Текст книги "Отец моего жениха"

Юля

Когда Маринка покидает салон автомобиля, я с облегчением вздыхаю. Никогда не приходилось за нее краснеть, кроме случая, когда она перебрала в ночном клубе и танцевала на столе, задирая юбку. И вот сейчас, после того как она в открытую и нагло клеила Сергея, отвлекая его от дороги. Сергея?! Да откуда это вообще взялось в твоей голове, Живцова?

И вообще, ее утомительная болтовня могла привести нас к автомобильной аварии. Тоже мне опытная змея-искусительница. Даже представить страшно, что сейчас думает Молотов. С другой стороны, он ведь сам предложил нас довезти. Но почему-то мне все равно перед ним стыдно. Вела Марина себя развязно, и это обидно, потому что девчонка-то она неплохая.

Мы встаем в очередную пробку, и я тихо вздыхаю. Скорее бы уже до Барвихи доехать. Молотов всю дорогу не произносит ни слова, и я тоже молчу, уставившись в окно. Расслабляющая музыка, льющаяся из динамиков, теплый воздух климат-контроля и барабанящий дождь постепенно погружают меня в транс, веки смыкаются, и я сама не замечаю, как засыпаю.

Просыпаюсь от горячего прикосновения к руке, от которого меня бьет током. Открываю глаза и встречаюсь с синим взглядом Молотова, изучающим мое лицо.

– Приехали.

Его голос низкий и немного хрипловатый, и смотрит он так, словно знает каждую мысль, циркулирующую в моей сонной черепной коробке. От неожиданности я подпрыгиваю на сиденье и нервно дергаю ручку, испытывая резкую необходимость глотнуть воздуха. Натопил Молотов в салоне как зимой.

Пробормотав: «Спасибо, что довезли», я влетаю в дом и сразу несусь в душ. Стою под горячими струями в течение пятнадцати минут, после чего заматываюсь в махровый халат и мешком падаю на кровать. Нужно приготовить Диме новый бульон в больницу, но нет такой силы, которая заставит меня спуститься вниз, пока там бродит хозяин дома.

Я прислушиваюсь к шагам в прихожей и дважды перепроверяю, закрыла ли я комнату на замок. Как было бы здорово, если бы Димку отпустили домой уже завтра. Можно было бы обсудить с ним переезд, посмотреть квартиры на Авито.

Кутаюсь в теплый плед и вспоминаю, что хотела проснуться рано утром для уборки, поэтому завожу будильник на пять утра и, обняв подушку, благополучно проваливаюсь в сон.

Подъем дается мне на удивление сложно. Тело не слушается, веки налиты свинцом, и лишь проснувшаяся совесть давит на то, что пора приниматься за работу. Кто-то же должен привести дом в порядок, пока миллиметры пыли на мебели не превратились в сантиметры.

Кажется, еще до того, как я переехала к Димке, у него была помощница по дому, иначе бы он не выплыл из грязи и мусора во время устраиваемых тусовок, но потом, когда я перевезла свои вещи к нему и наша почти семейная жизнь стала не такой бурной и шумной, я стала заниматься уборкой сама и, кстати, неплохо с этим справлялась.

Натягиваю на себя удобные спортивные лосины и майку-алкоголичку и, вооружившись тряпками и ведрами, приступаю к работе. Уборку начинаю со второго этажа – вытираю пыль, мою полы. Возле олигархических покоев стараюсь лишний раз не шуметь, чтобы не прервать олигархический сон. Я все еще не теряю надежды закончить уборку до того, как Молотов проснется.

Чтобы убираться не было совсем скучно, я вставляю наушники и, тихо подпевая Насте Каменских, перемещаюсь на кухню. Швабру я не уважаю, поэтому встаю на четвереньки и натираю тряпкой полы, постепенно продвигаясь назад до тех пор, пока не упираюсь пятками в преграду. Машинально поворачиваю голову и ощущаю, как внутри меня холодеет, потому что в ноздри проникает древесный запах слюнособирательного парфюма, а взгляд упирается в идеально ровные стрелки темно-серых брюк. Вот это да, Юля. Застукал тебя олигарх… раком.

– Что здесь происходит? – доносится сквозь Настенькино пение грозный голос Молотова. – Ты почему здесь… с тряпкой и на четвереньках?

Я откидываю назад прилипшие от пота волосы и, набравшись смелости, смотрю наверх. Молотов выглядит злым. Прямо очень злым. Челюсть сжата, зрачки расширены, темные брови грозно хмурятся.

– Генеральная уборка, – сиплю, вцепившись в тряпку.

– Для этого у нас есть домработница, разве нет?

– Мы перестали ее вызывать с тех пор, как я переехала.

Лицо Молотова немного расслабляется, демонстрируя удивление, но глаза по-прежнему остаются угрожающе черными.

– Что за глупость. Убери тряпку и вызови на завтра уборщицу, – он морщится, словно страдает от зубной боли. – И, ради бога, поднимись уже с пола.

Ладно, ладно. Чего так нервничать-то.

18
Сергей

Проживание в собственном доме начинает походить на пытку. Как я ни стараюсь избегать встреч с рязанкой, так или иначе натыкаюсь на нее: либо по утрам, как сегодня, либо во снах. Последнее особенно раздражает, потому что обычно сплю я крепко и без сновидений.

Если уж мое сознание вышло из-под контроля, я решаю принять меры. Меры – это встретиться сегодня со Светой и успокоить либидо, взбунтовавшееся при виде Юли, стоящей на четвереньках. И что это вообще за чушь была с уборщицей? Скажешь кому, не поверят. Дом в Барвихе гипотетическая сноха Молотова трет. То ли Юля представление для меня устроила, то ли Дима еще более беспечен, чем я предполагал. Четыреста пятьдесят квадратов – это не полчаса работы, а на том, что может существенно облегчить жизнь, экономить не вижу смысла.

– Я сегодня останусь ночевать у Марины, Сергей Георгиевич, – сообщает рязанка, когда мы сталкиваемся в прихожей перед выездом в офис. – Мы хотели посмотреть фильм после занятий, а возвращаться будет поздно.

Очевидно, мысль об отсутствии посетила не меня одного. Надеюсь только, что ночевка у подруги не прикрытие, чтобы шарахаться по клубам и наживать себе неприятностей.

– Когда будешь уезжать, включи сигнализацию. Меня сегодня тоже не будет.

Юля открывает рот, словно что-то хочет спросить, но потом снова его закрывает.

– Хорошего вам дня. И вечера, – ее голос догоняет меня возле двери.

На ответную вежливость я не считаю нужным расщедриваться и просто киваю в знак того, что ее услышал. Нет у меня задачи с ней подружиться. У нас временный нейтралитет на фоне болезни сына, и не более. И машины она, разумеется, никакой не получит, ни новой, ни моей старой. Все-таки чем больше я провожу времени с Димой, тем больше убеждаюсь, сколько я всего в его воспитании упустил. Он вырос в типичного избалованного мажора, не имеющего представления о том, как и каким трудом достаются деньги, и с легкостью ими разбрасывающегося, потому что уверен: всегда будут еще. Все же набегами в Москву и короткими визитами сына в Лондон на каникулы хорошим отцом не стать, как ни пытайся. Хочется верить, что не все потеряно и из моего единственного наследника еще выйдет толк. По крайней мере, я постараюсь.

По приезде в офис я первым делом выхожу на конференц-связь с Лондоном, и суровая деловая реальность мгновенно опускает меня на землю, напоминая, почему все эти годы у меня не было времени заниматься воспитанием. Как бы хорошо ни был отлажен бизнес, и какие бы проверенные кадры на тебя ни работали, длительное отсутствие руководящей руки недопустимо – все идет наперекосяк. Из-за сорванного контракта с австралийцами партия товара не подошла вовремя, и мы не уложились в сроки сдачи объекта. За это клиент вправе потребовать выплатить ему неустойку, а если проблема не решится в течение тридцати календарных дней, он будет иметь основания расторгнуть договор. Речь идет не только о крупных суммах, но и о моей репутации.

Закончив совещание, я перезваниваю Свете и говорю, что сегодня увидеться точно не получится.

Юля

– У Димаса в доме, небось, двадцать комнат без дела стоят, а ты со мной на полуторной кровати спать приехала, – усмехается Маринка, доставая из пакета продукты, которые я с собой привезла: виноград, бутылку белого вина, сыр и йогурты на утро. – Или Сергей тебя выгнал?

– Конечно, не выгнал. Просто решила с тобой время провести.

Знала бы я, что олигарх Молотов решит не приезжать домой, конечно, предпочла бы остаться в Барвихе. Ютиться в Марининой спальне, да еще терпеть присутствие ее соседки, которая из зависти распускает обо мне кучу сплетен в универе, то еще удовольствие. Даша эта злобная коза.

– Молотов что-нибудь говорил обо мне после того, как я ушла? – Марина перестает нарезать сыр и смотрит на меня с ожиданием.

Кажется, она и правда верит, что ее навязчивые посягательства в машине произвели впечатление на Сергея. Сергея Георгиевича, чтоб тебя, Живцова!! Даже мне, не имеющей ни малейшего опыта общения с мужчинами, подобными ему, ясно как день, что если Марина и вызвала в нем хоть какую-то эмоцию, то только раздражение.

– Мы с ним ведь не приятели, – пожимаю плечами и засовываю в рот ломтик «Гауды». – С чего бы ему со мной откровенничать?

– Ну не знаю. Мне кажется, он мной заинтересовался, но постеснялся брать номер в твоем присутствии. Надо как-то встречу организовать с ним тет-а-тет.

Я от удивления аж щеку прикусываю: она серьезно, что ли?

– Ты просто не видела, как он на меня смотрел, – продолжает рассуждать Марина. – Взгляд у него такой синий, пронизывающий. Просто так мужчина на женщину не смотрит. Я точно ему понравилась.

От подобного разговора мне становится неприятно, и хочется его поскорее свернуть. Может, я чего-то не так понимаю, но не производит Молотов впечатления мужчины, способного польститься на дешевое цирковое представление. Как-то это слишком примитивно для него, что ли. Не вяжется.

К счастью или, скорее, к несчастью, в этот момент ключ в дверном замке поворачивается и в квартиру в облаке дешевого парфюма входит коза Даша.

– Ой, какие люди до Алтуфьева из самой Барвихи добрались, – скинув каблуки, она проходит на кухню и плюхается на соседний стул. – Пока жених в больнице, папа тебя на порог не пускает, Юль?

Глубоко вздохнув, я натягиваю на лицо сладкую улыбку и выдергиваю из тощих пальцев кусок сыра, который коза Даша пытается стянуть с тарелки.

– С семьей Молотовых у меня все прекрасно. Я приехала подругу навестить. Сыр, кстати, я тоже для нее привезла. Хочешь его поесть, для начала рот с мылом помой.

Обычно я стараюсь не обращать внимания на ее выпады, но сегодня что-то идет не так. Наверное, сказываются затяжные московские дожди, хронический недосып, волнение за Диму и слова Марины о мнимом интересе к ней Молотова.

– Мари-ин, – Даша возмущенно раздувает щеки и смотрит на свою соседку, – ты в следующий раз советуйся, прежде чем ее к нам в квартиру приглашать. Хамло рязанское.

– А ты, напомни, чье хамло? – ехидно уточняю я. – Из Рыбинска вроде?

Упоминание о родном Рыбинске коза Даша воспринимает как личное оскорбление: подпрыгивает с табуретки и, испепелив меня злым взглядом, вылетает из кухни.

– Зачем ты так с ней, Юль? – хмурится Марина. – Ты завтра в Барвиху свою вернешься, а мне еще с ней жить.

– Я поэтому все это время должна молча ее оскорбления и сплетни терпеть? Потому что мне посчастливилось жить не на съемной квартире, а в чужом доме?

– Ты же знаешь, какая она.

– Какая? Злая и завистливая? Это повод беречь ее чувства?

– Мне кажется, ты изменилась, Юль, – заявляет Марина, откладывая нож. – Раньше ты была другой.

Ох. Ну честно, достали.

– Да ну? И когда это «раньше»? Дай угадаю! До того, как переехала жить к Диме, да?

– Видишь, ты и сама все поняла, – хмыкает подруга.

– Я вот что-то в толк не возьму, в чем вы все пытаетесь меня обвинить? Я вдруг звезду поймала или что? Живу я на свои деньги, да, сейчас их у меня стало больше, потому что не нужно платить аренду, а в остальном что изменилось? То, что Дима подвозит меня в университет, подарил браслет и дорогое платье, как-то сделало меня хуже? Я отвернулась от тебя, плохо с тобой обращаюсь? Или в статусе невесты Молотова требования ко мне стали выше, и я теперь должна корчить из себя малодушную овцу, чтобы окружающим было меня жалко? Жалеть ведь гораздо приятнее, чем завидовать, правда?

Я так завелась, что сама не заметила, как вскочила на ноги. Достали. Сначала Молотов со своими обвинениями, теперь еще и лучшей подруге не угодила.

– Да ладно, чего ты психуешь? – примирительно говорит Марина. – Просто отношения мне с соседкой портить не нужно было.

– Знаешь, наверное, я тебя сегодня теснить не буду и поеду домой. А вы с Дашей кино посмотрите для скрепления отношений. И сыром ее угости. Она вроде очень хотела.

Марина что-то тараторит мне в спину, но я ее уже не слышу, потому что, перекинув через плечо сумку, иду к входной двери. Нужно было остаться в Барвихе. Все равно Молотова там нет.

По пустынной вечерней Москве до дома Молотовых такси долетает за каких-то тридцать минут. В окнах не горит свет, а значит, Сергей не обманул, и ночевать он не пришел. Тогда где он ночует? Насколько я знаю, квартиру в центре продали еще в прошлом году. Хотя какое мне есть до этого дело? Возможно, Молотов ночует у женщины. Он здоровый мужчина, и вряд ли готов так долго обходиться без секса. Благо желающих на это дело у него хоть отбавляй.

Часы показывают одиннадцать, но меня уже клонит в сон. Сказываются подъемы в пять утра и езда после учебы в больницу. Я раздеваюсь до трусов и натягиваю Димину футболку. Пахнет им: свежим спортивным парфюмом, совсем не похожим на тот, которым душится Молотов. Димке он подходит: аромат веселый и легкий. И Сергею его запах тоже идет: уверенный и брутальный, с нотами вызова и опасности. Ох, Живцова, с каких пор ты таким поэтическим парфюмером стала?

Засыпать в огромном пустом доме одной страшновато, поэтому оставляю ночник включенным. Завтра нужно будет извиниться перед Маринкой за то, что вспылила и убежала. Перед козой Дашей извиняться я, разумеется, и не подумаю. А еще кисель для Димы сварить и постараться успеть к нему до начала лекций. Гипнотизирую подсвеченный абажур ночника глазами и постепенно погружаюсь в желанный сон.

Снится мне какая-то лабуда: синеглазые медведи, разговаривающие голосом Насти Каменских, полысевший Дональд Трамп и россыпи гречки, в которой я утопаю ногами. Испугавшись, что могу провалиться в нее с головой, я открываю глаза и, сев на кровати, пытаюсь отдышаться. Уфф. Всегда боялась умереть от недостатка кислорода. Футболка влажная и хочется пить.

Убеждая себя, что забор вокруг дома Молотовых достаточно высок, чтобы задержать грабителей, я выхожу в коридор и шлепаю босыми ногами к лестнице. Давно пора завести в нашей с Димой спальне склад минералки. Я часто просыпаюсь по ночам от желания пить.

Оказавшись в полумраке гостиной, я останавливаюсь как вкопанная, ощущая, как сердце разгоняется под тканью футболки. В кресле кто-то сидит! Сидит, твою мать! Я еще слишком молода, чтобы вот так глупо сдохнуть! Ну какого черта я не осталась в Альтуфьево, а?! Чем была плоха коза Даша? Ну стерва редкая, но порезать на кожаные ремни она ведь меня не хотела! А этот мужик в кресле наверняка захочет. Кожа у меня – что надо, и никаких татуировок.

Но по мере того как глаза привыкают к темноте, а мозгу возвращается способность соображать, я понимаю, что планов резать меня на ремни у сидящего нет. И вставать, собственно, у него тоже нет плана. Я машинально обхватываю себя руками, когда понимаю, что человек в кресле – это Молотов. Судя по белеющему в темноте пятну рубашки, он в той же одежде, в которой был утром. Уснул? С ним, вообще, все в порядке?

Поколебавшись несколько секунд, я одергиваю футболку и, стараясь ступать беззвучно, иду к нему. Просто удостоверюсь, что олигарх дышит, и вернусь к себе в спальню. Ох, хоть бы он дышал, а то полиция, как пить дать, предъявит обвинения в том, что это я Молотова порешила. Сына прикормила кожурками от семечек, спровоцировав приступ аппендицита, а отца в это время отравила. От нас, провинциалок, еще и не такого можно ожидать.

Я останавливаюсь напротив кресла, в котором, размеренно дыша, спит живой олигарх, и невольно вдыхаю его запах. Дерево, бергамот, апельсин и что-то еще, от чего во рту влажнеет. Подбородок Молотова покоится на его груди, рука, лежащая на подлокотнике, сжимает полупустой стакан с виски. Блин, он, похоже, устал. Есть ли вообще в его жизни человек, который о нем заботится? В Лондоне есть наверняка, а вот в Москве, похоже, что никого. Дима в больнице, а от Снежаны заботы как от козла молока. Вроде сорок женщине, а сама как ребенок.

Я несколько секунд смотрю на спящего Молотова, во сне кажущегося таким безопасным, после чего тихо крадусь к дивану и беру плед. В комнату я, положим, его огромное тело не дотащу, но укрыть от холодного дуновения кондиционера смогу.

Возвращаюсь к креслу и, бесшумно опустившись на корточки, тяну руку, чтобы забрать из ладони Молотова стакан. Уронит, порежется, паркет испортит. Что бы без меня делал вообще. Обхватив теплое стекло, начинаю тянуть и едва не взвизгиваю от неожиданности, потому что в этот момент на моем запястье смыкаются горячие пальцы и Молотов открывает глаза.

– Я… я просто хотела… – горло парализует неконтролируемым волнением, и язык отказывается ворочаться должным образом.

– Что ты хотела, Юля? – голос Молотова охрипший и тягучий, взгляд темный и тяжелый. Кажется, он прилично пьян.

– Увидела, что вы спите, и хотела…

Договорить у меня не получается, потому что хватка на моем запястье усиливается и Молотов дергает меня к себе, так что с корточек я валюсь на колени. Во рту становится так сухо, что язык прилипает к небу, а сердце начинает отбивать бешеный ритм.

– Ты мне не нравишься, Юля, – негромко продолжает Молотов, не сводя с меня глаз. – Совсем.

Я тихо выдыхаю, потому что он, наконец, отпускает мою руку.

Но, как оказывается, преждевременно, потому что его ладонь вдруг обхватывает мой подбородок. Я забываю, как дышать, как думать и как разговаривать, когда его большой палец скользит выше и дотрагивается до моей нижней губы.

Я пытаюсь сглотнуть, но не выходит, пытаюсь покрутить головой, чтобы избавиться от этого вопиющего прикосновения, но этого у меня тоже не выходит. Вместо этого я замерев смотрю в лицо Молотова, который, не отрывая взгляда от моего рта, продолжает водить жесткой подушечкой пальца по моей губе.

– Что, и здесь все натуральное? – хрипло спрашивает он и смотрит мне в глаза. От их черноты меня в очередной раз настигает приступ удушья, и все, что я могу, это кивнуть.

Он надавливает пальцем мне между губ, так что я, к своему стыду, ощущаю языком вкус его кожи: пряно-солоноватый, от которого в животе начинает бушевать жидкое пламя. Боже, мне нужно отсюда валить, и поскорее.

Тут Сергей проявляет чудеса телепатии: резко отдергивает руку, возвращая ее на подлокотник, с которого волшебным образом исчез стакан.

– Иди спать, – тяжело откидывается на спинку кресла. – И лучше поторопись.

19
Юля

Тело будто парализовало, и мне требуются огромные усилия, чтобы заставить себя подняться. Темный взгляд Молотова давит на меня многотонной тяжестью, из-за чего ноги не слушаются. Бормочу: «Спокойной ночи» и буквально силком волоку себя к лестнице. Живее, Живцова! Ты же Живцова, а не Холодцова, в конце концов!

Я налетаю на дверь нашей с Димой спальни, толкая ее всем телом, будто она мой спасательный бункер перед концом света. Тяжело и часто дышу, пока трясущейся рукой запираю замок изнутри и медленно сползаю по стенке. Боже мой. Божечки. Обхватываю колени руками и качаюсь взад-вперед, словно неваляшка. Мысли и чувства пляшут вразнобой, сердце грохочет под футболкой так громко и часто, что закладывает уши.

Что это было? Что только что, мать вашу, было?! Меня посетили галлюцинации на фоне обезвоживания или Сергей правда касался моего рта? Если это глюки, то почему я до сих пор чувствую на языке вкус его кожи?

Сергей Георгиевич он для тебя, Живцова!! Хотя какая разница, если граница «злой свекор – стерва-сноха» между нами только что с треском рухнула? Во всяком случае, для меня.

Ну какого черта я полезла к Молотову с этим пледом и заботой о паркете? Ну замерз бы он, ну покашлял бы денек-другой, зато сейчас меня так не трясло бы и белье было бы сухим. А оно, блин, намокло, и живот сводит горячей судорогой. И как мне с этим теперь жить? Это же Димин отец.

В отчаянии прикусываю колено и дергаюсь от боли. Презираю себя за то, что такое чувствую. Нужно было сразу встать и уйти, а не позволять себя трогать. Молотов был пьян – это его главное оправдание, а у меня какое?

Сейчас бы мне бутылку «Мартини» и перенестись на необитаемый остров, где синий взгляд и совесть меня не достанут. Собирать кокосы с пальм и добывать трением огонь.

Дыхание постепенно приходит в норму, но снова сбивается, когда я слышу звук поднимающихся шагов. Сердечный ритм начинает отплясывать чечетку, и я закрываю ладонью рот, чтобы мои нервные вздохи не просочились в коридор.

Шаги становятся ближе и затихают возле моей двери. Молотов рот ладонью точно не закрывает, потому что я отчетливо слышу его тяжелое дыхание. Нас разделяет лишь деревянная перегородка. Достаточно дернуть ручку, чтобы вновь увидеть его глаза и ощутить пряно-древесный запах. Боже, о чем я вообще думаю.

Когда мое состояние достигает максимальной отметки нервозности, из-за стены слышится глухое «Блядь», после чего шаги возобновляются, становясь тише, и обрываются с хлопком закрывшейся двери.

Я с облегчением выдыхаю и, поднявшись с пола, падаю лицом в кровать. Тело влажное от пота, но мне холодно. Пытаюсь отключить сознание и уснуть, но никак не выходит. Я без конца ворочаюсь – скидываю подушки на пол, потому что слишком мягко, потом снова их собираю, потому что без них слишком жестко.

Сон не идет ни через час, ни через два. Я продолжаю изводить себя угрызениями совести, корить за эмоции, которые не должна испытывать в адрес никого, кроме Димы, и уж тем более в сторону его родного отца. То, как отзывчиво мое тело откликалось на этого мужчину, приводит меня в растерянность.

Когда стрелки часов показывают шесть утра, я, словно лишенный функции сна зомби, поднимаюсь с постели, принимаю ледяной душ и на цыпочках выскальзываю в коридор. Надеюсь, после ночных возлияний олигарх все еще крепко спит, и народная мудрость о том, что сон алкаша короток и беспокоен, к нему не относится.

Готовкой я решаю себя не утомлять, чтобы по привычке не столкнуться с Молотовым на кухне. Куплю Диме бульон во «Вкусвилле». Сейчас, когда я немного пришла в себя, вчерашнее происшествие уже не кажется мне таким жутким преступлением, но судьбу испытывать я не хочу.

Запрыгиваю в прибывшее к воротам дома такси и называю водителю адрес больницы, где лежит Дима. Мне нужно поскорее увидеть его и понять, что то, что я испытала ночью – не более, чем наваждение.

– Я тороплюсь, – говорю таксисту, который слишком долго возится с навигатором, и с опаской поглядываю на крыльцо дома.

Все же утром реальность воспринимается несколько иначе. Ну подумаешь, перебрал человек с алкоголем, перепутал с кем-нибудь из любовниц, поэтому и касался меня так. Скорее всего, интимные фрагменты вчерашней ночи выпадут из нетрезвой памяти Молотова, и он ничего не вспомнит. При встрече со мной он не смутится и не будет чувствовать себя неловко. Так почему бы и мне не сделать того же самого? Так будет проще для всех. Да, так я и поступлю.

Когда дом со спящим в нем Молотовым скрывается из вида, я опускаю голову на спинку сиденья и впадаю в легкую дрему вплоть до того, как такси доезжает до больницы.

Приехала я слишком рано, а потому мой ВИП-пропуск впервые пригождается. Под удивленными взглядами медсестер я поднимаюсь на нужный этаж и захожу в палату. Дима все еще спит, отвернувшись лицом к окну. Я сажусь на стул рядом с ним и всматриваюсь в красивые черты лица. Вот он, мой любимый человек и будущий муж, с которым мне понятно и спокойно. Я тоскую по нему в его отсутствие, и отсюда эти дурацкие мысли. Они ведь с отцом в чем-то похожи. Родинками, например.

Я касаюсь пальцами Диминой руки и слегка сжимаю, чтобы успокоить волнение. Поворочавшись, он открывает глаза и смотрит на меня с удивлением.

– Малыш, ты почему так рано приехала? Сколько сейчас времени?

Пытается приподняться на локтях, но я останавливаю его, демонстрируя экран телефона. Часы на нем показывают семь тридцать утра.

– Я соскучилась, Дим. Мне кажется, словно за эти дни мы отдалились, и я не могла ждать дольше.

– У нас все в порядке, Юль, – Димка потягивается на кровати и со стоном прижимает ладонь к правой половине живота. – Ты какая-то напряженная. Что-то случилось?

Не в силах смотреть ему в глаза, я поднимаюсь со стула и подхожу к окну.

– Я тут подумала…

Отодвигаю штору, собираясь с духом, чтобы озвучить идею с переездом, как дверь палаты без стука распахивается и внутрь входит рыжеволосая медсестра. Расплывается в улыбке при виде Димы, а на меня даже не смотрит. Сучка.

– Будь хорошим мальчиком, Дима, а не как в прошлый раз, – протягивает ему электронный градусник и, вильнув бедрами, уходит из палаты.

– О чем ты хотела поговорить? – невозмутимо спрашивает Дима, засовывая градусник под мышку.

На порнографическом появлении медсестры я решаю сегодня не заострять внимания и возвращаюсь на стул.

– Дим, давай на время визита твоего папы арендуем квартиру. Как-то это неправильно жить вместе под одной крышей. Он взрослый человек, и это его дом.

Дима хмурит брови, обдумывая мои слова, после чего кивает.

– Если ты так хочешь. Где бы ты хотела – на Патриарших или на Арбате? Сегодня отец заедет, и я возьму у него денег.

– Нет, нет, – захлебываясь неприятием, я отрицательно кручу головой. – Не нужно ничего спрашивать у отца. Мы можем разделить аренду напополам. Если ты согласен, то я сегодня же пороюсь на Авито.

– В центре квартиры дорогие, Юль. Что такого в том, что я попрошу папу нам помочь?

– Потому что мы должны сами. Мы ведь пожениться собираемся. Не можем же мы постоянно жить на деньги твоего отца.

– Я не работаю, Юль, – пожимает плечами Дима. – Да и ты тоже. На что мы будем жить?

– Я работаю, насколько мне позволяет учеба. И ты мог бы… – я мнусь, потому что чувствую себя не вправе указывать ему, что делать, – ну когда-нибудь же тебе придется подыскивать работу, правильно?

– Когда-нибудь да, но не сейчас. Мой отец зарабатывает кучу денег. На кого ему еще тратить свои деньги? Я его единственный сын.

Я смотрю на Диму, который, кажется, искренне недоумевает над моим желанием жить независимо от денег Молотова, и чувствую, как утро стремительно мрачнеет. Как объяснить Диме, для чего нам стремиться к финансовой независимости? Я думала, рано или поздно все к ней стремятся.

– У меня через час лекции начинаются, – бормочу, подхватывая сумку. – Я тебе позже позвоню.

– Эй, – Дима берет меня за руку и ласково улыбается. – Поцелуешь меня?

Наклонившись, я быстро касаюсь губами его рта, но Дима перехватывает рукой мою шею и настойчиво целует меня с языком.

– Спасибо, что заехала, малыш. Посмотри квартиры, ладно? Я все решу.