Текст книги "Пожиратели света и тьмы"

Некоторое время Этиоль размышлял, что делать: пройти вслед за ней и объяснить, что он не колдун, что задних мыслей у него не было и нет? Потом, после короткого прилива отчаяния, согласился с внутренним голосом: лучше всего поскорее убраться отсюда.

Однако уходить не хотелось. Здесь, в кабинете, принадлежащем гадалке, было уютно и прохладно. Здесь он чувствовал себя как бы в своей тарелке; здесь, несмотря на всю бурю чувств, рвавшихся на волю, он мог расслабиться. Наверное, в дальней комнате, где исчезла Раэль, еще лучше, там – рай.

Грустно звякнули стеклянные шарики на прикрывавшей входной проем завесы.

Был поздний полдень, когда Этиоль вновь оказался в крикливой беспорядочной толпе, заполнившей базар. И вспомнил, что не расплатился за визит. Раэль убежала, так и не назначив цену. Сколько бы ни стоило ее гадание, он, судя по восторгу и алчности, вспыхнувшим в глазах хозяина гостиницы, когда тот увидел его камешки, мог бы достойно рассчитаться с ней.

Этиоль сунул руку в карман гальта и нащупал мешочек с неказистыми, похожими друг на друга дарами моря. Их собирали на пляже, сверлили, вправляли в серьги, изготавливали бусы. Однако на этот раз округлые безделушки не принесли привычного успокоения. Перед глазами до сих пор стоял образ прорицательницы.

Этиоль протискивался через толпу и все пытался настроиться на серьезный лад. Впереди ждала дальняя дорога, к ней надо как следует подготовиться, запастись всем необходимым. Прежде всего солью, сахаром и кое-какими специями, способными придать приятный вкус любой еде. Может, отыщется караван, отправляющийся на север? В компании всегда идти легче, и защита, считай, обеспечена. Но это все домыслы, прежде всего следует рассчитывать на себя. Скорее всего длинный путь на север в поисках капитана, который согласится доставить его в Эль-Ларимар, придется проделать в одиночку.

О землях, лежащих к северу от Кохобота, Эхомба почти ничего не знал. Вроде бы местность к северу от Кохобота называлась Зыбучими землями. Как возникло такое чудное и жутковатое название, никто не ведал. То ли потому что там пустынно, то ли по причинам более зловещим… Впрочем, скоро он своими глазами все увидит, тогда и поймет, почему те края получили такое мрачное название.

Побродив по базару и добыв все необходимое для долгого пути, Этиоль Эхомба поспешил в гостиницу. Не потому что голод погнал его или он что-то забыл в комнате, где провел ночь. Просто вспомнились слова Раэль. Что, если в следующий раз он опять наткнется на какого-нибудь знатока запахов? Надо ему набраться сил и хорошенько вымыться.

VII

На следующий день ранним утром Этиоль выступил в путь. Погода выдалась пасмурная, над городом сеял мелкий частый дождик. Низкие темные тучи приглушили краски, и стены домов, потемневшие от влаги, пропитались унынием. Дымы из труб сразу расползались, зависали сумрачным облаком. Нерадостно было и на душе. Опять вспомнилась Раэль. Как она там? Нахлынули яркие, смущающие душу картинки: вот она, обнаженная, раскинулась на кровати под защитой шелкового покрывала. Но эта защита слабая, ненадежная: стоит подуть ветерку, задрать край простыни, шелк вспорхнет, откроет тело…

Этиоль скрипнул зубами, в который раз обозвал себя дураком и свернул к северным воротам. Город был вытянут вдоль реки, восточное и западное направления считались главными, по берегу проходили торговые пути. Север был заселен слабо, поэтому ворота здесь были обшарпанные, невзрачные. И стража под стать – два малорослых, жмущихся друг к другу воина, не обращавших никакого внимания, кто следует в город, кто выходит из него. Этиоль осторожно метнул взгляд в их сторону – никого из этих стражников не было в тот момент, когда он так неудачно пытался проникнуть в город. Подобной оплошности более допускать нельзя, какой бедой могло обернуться подобное легкомыслие, подумать страшно.

Между тем в полях повсюду трудились крестьяне. Мужчины и женщины согнулись в тяжелой работе, и лишь широкополые шляпы защищали их от дождя. Кора-Кери, по сути, являлся центром обширной провинции, скудное благоденствие которой покоилось на торговле и взращивании плодов земли. Почвы вокруг города были тощие, выручала, правда, близость реки. Воды для орошения здесь не жалели, и все равно хороший урожай стоил отупляющего труда и пота. В округе Эхомбы все было по-другому. Там вода ценилась на вес золота, и вся хозяйственная жизнь складывалась из нескончаемых кочевий, которые совершали пастухи, гоняя стада от источника к источнику. Однообразных физических усилий здесь требовалось немного, куда важнее были выносливость, сметка, без которой в пустыне пропадешь, отвага и разумная дерзость. Всех этих качеств не хватало местным жителям, вынужденным изо дня в день работать мотыгой или лопатой.

Шагая по дороге, Этиоль приглядывался к крестьянам и скоро пришел к выводу, что подобное житье не для него. С одной стороны, бесконечно унылое существование, с другой – относительная сытость, которая отучает думать. В их местах так не проживешь. В окрестностях Наумкиба каждый день приходилось быть начеку, следить за направлением ветра, за утренней и вечерней зорями – какую назавтра ждать погоду; примечать тончайшие детали поведения овец, бдительно наблюдать за побережьем и торной тропой, по которой в деревню могли ворваться разбойники. Всех забот сразу и не перечислишь. Мужчина в Наумкибе должен многое знать и уметь. Потому, наверное, возьми любого из их рода, того же Тукарака или хотя бы его самого, Эхомбу, – каждый из них мог выжить в таких условиях, в которых эти местные, с согнутыми спинами, давным-давно околели бы от голода.

Хотя кто может сказать наверняка! Не слишком ли большое значение он придает предсказанию Раэль? Ведь это только слова? Сам-то в магический кристалл не заглядывал! Вдруг этот самый Химнет Одержимый проявит уступчивость или к тому моменту, как он, Этиоль, доберется до Эль-Ларимара, коротышка потеряет всякий интерес к похищенной даме. Такое случается сплошь и рядом, даже самые раскрасавицы порой надоедают мужчинам. Или наоборот. Если эта догадка верна, тогда все испытания и опасности поджидают его именно в пути, и главное – добраться до страны колдуна. Если, конечно, он настоящий колдун. При всем своем умении Раэль так и не смогла дать определенный ответ на этот вопрос.

Так что шагай веселее, Эхомба, подбадривал себя пастух. Может, вовсе и не придется сражаться. Вообще война – противное дело, это он испытал на собственной шкуре. Потом только тем и приходится заниматься, как отыскивать по округе своих овец и заново строить дом. Разве не может случиться, что Химнет не имеет никакого отношения к дьявольской силе, просто у него характер такой дерзкий, необузданный. И не было у него никогда хорошего друга или мудрого наставника. Если укорять Химнета за то, что он позарился на женщину, тогда надо вынести приговор половине мужского поголовья во всех округах, от моря и до моря. И ему самому, Этиолю Эхомбе! Разве он не мечтал возлечь с красавицей Раэль?..

Ступни глубоко погружались в жидкую грязь. Можно было бы надеть башмаки, однако в дороге первое дело, чтобы подошвы дышали, это вам каждый пастух скажет. Погода стоит теплая. Что из того, что сыро, зато шагать мягко.

Под перебор подобных мыслей он вскоре добрался до проселка, которым обернулась прежняя покрытая брусчаткой дорога. Ранним вечером и проселок сузился до хорошо нахоженной тропы. Наконец тропа стала едва приметной и вдруг исчезла. Перед Этиолем лежала нехоженая земля, точнее, поросший густой травой необъятный луг. Птицы, ящерицы – все разбегались при приближении человека. На следующий день местная живность и дорогу не желала освобождать: ящерицы шипели, пытаясь напугать невиданное двуногое существо, пернатые голосили на все лады. Пожива для Эхомбы легкая, и он все эти дни питался свеженьким.

Через несколько дней Этиоль добрался до широкой и на удивление мелкой реки. Как она называлась, он не знал. Река текла по каменистым россыпям, вода была чистая, непохожая на взбаламученный Орисбаб.

Этиоль прошел берегом и скоро выбрал место, где можно было, не замочив живота, перебраться на другую сторону. Проверил затяжку ремней, обхвативших оружие и заплечный мешок, и уже совсем было собрался шагнуть в воду, как вдруг раздалось какое-то шипение. Он замер, прислушался.

Чей-то низкий шипящий голосок объявил:

– Ччеловек, теперь ты моя добыча. Я ссобираюсь лишшить тебя жжизни.

Справившись с испугом, Этиоль наклонился узнать, чей это голосок.

В густой прибрежной траве лежала свернувшаяся в клубок змея – большая, в два, а то и в три человеческих роста длиной. Бледно-лиловый окрас был ровен и густ, без рисунков, пятен или полос. Такие гадины ему прежде никогда не встречались. Если она ядовита, то у змеи таких размеров яда накопилось с ведро, не меньше.

Сложив губы особым образом, Эхомба ответил ей на языке лишенных ног. В ответ змея чуть отодвинула голову, и в глазах у нее появилось удивление.

– Ты ззнаешшь наш яззык? Из какого жже ты рода?..

– Я – пасстух, длинная сестрица.

Чтобы показать, что он не причинит змее вреда и не боится ее, Этиоль опустился рядом на камень, протянул ноги, сунул ступни в воду, чтобы охладить разгоряченные подошвы. Размеренно покивал, затем продолжил:

– Ессть, конечно, пасстухи, которые убивают ззмей вссякий раз, как только их заметят. Мол, они наводят порчу на овец. Я не из них числа и считаю все эти раззговоры доссужжими вымысслами. Лишшить жживое существо жизни!.. Надо очень вдумчиво прикинуть, за что, какие на то причины.

Змея развернулась, потом снова свернулась в кольчатую горку, и ее голова оказалась на уровне глаз странника. Теперь длинная сестрица не стесняясь разглядывала Эхомбу. Этот человек, похоже, действительно безвреден. Змея подползла ближе, свернулась таким образом, чтобы показать свои миролюбивые намерения.

– Удивительно, как ловко ты ухитряешшьссся сскладывать губы, – сказала она. – Очень похожже. Сскажи, пасстух, что, если мне пришлось убить одну из твоих овец? Как бы ты ззаговорил ссо мной?

Эхомба, справившись с испугом, испытывая блаженство от нежных прикосновений набегающих речных струй, некоторое время сидел молча, глядя вдоль реки. Вид отсюда открывался изумительный: всего в округе было вдоволь.

Трава густая, деревья по берегам высокие, тенистые, водичка – сама сладость. Наверное, здесь каждая былинка сама идет в рост. Вон змеюка каких размеров вымахала! Такую одной овцой не накормишь. Но и голодом морить смысла нет. Он так и ответил.

– Вссякое жживое ссущество должно ессть, пить. Я, например, предпочитаю мясо, так что я тебя понял бы. Ну погонялся бы за тобой, прогнал, не без того, но убивать бы не стал.

– Я сслышала, что ессть люди, которые питаютсся только овощщами и фруктами. Эхомба громко хмыкнул.

– Длинная ссестрицца, каждый из насс питаетсся согласно своим убеждениям. Так ужж уссстроен человек. Вобьет в голову и верит – эта пищщща ссамая питательная. Я, например, недолго протянул бы на одних орехах и ягодах.

Змея понимающе зашипела.

– Я тожже. Трудно, понимаешшь, без чего-то теплого, с кровью. Тогда сскажи, человек, зачем, прежжде чем ссъесть, ты палишшь еду на огне?

– Не всегда. Знаешшь, я сссам порой люблю ссвежатинку.

Не спрашивая разрешения, змея несколько раз обвилась вокруг лодыжки Эхомбы. Она была тяжела, это Эхомба почувствовал сразу. Потом загрустил – теперь не сбежишь, шипи не шипи. Впрочем, он и не хотел убегать – змея оказалась мудрым собеседником.

Голова змеи вновь поднялась до уровня его глаз, расстояние между ними стало с растопыренную пядь.

– Ты не похожж на осстальных ходячих. Воззможжно, я не сстану тебя убивать.

– И на том сспасибо, – согласился Эхомба. – А то исспортишшь такой ззамечательный денек.

Змея попыталась просунуть голову ему под мышку. Чтобы ей было удобнее, Эхомба поднял руку. Длинная сестрица повозилась там, и вдруг ее голова всплыла на расстоянии полпяди от лица Эхомбы.

Теперь он мог внимательно разглядеть ее немигающие, безучастные глаза – очи самой смерти. Змея сделала еще один оборот вокруг его тела; теперь между его носом и кончиком раздвоенного языка сестрицы осталось меньше пальца.

– Кроме того, – с трудом вымолвил Эхомба (грудь его была стиснута), – я сслишком велик для тебя. Тебе меня за разз не проглотить.

Змея поиграла раздвоенным кончиком языка – то высунет его, то спрячет, – потом прошипела:

– Ты такой вкуссненький. Теплый, полный крови… – Она сделала паузу и добавила: – Но ты прав.

Пастух не спеша поднял руку и, коснувшись пальцами головы змеи, погладил ее. Та даже зажмурилась от удовольствия.

– Почему ты хотела убить меня? – спросил пастух.

– Ты напугал меня. Мне не нравитсся, когда кто-то мешшает мне высслеживать мышшей. К тому же я много дней посстилась.

– Ссказать по правде, длинная ссестрица, я тоже. Давай-ка вмессте поохотимсся. Надеюссь, я найду что-нибудь годное и для ссебя, и для тебя.

Змея осторожно освободила человека из своих объятий, свернулась клубком у его ног и недоверчиво спросила:

– Ты хочешшь поделитьсся ссо мной пищщей поссле того, как я чуть не лишшила тебя жжиззни?

Эхомба поднял одну ногу, обтер о траву, затем другую, не спеша стряхнул налипшие комки грязи со своей юбки.

– Что изз того! Коли в пути мне повсстречается доброе ссущество, я всссегда делюссь с ним хлебом. Как же иначе?

– Ессли это вссе лишшь твоя человечесская хитроссть, мои братья обязательно отыщщут тебя. Эхомба улыбнулся.

– Чему быть, того не миновать. Твои меньшшие братцы, зземляные черви, все равно как-нибудь до меня доберутся… А теперь идем. Я, ззнаешшь ли, хорошший сследопыт.

– Ты вон какой долговяззый. Тебе ссверху все видно, – ответила змея. – А мне приходитсся ползти на ззапах или на тепло.

После нескольких часов поисков Эхомба наконец наткнулся на следы водосвинок. Он двинулся вперед и скоро вышел к реке, где вдали на мелководье нежилось стадо больших грызунов. Двух молоденьких кабанчиков было вполне достаточно для охотников. Этиоль уже совсем было собрался развести костер, чтобы поджарить мясо, как его спутница призналась:

– Меня проссто тошшнит от ззапаха жжареного мясса.

Считаясь с ее вкусами, Эхомба съел свою долю в сыром виде.

Только к ночи пастух позволил себе развести костер. Змея устроилась поодаль. К сожалению, свернуться клубком ей так и не удалось: мешало вздутие в середине ее длинного гибкого тела. Переваривание добычи – процесс долгий, неспешный, и все это время Эхомба охранял нового друга.

В конце концов змея поблагодарила его:

– Ты сслишком добр для обладающего ногами. Сспасибо тебе.

– Рад был помочь, – ответил человек.

– Хочу ссделать тебе подарок. Ты помог мне в охоте, а мы, лишшенные ног, вссегда верны дружжбе. Я ссмотрю, ты носсишь сс ссобой воду?

Эхомба невольно бросил взгляд на кожаный мешок, в котором он держал запас воды.

– Безз нее мне не прожжить. Это вы, длинные ссесстры и братья, умеете долго терпеть. Мы – нет!

– Дай мне его, – попросила змея. – Я добавлю туда своего снадобья.

Удивленный Этиоль положил наполовину опорожненный бурдюк рядом со змеей.

– Открой, – прошипела гадина.

Эхомба послушался. Змея прочно взяла в рот одну из металлических скоб, служивших замком, а в следующую секунду в бурдюк полилась тоненькая струйка яда. Эхомба оцепенел. Наконец змея отползла в сторону и сказала:

– Я отмерила точно. Выпей вссе, только не сспеши. Тяни долго, по капельке. Ззамечательное сснадобье! Ночью помучаешшься, а к утру встанешшь ссильным, бодрым. Но это не все – поссле того как отведаешшь сснадобье, тебе никакой яд будет не страшшен. Не только мой, но и вссех моих братьев. Такой мой дар.

Эхомба осторожно процедил содержимое бурдюка через запасной клок материи, который был предназначен для штопки кильта. Затем последовал наставлениям змеи.

Часа два до самой темноты его трясло как в лихорадке, а когда неожиданно наступило прояснение, он почувствовал прилив сил.

– Сспассибо, младшая ссесстрица. Тут же его неотвратимо потянуло в сон – видно, организму срочно требовался отдых.

– Что, – спросила гадина, – глазза сслипаются? У меня тожже. Ты меня утром не буди, я буду сспать нессколько дней.

– Обещаю вести себя тихо, как мышшь. Удовлетворенное шипение было ему ответом. Уже засыпая, младшая сестрица пробормотала:

– Уфф, как я ссыта. Прошшу тебя, большше ни сслова о еде.

VIII

По правде говоря, утром Эхомбе было нелегко сдержать обещание, данное новому другу. Каждая мышца позванивала, каждый внутренний орган охотно подпевал, хотелось поднять голос над шепотом подернутой туманом реки… Не тут-то было! Длинная сестрица просила не шуметь. Этиоль огорченно вздохнул. Впрочем, за него с восходом солнца заголосили длиннохвостые попугаи – шумно и крикливо воспели хвалу светилу, подарившему еще один день.

Пастух поднялся, быстро собрал свои пожитки, глянул на растянувшуюся поблизости змею. Удивительное дело, спроси какую-нибудь городскую модницу, как начет ползучих тварей, та в ужасе воскликнет – эти гадины страшнее всего на свете! Однако надеть босоножки из змеиной кожи она почитает особым шиком. Никому из пастухов или охотников в голову не придет ради ненависти убивать змею. Что касается младшей сестрицы, та словно в камень превратилась – теперь будет неделю переваривать пищу.

Стараясь не нарушить ее покой, не потревожить реку, утро, солнечный свет, в избытке ложившийся на землю, саму землю, пропитанную утренней росой, Этиоль Эхомба собрал пожитки и перебрался на противоположный берег.

Скоро вид окружающей местности совершенно изменился. Далеко позади остались река с низкими берегами и неспешным течением, неоглядная равнина, поросшая густой травой. На пути все чаще начали попадаться густые кустарниковые заросли, рощи, перелески, насквозь пронзаемые солнечным светом. Потом и яркие лучи перестали справляться с буйством растительности. Этиоль не заметил, как вступил в густой, пропитанный головокружительными дурманами лес, называемый «джунглями». О нем, помнится, рассказывала Фастала. Это было царство растений и всевозможных насекомых.

Эхомба шел и с изумлением озирался: кто бы мог подумать, сколько диковинных организмов сотворила природа. То свисающие сверху стволы, то листья поразительной формы, то цветы, от запаха которых в голове начиналось невообразимое кружение… Хотя идти было легко. Высокие деревья, сплетаясь кронами, создавали тень, густая подгнивающая подстилка под ногами мягко пружинила. Вот место, которое пришлось бы по нраву Гомо и его народу!

Никаких следов обитания человека здесь он не нашел. Ни дорожки, ни тропки, ни даже лоскутка возделанной земли. По-видимому, жители Кора-Кери сюда не наведывались. Выходит, топать ему по безлюдной, незнакомой местности. Впрочем, такая перспектива не пугала Этиоля. Этим он занимался всю жизнь.

Так пастух вышел к огромному бревну, лежавшему поперек дороги.

Эхомба осторожно коснулся пальцами замшелой, скользкой поверхности. Поскреб и обнаружил под слоем мха камень. Удивительному препятствию не было видно конца: налево оно уходило на запад, а направо, плавно изогнувшись, устремлялось на северо-восток.

Сперва Этиоль решил, что это что-то вроде каменной кладки, однако, поискав, не нашел и следа швов, какие обычно получаются при укладывании камней или кирпичей. Стена была сплошная, изготовленная из какого-то литого твердого материала; в нем вкраплениями попадались галька и другие мелкие камешки. Кое-где на поверхности виднелись длинные полосы, словно материал просочился сквозь щели и так и застыл.

Кто мог соорудить подобную изгородь в диких непроходимых джунглях? От кого отгораживался? От жителей Кора-Кери? Может, потому горожане и не стремились забираться далеко на север?

Этиоль огляделся – вокруг никаких следов построек. Здесь не было развалин храмов, угловатых останков жилищ, фундаментов складов или иных строений. Только стена, возведенная неизвестным свихнувшимся архитектором, разделившим джунгли на две части. Там, где находился Эхомба, землей владели растения и твари. Кто же хозяйничал по ту сторону барьера?

Так или иначе, следовало приготовиться к любой опасности. С копьем наперевес, ощущая за спиной привычную тяжесть меча, Этиоль медленно двинулся вдоль стены – на север, куда лежал его путь. Скоро он добрался до пролома, достаточно широкого, чтобы через него мог пройти человек. И шагнул на ту сторону.

Все изменилось. Лес внезапно исчез, стала видна невысокая насыпь, на которой лежала широкая лента, сделанная, похоже, из того же материала, что и стена. Лента была подкрашена желтоватыми, убегавшими вдоль полотна штрихами и, подобно стене, тянулась с запада на северо-восток. В следующее мгновение в уши Этиолю ударило нараставшее рычание, и он отпрянул от пролома. Потом не удержался и вновь заглянул. Мимо на огромной скорости промчалось неведомое тупоносое чудище, резко запахло чем-то отвратительно-ядовитым.

Пастух выбрался на полотно. Теперь чудища побежали густо, рядами. По-видимому, их перегоняли с запада на восток – или они перекочевывали сами, по собственной воле. Однако более всего Этиоля поразил тот факт, что внутри чудищ сидели люди. Хмурое, сосредоточенное выражение на их лицах сменялось крайним удивлением, когда они проносились мимо вышедшего на полотно человека. Некоторые даже оглядывались назад и что-то кричали, но слов было не разобрать.

Шум вокруг стоял несусветный; особенно он усилился, когда Этиоль рискнул ступить на твердое полотно. Теперь к реву прибавился и невыносимый визг, каким приветствовало пастуха каждое пробегавшее мимо существо, замедляя ход и стараясь его объехать.

Этиоль прыгнул вперед и оказался у невысокого барьера, делившего ленту пополам. По другую его сторону чудища неслись с такими же целеустремленностью и шумом, только в обратном направлении. Чтобы не оказаться раздавленным, пастух прижался к барьеру – к нему чудища близко не подходили, по-видимому, страшась какого-то оберегающего заклятия.

Вскоре Эхомба пришел к выводу, что это не животные, а повозки, влекомые загадочной силой. Однако от этого открытия легче не стало: набегавшие повозки принялись отчаянно голосить, замедлять ход. Постепенно на полосе их скопилось очень много.

Затем какофонию звуков перекрыл уже совсем невыносимый истошный переливчатый вой, и вдали показался экипаж, отличный от других хотя бы тем, что двигался он вдоль самого барьера, куда другие не приближались. На его крыше то вспыхивал, то гас огонь, напомнивший Эхомбе небесные сполохи, которые он наблюдал ясными зимними ночами. Неподалеку экипаж остановился, и оттуда вылезли два человека.

Одеты они были странно – их наряд очень напоминал шкуру подруги-змеи, с которой Этиоль расстался этим утром; не хватало только чешуек. Подобное сходство сильно действовало на нервы, и Эхомба предпочел ретироваться, тем более что незнакомцы, призывая к себе, стали делать ему недвусмысленные жесты. Он бросился через полотно, сбежал с насыпи и прыгнул в провал. Вокруг стоял тот же сумрачный, пропитанный влагой лес, по-прежнему капало с верхушек деревьев, и этот нескончаемый дождь, родные запахи и звуки вернули ему уверенность.

Чья-то тяжелая рука вдруг легла ему на плечо. Этиоль резко повернулся и обнаружил перед собой одного из змеелюдей, высовывающегося из провала в стене. Тот вспотел, тяжело дышал и с такой яростью смотрел на Эхомбу, что пастух невольно потянулся к рукояти меча, висевшего за спиной.

Потом взгляд незнакомца застыл и наполнился ужасом – он увидел за спиной своей жертвы непроходимые джунгли, услышал звонкие трели лесных птиц, почувствовал злые укусы насекомых, вдохнул воздух, насыщенный кислородом и запахом гниющих листьев… Змеечеловек вскрикнул, зажал нос рукой и потерял сознание.

Этиоль так и не мог понять: сам ли змеечеловек, падая, оказался по ту сторону провала, или товарищ вытащил его из сумеречного зеленого царства. В любом случае никто больше из провала не вышел. Спустя некоторое время пастух отпустил рукоять меча, прислушался и, не обнаружив никаких признаков опасности, продолжил путь вдоль стены, отгораживающей заповедный лес от неведомых, не знающих покоя самодвижущихся повозок.

Шагая на север, он упорно размышлял над увиденным, пока наконец не смекнул, почему люди называли края, куда он стремился. Зыбучими землями. На мгновение ему стало не по себе – если он прямиком направляется в царство странных людей, забравшихся в утробы ревущих, несущихся с безумной скоростью механизмов, то не иначе это дорога в никуда. Или, поправил он себя, в иной мир.

Скоро стена внезапно оборвалась, давая ему свободу двигаться в любом направлении. Нет, она не ушла под землю и не вознеслась магическим образом в небеса – просто закончилась. Нахмурившись, Эхомба долго размышлял, как так может быть? Затем приблизился. Из торца словно оборванной стены торчали длинные куски проволоки толщиной в большой палец, придавая конструкции какой-то недоделанный вид. Вероятно, так можно охарактеризовать и весь мир за этой стеной – недоделанный!.. Хитро улыбаясь, Этиоль сорвал огромную поганку и нанизал ее на торчащий металлический прут – пусть знают!

Скоро он забрел в такую чащу, где каждый шаг давался с трудом. Деревья здесь были огромные, подлесок непролазен, стебли лиан переплелись так густо, что едва можно было пройти. Капли, падавшие с крон, сыпались дождем, солнце скрылось за набежавшими тучами. Опасаясь сбиться с пути, Этиоль вытащил меч и на ближайшем дереве вырубил стрелу, указывающую направление, которого следовало держаться. Желтоватый шрам отчетливо выделялся на фоне темной коры. Удовлетворившись сделанным, пастух двинулся в путь и шагал так, пока не заметил впереди какое-то пятнышко.

Он подошел ближе и с удивлением обнаружил, что вернулся к собственной отметине в форме стрелы.

Выходит, он двигался по кругу!

Что ж, следует более тщательно выбирать маршрут и не сбиваться.

Этиоль еще несколько раз оборачивался, пока меченое дерево не скрылось из виду. Теперь он уже не сомневался, что если и идет не строго по прямой, так уж наверняка двигается на север. А потом вновь наткнулся на ту же самую зарубку.

Выходит, заблудился?

Не спеши с выводами, поправил себя Эхомба. Передохни, постарайся припомнить свой путь с того момента, как солнце скрылось за тучами. Так он привык поступать с детства, когда отец отправлял его со стадом и наказывал ни в коем случае не терять головы. Тем более поддаваться страху. Этиоль сам дошел до мысли – и опыт подтвердил ее, – что винить в пропаже овцы или коровы злобного великана, потустороннего духа или какие-нибудь другие таинственные силы по меньшей мере глупо, так как скорее всего несчастное животное заблудилось, свалилось в овраг или, наевшись ядовитой травы, где-нибудь лежит.

Эхомбу никогда не мучили образы незримых досаждающих людям сущностей, не встречался он и с привидениями и прочими неведомыми существами, цели которых непонятны и таинственны. Не испытывая потребности забыться, на время уйти в чуждый, потусторонний мир, никогда он не жевал дурманящую траву, не напивался допьяна. Должны существовать веские причины, чтобы лишиться рассудка и пожелать странного. Отсюда следовало, что прежде всего надо в точности удостовериться, на этом ли дереве он сделал первую зарубку. Если да, то необходимо взять поправку: сместить направление вправо, поскольку он вышел к исходной точке слева.

Этиоль встал, осмотрел глубокую, начавшую затягиваться густым древесным соком прорезь. Вне всякого сомнения, это его отметина. И дерево то же самое.

Для верности он решил вырубить еще одну стрелу, чтобы уж никаких сомнений не оставалось.

Пастух достал меч, взмахнул им, и вдруг сверху отчетливо донеслось:

– Сколько можно! Неужели тебе доставляет удовольствие крушить мою плоть?

Эхомба застыл с поднятым мечом. Вокруг стояла тишина. И дерево было как дерево, самое обыкновенное. А не показалось ли, спросил себя пастух. Мало ли, устал, натерпелся за день…

– Не веришь? Зря, это я с тобой разговариваю. Я, кому ты причинил боль.

– Прости. – Этиоль развел руки и склонил голову. – Я не хотел тебя ранить. Просто до сих пор я не слышал, чтобы деревья были такие чувствительные.

– Вот как? Со сколькими же деревьями ты вступал в беседу, прежде чем заносил топор?

– По правде говоря, могучий обитатель леса, ни с одним. В подобных делах у меня опыта маловато. В тех краях, откуда я родом, твои собратья – редкость. У нас они наперечет, они дают тень и плоды, так что мы их оберегаем. Но здесь, – он повел рукой, – прямо со своего места я вижу деревьев больше, чем растет во всей округе моего дома.

– Должно быть, ты явился из скудной земли, если у вас так мало деревьев.

Голос, долетавший до Этиоля сверху, явно смягчился.

– Как подсказывает мне опыт, – продолжил он, – большинство из людей куда менее чувствительны, чем мои сородичи. Хотя не берусь утверждать, что среди вас совсем нет чутких, способных ощутить чужую боль, в целом, ваше племя – это вздорные, чуть что теряющие разум создания, способные только рушить, жечь и топтать. Они даже сунуться боятся в Зыбучие земли. Стоит им попасть в лес, как они тут же начинают делать отметины, ломать ветки и разводить костры. А затем неминуемо заблудятся – если не хуже.

– Потому я и делаю зарубки, – попытался объяснить пастух. – Чтобы не проходить одним путем дважды. Однако, похоже, я кружу на месте…

– Чепуха! – ответило дерево. – Ты идешь прямо на север. Я едва за тобой поспевал.

Выходит, это одно и то же дерево, только оно не стоит на месте.

– Но ведь деревья не умеют ходить, – заметил Этиоль.

– Для человека, явившегося из страны, где деревьев раз, два и обчелся, ты слишком много на себя берешь, делая такие заявления.

Дерево пошевелило ветвями, и Эхомба решил, что наступила последняя минута его жизни. Зрелище было грозное. Словно буря обрушилась на крону могучего лесного великана. Из земли вдруг показался могучий толстоватый корень, за ним другой, третий. Ствол оперся на них и вдруг шагнул. Степенно перенес тяжесть на выдвинувшийся вперед мощный отросток, затем подтянул задние, выползшие из грунта корни. Сделав несколько шагов, лесной великан остановился, и корни ушли в землю.

– Беру свое заявление назад! – поспешно выкрикнул Этиоль.

Нижние ветви протянулись к человеку, потрепали его по голове.

– Ты еще молод и глуп, я прощаю тебя. Но предупреждаю: больше никаких зарубок. На пути тебе наверняка встретятся растения куда менее добрые, чем я.

Ветви обхватили Этиоля, подтащили поближе. Он оказался как раз возле вырубленной в древесине стрелы. Рана уже полностью затянулась зеленовато-бурым мутным соком.