Текст книги "Время кошмаров"

Ближе к шести мама стала собираться на дежурство. Лёне хотелось броситься к ней и просить, чтобы она никуда не уходила, но он понимал, что его просьбы ничего не изменят.

Хлопнула дверь. В квартире было по-прежнему тихо, но, кажется, тишина эта стала другой. Осязаемой, липкой, как паутина. Что-то рождалось в ней, пытаясь дотянуться до Лёни.

Он схватил телефон и выбежал на балкон.

Здесь было светло, солнечно и шумно. Кругом полно народу: люди прохаживались туда-сюда, заходили в подъезды и выныривали обратно; выгуливали собак, тащили из магазинов тяжелые сумки, парковали автомобили. Дети смеялись, с визгом съезжали с горок на детской площадке, крутились на каруселях.

Никому не было дела до Лёни, который скорчился на маленькой табуретке и смотрел по сторонам, надеясь побороть свой страх. Постепенно это удавалось, он чувствовал, что дыхание выравнивается, а в голову пришла мысль, что он запросто может просидеть тут всю ночь. Возможно, здесь Серая старушка до него не доберется.

Прошел час. Еще один. Минуты неслись вперед, скоро уже девять вечера. Зарядка на телефоне заканчивалась. Но хуже всего было то, что становилось темно и холодно.

С далекого севера налетел ветер, закружил в танце выброшенный кем-то полиэтиленовый пакет. Наползла сизая туча и закрыла своим брюхом небо, приготовившись расплакаться дождем.

Лёне дрожал в шортах и футболке с коротким рукавом. Балкон не был застеклен, и если пойдет дождь, то он точно вымокнет до нитки. Руки покрылись гусиной кожей, а еще хотелось в туалет.

Двор погрузился в темноту. За спиной у Лёни тоже расползся мрак: он не додумался включить люстру, когда выбежал на балкон.

В соседних окнах зажегся свет, и Леня с завистью думал о людях, которые сидят себе в уютных квартирах, смотрят телевизор, беседуют о чем-то. У них обычный вечер, а в домах – никаких потусторонних пришельцев.

Может, мама права? Нет никого, и бояться нечего, он все выдумал?

Да, но как же тот мальчик, что жил здесь раньше? А маленькая девочка, которая умерла ночью? А этот Артем?..

В туалет хотелось уже нестерпимо. Лёню трясло от холода, однако он все еще терпел, не решаясь вернуться в квартиру.

Но потом начался дождь. Сначала на землю упали мелкие, робкие капли, а вскоре ливень разошелся, обрушился на город, и сидеть на балконе стало невозможно.

Лёня распахнул дверь и шагнул в темную комнату. Не давая себе времени задуматься, промчался через нее, шарахнув рукой по стене и чудом угодив в выключатель. Свет вспыхнул, и ему стало чуть спокойнее. Так, теперь включить свет в ванной и закрыться внутри. Есть!

Закончив свои дела, Лёня спустил воду. Вымыл руки и вытерся большим полотенцем. Футболка была мокрая, противно липла к телу, и Лёня снял ее, бросил в корзину с грязным бельем.

Припал ухом к двери, прислушался. Кажется, ничего необычного. Ни тихого зловещего смеха, ни шарканья по полу маленьких ножек. Лёня решил выйти из ванны, взять чистую футболку и пойти на кухню. Он думал, что не голоден, но при мысли о блинчиках со сгущенкой, которые напекла для него мама, в животе заурчало.

Дверь открылась с тихим скрипом. Лёня с замирающим сердцем выглянул в коридор. Шагнул за порог и быстро зажег свет в коридоре.

«Вот видишь, все хорошо, – сказал он сам себе. – Ничего не случилось».

Приободрившись, мальчик прошел через большую комнату. Балконная дверь было приоткрыта, снаружи веяло сыростью и холодом. Слышался грохот дождя, прозрачная тюлевая занавеска надувалась от ветра, как парус.

Лёня быстро пересек комнату, захлопнул дверь, запер ее на задвижку и задернул занавеску. Взгляд его упал на пульт от телевизора, который лежал на диване. Лёня быстро схватил его и нажал на кнопку.

Человеческие голоса ворвались в сонную тишину квартиры и раскололи ее, разбили на кусочки. Экран телевизора был окном в нормальную, обыденную жизнь, и Лёня с удовольствием заглянул в него, чувствуя, что от души немного отлегло.

Это был его любимый канал, по которому круглосуточно показывали мультики. Лёня почти успокоился и даже улыбнулся, глядя на Губку Боба – нелепого, забавного, неунывающего. Сопровождаемый его голосом, он пошел в свою комнату за футболкой. А потом он пойдет на кухню, поставит чайник, положит в тарелку блинчиков, нальет себе чаю с молоком и вернется сюда, и будет смотреть мультфильмы, и…

Она была там, в детской. Едва заглянув в комнату, Лёня увидел сгорбленный силуэт на фоне черного прямоугольника окна. Он не успел протянуть руку к выключателю, чтобы зажечь свет, и только стоял и смотрел на Серую старушку. А она смотрела на него.

Уши заложило. Писклявый голос Губки Боба растаял вдали, и теперь во всей Вселенной были только они: Лёня и враждебное, неведомое существо, которое все-таки подкараулило его. Пришло за ним.

Когда Серая старушка суетливыми короткими шажочками двинулась в его сторону, Лёню просто парализовало. Что-то в глубине, на периферии сознания, взывало к нему, умоляло отвернуться, убежать, закрыть лицо руками – сделать хоть что-то, только не стоять вот так, истуканом, покорно наблюдая, как жуткая сущность приближается к нему, неся с собой смерть и безумие.

Но Лёня не мог ни пошевелиться, ни убежать.

Серая старушка, что-то бормоча, шла к нему из темноты. Когда она достигла границы света, Лёня, наконец, увидел ее.

Маленькая, ростом меньше Лёни, она была замотана в пыльно-серые тряпки. Голова была опущена, нечесаные, неопрятные космы мышиного цвета свисали по обе стороны лица, которое Лёня поначалу не разглядел.

«Уходи! – хотел сказать Лёня. – Зачем ты пришла?»

Из сведенного судорогой горла не донеслось ни звука. Но Серая старушка словно подслушала его мысли и посмотрела на него.

Никогда в жизни Лёня не видел ничего страшнее этого ухмыляющегося лица. Оплывшее, как восковая свеча, уродливое, сморщенное, это было лицо внезапно состарившегося ребенка. Вместо глаз зияли черные омуты, носа не было вовсе, а рот, растянутый в улыбке, полон кривых острых зубов.

– Я заберу тебя, – прошамкало существо и схватило Лёню за плечи.

Это дежурство выдалось спокойным: народу почти не было. А может, в такой ливень даже зубная боль не в силах была выгнать людей из дому. Оля осматривала пациентов, делала записи, задавала вопросы. В голове вертелись мысли о Лёне, которого она оставила одного на всю ночь.

Оля убеждала себя, что другого выхода не было, ведь им нужны деньги, дорога каждая копейка, тем более если ей придется вскоре выплачивать ипотеку. Только вот самые веские аргументы меркли, стоило ей вспомнить искаженное отчаянием родное личико.

Лёня старался быть сильным и держаться храбро – в свои девять он был больше мужчиной, чем многие в сорок, но Ольга все равно видела, как ему страшно.

Природы этого ужаса она понять не могла: сын уже с семи лет время от времени оставался ночевать один и научился быть самостоятельным. Но то, что происходило с ним в последние недели, после переезда в эту квартиру… Оля, хоть убей, не замечала в ней ничего плохого, так что вывод напрашивался один – тот же, к которому пришел психиатр: Лёня чувствует себя одиноким, брошенным и пытается привлечь к себе внимание всевозможными выходками.

Наверное, наверное… Но все же Оля полагала, что это слишком азбучно, слишком примитивно. Ее мальчик не мог чувствовать себя ненужным: они были близки, Лёня прекрасно знал, как сильно она его любит. Ему незачем было привлекать мамино внимание – оно и так всегда было приковано к нему!

Тогда что же творилось с ее сыном?

Следующей пациенткой была пожилая женщина, лицо которой казалось знакомым. Оля осматривала женщину, а сама вспоминала, где могла ее видеть.

– Зуб придется удалить. От него уже почти ничего не осталось.

Пациентка закивала головой, соглашаясь, и вскоре все было сделано.

– А мы ведь с вами в одном доме живем, – сказала женщина, собираясь уходить.

Точно! Вот где они встречались – во дворе!

– У вас болонка есть белая, так? – улыбнулась Оля. – А я сижу и думаю, почему мне ваше лицо знакомо!

– Меня зовут Анной. У вас очень милый сынишка. Серьезный такой, воспитанный. Вы в каком подъезде квартиру купили?

Ольга, продолжая делать записи, назвала свое имя, сказала, что не купила, а снимает, и пояснила, где именно.

Повисла пауза, которую Оля ощутила почти физически: ледяное, нависшее угрюмым облаком молчание. Она подняла голову и увидела, что лицо женщины побелело.

– Что с вами? Вам плохо? Аллергия на…

Анна помотала головой.

– Так вы живете в той квартире? – И, не успела Оля ответить, быстро добавила: – Если вы тут, то где мальчик?

– Дома, – ответила Оля, чувствуя, как в районе желудка разливается холод.

– Только не говорите, что он там один!

– Да, а что… – начала было Оля, но женщина не дала ей договорить. Быстро встала со стула и сказала: – Едем! Быстро! Сейчас же.

– Но я не могу! Я на дежурстве!

– Хотите увидеть своего сына живым, так идите домой! – Анна почти кричала, и это подействовало.

Ольга сразу, с ходу, поверила ей. Поверила потому, что уже видела сегодня это выражение неподдельного, неразбавленного никакими иными эмоциями страха. У сына, у ее любимого мальчика на лице был написан точно такой же ужас, когда она ушла и оставила его одного.

«Зачем, зачем я это сделала?» – билось в голове.

Ольга заперла кабинет и, никому ничего не объясняя, помчалась домой. К счастью, Анна была за рулем, так что метаться в поисках такси не пришлось.

– Слава Богу, тут недалеко. Минут за пятнадцать доедем.

– Что не так с той квартирой? – отрывисто спросила Ольга, сжимая в руках сумку.

– Я в этом доме с рождения живу, поэтому знаю. Старожилов почти не осталось и… Ладно, не важно. В этой квартире лет двадцать пять назад семья жила. Мальчик у них был, Артем. С него все началось. Он заболел, в больницу попал, а вернулся оттуда уже не один. То существо, что сейчас обитает в вашей квартире, увязалось за ним и не оставляло в покое. Мальчик называл его Серой старушкой и утверждал, что она хочет забрать его с собой.

– Но я ничего такого не видела! – прошептала Ольга.

– Вы взрослая, – отрезала Анна. – Серая старушка забирает только детей. Хочет поиграть с ними.

«Поиграем?» – было написано в той записке…

– Забирает? – еле выговорила Оля. – Тот мальчик погиб?

– Ему повезло. Родители продали квартиру и переехали прежде, чем это случилось. Но Серая старушка никуда не делась. Она ждала. И после этого в той квартире погибли двое детей. Я хорошо знала семью, которая купила квартиру. У них не было детей, Лада все пыталась забеременеть, и через несколько лет, наконец, ей удалось. Девочка родилась. Лада вся измучилась: ребенок вообще не спал, ночи напролет плакал. Всех врачей обошли – никаких отклонений.

«Никаких отклонений» – эхом отозвалось в голове Ольги.

– Потом, когда Настенька стала подрастать, все жаловалась, что у нее в комнате живет «страшная тетя». Вся серая, скрюченная. Что, мол, по ночам она смотрит на нее из угла, подходит к кроватке. У Лады вдобавок проблемы с мужем начались, погуливал он. Она разрывалась, вечно на нервах: Настя капризничает, муж как скотина себя ведет… Лада все время была на успокоительных. В ту ночь, когда все случилось, муж дома не ночевал. А Лада таблеток напилась, так что не слышала ничего. Утром пришла – девочка выпотрошенная, как цыпленок.

Ольга ахнула и зажала рот руками. Ей хотелось выскочить из машины и бегом бежать к дому. «Если с ним случится что-то, я не переживу», – подумала она.

– Полиция так и не дозналась, что случилось. То, что мать не убивала, было ясно. В дом никто не проникал. По всему телу девочки были следы укусов – кто или что могло их оставить, не выяснили. Отпечатков – никаких.

– А Лада?

– В клинике для умалишенных. Я навещаю иногда, но меня не пускают. Только передачу можно. Муж уехал куда-то, а квартиру сдают. До вас семья жила с мальчиком. Из окна выпал. Тоже про Серую старушку кричал.

– Риелтор мне не сказала, – слабо проговорила Оля. – Я не знала.

«Ты знала! – кричало сердце. – Лёня говорил тебе! Он говорил, а ты не слушала!»

– Даст Бог, успеем, – сказала Анна, заруливая во двор.

В знакомых окнах четвертого этажа горел свет.

Ольга выскочила из автомобиля еще до того, как он остановился, и помчалась к подъезду. Никогда раньше так быстро не бегала: едва не сорвала с петель дверь, ведущую в подъезд, взлетела по лестнице. Шел десятый час, народу на улице не было. В подъезде тоже пусто, лишь за дверями некоторых квартир слышны были голоса и шум работающих телевизоров.

«Сколько вокруг людей, и никто не поможет!»

Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Наверное, Анна. Если бы у нее не заболел зуб, если бы она не пришла сегодня в поликлинику, не начала разговор… Если бы…

Ольга трясущими руками сунула ключ в замочную скважину. Едва не сломав его, повернула, толкнула дверь.

– Лёня! – позвала она, забегая в квартиру. – Лёнечка!

Свет горел в крошечной прихожей, в ванной и в большой комнате. Лёня не отзывался. В кухне было темно, и Ольга, минуя ее, побежала в комнату. Никого.

Оля включила свет в детской, но лампочка взорвалась под потолком. И все же короткой вспышки света хватило, чтобы увидеть. Увидеть то, что навсегда впечаталось в память, осталось там кровавым рубцом.

Ее сын лежал на полу, раскинув руки. Над ним склонилось безобразное, скрюченное серое существо. В ту короткую секунду, когда Ольга могла что-то разглядеть, она увидела белое безносое лицо – маленькое, будто бы детское, но все в старческих морщинах; глаза-плошки без радужки и зрачков, седые лохматые волосы, зубы-иглы в ощерившейся пасти.

Ольга, не раздумывая, бросилась вперед. Кричала что-то, не помня себя, ей даже страшно не было – она должна была вырвать сына из рук этой твари.

Схватив Лёню, прижала его к себе. Почему-то он был без футболки. Кожа была прохладной, и на короткий миг – самый ужасный в ее жизни – Оле показалось, что она не успела. Но уже в следующий миг она ощутила на шее дыхание ребенка.

– Ольга! Вы где? – послышался голос Анны, и Оля поднялась, пошла на этот голос, крепко держа свою драгоценную ношу.

За спиной послышался не то смех, не то шипение, но Ольга не оглянулась.

– Все хорошо, – проговорила она и не узнала своего голоса.

Ольга увидела в прихожей Анну и, не останавливаясь, вышла из квартиры. Лёня, будто почувствовав, что они уже за пределами обиталища Серой старушки, пошевелился у нее на руках.

– Мамочка? Это ты?

Ольга прислонилась к стене и заплакала.

Анна вынесла из квартиры пальто, укутала Лёню.

– У меня переночуете. Утром вещи заберем, – сказала женщина.

Они так и жили у Анны, пока не переехали в новое жилье. Подальше отсюда, на другом конце города.

– Если у вас есть хоть капля совести, не сдавайте эту квартиру людям, у которых есть дети, – сказала Ольга риелтору.

Та сделала вид, что не понимает, о чем речь.

Ольга побывала в квартире лишь раз, когда собирала вещи. Их было не так уж много, но все равно пришлось нанять грузчиков, чтобы вынести и перетащить к Анне письменный стол, кресло, чемоданы.

Проводив грузчиков, Ольга еще раз обошла квартиру, проверяя, не забыла ли чего, и увидела в прихожей Лёнину курточку. Она сняла ее с вешалки и заметила, что из кармана торчит клочок бумаги.

Развернув листок, прочла: «Поиграем?»

– Убирайся в ад, тварь, – вслух проговорила Ольга.

Скомкала листок, швырнула его на пол, вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Эмма, Эмиль и я

Я знаю, что они все обо мне думают – соседи, коллеги. Были бы родственники и друзья, думали бы то же самое, просто нет у меня ни родных, ни друзей.

Есть только Эмма и Эмиль.

Каждое утро, когда я выхожу из дома и сажусь в автомобиль, Эмма выходит проводить меня: обнимает, прижимается губами к моим губам, замирает на мгновение, а потом отодвигается, улыбка озаряет ее прекрасное лицо, и она говорит:

– Хорошего дня, любимый. Я буду скучать.

Я поднимаю глаза и вижу, что наш пятилетний сын уже проснулся и машет мне из окна детской. Поднимаю руку и машу Эмилю в ответ, а потом сажусь в машину и уезжаю. Эмма стоит на подъездной дорожке, пока автомобиль не сворачивает за угол.

Рабочий день катится как обычно – час за часом, но я точно знаю, что Эмма позвонит мне, чтобы спросить, чего я хочу на ужин. Что бы я ни ответил, какое бы блюдо ни заказал, оно непременно будет ждать меня и окажется вкуснее, чем в самом дорогом ресторане. Эмма великолепно готовит – она абсолютно все всегда делает безупречно.

А если я скажу, что хочу сегодня сводить ее в ресторан, то могу быть уверен, что она поддержит мою идею – она поддерживает все мои идеи. К тому моменту, когда я приеду домой, чтобы переодеться, она будет ждать меня.

Как только я буду готов к выходу, Эмма окажется в прихожей, полностью одетая и накрашенная: мне не придется целый час торчать в машине в ожидании, пока она выйдет. Эмма не опаздывает, не копается, не капризничает, не вертится часами перед зеркалом. Удивительно, но она даже одевается и красится, не глядя туда: Эмма терпеть не может зеркал.

Эмиль будет в своей комнате: он такой самостоятельный, что нам не придется приглашать няню. Если мы задержимся, он почистит зубы, разденется и ляжет в кровать. Он самостоятельный, воспитанный, умный и послушный – именно такими и должны быть хорошие дети, верно?

Если же это будет обычный домашний вечер, то, когда я приду с работы, Эмма встретит меня с улыбкой и любовью во взоре, и мы проведем время втроем. Эмиль покажет рисунки, которые нарисовал для меня, расскажет, чем он занимался днем. Мы съедим приготовленный Эммой ужин, она вымоет посуду и приберет кухню, пока я смотрю телевизор.

Она ни словом, ни жестом не даст понять, что ей не нравятся передачи и фильмы, которые я смотрю. Да и зачем Эмме это делать, если наши вкусы и интересы полностью совпадает? Ей нравится то же, что и мне.

Это касается и секса.

Эмма хочет меня всегда, когда я хочу ее. Не отговаривается головной болью или дурным настроением. Моя жена готова делать то, о чем я прошу ее – и всегда охотно, с радостью. Она всегда испытывает оргазм в постели и говорит, что я самый лучший мужчина в ее жизни. Единственный мужчина.

Если же у меня был трудный день и я не настроен заниматься любовью, то Эмма и не подумает донимать мне упреками или обижаться. Эмма никогда не сердится на меня и никогда не докучает.

… Итак, как уже сказал, я знаю, что думают обо мне окружающие. Они завидуют мне – остро, до зубной боли.

Не только потому, что я богат. Главным образом потому, что меня, жирдяя с лысеющей макушкой и в очках с толстыми линзами, любит такая красавица, такая великолепная женщина, как Эмма. Потому что у меня, человека, который мучительно краснеет в обществе незнакомых людей, не блещет остроумием, не имеет друзей, есть такая чудесная семья.

А ведь так было не всегда. Еще несколько месяцев назад я был одинок. Работа, карьера – всё, что мне оставалось. Всё, что обычно и остается таким, как я: умненьким, но страшненьким. Тем, над кем измываются одноклассники, кого лупят местные хулиганы.

Я работал, как проклятый, с утра до ночи, без выходных, и в итоге мои идеи, моя фирма сделали меня миллионером. Зарабатывал я отлично, мог позволить себе и дорогие вещи, и машины, и отдых в любой точке мира, только все больше понимал, что не чувствую себя счастливым.

Деньги не придавали мне ни обаяния, ни привлекательности. Женщины, с которыми я проводил время, были со мной не потому, что я был им важен, нужен, дорог. Но потому лишь, что я им платил. Вы платили когда-нибудь за то, чтобы другой человек согласился провести в вами время? Если да, то должны понимать, что такая ситуация унизительна для обоих: и того, кто платит, и того, кто покупает.

У меня были мысли о суррогатной матери, о ребенке, которого я мог бы воспитать, и который любил бы меня безусловной любовью, но мне и в этом не повезло. Пройдя обследование, я узнал, что бесплоден, так что о наследниках можно было забыть.

Однажды я нашел в интернете некий сайт – закрытый, только для узкого круга, с паролем и платным доступом. Попасть туда можно было только за немалые деньги. Как вы понимаете, это не являлось проблемой.

Что было на том сайте? Магия, колдовские ритуалы, выписки из древних книг, советы, как излечиться от недугов, приобрести богатство и стать успешным. Я просматривал этот винегрет, удивляясь сам себе – зачем мне все это? И хотел уже закрыть страницу и забыть о существовании портала, как вдруг наткнулся на способ обрести любовь, устроить личную жизнь. Поначалу все, что я прочел, показалось мне дичайшим бредом. Настолько неправдоподобным, что я решил попробовать.

Не буду описывать детали ритуала. Он многоступенчатый и довольно сложный. Зеркало – большое, от пола до потолка – вот что было ядром, самым необходимым элементом.

А еще нужно было четко сформулировать намерение. Не просто загадать желание стать счастливым, но прописать в деталях, что именно нужно тебе для счастья. Вернее, кто нужен.

Что-что, а планировать я умел. И с фантазией тоже все было в порядке. Я сделал, что требовалось, и стал ждать, втайне ругая себя за доверчивость: десятилетиями имел дело с программированием и компьютерными технологиями, а тут вдруг ни с того ни с сего ввязался в сомнительную авантюру, купился на неправдоподобные обещания! Да еще и кучу денег за это выложил.

Клял себя, пока однажды утром, проснувшись, не услышал какой-то шум. Я жил один, и, просыпаясь, никогда не слышал ничего подобного, но в тот раз… Из кухни доносились звон посуды и женский голос, а потом зазвенел детский смех.

Я вышел из комнаты, ощутив запах кофе и блинчиков, пробежал по коридору и замер на пороге кухни.

Роскошная, невероятной красоты блондинка стояла у плиты с лопаткой в руке. Кудрявый светловолосый мальчик слетел со стула, подбежал и обнял меня.

– Доброе утро, милый, – улыбнулась Эмма. – Не ходи босиком, ты можешь простудиться. Я пеку на завтрак твои любимые блинчики.

Так началась моя новая жизнь. Квартиру, где я жил прежде, пришлось продать, потому что соседи косились. Но это было к лучшему: я давно хотел купить дом.

Сотрудники на работе ничего о моей личной жизни никогда не знали, так что, при полном отсутствии друзей и родственников, никто не приставал ко мне с вопросами. Я уладил проблему с документами для жены и сына – с помощью денег можно сделать все, что угодно.

Первые несколько месяцев были временем полного, безграничного счастья – я купался в нем, ныряя с головой, наслаждаясь каждым мгновением. Я получил все, что хотел, все, о чем не смел и мечтать.

Однако сейчас… Не знаю, как объяснить то, что происходит, и никому не могу рассказать, что меня тревожит.

Сначала были сны. У меня никогда не было проблем со сном: засыпал я в два счета, стоило уронить голову на подушку, а чтобы нормально выспаться, мне обычно было достаточно пяти, максимум, шести часов.

Теперь же все изменилось. Засыпаю я по-прежнему быстро, сплю до утра, но сон мой беспокоен. Меня мучают кошмары, которых я не помню, но которые пугают меня так, что просыпаюсь я в слезах – и это не метафора, не преувеличение! Разве взрослый, почти сорокалетний мужчина может видеть во сне нечто настолько страшное, что рыдает от ужаса, как ребенок?

Открыв глаза, я несколько минут хватаю ртом воздух, никак не могу отдышаться: что-то давит мне на грудь. Во всем теле такая слабость, точно я не провел несколько часов в постели, а тяжело работал. Единственное, чего мне хочется, – снова заснуть и как следует выспаться, но мысль о том, что мне опять приснится кошмар, заставляет забыть об этом желании.

Кое-как вытащив себя из кровати, словно Мюнхгаузен из болота, чувствуя себя разбитым и вялым, я вливаюсь в дневной ритм, но замечаю, что с каждым днем усилий приходится прикладывать все больше, а энергии у меня все меньше.

Мне сложно сосредоточиться на работе, и это начинает потихоньку сказываться на качестве. Я упускаю важные моменты, хотя прежде был болезненно внимателен; забываю о назначенных встречах, становлюсь рассеянным. Сотрудники косятся на меня, и я все чаще слышу шепотки за спиной.

Неделю назад я одевался, собираясь в офис, и заметил, что брюки сваливаются с меня, даже если затянуть ремень потуже. Я подошел к зеркалу и поглядел на себя, словно впервые увидел.

Лицо осунулось, под глазами появились темные круги. Кожа бледная и рыхлая, словно тесто. Я действительно похудел, хотя привлекательности мне это не прибавило.

– Доброе утро, милый! – поприветствовала меня Эмма, а Эмиль бросился ко мне, обхватил пухлыми ручонками.

Я, конечно же, был рад их видеть, но впервые вечная, точно приклеенная улыбка жены вызвала глухое раздражение, которое я попытался подавить.

– Замечаешь, я немного сбросил вес.

– Тебе это ни к чему, любимый. Ты всегда выглядишь прекрасно, и я люблю тебя, – ответила она. Ответила именно то, что я хотел бы услышать еще недавно, но теперь ждал немного иного.

– Я плоховато сплю, устаю в последнее время.

Улыбка ее ничуть не померкла.

– Давай я приготовлю на ужин что-то особенное. И твое хмурое настроение мигом улетучится!

Аппетита у меня не было, я не стал завтракать и поспешно вышел на улицу. Ежедневный ритуал с проводами на работу не радовал, даже наоборот, я поспешил сесть в машину и уехать.

Состояние моего здоровья по-прежнему тревожило меня, и три дня назад я прошел обследование. Втайне боялся, что дурной сон и снижение веса могут быть симптомами какого-то опасного заболевания, но врач уверил меня, что ничего страшного не происходит.

– Очевидно, вы переутомились. Отсюда и проблемы со сном. То, что снижается вес, на мой взгляд, вам только на пользу. Больше гуляйте, отдыхайте, старайтесь не нервничать.

Это немного успокоило меня, я постарался выкинуть из головы дурные мысли. Доктор выписал мне таблетки, я стал принимать их и, кажется, почувствовал себя лучше.

Вчера была отличная погода: наконец-то началась настоящая весна с благодатным теплом, золотом солнца, сумасшедшим чириканьем воробьев и первыми цветами мать-и-мачехи. Я предложил Эмме с Эмилем прогуляться по парку, и они с восторгом согласились.

Мы с Эммой шли по аллее, Эмиль носился вокруг нас, как заведенный. Парк был недалеко от дома, и я сказал жене, что теперь, когда стало тепло, можно бывать тут почаще, не сидеть взаперти, как зимой.

– Конечно, милый. Когда у тебя будет время, можем гулять все вместе.

Навстречу шла старушка, которая вела на поводке маленькую лохматую собачонку. Я и не смотрел на них, занятый разговором с Эммой, но вынужден был обратить внимание, потому что, поравнявшись с Эмилем, собачка вдруг завыла, поджала хвост, припала к земле всем телом и стала пятиться, стараясь оказаться как можно дальше от мальчика.

Чем ближе подходил Эмиль, тем громче она выла.

– Дуся! Ты чего это? – Хозяйка была обескуражена. – Никогда такого не было. Обычно она детей любит.

Тем временем подошли и мы с Эммой. Собака дрожала всем телом, скалила зубы и завывала. Мы со старухой посмотрели друг на друга: пожилая женщина в стареньком пальто и толстый мужчина в очках. В глазах женщины плескался страх, мне и самому было нехорошо.

Безупречно красивые Эмма и Эмиль безмятежно улыбались, глядя на заходящегося в истерике песика. Ни его, ни ее не волновала реакция животного. Они словно и вовсе не замечали ничего необычного.

Я взял Эмиля за руку и потащил прочь.

– Эмма, идем же! – крикнул я, и она послушно двинулась за мной.

Старуха подхватила свою любимицу и чуть не бегом кинулась прочь.

– Почему собака так испугалась Эмиля? – Я хотел добавить «и тебя», но промолчал.

– Это же животное. Кто знает, что у них на уме, – спокойно ответила жена.

Дальше мы шли молча. Прогулка по весеннему парку утратила для меня всякое очарование. В голову полезли мысли о том, что я уже видел похожую реакцию на появление Эммы и Эмиля.

Собак у наших соседей не было, но несколько раз я видел, как от моей жены шарахались кошки, случайно забредавшие к нам на участок. Я не придал этому значения – подумаешь, глупая кошка!

Как-то в супермаркете мы подошли с Эмилем к аквариуму, где плавали огромные рыбины. Стоило ему приблизиться к стеклу, как рыбы забились, заплескались, будто бы желая отплыть от него подальше. Но места там было немного, и они бестолково метались, натыкаясь друг на друга и молотя хвостами. А Эмиль смотрел и хохотал, пока ему не надоело.

У мальчика не было друзей, как у других детей, но его это ничуть не беспокоило. Эмма не выказывала желания общаться с кем-либо, кроме меня, однако теперь это добровольное затворничество перестало радовать, казалось неестественным и потому пугающим.

Вроде бы все осталось таким, как прежде, но мое отношение изменилось, я смотрел на свою семью другими глазами. И то, что видел, мне не нравилось.

Когда мы вернулись домой, Эмма отправилась готовить ужин, а я заперся в ванной, пытаясь успокоиться.

Я ведь всегда знал, что Эмма и Эмиль не такие, как все обычные люди. Стоит ли удивляться, что животные чувствуют разницу? Не обязательно же это ощущение опасности – возможно, просто реакция на нечто иное, незнакомое.

– Дорогой, обед на столе! – позвала жена, и я, нацепив улыбку, пошел на зов.

Во время трапезы я внезапно обратил внимание на то, как ест Эмиль. Прежде мне нравилось наблюдать за ним, но сегодня я видел все иначе.

Эмма положила мальчику в тарелку большую порцию, почти как себе и мне, и он ел так, точно выполнял некую работу: полностью сосредоточившись на еде, методично орудовал ножом и вилкой. Отрезал кусок, отправлял в рот, пережевывал, брался за следующий. Словно машина, Эмиль утрамбовывал в себя еду, при этом не разбрасывал ее, не размазывал по тарелке, не выискивал кусочки получше, как это обычно делают дети. Когда он закончил, посуда была безукоризненно чистой, такая же чистота была и на столе.

– Спасибо, мамочка.

– Хочешь добавки? – неожиданно для себя спросил я, и Эмиль немедленно согласился.

Эмма улыбнулась и пошла к плите.

Все началось заново: кусок за куском вторая порция аккуратно перекочевала из тарелки в рот. Все происходило механически, точно Эмиль ел не потому, что ему нравился вкус (кажется, вкус и не имел особого значения), а потому, что я предложил добавку. Разве он не чувствует сытости? Неужели все еще голоден, хотя столько съел? Я почувствовал, что меня тошнит, аппетит пропал начисто.

– Тебе не понравилось? – огорчилась Эмма.

– Ты не думаешь, что он ест слишком много?

Жена посмотрела удивленно.

– Но ведь ты всегда считал, что у ребенка должен быть хороший аппетит. Он не должен капризничать и ковыряться в тарелке, должен есть, что дают, и просить добавки.

Эмиль поднял голову и улыбнулся во весь рот. Он вел себя так, как я от него ждал. Все исполнялось в точном соответствии с моими пожеланиями.