Текст книги "Беженец"

Йозеф
Где-то в Атлантическом океане. 1939 год

10 дней вдали от дома

Йозеф последовал за маленькой компанией ребятишек, которые выходили через приподнятую над палубой дверь на мостик теплохода «Сент-Луис». Мостик был узким помещением, изгибавшимся от одного борта корабля до другого. Яркий свет струился сквозь две дюжины окон с панорамным видом на бескрайний зелено-голубой океан и легкие белые облака. По всему помещению с деревянной палубой были расставлены металлические скамьи с картами и линейками, а на стенах висели таинственные инструменты и измерительные приборы из сверкающей меди.

На мостике было несколько членов команды: некоторые носили бело-голубые матроски, как у стюардов, и еще трое – синие кители с медными пуговицами и золотыми лентами на манжетах и капитанские фуражки с золотой отделкой. Один из матросов стоял за спицевым штурвалом размером с колесо грузовика, с торчащими по всему кругу рукоятями. Такие Йозеф видел на изображениях пиратских судов, только этот был металлическим и присоединялся к большой прямоугольной стойке.

Самый низенький среди троицы в капитанских кителях, широко улыбаясь, подошел к компании. Йозеф видел его перед субботней службой.

– Добро пожаловать на мостик, мальчики и девочки. Я капитан Шредер, – представился он и стал пожимать всем руки, хотя здесь не было никого старше тринадцати лет.

Один из родителей договорился об экскурсии на мостик и в машинное отделение для всех детей, которые захотят прийти, и восемь человек с радостью согласились. Рут и Эвелин посчитали экскурсию неинтересной. Но Рената была здесь, вместе с детьми постарше.

Капитан Шредер познакомил их с первым помощником и другими членами команды, которые были на мостике, и показал, как работают приборы и циферблаты. Йозеф внимательно слушал.

– Это управление двигателем теплохода, – пояснял капитан Шредер. – Когда мы хотим изменить скорость, беремся за эти рукоятки, отводим их вперед, до самого конца, а потом назад, до нужной цифры. – Он улыбнулся. – Я не собираюсь сейчас менять скорость, двигатели настроены, как нам нужно.

Йозеф заметил, что все рукояти стоят на отметке «полный вперед».

– Мы идем с такой скоростью, чтобы обогнать два других судна, идущих на Кубу? – спросил Йозеф.

Взгляд капитана изменился с удивленного на немного рассерженный.

– Где ты слышал о том, что мы пытаемся кого-то обогнать? – спросил он.

– Вчера об этом говорили два стюарда, – ответил Йозеф, начиная нервничать. – Они сказали, что, если мы не придем первыми, нас туда не пустят.

Капитан поджал губы, многозначительно глянул на первого помощника, вид у того был встревоженный. Но капитан снова улыбнулся.

– Никаких гонок, – заявил он, переводя взгляд с Йозефа на других детей. – Мы просто идем со всей возможной скоростью, потому что море спокойное, а ветер – попутный. Вам не о чем волноваться. А сейчас старшина Йокль, возможно, согласится показать вам машинное отделение.

Насколько высоко находился корабельный мостик, настолько низко было опущено машинное отделение. Пройдя в стальную дверь с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ КОМАНДЫ», дети спускались по одному трапу за другим, по лестницам, которые казались бесконечными, пока не добрались до машинного отделения.

Внизу все разительно отличалось от того, что Йозеф видел до этого. На палубах А, В и С было уютно и просторно. Здесь же – ни иллюминаторов, ни кают. Сырой спертый воздух пах капустой, табаком и потом. Заглядывая в кубрики, Йозеф обратил внимание, что в каждом из них по две койки, нет окон и почти невозможно повернуться. Проходы узкие, потолки низкие. Старшина, проходя в двери, постоянно нагибался.

Раньше Йозеф никогда не боялся замкнутых пространств, но от такой тесноты ему стало не по себе. Он словно очутился в инопланетном мире. Остальные семеро детей, должно быть, испытывали то же самое. Потому что все молчали, даже Рената.

Откуда-то из коридора послышалась песня. Старшина замедлил шаг. Когда они подошли ближе, Йозеф узнал мелодию. Это была «Песня Хорста Весселя», гимн нацистов. По коже побежали мурашки. Дети нервно переглянулись.

Йозеф сотни раз слышал эту мелодию после ареста отца. Она очень быстро превратилась из ничем не примечательной песни, которую нацисты исполняли на вечеринках, в неофициальный гимн Германии. И это было страшно.

В последний раз Йозеф слышал песню в тот день, когда все соседи выстроились вдоль улиц, салютуя нацистским солдатам.

Старшина Йокль постарался побыстрее провести детей мимо общей каюты, где члены команды пили и пели, но тут кто-то неожиданно крикнул:

– Стоп! Пассажирам сюда нельзя!

Йокль замер. Совсем как Йозеф.

Один из матросов, угрюмо хмурясь, встал из-за стола. Массивный, с носом картошкой, бульдожьими щеками и темными тяжелыми бровями. Йозефу откуда-то было знакомо его лицо. Может, он обслуживал их в столовой? Стелил койки? Нет! Йозеф вспомнил! Этого человека он видел на балконе в утро субботней службы. Именно он разозлился, когда портрет Гитлера сняли и унесли.

Мужчина немного спотыкался, то и дело ударяясь о стены и мебель. Йозеф видел, что так ведут себя пьяные, выходя из берлинских пивных.

– Капитан дал этим детям специальное разрешение посетить машинное отделение, Шендик, – пояснил старшина.

– Капитан… – повторил он с величайшим неодобрением. Даже стоящий в отдалении Йозеф чувствовал запах спиртного.

– Да, – подтвердил Йокль, выпрямившись. – Капитан.

На стене общей каюты Йозеф заметил доску для объявлений с прикрепленными к ней нацистскими слоганами и страницами из радикально-антисемитской газеты «Der Sturmer». Ему стало страшно.

– Еврейские крысы, – прошипел Шендик, злобно уставившись на детей.

Многие опустили глаза, и даже Йозеф отвел взгляд, стараясь не привлекать внимания здоровяка. Он сжал кулаки. Уши горели от бессильного раздражения и стыда за собственную беспомощность.

Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем Шендик снова направился к своему месту. Слово капитана все еще чего-то стоило, даже если сейчас все были так далеко от мостика.

Старшина Йокль поторопил детей, а Шендик и его дружки завели другую нацистскую песню, еще громче, чем раньше:

 
Вонзив еврею в горло нож,
Ты скажешь: «День хорош!»
 

Йозеф успел услышать ее до того, как Йокль подвел их к очередному трапу. Его ноги подогнулись так, что пришлось схватиться за поручень. Он думал, что на «Сент-Луисе» им ничего не грозит. Но ненависть преследовала их даже здесь, посреди океана.

В машинном отделении, с его дизельными двигателями, генераторами, циферблатами, переключателями и насосами, наверное, было очень интересно, но Йозеф никак не мог сосредоточиться. Его ничто не могло воодушевить, другие дети тоже не радовались. Да и чему было радоваться после встречи с Шендиком?

Экскурсия закончилась мрачно, почти скорбно. Старшина вернул всех наверх, постаравшись идти другим маршрутом.

Йозеф снова подумал, что внизу – совершенно иной мир. Он находился вне волшебного мыльного пузырька, в котором жил он и другие евреи на палубах теплохода. Там, под палубой, мир был реальным.

Изабель
Флоридский пролив. К северу от Кубы. 1994 год

1 день вдали от дома

Изабель смотрела, как взрослые склонились над мотором, пытаясь выяснить, почему он не заводится. Сеньор Кастильо решил, что он, должно быть, перегрелся, поэтому Амара поливала его, пытаясь охладить. Тем временем Ивану и Изабель поручили вычерпывать воду из лодки. Носок, которым заткнули пробоину, намок, и вода текла прямо на лицо Кастро.

Они дрейфовали на север, их уносил Гольфстрим, а мотор молчал уже больше часа. Никто не пел, не танцевал, не смеялся.

Мама Изабель и сеньора Кастильо спали на узкой скамье на самом носу лодки, привалившись друг к другу, Лито сидел посередине, возвышаясь над Изабель и Иваном.

– У тебя действительно есть родственники в Майами, – сказал он внучке. – Когда журналистка спросила тебя об этом, ты ответила «нет». Но они же есть. Мой брат Гильермо.

Изабель и Иван с удивлением переглянулись.

– Я не знала, что у тебя есть брат, – ответила Изабель.

– Он улетел еще в 1970 году, во время Полетов Свободы, когда США увозили с острова политических диссидентов, – пояснил Лито. – Но Джульенно не был диссидентом. Просто хотел жить в Америке. А ведь я тоже мог поехать. Когда-то я был офицером полиции, как Луис и Амара. Ты знала об этом? Еще до Кастро. Тогда президентом был Батиста…

Изабель знала. Как и то, что Лито потерял работу во время революции и его послали на плантации рубить сахарный тростник.

– Я мог бы задействовать связи, – продолжал Лито. – Попросить об одолжении и увезти твою бабушку с острова.

– Тогда бы ты родилась в Америке, – добавил Иван.

Изабель перестала вычерпывать воду. Она думала о том, как могла бы сложиться ее жизнь. Родиться совсем в другой стране? Просто непостижимо!

– Мы остались, потому что Куба – наш дом, – пояснил Лито. – Я не уехал, когда в шестидесятых Кастро захватил власть, и не уехал в семидесятых, когда США послали самолеты, и в восьмидесятых, когда все эти люди отплывали из бухты Мариэль. – Лито покачал головой, еще раз оглядел компанию, склонившуюся над мотором, и стукнул кулаком в борт. – Я совершил ошибку, отправившись в путь на этом тонущем гробу. Нужно было остаться и ждать. Всем нам. Хуже, чем сейчас, уже не станет. Мы всегда принадлежали какой-то другой стране. Сначала Испании. Потом США. Потом России. Сначала Бру потом Батиста, потом Кастро. Нам следовало подождать. Все меняется. Всегда меняется.

– Но станет ли лучше? – спросил Иван.

Изабель посчитала это хорошим вопросом. Всю ее жизнь становилось только хуже. Сначала распад Советского Союза, потом скандалы родителей, попытки отца сбежать, смерть бабушки. Она ждала, что Лито ободрит ее, заверит, что положение обязательно улучшится, но он уставился в темную воду. Изабель и Иван снова переглянулись. Молчание Лито было красноречивее любого ответа.

– Кто-то что-то предпринял бы, – высказался он наконец. – Нам следовало подождать.

– Но папу собирались арестовать! – возразила Изабель.

– Знаю, Чабела, ты любишь отца. Но он дурак.

Ее щеки запылали от гнева и смущения. Она любила Лито, но любила и отца и ненавидела, когда дед говорил о нем гадости. Хуже того, он говорил их в присутствии ее лучшего друга!

Изабель быстро глянула на Ивана. Тот не отрывал глаз от работы, делая вид, будто слишком занят. Но они сидели прямо у ног Лито, и он наверняка слышал все. Лито продолжил:

– Он рискует своей жизнью. Рискует твоей жизнью, жизнью твоей матери и ее нерожденного ребенка. И ради чего? Он и сам не знает. Спроси, зачем он хочет сбежать в Америку, и все, что он может ответить, это «свобода». Разве это планы на жизнь? Как он собирается найти крышу над головой, еду? Почему он считает, что там будет жить лучше, чем на Кубе? – Лито вскинул брови и вопросительно уставился на Изабель. – Он увозит тебя от себя самой. От того, что ты собой представляешь. Как ты научишься отсчитывать ритм для своей музыки в Майами? У Майами нет души. В Гаване ты научилась бы всему, даже без особых стараний. Ведь этот ритм – биение сердца кубинского народа, какую бы песню ни тянули Бру, Батиста или Кастро.

Изабель боялась, что Лито прав. Она так и не научилась чувствовать ритм, но всегда предполагала, что умение придет само собой. И родина сама когда-нибудь прошепчет свои секреты ее сердцу. Но услышит ли она их теперь? Особенно когда отдала трубу за бензин, поменяла единственное, что принадлежало ей, свою музыку, на шанс удержать семью вместе?

– Нам следовало бы вернуться, – заключил Лито и, шатаясь, поднялся. – Мы ушли не слишком далеко, а поскольку Кастро стал таким снисходительным, нас не накажут за побег.

– Нет, Лито! – возразила Изабель. Как бы она ни боялась потерять свою музыку и душу, свою семью она не променяет ни на что. Она схватила деда и попыталась удержать. – Не надо! Мы не можем вернуться! Они арестуют папу.

Паника нарастала, подобно отдаленному громовому раскату в ушах. Но Иван и Лито дружно подняли глаза к небу, словно тоже услышали гром.

Вовсе не страх потряс Изабель до глубины души. Прямо на них шел гигантский танкер.

Махмуд
Измир. Турция. 2015 год

4 дня вдали от дома

Махмуд вместе с родными стоял на парковке, земля была скользкой и влажной от легкой мороси. Внизу, за усыпанным камешками коричневым берегом, серое Средиземное море бурлило, как вода в стиральной машине. На горизонте скользило красно-черное грузовое судно.

– Нет-нет. Сегодня никаких лодок, – сообщил контрабандист на ломаном арабском. – Завтра.

– Но мне сказали, что она будет сегодня, – возразил отец Махмуда. – Мы спешили, чтобы добраться сюда именно сегодня!

Контрабандист поднял руку и покачал головой:

– Нет-нет. У вас есть деньги, да? Завтра. Я напишу завтра.

– Но куда мы пойдем? – спросила мать.

Махмуд не верил ушам. Они провели два долгих дня в машинах и автобусах, пытались успеть к отплытию лодки, которую отец нанял, чтобы перебраться в Грецию. А теперь оказалось, что все зря.

– В соседнем квартале есть отель. Там принимают сирийцев.

– Мы стараемся экономить. Нам нужно в Германию, – пояснил отец.

– Рядом парк, – ответил контрабандист.

– Парк? Ночевать под открытым небом? Но у меня младенец! – воскликнула мать, показывая на лежавшую у нее на руках Хану.

Контрабандист пожал плечами, словно ему было все равно. Его телефон зазвонил. Он отвернулся, чтобы поговорить.

– Завтра, – бросил он, не оглядываясь. – Напишу завтра. Будьте готовы.

Отец фыркнул, но немедленно повернулся к семье и растянул губы в улыбке:

– Что же, мы давно думали о том, как было бы хорошо отдохнуть на Средиземном море, – напомнил он. – У нас есть лишняя ночь в Измире. Кто хочет пойти на танцы?

– Я хочу найти место посуше, чтобы выспаться, – бросила мама.

Отец повел их к отелю. Пока они шли, магазины стали закрываться.

Махмуд восхищался чистотой улиц. Ни мусора, ни искореженного металла. Вымощенные булыжниками дороги были в идеальном состоянии. Перед аккуратными домиками и магазинчиками росли цветы. По мостовой катили блестящие машины и фургоны, в окнах зданий сиял свет.

– Помнишь, в Сирии было точно так же? – спросил младшего брата Махмуд.

Валид тоже смотрел на все с раскрытым ртом, но ни словом не обмолвился. Махмуд раздраженно вздохнул. Бывало, они с Валидом дрались, как все братья, но он всегда был его лучшим другом и постоянным спутником. Они играли вместе, молились вместе, жили в одной спальне. Валид был чересчур энергичным. Отскакивал от стен, прыгал на мебель, пинал футбольные мячи в прихожей. Как бы он ни раздражал Махмуда в такие моменты, тот жалел, что брат не может стать прежним озорником. А теперь даже герой любимого мультфильма, которого Махмуд купил в Килисе, не веселил Валида.

Позже, в отеле, Махмуд по-прежнему думал, как вернуть прежнего брата. Но тут до него донесся голос портье, объяснявшего, что номеров не осталось.

– Может, кто-то пустит нас в свой? – предложил отец Махмуда.

– Простите, но у нас в каждом номере по три семьи.

У Махмуда замерло сердце. Все комнаты заняты! Каковы шансы, что они найдут номер еще где-то?

Отец попытался позвонить в другие отели, но и они оказались забиты.

– Почему нигде нет мест? – спросила мать. – Не могут же все отплывать завтра?

Поскольку идти было некуда, они нашли парк, о котором говорил контрабандист. Но и там было полно народа. Все беженцы, которых не приняли в отелях, решили переночевать здесь. Некоторые спали на скамейках под дождем, другие прятались от дождя в палатках – казалось, они жили так уже несколько дней.

Махмуд еле держался на ногах. Он так промок, так устал, так хотел согреться и выспаться!

– Нам следовало остаться в лагере для беженцев, – вздохнула мама.

– Нет, – возразил отец. – Нет. Мы пойдем вперед. Всегда вперед! И не остановимся, пока не попадем в Германию. Мы же не хотим застрять здесь. Посмотрим, сможем ли мы найти сухое местечко на эту ночь.

Махмуд заметил тощего мальчишку-сирийца, примерно его ровесника. Он подходил к каждой семье в парке и что-то предлагал. Махмуд попробовал подкрасться ближе, чтобы рассмотреть, но мальчик заметил его и подошел сам.

– Хочешь купить носовые платки? – спросил он, протянув Махмуду пластиковую запечатанную пачку. – Всего десять сирийских фунтов или десять турецких курушей.

– Нет, спасибо, – отказался Махмуд.

– Тебе нужна вода? Спасательные жилеты? Зарядка для телефона?

– Нам нужно место, чтобы переночевать, – пояснил он.

Мальчик оглядел Махмуда и его семью.

– Знаю я одно место. Покажу за две тысячи сирийских фунтов или двадцать пять турецких лир.

Две тысячи сирийских фунтов – почти десять американских долларов. Слишком большая сумма. А ведь им нужно пересечь целый континент. Но дождь усиливался, и в парке не осталось сухого клочка земли. Махмуд рассказал отцу о предложении, и тот согласился заплатить.

Мальчик повел их прочь от берега, в квартал, где между булыжниками росли сорняки, а на окнах домов вместо ящиков с цветами были решетки. Один из уличных фонарей мигал, придавая улице зловещий вид.

Мальчишка поднял сломанную часть забора из рваной сетки и показал на парковку:

– Здесь.

Отец с сомнением оглядел родных, но последовал за мальчишкой. Тот привел их к большому квадратному зданию с заколоченными окнами и покрытыми граффити стенами. Одна из досок на двери была оторвана, и они беспрепятственно вошли внутрь.

Это оказался торговый центр. Вернее, бывший торговый центр. В центре большого двора стоял недействующий фонтан, а вокруг располагались магазины, которые занимали все четыре этажа. Некоторые были освещены электролампами, подсоединенными к удлинителям, в других горели керосиновые фонари и свечи. Большинство помещений превратили в крохотные квартирки, в них жили люди, захватившие брошенный торговый центр.

Мальчишка привел их в пустой магазинчик йогуртов на третьем этаже, рядом с бывшей музыкальной лавкой, где жила сирийская семья из шести человек. Судя по всему, они жили здесь не один день. В магазине стояли потертый старый диван, электрическая плита. С веревок свисали простыни, делившие все пространство на маленькие комнатки.

Магазинчик йогуртов был пуст. Никакой мебели, лишь порванный линолеум на полу. Когда они вошли, что-то мелькнуло в темноте и исчезло.

– Это всего лишь на одну ночь, – успокоил отец.

– Вы отплываете завтра? – спросил мальчишка. – На лодке? В таком случае вам нужны спасательные жилеты. Определенно. Иначе вы утонете, когда лодка перевернется.

Махмуд уставился на него. Он совсем промерз из-за промокшей насквозь одежды. И слова мальчика ему совсем не понравились. Отец поднял руки, пытаясь утихомирить взволнованных родственников.

– Лодка не перевернется.

– Или бензин закончится. Или она ударится о скалы, – не унимался мальчишка. – И тогда вы все утонете.

– Хорошо, – вздохнул отец. – Хорошо. Где купить спасательные жилеты?

Йозеф
Где-то в Атлантике. 1939 год

11 дней вдали от дома

Мать Йозефа попыталась сдержать руки мужа, которыми он беспорядочно размахивал. Но Аарон Ландау был слишком силен, несмотря на худобу.

– Нет! Нет! Они идут за нами! – вопил он, дико вращая глазами. – Судно сбавило ход! Неужели не чувствуешь? Мы замедляемся. Сейчас судно повернет, и нас отправят обратно в Германию!

Аарон вырвал руку и сбил лампу, которая с грохотом упала на пол. Свет погас.

– Йозеф, помоги мне! – взмолилась мать.

Йозеф оттолкнулся от стены и попробовал схватить за руку отца, тогда как мать вцепилась в другую. Рут, забившаяся в угол койки, зарылась лицом в своего плюшевого кролика и заплакала.

– Нет! – крикнул отец. – Мы должны спрятаться, слышите? Здесь нельзя оставаться! Нужно бежать с этого корабля!

Йозеф крепко держал его руку:

– Нет, папа. Мы не поворачиваем. Судно сбавило ход из-за похорон. Похорон в море.

Аарон замер, но Йозеф не спешил отпускать его. Он не хотел рассказывать о похоронах, но, похоже, только таким способом и можно было его утихомирить.

Измученные, вылезшие из орбит глаза Аарона Ландау в упор смотрели на сына.

– Похороны? Кто умер? Пассажир? Его убили нацисты! Я знал, что они здесь, на борту! Они уничтожат всех нас! – Он снова принялся биться, охваченный безумной паникой.

– Нет, папа, нет! – твердил Йозеф, удерживая отца изо всех сил. – Это старый профессор Вайлер. Он был болен, еще когда поднимался на борт. Нацисты тут ни при чем, папа.

Йозеф все знал о похоронах. В тот день Рут упрашивала его поплавать в бассейне с ней, Ренатой и Эвелиной. Но Йозеф теперь стал мужчиной. Он слишком взрослый для таких забав. Вместо этого он гулял по внешнему променаду на палубе В, стараясь не попасться на глаза Шендику из машинного отделения и его дружкам, когда услышал крик из окна каюты. Заглянув внутрь, он увидел женщину в белом платье, с длинными черными кудрявыми волосами. Она рыдала, упав на тело старика. Рядом стояли капитан Шредер и корабельный доктор. Мужчина на кровати был неподвижен. Рот открыт, глаза невидяще смотрели в потолок.

Он умер! До этого Йозеф ни разу не видел мертвецов так близко.

– Эй ты! Мальчик!

Йозеф подскочил. Женщина, гулявшая с собачкой по палубе, поймала его за подсматриванием. Он удрал под громкий лай, но не раньше, чем услышал слова доктора о том, что профессор Вайлер умер от рака.

Прошло несколько часов, а Йозеф все еще пытался успокоить отца.

– Профессор был старым и долго болел, – повторял он. – Его хоронят в море, потому что мы слишком далеко от Кубы.

Йозеф и его мать держали Аарона, пока до него наконец не дошли слова сына. Отец перестал вырываться и осел так неожиданно, что его пришлось поднимать с пола.

– Он уже болел? – переспросил отец.

– Да. У него был рак, – пояснил Йозеф.

Отец позволил им подвести его к койке. Он сел, а мать подошла к Рут и стала ее успокаивать.

– Когда похороны? – спросил отец.

– Сегодня вечером. Поздно.

– Я хочу пойти, – вдруг заявил он.

Йозеф не мог в это поверить. Отец не покидал каюты все одиннадцать дней, а теперь хочет пойти на похороны человека, которого в глаза не видел. В таком состоянии?

Йозеф встревоженно глянул на мать, державшую Рут на коленях.

– Вряд ли это такая уж хорошая идея, – сказал она, вторя мыслям сына.

– Я видел слишком много умерших и непогребенных людей в Дахау. Я пойду на похороны.

Отец впервые произнес название места, где пробыл полгода. Казалось, что зимний мороз накрыл все в каюте. Разговор закончился так же быстро, как начался.

– Возьми с собой Йозефа, – посоветовала мама. – Мы с Рут останемся в каюте.

Вечером Йозеф повел отца на ют палубы А, где ожидали капитан, помощник и несколько пассажиров, которые были одеты в лохмотья. Увидев, как отец рвет на себе рубашку, Йозеф понял: это один из еврейских обычаев. Так мужчины выказывали сочувствие к фрау Вайлер.

Йозеф дергал себя за воротник, пока шов не треснул. Отец кивнул, повел его к ящику с песком у бассейна и велел взять горсть. Йозеф не понимал, зачем, но все равно сделал, как ему сказали.

На палубу А поднялся лифт, первой из него вышла фрау Вайлер, за ней – раввин и четыре матроса, которые несли тело профессора на носилках. Мертвеца запеленали в белую парусину, как египетского фараона.

– Постойте!

Шендик, мужчина из машинного отделения, пробирался сквозь небольшую толпу собравшихся. С ним были еще двое.

– Я Отто Шендик, лидер нацистской партии на этом судне, – сказал он. – По германским законам похороны в море проходят при условии, что тело покрыто национальным флагом.

Шендик развернул красно-белый нацистский флаг со свастикой в центре. Пассажиры дружно ахнули. Отец подался вперед:

– Никогда! Слышите? Никогда! Это святотатство!

Его трясло еще сильнее, чем раньше.

Йозеф никогда не видел отца таким злым и испугался за него, ведь Шендик был из тех, с кем лучше не связываться. Йозеф схватил отца за руку и попытался оттащить, но тот плюнул на палубу у ног Шендика.

– Вот что я думаю о тебе и твоем флаге!

Шендик и его люди ринулись вперед, чтобы отомстить за оскорбление, но тут вмешался капитан Шредер.

– Прекратить! Немедленно прекратить! Стюард! – скомандовал он.

Не сводя глаз с Аарона, Шендик обратился к капитану:

– Таков германский закон. И я не вижу причин делать исключение для этого случая.

– А я вижу. Возьмите этот флаг и уходите, герр Шендик. Иначе я освобожу вас от обязанностей и запру в кубрике.

Несколько мгновений стюард по-прежнему смотрел на отца. Потом он перевел взгляд на Йозефа, и от этого на коже выступили мурашки. Только после этого Шендик повернулся и ринулся прочь.

Йозеф дышал так тяжело, словно он пробежал марафон. Он так разнервничался, что дрожал еще сильнее, чем отец. Песок струйкой сыпался из трясущегося кулака.

Капитан извинился за недоразумение, после чего похороны продолжились. Ребе прочитал короткую поминальную молитву на иврите, и матросы перекинули тело профессора Вайлера через борт. Когда послышался тихий всплеск, скорбящие произнесли хором:

– Помни, Господь: все мы из праха созданы и в прах обратимся.

Люди по очереди подходили к поручню и сыпали в море взятые в ящике горсти песка. Йозеф и отец тоже развеяли песок по ветру.

Капитан Шредер и его помощник надели фуражки и отсалютовали. Они просто коснулись козырьков, а не выбросили руки вперед. Йозеф это заметил.

Похоронная служба закончилась без лишних слов. Йозеф ожидал, что отец сразу же вернется в каюту, но он задержался у поручня, глядя в темные волны Атлантики. О чем он думает? Что случилось с ним в Дахау? Почему он стал лишь призраком человека, которым был когда-то?

– Что ж, по крайней мере, он не оказался в аду Третьего рейха, – произнес отец.

Корабль тихо загудел, и Йозеф понял, что капитан велел прибавить скорости. Они снова идут на Кубу. Но сколько времени уже потеряли?