Текст книги "Отец моего жениха"

Юля

Будильник я ставлю на пять утра, чтобы приготовить Диме еду в больницу и покинуть дом до того, как проснется Молотов-старший. Интернет сказал, что диета после удаления аппендицита включает в себя все жидкое, поэтому я варю бульон из курицы и морс из черной смородины, которую в последний свой приезд передала мама.

Себе на завтрак готовлю овсяные хлопья с орехами, а для Молотова решаю сделать омлет с беконом – точно такой же, какой делаю Диме. Не уверена, что он станет его есть – черт знает, чем лондонские олигархи привыкли завтракать. Может, от осознания значимости своего хозяина желудок Молотова отказывается принимать что-то менее изысканное, чем фуа-гра и трюфеля. Но не приготовить тоже не могу из элементарного уважения к хозяину дома. Надеюсь, он умеет пользоваться микроволновкой, на случай если все же решит вкусить крестьянской пищи.

– Доброе утро, – раздается из дверей кухни густой низкий голос, при звуке которого я подпрыгиваю. Начало седьмого на часах, чего это олигарх на каникулах так рано встал?

– Здравствуйте, Сергей Георгиевич, – поворачиваюсь к Молотову лицом и, встретившись с тяжелой синевой его взгляда, невольно поджимаю босые ступни.

Для такого раннего утра выглядит он чересчур безукоризненно: идеально сидящие темные брюки, голубая рубашка. И я, блин… растянутая футболка с логотипом медийного форума, трикотажные шорты, небрежный хвост и никакого лифчика. Идиотка.

– Я готовлю Диме бульон. И вам завтрак, – начинаю отчитываться я, с каждой секундой нервничая все сильнее. Снова мокнут подмышки.

– Завтрак мне? – темные брови Молотова удивленно ползут вверх. Кажется, олигарх в шоке.

– Омлет с беконом. Я не знаю, едите ли вы такое, но подумала, вдруг вы голодны…

Несколько секунд Молотов пытает взглядом область моего третьего глаза, затем быстро пробегается по ногам и отрицательно мотает головой.

– Я буду только кофе.

Ну, что я говорила? Высокомерный у него желудок. А ведь со вчерашнего вечера ничего не ел. И три яйца пропали. Да и свинка зря своего жирного бочка лишилась. Ладно, возьму омлет с собой в универ в контейнере.

Судя по направленности взгляда на кофемашину рядом со мной, Молотов хочет сделать кофе себе сам, но я его опережаю:

– Вам эспрессо?

Ответом мне служит молчаливый кивок головы. Развернувшись, я встаю на цыпочки, чтобы достать чашку из гарнитура, и ощущаю слабое жжение на пояснице. Как будто Молотов на меня смотрит. Руки начинают дрожать, и щеки пунцовеют. Эй, Живцова, да что с тобой? Он, наверное, в телефон сейчас глазеет. С чего бы ему твой зад разглядывать?

Я достаю чашку и нетвердой рукой ставлю ее в кофемашину, нажимая кнопку с надписью «эспрессо». Раздается громкий звук перемалываемых зерен, и через секунду серебристая трубочка начинает плеваться ароматной жидкостью. Так, неловкой тишины уже нет, и сейчас мне просто нужно будет поставить перед ним чашку и вернуться к готовке.

Стараясь не смотреть на широкоплечую фигуру Молотова, сидящего за столом, я беру кофе и походкой сумрачного ниндзя иду к нему. Бесшумно то есть. Опускаю чашку на стол и не удерживаюсь от того, чтобы не вдохнуть его парфюм. Классный он у него. Даже слюна во рту собирается, и сердце начинает стучать сильнее. С феромонами, что ли? Самок так олигарх привлекает? Хотя самки на него и так вешаются, я уверена. Он же ходячая реклама яхт, часов и дорогих автомобилей. С его прессом Молотов бы идеально подошел на рекламу яхты. Ну судя по тому, что я видела в бассейне. И волосы у него густые и никакой седины. В тридцать девять для седины рано? Вряд ли он, как покойный Кобзон, их подкрашивает.

– Юля, у тебя так бульон выкипать начнет, – ледяным голосом сообщает Молотов и поднимает на меня свой не менее ледяной взгляд.

Мать твою. Это я у него за спиной задумалась? Охх, Живцова, не зря моя бабуля говорила, что медаль с отличием ума не прибавляет.

Лицо приобретает цвет смородинового морса, того самого, который тоже может выкипеть, если я продолжу и дальше отравлять мозги парфюмированными феромонами, и я, сорвавшись с места, бегу к плите. Руки ходят ходуном, в голове кисель.

От волнения я хватаю со столешницы нож и начинаю быстро нарезать хлеб. Непонятно для кого: вряд ли Молотов ест бородинский, а я вот уже третий день на диете. Ладно, голубей покормлю.

На мысли о голубях нож выскальзывает из трясущейся руки и указательный палец обжигает резкая боль.

– Гребаный Экибастуз, – взвизгиваю я и шокированно смотрю на глубокий надрез, из которого немедленно начинает струиться кровь. Наверное, так же она текла из хрюшки, чей бекон проигнорировал Молотов.

Ноги становятся ватными, потому что вида крови я не переношу. Так бы, может, на медицинский пошла, но не срослось. И больно, так больно.

– Дай посмотрю, – раздается не терпящий возражений голос из-за моей спины.

Я разворачиваюсь и, закусив губу, тяну Молотову дрожащую кисть. Надо чем-то перемотать, потому что моя провинциальная кровь уже вовсю заливает дорогие московские полы.

Одной рукой Димин отец перехватывает мое запястье, второй сдергивает рулон бумажных полотенец со столешницы и, отмотав, подкладывает под кровоточащий палец.

– Садись, – говорит строго, но не по-злому, и слегка подталкивает меня к стулу. – Ты очень бледная. Где у нас лежат медицинские принадлежности? Бинты, лейкопластыри?

От его спокойного ровного тона я начинаю понемногу приходить в себя и, рухнув на стул, тычу здоровой рукой в верхний ящик кухонного гарнитура:

– Жестяная коробка из-под конфет, – и на недоуменный взгляд Молотова поясняю: – Я ее с собой из Рязани привезла.

Ну а чего? У нас дома всегда лекарства в таких хранятся.

– А хлоргексидин есть в ванной.

Молотов покидает кухню и секунд через тридцать возвращается с нужным флаконом в руках и упаковкой ватных дисков «Русалочка».

Опускается передо мной на корточки, так что стрелки на его брюках натягиваются, а лицо находится на одном уровнем с моей грудью, и обхватывает руку.

От его горячего прикосновения меня прошибает озноб и все тело покрывается мурашками. Точно у него феромоны. Ох уж эти грязные парфюмеры.

– Больно? – негромко уточняет Молотов, прикладывая смоченный ватный диск к моему пальцу. – Ты дрожишь.

Я и правда дрожу. И даже дыхание затаила, чтобы его не нюхать. Еще бы глаза закрыть, чтобы не видеть, какие у него большие ладони и густые черные ресницы, но это будет, наверное, подозрительно выглядеть.

– Немного, – мой голос похож на шуршание сухих листьев, которые прохожие топчут в парках. Охрипла я что-то.

– Придерживай вату. Я сейчас перебинтую.

Каждый раз, когда его пальцы задевают мои, меня снова и снова бьет током. Я уже и про кровь, и про боль забыла, потому что испытываю странное желание, чтобы эта перевязка не заканчивалась. Пусть мой палец будет похож на разжиревшую мумию, но я хочу подольше ощущать на себе заботу.

– Ну вот и все, – заключает Молотов и, затянув белый марлевый бантик, поднимает на меня глаза. – Если будет кровить, нужно будет съездить в травмпункт.

Надо его поблагодарить, но все слова куда-то делись, и я просто на него смотрю. И он тоже смотрит. На мой рот. В животе становится горячо, и я жалею, что не надела лифчик, потому что соприкосновение футболки к соскам ощущается как наждачная бумага.

– Спасибо, – выдавливаю я и прячу перебинтованный палец за спину. – Я пойду собираться.

Молотов кивает и поднимется на ноги. Лицо беспристрастно, брюки удивительным образом не помялись.

– Мне тоже нужно ехать. Диме передай, что я к нему ближе к вечеру заеду.

Я бормочу: «Угу» уже после того, как он покидает кухню. В голове творится полный кавардак, а дыхание так и не может прийти в норму. Продержаться еще четыре дня, а потом нужно поговорить с Димой о том, чтобы на время визита его отца поискать отдельное жилье. Плохая это идея – жить с Молотовым под крышей одного дома.

16
Юля

– Ну и как тебе живется с секси-папочкой? – спрашивает Маринка, когда в перерыве между лекциями мы бредем в университетскую столовую. – Он тебя не обижает? Не домогается?

– Ты чего несешь? – вскидываюсь я, ощущая, как начинают гореть уши. – Он взрослый серьезный мужчина и к тому же отец Димы.

– Прежде всего, он красивый, сексуальный и богатый мужик в самом расцвете сил. А ты думаешь, он с ровесницами, что ли, со своими спит? Для таких, как Молотов, те, кто старше двадцати пяти, уже не котируются. Так что ты и я – для него самое то. Но так как ты занята его сыном, то остаюсь только я.

Я знаю, что подруга любит потрепать языком, и обычно меня это забавляет, но сейчас ее тирада вызывает лишь раздражение. Словно Молотов – злой дракон, которому каждый месяц нужно подкидывать в пасть свежее мясо. И пусть характер у олигарха не сахарный, но не настолько он примитивен, как хочет представить его Марина.

– И что ты будешь делать, если Молотов обратит на тебя внимание? Сразу прыгнешь к нему в постель?

– Нет, конечно. Папа Димаса – это же не окунь речной, он, блин, настоящий тунец. Его с умом ловить нужно. Если я ему сразу дам, он ко мне интерес потеряет. С такими нужно стерву включать, чтобы он в кровати засыпал с мыслями обо мне. Чтобы цветами начал задаривать, а я такая: «Фи, Сергей Георгиевич. Вы что меня купить вздумали?» Он, конечно, в недоумении, и начинает страдать. Ну а дальше я его понемногу к себе подпускаю, разрешаю себя поцеловать, первый секс, а потом через полгодика он мне предложение делает.

Марина переводит дыхание и гордо одергивает дерматиновый ремешок китайской Луи Вуиттон, и я, не выдержав, начинаю хохотать. Ну очень у нее серьезный и деловой вид в этот момент.

– То есть поэтому Молотов последний раз был женат двадцать лет назад? Потому что такую умницу, как ты, не встретил? Чтобы он букет, а ему «фи»?

– Может, и не встретил, – огрызается Марина.

– А я вот думаю, что таких завоевательниц, как ты, он на завтрак, обед и ужин ест.

Черт его знает, почему я так рьяно кинулась защищать мужскую честь Молотова от гипотетических посягательств Маринки. Наверное, заботливо обмотанный бинтом палец так на меня действует.

– Ладно, не злись на меня, – примирительно толкаю надувшуюся подругу в бок. – Поедешь со мной Димку проведать? Я сразу после менеджмента стартую.

– Не знаю. К нему в палату таких умниц, как я, пускают?

– Да хватит тебе дуться. Помогать тебе охмурять Молотова я не стану, но и препятствовать не буду.

– А он в больницу к сыну ездит? – мгновенно оживляется Марина, словно единственное препятствие, мешающее ей воссоединиться с Диминым отцом, это мое неодобрение.

– Сказал, что сегодня заедет.

– Тогда решено – поедем вместе.

В больницу мы попадаем только после пяти, потому что из-за начавшегося дождя встряли в пробку. За поездку таксист насчитал нам поистине астрономическую сумму, и я в очередной раз корю себя за то, что не поехала на метро. Сказывается то, что я привыкла ездить на машине с Димой, а к хорошему, как известно, быстро прикипаешь.

Своим именным больничным пропуском мне козырять не приходится, потому что часы свободны для посещений и у меня есть хвост в виде Марины, которая, к слову, подошла к визиту в больницу очень тщательно: рубашку расстегнула на три пуговицы, на ресницы наложила два дополнительных слоя туши, а на щеки – свежие мазки румян.

И я зря беспокоилась, что в мое отсутствие Дима будет скучать: возле его кровати обнаруживаются две плотно надушенные посетительницы, чьи лица кажутся мне смутно знакомыми. По-моему, они тоже учатся с нами. И пусть я совсем не ревнива, но от неожиданной картины все равно становится неприятно.

– Малыш, – завидев меня, застывшую в дверях с пакетами, Дима ослепительно улыбается и предпринимает попытку подняться. Правда, тут же морщится и снова валится на подушки.

– Привет, – я быстро подхожу к нему и, игнорируя притихших блондинку и брюнетку, целую его в щеку. – Как самочувствие?

– Немного лучше, но все равно болит. Юль, это Сабина и Кристина, они пришли меня проведать. Это Сабина вызвала скорую и тебе позвонила.

Охх, Живцова. Может, Сабина эта от перитонита твоего будущего мужа спасла, а ты сразу клыки наточила.

– Я Юля, – натянув на лицо благодарную улыбку, поворачиваюсь к девушкам.

– Моя невеста, – подсказывает из-за спины Дима, отчего я начинаю улыбаться более естественно.

– Спасибо, что ты мне позвонила тогда, Сабина. И за то, что вызвала скорую.

Вряд ли наше с Мариной появление привело девушек в неописуемый восторг, но и враждебно настроенными они не выглядят. Немного высокомерными и смущенными – да, но за три года, проведенных в Москве, я к таким лицам уже привыкла и даже выработала иммунитет. И кстати, очень сомневаюсь, что эти девахи – коренные москвички.

– Все в порядке, – царственно кивает идеально уложенными волосами блондинка и переводит взгляд на Диму: – Поправляйся, Дим, мы с Викой пойдем.

– Спасибо, что зашли, девчонки, – кивает мой жених и машет им вслед рукой.

– Навоняли-то духами, – фыркает Марина, когда дверь за посетительницами захлопывается. – Как в «Летуаль» пришла.

Пахнет и правда ядрено, поэтому я приоткрываю окно, после чего начинаю распаковывать пакеты с едой.

– Это бульон с курицей и овощами, – объясняю Диме, ставя банку на тумбочку. – Я его процедила. А это смородиновый морс.

– Ты у меня такая хозяйственная, малыш, – улыбается Дима и гладит меня по ноге. – Как ты уживаешься с папой?

От этого невинного вопроса сердце делает кувырок и падает в желудок. Да что это за реакция такая?

– В порядке, – бормочу я, комкая в руках пустой пакет. – Мы столкнулись только с утра на кухне, а после он уехал. Ах, и кстати, он просил передать, что заедет к тебе ближе к вечеру.

– Да, папа звонил, – беззаботно откликается Дима. – Должен подъехать в течение получаса.

При упоминании визита Молотова притихшая Маринка начинает дышать громче, а я беззвучно скриплю зубами. Что за час пик такой? Встречаться с Диминым отцом мне совсем не хочется. В смысле я бы предпочла дать им возможность побыть вдвоем.

– Мы побудем совсем недолго, чтобы вам не мешать.

– А разве мы вам помешаем, Дим? – озабоченно осведомляется Марина. – Мы как мышки посидим.

Собственно, с этого момента уже можно начинать притворяться мышами, потому что дверь распахивается и на пороге палаты в шлейфе слюнособирательного парфюма появляется Молотов-старший. То ли в больнице дверные проемы низкие, то ли в Барвихе чересчур высокие, но отчего-то именно сейчас я в полной мере оцениваю его рост. Под метр девяносто.

– Привет, пап, – фирменным жестом Кейт Миддлтон салютует Дима.

– Здравствуйте, Сергей Георгиевич, – фирменным голосом Джигурды хриплю я.

– Здра-а-асьте, – выдыхает Марина. Ее фирменное очень походит на Мэрелин Монро.

С приветственным кивком головы олигарх чиркает по нашим застывшим лицам синим взглядом и фокусируется на сыне.

– Как самочувствие, Дима? Осмотр сегодня проводили?

Я затаиваю дыхание, отключая обоняние, и отхожу в сторону, чтобы не мешать детско-родительскому междусобойчику. Палец, почуяв близость своего спасителя, начинает ныть, а еще эти чертовы подмышки…

– Охеренный мужик, – шепчет Марина мне в щеку, глядя на широкую спину Молотова, обтянутую темным пиджаком. – Забудь, что я там говорила про «фи» и не дала. Дала бы не задумываясь.

– Тише ты, – дергаю ее за руку. Еще не хватало, чтобы олигарх подумал, что я причастна к завоевательным планам подруги. Провинциалки атакуют беззащитных москвичей.

Дима отчитывается перед отцом о врачебном осмотре, демонстрирует запечатанную повязкой область, где раньше ютился аппендикс, и спрашивает что-то про деньги. Я в этот момент начинаю активно рыться в сумке, чтобы не подслушивать. Денежные дела Молотовых меня не касаются.

– На улице-то такой ливе-е-ень, – протяжно вздыхает Марина, после того как Молотов отходит от кровати сына, пропуская меня. – И как доберемся….

Я незаметно закатываю глаза и слышу за спиной снисходительно-спокойный голос:

– Я вас довезу.

Триумф Марины я ощущаю лопатками. Ох, чую, она вновь уверовала в свой провальный план «Окрути олигарха».

– Поезжай домой, малыш, – Дима гладит мою руку и подносит ее к губам. – А то и правда под дождь попадешь. Давно надо было тебе на права сдать, я бы подарил тебе машину. Все равно старая папина Ауди в гараже пылится.

Я закусываю губу и едва не пищу от досады, потому что следом за Марининым триумфом мне в спину вонзается раздражение Молотова.

– Не надо ничего мне, Дим. Мне и на метро, и на такси нормально.

Конечно же, мои слова в ушах Диминого отца – это не более, чем фальшивая отмазка. Ему ведь так нравится представлять мир хуже, чем он есть.

– Если вы едете со мной, то поторопитесь, – звучит холодный олигархический голос. – У меня еще дела на вечер есть.

– Едем, – решительно объявляет Марина. – Прощайтесь уже, голубки. Не будем Сергея Георгиевича задерживать.

17
Сергей

Подгоняю машину прямо ко входу, но дождь льет настолько сильный, что и десятка метров хватает для того, чтобы рубашка рязанки промокла, дав обзор на ее круглую грудь. Машинально отвожу глаза, когда Юля забирается на заднее сиденье, начиная убирать влажные пряди с лица, и выставляю комфортную температуру, чтобы она и ее подруга, которую я пообещал подкинуть до дома, не свалились с простудой.

– Если разрешите, я займу переднее сиденье, – приторно улыбается, кажется, Марина, открыв пассажирскую дверь. – На заднем меня дико укачивает.

Получив мой утвердительный кивок, она залезает в салон и усаживается рядом.

– Пристегнись, – поправляю зеркало заднего вида так, чтобы больше ненароком не взглянуть на влажную блузку Юли и вызывающе твердые соски, и выруливаю с парковки.

– А можно включить магнитолу, Сергей Георгиевич? – жеманничает соседка. – Люблю слушать музыку дорогой.

Бросаю на нее беглый взгляд: девчонка полностью развернулась в мою сторону, наклонившись так близко, что от ее приторно-кокосового запаха начинает нещадно ломить виски. Я прибавляю громкость на руле, и она тут же начинает раскачивать головой в такт звучащей незатейливой мелодии.

– Ммм… обожаю «Серебро».

– Какой у тебя адрес? – уточняю, когда мы останавливаемся на светофоре. Дожди в Москве сродни катастрофе – движение замедляется, словно все водители вдруг резко разучились ездить.

– Алтуфьевское шоссе, восемьдесят пять, – раздается чересчур близко к уху воодушевленный голос. – Снимаю квартиру с одногруппницей, но ее часто не бывает, поэтому…

Активная болтовня Юлиной подруги после дня изматывающих телефонных переговоров с Лондоном меня раздражает. Чтобы отвлечься от трескотни, машинально смотрю в зеркало дальнего вида и встречаюсь взглядом с рязанкой, которая быстро отводит глаза в сторону и нервно поправляет волосы, словно я застал ее за чем-то постыдным. Детский сад какой-то. Возвращаю взгляд к дороге и трогаю с места, потому что в этот момент загорается зеленый.

Подруга рязанки, очевидно, решила испытать мое терпение: кладет руку мне на плечо и тянется к рулю, чтобы прибавить громкость. Никогда не любил грубый флирт и наглых девок. Не была бы знакомой моего сына, высадил бы прямо на проезжей части, чтобы не надоедала. Но вместо этого я снимаю с себя ее ладонь и, подавив приступ раздражения, продолжаю следить за дорогой.

– Если как-нибудь будете проездом в нашем районе, могу показать вам прекрасный парк поблизости – там даже деревья пахнут как-то особенно…

– Я никогда не бываю в этом районе, – прерываю девчонку и невольно тру висок. Надеюсь, пробка не будет гигантской, и я смогу поскорее ее высадить, потому что от пустой болтовни и дурацких духов начинает раскалываться голова. Надо было просто дать им денег на такси – так для всех было бы лучше.

– Не отвлекай Сергея Георгиевича от дороги, Марин, – раздается голос рязаночки с заднего сиденья. – Дождь идет, и это небезопасно.

– Думаю, Сергей Георгиевич отлично водит, – недовольно бурчит моя раздражающая соседка.

Только женских разборок мне не хватало. Хоть смейся. Ну и каникулы у тебя выдались, Серега. Я останавливаю машину возле нужной пятиэтажки, но Марина выходить не торопится: начинает копаться в сумке, затем хлопать себя по карманам и оглядываться по сторонам. Нет, точно нужно было вызвать для них такси.

– Марин, мы приехали, – снова подает голос Юля. – Не будем Сергея задерживать.

При звуке своего имени без присовокупленного к нему отчества я невольно вздрагиваю, а член под тканью брюк дергается. Точно так же рязанка произносила мое имя в недавнем сне, в котором я ее трахал.

– Я хотела сказать, Сергей Георгиевич, – смущенно поправляется та. – Увидимся завтра, Марин.