в глубине освещаемых отблесками огня деревьев. Двигалось оно бесшумно, только пылали два красных ока. Всякий тут же отвел бы глаза, однако Этиолю хватило присутствия духа смотреть прямо, и спустя несколько мгновений он разглядел тонкий изгиб пасти, напоминавший кровоточащую рану. Существо вдруг прыгнуло вперед и отхватило кусок света от костра – не костра, а именно свет». А затем повернулось и исчезло – то ли свет оказался слишком ярок, то ли вкус не понравился. Причем было ясно, что на самом деле хищник охотился не за физическим светом, а за светоносной аурой, за тем сиянием торжества, которое излучали празднующие победу обезьяны.

Едва Этиоль убрал оружие, как тут же вновь схватился за рукоять – в кустах хрустнула веточка. Подошедший к нему Гомо испуганно отпрянул от такой реакции.

– Что случилось, друг Эхомба? Что за странный взгляд!.. Поделись, что тебя так встревожило?

Пастух некоторое время помалкивал, затем кашлянул и ответил:

– Одна тварь пряталась вот там, за стволом дерева.

– Я смотрел в том же направлении, но ничего не видел.

– Нам трудно разглядеть эромакади. Нужен глаз опытного следопыта.

– Эромакади? – встревожился предводитель обезьян. – Я никогда не слыхал о таком животном.

– Это не животное. Это одно из тех существ, которые обитают там… – Пастух неопределенно махнул рукой. – В ином пространстве, что заполняет бреши в нашем мире. Это пожиратели света, но не того, которым так щедро делится с округой солнце или костер в ночи. Эромакади взрастают на радости матери, ласкающей своего малыша, на гордости отца, услышавшего о подвигах сына на поле брани, – одним словом, на всем, что несет отсвет души. Страшные, коварные, безжалостные существа! На них лежит ответственность за многие беды… У нас на юге они, правда, встречаются редко. Земли у нас скудные, пастбища тощие, особых радостей в жизни нет. Старики-наумкибы обязательно учат молодежь, как распознавать эромакади и как с ними обходиться.

– Понятно, – покивал Гомо. – Судя по твоему рассказу, с подобными тварями лучше не встречаться. Этиоль пожал плечами.

– Они повсюду. Они хитры и непредсказуемы. Поговаривают, будто давным-давно эромакади сами были жертвами пожирателей тьмы, эромакади, но мне что-то не верится в эти дедовы сказки. Эромакади – это понятно, этих сколько угодно, но чтобы кто-то насыщался злом, тьмой и подлыми намерениями – вряд ли. С другой стороны, мир ведь на чем-то стоит, не разваливается… – Этиоль повернулся в сторону реки. – Ладно, если эромакади и приходил, то это был какой-то маленький эромакади, пугливый… Сунул нос в наш мир – и сразу бежать.

– Надеюсь, – с чувством произнес Гомо. – Не нравится мне сражаться неизвестно с чем. С тварью, которую нельзя разглядеть.

– Да и для человека это не просто. В следующий раз, когда почувствуешь приступ хандры, когда свет тебе будет не мил, знай – где-то поблизости притаился эромакади. Это он сглодал твою веселость духа, веру в себя и ожидание праздника.

Гомо от подобных слов даже вздрогнул. Обезьяны – натуры непосредственные, все принимают как есть, а уж после сегодняшней ночи величие Эхомбы в глазах обезьяньего царя выросло невероятно. Он казался существом, знавшим все и вся.

Сухое дерево горело еще по меньшей мере час, потом огромная головешка обрушилась; угли посвечивали до самого утра. Лесного пожара никто не боялся – джунгли вокруг были пропитаны сыростью, от реки тянуло туманом. Когда угасли последние искорки, Эхомба отправился спать – впереди его ждал долгий путь. Гомо перед самым отдыхом вновь принялся благодарить его.

– Все случилось, как ты и говорил, человек. За исключением разве что неуловимого эромакади, которого никто не видел.

– Нет, – зевнув, ответил Эхомба. – Все получилось совсем не так. Я и не ожидал, что слельвы полетят на огонь. Надеялся только, что они лишатся зрения и уберутся восвояси.

– Они заслуживают смерти! – возвестил предводитель обезьян, и собравшиеся вокруг воины ответили ему дружным тявканьем.

Затем Гомо вскинул тоненькую руку и, когда все стихли, торжественно провозгласил:

– Народ деревьев в долгу перед тобой, человек, отныне и до скончания времен.

Этиоль вежливо склонил голову.

– Будет вполне достаточно, если вы укажете мне дорогу в Кора-Кери.

Предводитель словно не услышал его. Он размышлял о чем-то своем.

– Об огне мы как раз не подумали. В ту давнюю пору, когда люди и другие обезьяны решили спуститься на землю, а наши предки сохранили верность деревьям, мы так и не смогли подружиться с огнем. Понятно, ведь дерево и огонь несовместимы. – Гомо выпятил нижнюю губу, затем острием копья осторожно тронул плечо Этиоля. – Вот в чем разгадка: вы обменяли свободу на огонь! Вот почему вы так неуклюжи на ветвях. Однако, выходит, это была выгодная сделка.

– Похоже на то, – подтвердил пастух. – Я, правда, в этих торгах не участвовал. За нас все решили отцы и деды, так что у меня не было выбора.

– Я смотрю, ты мастак шутить, – засмеялся Гомо (вслед за ним затявкала вся многочисленная стая обезьян). – И в воинском деле ты разбираешься. Неужели разумно нам расставаться, друг Эхомба? Не будет ли это с моей стороны несусветной глупостью?

– Нет, ведь у тебя под началом большое войско. – Этиоль указал на рассевшихся вокруг обезьян. Их было не меньше, чем листвы на деревьях. – Человек держит рядом с собой собак, кошек, но не обезьян. Твой народ будет рад, если я побыстрее покину ваши владения.

Гомо, в свою очередь, обвел взглядом деревья.

– Да, пастух, ты и на этот раз прав. Мы не привыкли жить рядом с чужаками, особенно если те высоки ростом, крепки и умны. Свобода не терпит укоров, примеров, призывов. Мы – самые лучшие, этим все сказано. Куда ты отправишься после Кора-Кери? – напоследок спросил предводитель обезьян.

– Ты имеешь в виду то место, куда мне необходимо добраться в конце пути? Если откровенно, я даже не знаю, в какой стороне расположен этот самый Эль-Ларимар. Где-то на севере. Одна надежда, что сумею отыскать кого-нибудь, кто знает, как переправиться через Семордрийский океан, а там уж буду расспрашивать.

Гомо нахмурился.

– Что-то я никогда не слышал о такой стране.

– Воин, связавший меня своей последней волей, рассказывал, будто в Эль-Ларимаре обитает какой-то нечестивый человек, который украл прорицательницу, славящуюся необыкновенной красотой. Она не любит и боится его. Вот ее мне и надо освободить.

Гомо почесал подбородок, стукнул пару раз хвостом по земле, покрытой хлопьями сажи.

– Поправь меня, если я что-то не так понимаю. Я вообще ничего не понимаю. Ты говоришь, что оставил скот, семью, детишек и отправился искать место, о котором тебе ничего неизвестно, женщину, о которой никогда не слыхал, чтобы сразиться с человеком, которого в глаза не видел? Так, что ли?..

– Похоже, что так, Гомо. Ты был многословен, но попал в точку.

Предводитель обезьян хмыкнул, вновь почесал подбородок. В этот момент он был очень похож на человека.

– И люди почему-то во всеуслышание заявляют, что мы, обезьяны, глупый народ!.. Послушай, Эхомба, этот воин мертв?

– Да.

– Он что-то искал возле твоей деревни? Что-то очень важное для него и для его народа?

– Да.

– Нашел?

– Нет. Тот, кто похитил прорицательницу, родом с севера. К нам он примчался ради того, чтобы запутать следы.

– Тогда ты здесь при чем? Разве у народа, за который сражался воин, не осталось больше мужчин?

– Не знаю. Думаю, мужчины остались. Но я поступил так, потому что иначе нельзя. Потому что я таким уродился. И не только я, но и все мое племя.

– Это люди, что ли? Те, кто спустился с деревьев?.. Эхомба кивнул.

– Вам что, больше всех надо?

Эхомба пожал плечами.

– Вот что, друг, ступай-ка ты домой, – посоветовал ему предводитель обезьян. – Вернешься, скажешь, что не нашел эту землю. Не нашел ни эту женщину, ни врага, с которым надо сразиться. Если кто-то начнет сомневаться, посоветуй ему самому отправиться по твоим следам и проверить. Когда этот неверующий доберется до нашей округи, мы вмиг растолкуем ему, что к чему. Мало ли что могло тебя остановить?! Широкая река, пустыня, бурное море. Наконец, крокодил мог тебя остановить! И никто не узнает правду.

– Я буду знать, – сказал Эхомба.

– Ответ, достойный героя. Или дурака. – Густые косматые брови Гомо полезли вверх, хвост дробно ударил по земле. – Так кто ты, Этиоль Эхомба, герой или дурак?

– Не знаю. Наверное, и тот и другой. Так уж мы, люди, устроены.

– Нет, ты не дурак. Дураки упрямы и легковесны. Они сначала делают, потом думают. Ты не таков. После того как ты нам помог, я могу сказать, что в тебе достаточно храбрости и разума.

Обезьяний царь задумался, потом философски заметил:

– В конце концов все мы умрем, но сейчас, сегодня, мы живы. Значит, нам надо вкусить сытную еду, отдохнуть. У нас сегодня праздник. Понимаешь, пастух? И тебе надо отдохнуть. Я приглашаю тебя разделить радость с народом деревьев. Это редкая честь, Эхомба! Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова. А завтра мы отправимся вверх по реке по направлению к Кора-Кери. Завтра мы поможем тебе понять, кто ты есть на самом деле!

Эхомба не ответил, поднялся с места и бросил взгляд окрест. Там и тут валялись обгорелые тушки слельвов. Почему бы этим хрупким созданиям не остаться на своем берегу? Зачем они отправились в поход? Неужели им не хватало пищи на своей стороне, и им непременно надо было отведать плоти людей деревьев? Их жены и дети ждут возвращения своих мужей и отцов. Не дождутся!

Зачем это?

Тоже глупый вопрос. Все ли вопросы, на которые нет ответа, глупы и их не стоит задавать? Тоже вопрос не из умных.

За рекой было тихо, как на кладбище в холодный безветренный день. На том берегу печаль, на этом праздник.

В тот день Этиоль опился брагой, изготавливаемой обезьянами из меда лесных пчел с добавкой особых фруктов.

На следующее утро пастух проснулся в ужасном состоянии. Голова буквально раскалывалась с похмелья, словно он всю ночь только тем и занимался, что использовал свой череп для игры в футбол. Одна радость, что все перепившиеся с вечера воины обезьяньего войска чувствовали себя не лучше. Только Гомо был бодр и деловит. Ударами хвоста он поднял лучших своих воинов, и скоро почетный эскорт, сопровождавший Эхомбу, отправился на север.

Утром, когда Гомо рассказывал пастуху, каким путем удобнее и быстрее добраться до Кора-Кери, Этиоль решил, что сопровождение ему не нужно. Все было понятно: у какого сухого дерева или развилки свернуть, где устроить привал, в каком месте переправиться через реку. Однако в пути, разогревшись, поглядывая окрест, он скоро осознал, что самые подробные указания не способны заменить надежного проводника. Обширные, наглухо заросшие лесом острова разделили течение Орисбаба на несколько проток, причем оказалось, что далеко не все они устремлялись на север. Стоило лишь ошибиться и свернуть не в тот рукав, как очень скоро попадешь в непроходимую местность. Заблудиться там, как объяснил ему Гомо, было раз тявкнуть.

Обезьяны же знали дорогу, ведали, когда и где свернуть. Большая часть войска двигалась по вершинам деревьев, шли ходко, ни разу не сбились с пути. При виде каждой развилки Этиоль думал, что перед ним именно тот знак, о котором рассказывал Гомо, но когда он пытался свернуть в ту сторону, предводитель обезьян только смеялся.

Скоро пастух оставил эти попытки и шел туда, куда вели его друзья.

Конечно, прикинул он, можно вернуться на берег моря и продолжить путь на север до места впадения полноводного Кохобота, однако теперь, в незнакомой местности, стало очевидно, что так ему никогда не удалось бы добраться до Кора-Кери.

Успокоившись, Этиоль начал больше внимания обращать на то, что творилось вокруг.

Берега реки кипели всякой живностью. Из глубины темных вод Орисбаба всплывали водяные змеи – над водой то и дело поднимались их копьевидные головы. Эти существа, как пояснил Гомо, безобидны – не то что местные летающие драконы, особенно крупные и опасные. Они скользили над самой поверхностью воды и вдруг резко бросались в сторону продвигающихся по берегу обезьян. Те мгновенно прыгали в чащу, прятались в густом переплетении ветвей и уже оттуда строили рожи неудачливым хищникам. Драконы злобно шипели в ответ, а их желтые глаза светились недобрым огнем.

Несколько дней понадобилось обезьянам, чтобы добраться до места слияния Орисбаба и Кохобота. Здесь широкий водный поток сворачивал на запад и уже в едином русле устремлялся к океану.

Как только войско вышло на высокий берег, Гомо спустился с дерева и сказал подошедшему Эхомбе:

– Вот она, граница нашей земли! Отсюда воды текут на запад, в Семордрию. Если в этом месте переправиться через реку, то останется день пути до Кора-Кери. Однако в этом мы тебе не помощники, на тот берег ты должен перебраться сам. Нам пора возвращаться домой. Там теперь безопасно, детишки могут спокойно прыгать с ветки на ветку и без всякой опаски выбегать к реке, чтобы утолить жажду.

Он поднял руки и неуклюже обнял склонившегося к нему Этиоля. Объятие оказалось на удивление крепким.

– До свидания, Этиоль Эхомба! Я всегда буду вспоминать о тебе как о герое, потому что думать, что ты дурак, мне неприятно.

Эхомба положил руку на маленькое шерстистое плечо друга, ласково потрепал его.

– Поверь, для твоего пищеварения эта разница не имеет никакого значения. Я был рад подружиться с тобой, помочь твоему народу.

Между тем многочисленная толпа обезьян все ближе и ближе подвигалась к человеку. Все сгорали от любопытства, ожидая, как старший брат будет одолевать непреодолимую для народа деревьев водную преграду. Обезьяны ждали чуда.

Эхомба оглядел их напряженные мордочки, широко открытые глаза. Кое-кто замер, поджав лапки к груди и сжав маленькие розовые пальчики в кулаки. Другие спускались к воде, пробовали ее на ощупь, повизгивали. Третьи зевали, ожидая команды отправляться в обратный путь.

Человек очень быстро разрешил все сомнения. Он закрепил оружие на спине, потуже подвязал заплечный мешок, вскинул копье – теперь его древко было направлено параллельно земле – и ступил в воду. Потом оттолкнулся и поплыл. Обезьяны, все поголовно, замерли, потом дружно заверещали, а Эхомба между тем широкими гребками уже одолел первую сотню метров. Он был отличным пловцом, Этиоль Эхомба, и ничуть не боялся водного простора. Позади него вскипел изумленный обезьяний вой, но скоро и эти звуки затихли, придавленные мерным плеском струй и тем незабываемым шелестом, с каким текучая вода общается с землей и небом.

На стрежне Этиоль неожиданно обнаружил, что кто-то его догоняет.

Это была огромная лягушка, каких пастуху встречать не доводилось. Плыла она резво, и один ее гребок был равен трем гребкам человека. На морде у лягушки виднелось что-то вроде прозрачной маски или очков для плавания под водой, к которым была прикреплена поднятая вертикально вверх трубка из какого-то неизвестного, отливающего синим цветом материала.

От неожиданности Эхомба сбился с ритма, неуклюже забарахтался в воде. Лягушка в два гребка подплыла к нему, поддержала и похвалила:

– Ты неплохо плаваешь, человек. Пастух справился с мгновенным замешательством и вновь принялся взмахивать руками.

– Что это на тебе надето? – спросил он и при этом указал на странное одеяние, в которое вырядилась лягушка.

– Наряд для подводного плавания. Маска, трубка, гидрокостюм. Ласты у меня свои. Я большая поклонница всяких технических штучек. В то время как мои соплеменники вынуждены каждые несколько минут всплывать для забора воздуха, я могу в три раза дольше оставаться под водой. С помощью этих резервных приспособлений я могу заплывать на неизведанные акватории, куда ни одна бестолковая в техническом отношении тварь и не сунется!

Лягушка неожиданно подмигнула ему. Огромный, прикрытый увеличительным стеклом глаз закрылся и вновь открылся. Зрелище было удивительное, и человек рискнул подплыть поближе, тем более что лягушка вела себя вполне миролюбиво и с тем же энтузиазмом продолжала:

– Здесь, на реке, есть места, где происходят выбросы метана – если, конечно, ты знаешь, что это такое. Там самая лучшая охота.

Эхомба перевернулся на спину и поплыл, закидывая руки за голову.

– Известно ли тебе, человек, – с нескрываемым превосходством выговорила лягушка, – что на белом свете есть много странных, полных всяких тайн мест. Большинство нос туда сунуть боятся. Но только не я!

Лягушка осклабилась – по-видимому, улыбнулась. Эта гримаса вызвала у Этиоля оторопь. Что поделаешь, если гигантские лягушки, даже энтузиасты технического прогресса, так и не научились улыбаться достойно, вежливо, чуть раздвинув губы.

– У меня есть друг-орел, – продолжала делиться соседка по заплыву, – тоже большой знаток теории полета. Он не испытывает охоты ловить лягушек. Ты бы видел, какой реактивный двигатель он соорудил. Крепится на спине…

Эхомба не выдержал.

– Это что, особая магия? – поинтересовался он.

Однако ответа не было. Лягушка уже успела нырнуть, только синие штанишки мелькнули на поверхности. Ну и пускай себе гребет!.. Эхомба успокоился, выбросил из головы отвлекающие мысли о странном. Мало ли чего в жизни не бывает! Если бы его предки, каждый раз встречаясь с чудом, ломали бы головы, почему случилось так, а не этак, они бы никогда не стали расой, овладевшей землей и водой.

Неожиданно его правая нога коснулась чего-то склизкого. На мгновение пастух напрягся, потом сообразил, что это речное дно. По-видимому, на этой стороне ложе реки было покато. Выбравшись на берег, Этиоль оглянулся, чтобы оценить проделанный путь. Никаких следов присутствия обезьяньего войска он не обнаружил. Видно, простившись, они тут же двинулись в обратный путь.

Выбравшись на берег, Эхомба первым делом проверил, не потерял ли он что-нибудь из оружия и пожитков. А убедившись, что все на месте, и сориентировавшись по солнцу, двинулся на восток.

На ночлег он устроился на берегу, у самого края воды. Все эти дни его окружал нескончаемый многоголосый гвалт обезьяньего царства. Оказывается, в природе было много других, более мелодичных и завораживающих звуков, например, шелест ветра, скрип сучьев, хлюпанье воды. Все они создавали подобие тишины, особенно любезной человеческому уху. Высыпавшие на небе звезды тоже как бы решили придвинуться к земле и воде – посмотреть, что за существо развело небольшой костерок на песке, чем там оно питается в темноте. Этот круг Этиолю был привычен и уютен. Здесь, среди звезд, деревьев, воды и песка, он чувствовал себя уверенно.

Пастух завернулся в одеяло и свернулся калачиком. Если кто-то затаил против него злые мысли, пусть даже сам эромакади, то нечего в ожидании опасности всю ночь бодрствовать. Как ни борись со сном, все равно усталость одолеет. И вопросами не стоит мучиться. Сколько их, на все не ответишь, а ему надо хорошенько отдохнуть. Он успеет почувствовать приближение беды. Рыба ударит хвостом по поверхности воды, крикнет птица.

На этом месте его нагнал сон…