Текст книги "Мистика странствий. Юго-восточные путешествия. Записи о сверхвозможностях человеческого сознания. Часть II"

Второй день. Дорога к Яномотри

Не доезжая Уттаркаши останавливаемся. Долго торгуемся с Батраном о денежной надбавке за поездку по новому маршруту. Наконец принято решение снова поворачивать на север. До Яномотри 100 км и новые пропасти. Ну что ж, есть время поработать со страхом высоты, с другими страхами, помедитировать, растворившись в безмыслии, позаниматься пранаямой. Не хочется от чего-то зависеть, хочется научиться управлять инстинктами и научится непривязанности.

Пока поток Яномотри под нами довольно мощный. Он соединяется с Ганготри в районе Харидвара. Но по мере подъема по ущелью поток будет уменьшаться и где-то там, под вновь открывшимися перед нами снежными вершинами превратится в маленький ручеек. На скалах по обе стороны дороги растет великолепный кедровый лес. Аромат хвои и чистота горного воздуха во время автомобильной остановки воспринимается как нечто запредельное, придает состоянию необычное ощущение.

Проезжаем скрытую в лесу воинскую часть. В ряд стоит укрытая брезентом автотехника и часовые на вышках. Местами по обрывам растет пожелтевший лиственный подлесок и особенно красиво бывает на поворотах, там, где долина просматривается на большом протяжении – тогда сочетание бурлящих порогов, красок осени и зелени хвойного леса напоминает Алтай, Кавказ, словом, Россию. Да… с умом трудно совладать, куда ни кинь взгляд – наружу или внутрь себя – всюду возникают ассоциации…

Ближе к вечеру, наконец, добираемся до поселка, который обозначен на карте, как Yamnotri. От него паломническая тропа идет к самому верхнему храму, стоящему в начале истока Яномотри. Поселок вытянулся по ущелью, во всяком случае, есть где спрятать машину. Батран загоняет ее в самую тесную улочку рядом с подвесным мостом через реку. Стоящий на мосту парнишка показывает мне направление, где находятся храмы. Оказывается, самый старый, которому, по его словам, уже две тысячи лет, расположен совсем рядом, на другом берегу реки. Я направляюсь туда по мосту, по пути встречаю четырех итальянцев, которые предупреждают меня, что вверх по паломнической тропе ходить запрещено, все закрыто с первого ноября. На вопрос почему не пускают, они отвечают, что у индусов какой-то договор с китайцами – рядом граница. Позже от одной девушки из группы Сумирана узнаю, что после первого ноября в горах появляются особо сильные энергии – возможно с этим как-то связано. Во всяком случае, она об этом прочитала в индийской газете. «Ну и пусть, – думаю, – это для вас закрыто, а мне необходимо подняться хотя бы до одного истока Ганги, иначе ради чего все это было затеяно?…»

Поднявшись тропой вверх по обрывистому берегу, иду грязными улочками деревеньки. Везде закрытые на замок постройки – видимо, летом, в период паломничества миллионов индусов местные делают здесь на ночлеге хороший бизнес. Улочки настолько тесны, что приходится заходить в чей-то двор, чтобы пропустить крестьянина, везущего запряженную ослом телегу с сеном. Встреченные пацаны указавают дорогу к храму, провожая меня удивленным взглядом и открытыми ртами. Прохожу мимо женщины, которая, сидя на пороге дома, кормит младенца грудью. В другом дворе вижу девочку лет четырнадцати с красивыми тибетскими чертами лица. Ее стройный стан обтягивает чистая ярко-синяя кофточка. Она энергично орудует вилами, вороша сено и вытирая со лба пот. Я не могу не засмотреться на нее и на ее труд. И снова ум ищет пищу для рассуждений, и непроизвольно складываются в голове мысли-образы: «Ей бы в городе жить, она бы могла осчастливить любого! Но, возможно, ей суждено оставаться в этом поселке под снежными горами всю жизнь…»

Вот и маленький храмик. Неужели он стоит на краю этого плато целых два тысячелетия? Рядом с храмом школьники играют в крокет.

Время бежит. Взойдя к алтарю и поклонившись Богине, торопливо возвращаюсь к машине. Батрана нет. Впрочем, я ему сказал, что потом сразу пойду ко второму храму, расположенному в конце пятикилометровой паломнической тропы. Иду берегом реки мимо домишек, маленьких ашрамов и вижу еще один небольшой храм. Сидящему напротив храма в медитации щуплому старику-тибетцу даю несколько рупий. Он благодарно улыбается, а я иду дальше, нужно успеть вернуться до темноты. За храмом огороженные древней каменной кладкой загоны, то ли для животных, то ли для тех, кто устанавливает себе здесь летние лагеря. Дальше тропа идет через колючий терновник и выходит на берег реки, которая метров через сто прижмется к скале. А там, над рекой, по скале вьется серпантин. Вон оно что – оказывается, мне нужно было идти главной улицей поселка, а я пошел вдоль реки. Ну, да это и к лучшему, наверняка вон там, в начале серпантина, где стоят окраинные дома поселка, находится полицейский блокпост. Если я пойду по этому берегу и вскарабкаюсь по обрыву на дорогу, они меня наверняка увидят и завернут обратно. Нужно перейти реку вброд и прикрыться лесом на той стороне.

Прыгаю с камня на камень, стараясь не замочить ноги. Потом продираюсь заросшей тропой через колючие цепляющиеся ветви. Когда кончится эта пытка, ведь тут и змеи могут быть! Тропа выводит к берегу за поворотом реки. Здесь, прикрываясь скалой, снова прыгаю через бурлящий поток по камням и, вскарабкавшись вверх по обрыву, выхожу на широкую ухоженную паломническую тропу. Какая благодать – по бокам тропы даже скамейки встречаются! Можно посидеть, полюбоваться в одиночестве видом на ущелье и на снежные вершины.

Но тут навстречу мне спускаются двое молодых индусов. Один понуро ведет под уздцы осла, другой, напротив, шустро прыгает впереди по ступенькам. Поравнявшись, шустрый приветствует меня:

– Хай! – и тут же спрашивает: – Гид нужен?

– Нет, – отвечаю.

Снова вопрос:

– А разрешение есть?

– Есть, – вру, сообразив, что они будут проходить мимо поста и наверняка расскажут обо мне полицейским.

Предлагающий себя гидом прилипчив, он что-то выкрикивает на хинди, продолжая спускаться, и несколько раз вставляет английские слова: «Гид и разрешение». «Да, хороший же ты гид, если знаешь по-английски пяток слов, не больше, – размышляю, – но придется тебя брать с собой,

иначе, действительно, выдашь».

– Иди сюда! – машу ему рукой.

Скрывшийся было гид, выныривает из-за поворота, улыбаясь, идет ко мне.

– Сколько ты хочешь за услугу? – спрашиваю, потерев большим пальцем об указательный, чтобы было понятно.

– Тридцать.

Немного просит, впрочем, мне говорили, что даже те шерпы, которые несут огромные рюкзаки альпинистов, за день зарабатывают не больше 5—10 долларов, но это восхождение, а здесь легкая прогулка.

– Мы с тобой договариваемся на тридцать рупий, – еще раз спрашиваю, чтобы не было недомолвок, и показываю пальцем 3 и 0.

Знаю я этих индийцев, при расчетах без споров никогда не обходится.

Паренек кивает.

Мы идем по широкой забетонированной тропе вверх, гид быстро и широко шагает по ступенькам на подъемах, я едва за ним поспеваю. Он все время что-то говорит, мешая индийские слова с английскими, понять ничего невозможно. Как ему объяснить, чтобы он замолчал! Проходим запустелые шатры и пещеры, в которых остались следы костровищ и рогожки-сидушки йогов.

– Это ашрам такого-то Бабы, – поясняет гид, хозяйничая в помещении шатра.

Он убирает в мешок взятую с полки тыкву, кочан капусты и несколько картофелин – до весеннего тепла здесь никого не будет, – затем ставит мешок в угол, наверное, заберет на обратном пути.

Я фотографирую его возле очага на циновке, и мы идем дальше. По пути встречается указатель: «Яномотри – 3,5 км». Легко прошли 1,5 км, но надо торопиться, чтобы засветло вернуться к машине; нужно еще будет искать ночлег, а в нижнем поселке, по словам встреченных итальянцев, гостиницы все закрыты. Тропа взбирается вдоль скал все выше и выше. Под нами глубочайшая пропасть, внизу тонкой пенящейся змейкой бежит Яномотри. Наверху холодный ветер, но я снимаю куртку – жарко! Сердце колотится, по спине струится пот, но нужно поторапливаться за гидом.

Ну вот и последний указатель: «Яномотри – 0,5 км». Уже показался в отдалении нарядный оранжево-бордовый храм у входа в узкое ущелье, а перед ним подвесной мост. Когда подходим ближе, видим везде рабочих, одни бетонируют берега возле храма, другие – реконструируют мост и стены храма. Осторожно по строительным доскам перебираемся на другую сторону реки и поднимаемся к храму. Рядом пристроен ашрам, из которого ко мне выходит человек в оранжевой одежде. Я даю ему 10 рупий. По ступенькам вверх к ашраму поднимается старик, и ему я сую деньги. Старик их растеряно берет. Такое ощущение, что его глаза говорят: «Зачем ты мне это даешь?» В его взгляде полное отсутствие связей с мирским, и меня он, наверное, воспринимает только как сгусток энергии.

Гид мой где-то затерялся в многочисленных постройках. Решаю забрать его на обратном пути, а сам направляюсь в узкое ущелье, чтобы еще выше подняться по реке. Но удается пройти по валунам и крупным голышам не более 300 м. Дальше смысла идти нет – Яномотри берет начало из высочайших ледников, куда можно подняться только в альпинистском снаряжении.

Времени уже шестнадцать тридцать. Нужно быстро возвращаться. По горам в темноте ехать рискованно. Прохожу по берегу мимо храма – моего гида нигде не видно. Ну да что, искать его мне, что ли? Догонит, парень шустрый, рабочие подскажут, что я ушел, дорога одна.

Он догнал меня, когда я уже прошел в обратную сторону с полкилометра. Остановился, кричит издалека, что Гуру приглашает меня на чай в ашрам. Я отказываюсь, зову гида к себе. Когда он подходит, поясняю, что времени нет и мне пора возвращаться к машине. Гид очень любопытный и потом в течение всего спуска спрашивает, что за машина, чья, что за водитель, где я буду ночевать и еще массу других вопросов. Причем, когда отвечаешь, он потом задает те же самые вопросы по новому кругу, и нужно иметь терпение, чтобы без конца талдычить одно и то же, пытаясь при этом оставаться в спокойствии ума.

Энергии здесь очень сильные, и я стараюсь изо всех сил находиться в смирении, чтобы не раздражаться, а меня в лице этого назойливого паренька будто кто-то проверяет. Он все время что-то говорит и говорит. Но я уже, кажется, научился не обращать на него внимания. Проходим мимо маленького храма Богине Парвати. Я в знак благодарности божественным силам хочу оставить несколько рупий. Но не знаю, куда их положить. Паренек тут же встревает, говорит, что пять рупий – это очень мало, что нужно оставить пятьдесят. Я с ним соглашаюсь, но у меня из относительно мелких только сто рупий одной бумажкой. Он говорит, чтобы я дал ему их. Пятьдесят рупий он принесет завтра сюда, а остальные возьмет себе за работу. Я соглашаюсь, и мы спускаемся дальше.

Пройдя еще километр вниз, мой гид спрашивает, сколько я ему дам денег за работу.

– Я уже дал тебе, – отвечаю.

– Этого мало, – говорит он, улыбаясь и извиваясь змеей, как Паниковский.

– У меня больше нет мелких денег, – поясняю.

– Я тебе внизу разменяю.

– Остальные деньги мне нужны, чтобы расплатиться с водителем.

Он успокаивается и идет дальше, но еще через километр снова начинает разговор о своем гонораре. Ну что с ним поделаешь!

– У тебя сто рупий, делай с ними что хочешь! – не выдерживаю.

В самом низу паломнической тропы он сворачивает во дворик каких-то низких покрытых соломой белокаменных строений. Я иду дальше, но почему-то оглядываюсь и встречаюсь глазами с полным бородатым молодым человеком. Обернутый белой туникой, он лежит на войлочной подстилке, брошенной на короткую травку дворика в позе отдыхающего римского патриция. Взгляд его и глубок, и властен. Легким жестом руки он подзывает меня к себе. Рядом с ним крутится мой гид. Другой йогин, так же завернутый в белое (одежда напоминает обыкновенную простыню), поодаль рубит тяжелым топором дерево. Он совсем молод, и судя по благоговению перед возлежащим, это его ученик.

Я подхожу к гуру, здороваюсь, он приглашает меня присесть рядом с ним. Говорю, что у меня очень мало времени, но йогин властным жестом усаживает меня рядом с собой.

– Очень хочется пить, – показываю на рот.

Гуру дает указание ученику. Мгновенно передо мной появляется стакан с водой и миска с солеными орешками и соломкой. Напившись, я пробую утолить вдруг прорезавшийся голод, но много съесть этого невозможно.

– Вы здесь живете только летом? – спрашиваю.

– Нет, круглый год.

Кошусь на его легкую одежду:

– И не холодно?

– Тепло вот здесь, – йогин тычет пальцем в свою голову.

– А что вы тут едите?

– Вот это и едим, – кивает на миску в моих руках.

– Только это?

– Только это.

У него хорошее произношение английского, возможно, он когда-то получил прекрасное образование. Я читал, что многие великие йогины заканчивали престижные европейские вузы.

– Мне надо идти.

Полулежащий йогин снисходительно смотрит на меня, останавливая жестом. Я читаю в его глазах мысль: «Все суета». Но йогин вдруг сам проявляет интерес к мирскому и, тыча толстым пальцем в мой фотоаппарат, просит его посмотреть. Он со знанием дела включает смотровое окошко с обратной стороны камеры и начинает прокручивать кадры, требуя к ним пояснений. Увидев групповое фото, он спрашивает, кто эти парни, кто эти девушки. И мне приходится долго и подробно рассказывать о большой группе россиян, путешествующих по святым местам в предгорьях Гималаев. Я отснял около четырехсот кадров, и если он их все будет просматривать, мне придется остаться здесь до утра.

Вежливо забираю у йогина фотоаппарат и тороплюсь уйти. Мой гид догоняет меня только минут через пять, когда в отдалении уже виднеется полицейский блокпост. Я, было, уже хотел снова спуститься к реке на тайную обходную тропу, но с появлением гида почему-то передумал, из ложного стыда, что ли? Нет, просто решил, что в обратную сторону полицейские меня пропустят. Да и гид мой слишком уверенно топал рядом.

Однако вышедшие из деревянного сарайчика трое полицейских прицепились ко мне не на шутку. Спросили кто такой, откуда и где мое разрешение на проход к Яномотри. Они мурыжили меня долго, и что бы я им ни говорил, не отпускали. Мой сопровождающий стоял рядом, не умея или не желая меня защитить. Он пару раз посмеялся с полицейскими, а потом замолчал. И тогда я решил использовать проверенный прием: запустить мыслеформу. Четко представил себя беспрепятственно уходящим, и одновременно вообразил полицейских, не двигающихся с места. И эти созданные образы полностью отпустил, с четкой уверенностью, что все так и будет. Затем, приведя себя в состояние полного смирения-безмыслия, сказал самому приставучему и, очевидно, старшему из троих полицейских, что я йогин, и тут же как бы растворился для них.

– Ну ладно, мне пора идти, – наконец взмахнул я рукой, повернулся и пошел, и они меня действительно не остановили.

Мой гид догнал меня уже в поселке, объявил, что я ему должен пятьсот рупий за то, что он меня отмазал от полицейских. Я только удивился его наглости, ведь он в мою защиту не проронил ни слова. Пришлось сказать ему об этом. Впрочем, он потом как бы успокоился и стал помогать мне отыскивать водителя с машиной, а ее в тесном переулке у моста не оказалось.

Наша малютка с открытым капотом стояла на площади. Возле колдующего над двигателем Батрана крутились двое.

– Только бы опять не полицейские! – подумал я.

Но опасения развеял один из индусов. Он сразу стал меня приглашать к себе в гости и что-то говорить о своем отце, едва умея произносить коекакие английские слова. Второй кивал головой и поддакивал.

Батран поднял голову, вытер тряпкой руки и закрыл капот.

– Все в порядке?

– Да.

– Поехали! Еще надо найти отель, здесь все закрыто.

Индусы приглашали заночевать у них дома, и гид стал активнее липнуть со своим выдуманным гонораром, вперемежку добавляя, что и у него есть жилье. Обстановка накалялась…

– Поехали, – снова скомандовал я, но Батран медлил, видимо, индусы предварительно здорово накачали его голову всякой ерундой.

Потом он все же нехотя полез в машину, но не трогался, потому что в приоткрытые окна просунулись головы зазывал, продолжая непонятную трескотню. Паренек-гид стал требовать деньги на повышенных тонах, понимая, что я сейчас могу уехать.

– Да дал же я тебе сто рупий! Поехали!

Паренек швырнул мне сторупиевую бумажку, просунув руку между торчащих у окна голов. Машина не трогалась.

Тогда я попытался объяснить другим индусам ситуацию, что считаю, этих денег достаточно и на пожертвования, и на оплату услуг гида. Индусы понимающе кивали головами. Я протянул деньги назад гиду. Тот демонстративно молча швырнул их снова в салон. Чуждые святому месту энергии ощутимо пробежали по моему телу. Также молча, я снова протянул деньги в окно. Гид опять бросил их мне. И вдруг все во мне закипело. Неожиданно я ощутил себя сосудом, в котором вскипаюший эликсир переливается через край. Я отрывисто сказал, что больше не могу дать, и если он не возьмет, мы уезжаем.

Двое стали похлопывать парнишку по плечу, видимо, уговаривая взять. И тот как бы нехотя взял.

Мы уехали.

Я не понимал, как это со мной могло произойти: не выдержал испытания, сорвался, вдобавок ко всему меня стали мучить сомнения, правильно ли поступил, а можно ли было не гнать волну, да разменять где-нибудь пятисотку, чтобы добавить навязчивому гиду. Но где менять? И вообще, почему я должен куда-то идти, тратить кучу времени, ведь договор был на 30 рупий… Здесь хотелось бы сказать, что ни моторикшам, ни водителям, ни гидам лучше не давать крупных денег, надеясь получить сдачу. Очень часто делается вид, что белый тут же о деньгах забудет.

Только в местах силы на мгновение выпущенная мысль способна так быстро материализоваться. В какой-то миг, споря с гидом, я испугался, что мое возмущение не пройдет для меня даром, и вот теперь, когда мы отъехали от истоков всего километров пять, не больше, меня вдруг охватил жуткий озноб. Чтобы согреться, поверх свитера я надел теплую куртку, но озноб пробирал только сильнее. Я попросил Батрана закрыть окно и включить обогреватель салона – не помогало. Пришлось достать из рюкзака спальник, расстегнуть его, превратив в одеяло, и укутаться с ног до головы. Но невыносимый холод внутри меня не проходил. Было ощущение, что вся энергия, создающая тепло в теле, в мгновение куда-то улетучилась. Меня всего трясло, зубы стучали, воля уходила, и едва удавалось сдерживаться, чтобы не застонать. А серпантин все вился и вился… И ни одного поселка…

Тьма опустилась быстро. Батран включил фары. Я попросил его остановить машину, когда будет водопад – мучила жажда. Но водопада долго не было, и я достал из багажника драгоценную бутылку с водой Ганги, которой хотел угостить своих друзей в Москве. Отпивая воду из горлышка маленькими глотками и молитвенно прося Великую Гангу исцелить меня силой своей воды, я еще мог кое-как держаться.

Так прошел час, два, а может быть три, не знаю. Наконец, въехали на улицу между двумя рядами каких-то домов. Ни одного зажженного окошка, ни фонарика, темные силуэты людей и животных бродят и толпятся на площади, будто я вижу сон; только на торговых тележках и в лавочках продавцы жгут свечи. «В истоках Ганги стояли дома без людей, но тогда было светло, а теперь есть люди, но везде тьма… Все как-то символично», – ум снова пытался привязать увиденное к каким-то законам, но ему не хватало

энергии думать. «В этом городке тьмы я не хочу останавливаться», – опять я услышал свой голос как бы со стороны и тихо прохрипел:

– Поехали, Батран, дальше.

Но машина ползла, ползла и остановилась у отеля.

– У них повсюду вырубили свет, – сказал я. – Надо ехать дальше.

– Мне хозяин запретил ездить по горам в темноте.

– Поехали.

Батран долго выжидал, уставившись в темноту дороги, и давая мне возможности осознать, правильно ли я поступаю, но потом включил передачу. Мы снова понеслись над бездной.

К счастью, следующий поселок с освещенными улицами мы обнаружили, отъехав всего километров пятнадцать по серпантину. Там я остановился в первом попавшемся отеле с толпами тараканов в туалете. Батран остался ночевать в машине. Изнемогая, я добрался до кровати. В номере, как всегда, грязное белье. Но наволочку заменила натянутая на подушку запасная чистая футболка. Спальник подстелил под большое толстое одеяло, залез под него, сняв только куртку, и таким образом создал себе уют. Вдобавок на полу возле моего изголовья стояла целая батарея пакетов с соком и минеральной водой, которыми я успел запастись в лавке. Так можно было протянуть довольно долго, даже если бы пришлось остаться в отеле еще на несколько суток.

Я лежал, стараясь ни о чем не думать, но мысль упорно билась: «Холодно, как же холодно!» Чтобы согреться, постарался представить яркий-яркий свет, который создает миры, вообще все, в том числе и меня; глубоко дышал, проводя прану по энергетическим центрам тела. Не помогало.

Потом я устал дышать и тогда чувства неудержимо навалились на меня. Я вдруг осознал себя маленьким несчастным человеком, который вынужден так долго страдать и испытывать одиночество и все чего-то искать, в то время как другие люди, даже намного моложе меня, давно уже нашли себя и живут спокойной жизнью, имея спутниц и детей. Вся жизнь в эти минуты, казалось, пронеслась перед моими глазами: отношения с женщинами, с друзьями, родителями, ранняя смерть отца и матери и ее невыносимые страдания во время продолжительной болезни. И теперь я снова вспоминал парнишку-гида: «Может быть он хватался за единственную возможность заработать деньги, чтобы как-то помочь своей семье…», и старушку-нищенку на Мейн базаре, которая долго стояла у меня над душой, пока я ел суп за выносным столиком в забегаловке. «Я ведь ей тоже не подал милостыню за неимением мелких денег».

Я вспомнил великих христианских подвижников, которые все происходящее, все тяготы воспринимали как волю Божью и не противились этому. Но мне было жаль себя, лежащего в этом грязном отеле где-то на краю света. Слезы градом потекли из глаз, вырвался всхлип, и я укрылся с головой, чтобы исчезнуть для внешнего мира. «Смиряюсь, Господи, все по твоей воле происходит, смиряюсь», – только и повторял я одно и то же, не зная, что сказать больше.

Я не заснул, но, казалось, забыл весь этот мир, и когда вернулся из забытья, почувствовал, что тело стало нагреваться и очень скоро меня бросило в жар, так что пришлось снять одежду. Быстро со мной стало происходить чудесное превращение: через минут двадцать и жар схлынул, и я, уже спокойно отдыхая под одеялом, не мог понять, как я вообще только что мог переживать такие душевные и физические муки.

Стало очень блаженно. Хотелось лежать так долго-долго. Стал перебирать все свои знания о тех гуру, которые нашли путь к Высшему, создающему все Разуму без помощи Христа, но подумал: у них должно быть были свои посредники. Так, свами Сумиран рассказывал, что Рамакришна вышел в нирвану через Богиню Кали, перед которой он трепетал с детства, но ему для этого пришлось ее разрубить мечом. Жуть! Как это может уложиться в голове обычного человека!

В совершенном спокойствии я вспоминал все, что слышал от Сумирана на его сатсангах и что дало мне такую силу перед поездкой на Гонготри. «Измененное состояние сознания позволяет увидеть, что связь с пространством не абсолютна. Все есть сон. Но ум объясняет, что тот сон, когда

вы спите, это не реальность. Но это только концепция, договоренность: таким образом разум сохраняет отождествленность с телом и делает вывод: все остальное нереально. Ведь если сон – реальность, то что есть тело? Кто тогда я? И я начинаю испытывать страх. Мне нужна конкретность самоопределения. Мое привычное переживание – это привычное состояние я. Но даже в измененном состоянии сознания мы не теряем привычку отождествляться. Во сне причинное тело воспринимает окружающий его мир и отождествляется по отношению к нему. И когда сознание переходит от эфирного тела к астральному, а затем последовательно к более тонким телам, оно все время отождествляется с ними. Можно путешествовать в любых мирах и сохранять отождествленность с телом. Но также можно научиться и не отождествляться в одном или нескольких телах – путем медитации». Вспомнился голос свыше: «Все есть сфегри». Я лежал и думал: «Я уже так много знаю, прошел столько практик, и все это рухнуло перед испытаниями Ганги».

Вскоре, ощутив сильный голод, я спустился в ресторан, расположенный под отелем, и хорошенько перекусил. Я чувствовал себя как ни в чем не бывало, не переставал удивляться произошедшему со мной чуду и понимал, что во мне что-то переменилось…

А ночью мне снились сны. Я видел Батрана, спящего в машине, друзей, оставленных в Массури. Потом снилась широкая Ганга в междугорье, расположенные вдоль нее ашрамы, в которых наша группа встречалась с разными учителями. А по берегам было много деревьев и обезьян, и одна из них вырвала у меня пакет с продуктами. А в ашраме Ошо я встретил красивую индианку с необыкновенными большими и глубокими глазами. И когда она обернулась, наши взгляды встретились, и мы на какое-то мгновение реально растворились друг в друге. Возможно, это была иная часть меня. Но у этой девушки был любимый парень, необыкновенный сатвический человек, тоже ашрамит. И вот что удивительно: в последующие дни путешествия по Индии все события именно так и сложились.

Наутро я записал в дневнике:

«Трудно русскому пройти к Богу без помощи Христа, если вообще это возможно. Иисус Христос, сын Божий, взял на себя все испытания и потому заслужил у Отца Небесного просить помощи за нас. Нам самим пройти к Абсолюту невозможно, не знаю, по крайней мере, у меня не получилось… Искуситель – разум задает мне такие волнения и страдания, что если не будешь просить помощи у Господа – не вынесешь. Но настоящая помощь придет только тогда, когда полностью смиришься, и тогда, быть может, пройдешь дальше».

Третий день. Легкое возвращение

Я проснулся в пять тридцать, сделал легкую зарядку и пошел искать автомобиль с Батраном. Водитель мой уже докуривал сигарету. Его магнитола, наконец, заработала, и он, сидя на пассажирском кресле, с наслаждением слушал веселую индийскую музыку. От завтрака в гостиничной столовой Батран отказался. Тогда я сдал ключи хозяину отеля, сел в машину, и мы помчались в сторону Массури. Дорога извивалась змеей над обрывами, за поворотами открывались новые перспективы… Над седоглавыми семятысячниками, которые людям кажутся вечными, пробивался малиновый свет и дальние облака начинали окрашиваться золотистыми лучами. На душе было радостно и спокойно, дышалось свободно. Я знал, что попаду к своим еще до начала прогулки к очередным местам силы.

Москва, декабрь, 2009 г.