Текст книги "Ведьмин смех"

– А если кольцо у меня будет, он меня стукнет? – страх мальчишки пробился даже сквозь чары.

– Да… Незадача, но нельзя же ему позволить навредить Джейн?

Дождавшись кивка, Элиза продолжила:

– Вот что, ты мне принеси. Я ведьма все-таки, слова особые знаю, мне МакГанн не страшен. Главное – Джейн помочь. Понял?

Питер кивнул, допил лимонад и пошел прочь из лавки. Элиза улыбнулась. Кольцо у Джейн действительно стоило забрать – может, теперь и жизнь сложится, замуж позовут? Фейские дары они такие, похуже любого проклятия.

Нехорошо, конечно, вот так с людьми поступать, да стрелка часов уже к пяти склонилась, еще немного – и закат, а там и костер до небес, и двери между мирами откроются, и времени совсем-совсем не останется.

Почему-то так тоскливо вдруг сделалось, что Элиза обняла себя за плечи и несколько минут стояла так и жалела себя, одинокую ведьму против целого города. А потом встряхнулась, улыбнулась и перешла к следующему пункту плана – факел из башни.

Элиза вновь закрыла лавку и задумчиво вздохнула. С первым поручением она справилась, отправив Проныру, и ей даже почти не было стыдно за колдовство. С оранжевым клубком решила разобраться потом. Зачем вообще ему клубок понадобился?

Теперь надо было добыть ключи от башни, а у кого они могли быть? У той, кто в башне на первом этаже живет, старьевщицы Мак-Кинток.

Потому Элиза прошмыгнула вдоль домов мимо площади, чтобы ее снова не заметили и не окликнули, а то задумаются, почему это вдруг она носится туда-сюда по городу, хотя обычно безвылазно в лавке сидит.

Зато старьевщица Мак-Кинток ей обрадовалась.

– Заходи, Элиза, детка, – позвала она. – У меня ни души с самого утра не было. Пойдем с тобой посидим, как девочки!

И хихикнула.

Элен Мак-Кинток была сухонькой, белой, аккуратной и очень чистой старушкой, и лавка ее была такой же: аккуратной и белой. И не скажешь, что тут старьевщица промышляет.

В лавке не задержались – сразу прошли в маленькую жилую комнату. Элиза была здесь несколько раз и неизбежно поражалась количеству белых ажурных покрывал и пушистых овчинных шкурок на всех поверхностях. Как будто всю комнату пухом от одуванчиков укрыли.

Элиза сбросила туфли на пороге и села прямо на белый вязаный ковер. Мак-Кинток отлучилась на крохотную кухоньку поставить чайник и веселым, чуть скрипучим голосом прокричала оттуда:

– А не капнуть ли нам в чаечек коньячку?

– Пожалуй, можно! – в тон ей ответила Элиза.

Мак-Кинток принесла поднос с чайником и глиняными чашечками. Рядом стояла «дорожного» размера бутылочка коньяка.

– А откуда такие? – повертев в руках чашку, спросила Элиза. – У букиниста Макконахи такие же.

– А, это? – старьевщица разлила чай по чашкам и добавила по несколько капель коньяка. – Долгая история, ну да я расскажу.

Она села в глубокое плетеное кресло, а Элиза притянула к себе на колени белую овечку из свалянной шерсти и приготовилась слушать.

– Знаешь, небось, что в этой башне жил МакГанн, которого Поэтом кличут? – старушка потыкала пальцем в потолок. Ведьма кивнула. – Ну вот, стало быть, он в свое время у гончара в подмастерьях ходил. А тот его потом и прогнал, да еще со скандалом!

– За что прогнал-то? За дело? Может, потому МакГанна вором и зовут?

– Никакой он не вор! – припечатала Мак-Кинток. – И не убийца уж, прости господи.

– А кто же он тогда?

– Он – дурак!

Элиза рассмеялась – до того суровое было выражение лица у старушки.

– Смейся-смейся, а все выходит, что дурак он. Мне же годочков много, и семь раз по семь я считать умею. Каждый раз одно и то же: как ни наймется к кому, так очень скоро начинает делать сокровища всякие золотыми своими руками. Мастерам это, конечно, не нравится, вот и вышвыривают его вон. А потом девушка находится, которая пригреет… И я нет-нет да понадеюсь, что девушка хорошая появится, сильная да терпеливая, а нет. Все снова на круги своя…

– А местные что, забывают? – осторожно спросила Элиза.

– На роду у них написано – забывать, – нахмурилась Мак-Кинток. – Тебя же вот забыли.

– Вы меня помните?

– Еще б не помнить, как ты девчонкой тут бегала, вороной оборачивалась, а МакГанн тебя от окна гонял. Все я помню.

Вороной оборачивалась?..

Элиза была уверена, что с рождения лишена семейной способности к оборотничеству. Современная ведьма – как с разочарованием говорила мать – только на картах гадать умеет да глаза отводить.

– А как… вы… почему?.. – от волнения комок встал в горле, и Элизе сложно стало говорить.

Но Мак-Кинток ее поняла.

– Не знаю я, почему, – усмехнулась она. – Может, потому что в детстве в лес забрела и вышла через три года, может, и не я вообще вышла, да только разбираться тогда не стали. Вернулась – и ладно. Только вот прясть я после этого начала так, что никогда ни в чем не нуждалась. Потому и решила старину беречь. А у вещей память есть. Видимо, они мне помогают как-то…

– Вот оно что… – ошарашенно пробормотала ведьма.

– А ты ведь не просто так поболтать ко мне зашла, да? – спросила вдруг старьевщица. – Что-то попросить хотела?

Элиза сжала овцу – мягонькую, упругую – в пальцах. Овца помогла немного успокоиться.

– Мне в башню к МакГанну подняться надо. Там есть одна вещь, которую надо забрать.

– В башню, говоришь? – прозрачные синие глаза внимательно смотрели на нее. Ведьме показалось на миг, что смотрят они куда глубже, в самое сердце ей, на дно колодца души.

– Веришь или нет, девочка, никто прежде не догадывался ко мне сходить, – улыбнулась вдруг Мак-Кинток. – Потому и среза́лись на последнем задании. В башню иначе не попасть, как с помощью ключа, а ключ всегда при мне.

Она достала из-за воротника блузки серебряную цепочку с обычным медным ключом, потемневшим от времени.

– Вы… просто так мне его отдадите? – не поверила Элиза.

– Ну что ты, – рассмеялась старушка. – Просто так дела не делаются. Услуга за услугу.

– И… Что вы от меня потребуете?

– Не потребую, а попрошу. Вместе пойдем. Охота мне посмотреть, что там такое.

Ведьма выдохнула.

И только-то!..

Мак-Кинток повернула ключ в замочной скважине, и они осторожно вошли в давно заброшенную комнату, где все покрылось толстым слоем пыли.

Элиза невольно вспомнила кадры из какой-то компьютерной игры, где Рапунцель от тоски повесилась раньше, чем до нее добрался какой-либо принц, и вздрогнула.

Не хотелось бы найти здесь МакГанна в несовместимом с жизнью состоянии!

Но комната была пуста.

Даже следов никаких не было.

Простая обстановка, ничего лишнего. Кровать, шкаф, стол, удобное кресло, стул для компьютера… А на стенах зато вместо картин или плакатов висели рога на цепочках, щиты, мечи, и в изголовье кровати гордо взирала на вошедших голова оленя.

А на балке около окна был прибит держатель для факела.

И факел в нем.

Висел и ждал, как райское яблочко, чтобы пришла девица и сорвала, зме́ю на радость. То есть ли́су.

Решила же, думает Элиза, что он лис. А не заяц, и тем более не змей.

Ну что за путаница в голове.

– Тебе эту штуку надо? – заинтересованно уставилась на факел старушка. – Ой, а я, помню, давно еще, спрашивала – зачем тебе факел, не зажжешь же его в помещении, не приведи господь, все спалишь!

– А он что? – рассеянно отозвалась Элиза.

– А он только смеялся и приговаривал: «Пригодится однажды, вот увидишь, старая ты овечка».

Овечка?

Элиза выдохнула и посмотрела на старушку по-особому – краем глаза и сквозь ресницы, по-птичьи, чтобы истинную природу вещей разглядеть.

И точно.

Овечка.

Вот так сходишь в лес, моргнуть не успеешь, а тут уже овечка вместо тебя сидеть будет. Интересно, а прядет она…

– Шерсти хватает, да, – кивнула Мак-Кинток, такая довольная, словно ждала, когда же ведьма догадается.

Элиза вздохнула.

Ну что за городок.

Сняла факел со стены, достала из кармана свернутый пакет и запаковала в него древко. Остался вопрос – как так незаметно покинуть дом у всех на виду с чем-то приметным под мышкой?

– А ты не выходи с ним, – пришла на помощь Мак-Кинток. – Привяжи за окном с восточной стороны, там глухие стены и не ходит никто. А потом забери.

В четыре руки они быстро обвязали пакет куском нашедшейся в кармане передника старьевщицы пряжи и вывесили за окно.

– Спасибо за все, – сердечно проговорила Элиза.

– Иди уж, – подмигнула та. – Лучшей благодарностью будет, если в этот раз все выйдет, и дурачок освободится наконец.

Элиза одного не рассчитала – что привяжет пакет выше, чем возможности гравитации позволят ей подпрыгнуть. Внезапно сильные руки схватили ее за талию и вознесли к пакету.

Вцепившись в добычу, она взвизгнула:

– С ума сошел?

МакГанн поцеловал ее в лоб.

– Да что ты за волшебница? Слышала? Джейн Кирк всем подряд в лавке жалуется, что кольцо ее пропало куда-то. Мистер Макконахи заходил за хлебом, посоветовал ей по-доброму накормить домового и договориться с ним, так она на него так накричала, что он, кажется, обиделся даже немного, хотя добрейший дед. Может, и получится что у нас…

– Ты! – Элиза ткнула его пальцем в грудь, обтянутую зеленой рубашкой. – Ты же гениальный прорицатель! Тебе твои висы и кенинги не сказали, как все будет?

– Не могут они мне помочь, – в глазах у него плеснула тоска – как гроза, налетающая на зеленый луг. – Один туман. Когда вперед смотрю. Всем вокруг предсказать мог что угодно, себе – нет.

– А мне?

– А ты со мной теперь, потому в том же тумане.

– Слушай, – вдруг показалось важным узнать. – А почему висы и кенинги? Ты же шотландец!

– Потому что форма удобная, – усмехнулся Поэт. – И слова красивые. Загадочные. Впечатляют клиентуру.

Элиза закатила глаза. Вот достался же… лис.

– А я на себя гадала, – зачем-то сказала она. – Выпало сначала странное, а потом еще более странное.

МакГанн обнял ее за плечи.

– А расскажи?

Ведьма вздохнула и рассказала – и про кофейную гущу, и про карты. Рыжие брови Поэта поднимались все выше и выше. Элиза, спохватившись, что есть же документальные доказательства, достала телефон и показала фотографии.

МакГанн поднес телефон почти к самым глазам, разглядывая расклады.

– Вот так-так… – пробормотал он.

– А мама до сих пор не посмотрела и не ответила, – разочарованно поджала губы Элиза.

– Тут… Что-то в самом деле странное, – почесал в затылке МакГанн. – Но по всему выходит, что не могла ты не встретиться со мной. И не начать мне помогать тоже не могла.

– Да это уж ясно, – Элиза усмехнулась. – Вот что, мне еще клубочек остался проклятый. Так что я пойду. Факел тебе сразу отдать?

– Заберу, – кивнул. – С ним и приду к костру. А кольцо при себе держи.

– Что с ним надо будет сделать? На палец надеть или в костер кинуть?

На мгновение МакГанн показался ей озадаченным.

– Знаешь, что, красавица… Уж лучше в костер!

Проныра отыскался около лимонадной. Быстро сунул в руку кольцо и сбежал с глаз долой. Видно, колдовство начало спадать, и он чувствовал себя неуютно.

Ну, до рассвета из плетения ведьминых чар он не вырвется, а что дальше будет, то Элизу уже – она надеялась – волновать не должно.

Кольцо отправилось в карман платья, а сама она – к майскому дереву.

Клубок, клубок… Да еще и оранжевый. Был бы белый, у Мак-Кинток попросила бы! А оранжевый почему?

Элиза снова достала телефон и грустно посмотрела на непрочитанные сообщения. Потом решилась, вздохнула – и набрала номер. Она была ведьмой из сильнейшего рода ворон-Старраг, но еще она была миллениалом и ненавидела звонить по телефону.

Мать взяла трубку с третьего гудка. Недовольно каркнула:

– Кто?! – и смягчилась, услышав голос дочери.

– Срочно скажи: для чего нужна оранжевая нитка? – потребовала Элиза.

Мать чем-то зашелестела в трубке, раздался звук зевка – отсыпалась, небось, перед Майским шабашем, – потом пробормотала устало:

– Элиза-а… Ты же взрослая ведьма, почему не помнишь элементарные истины?

– Не помню, потому и звоню! – возмутилась Элиза и понизила голос, увидев, что несколько девушек, собравшихся возле костра, обернулись к ней. – Я тут с утра бегаю, как девица из баллады, спасаю придурка одного. Он велел клубок ниток найти. Зачем?

– Вляпалась-таки! – торжествующе каркнула мать. – А я тебе говорила: нечего делать в этом тухлом городишке!

– Твоя взяла – сегодня меня в нем уже не будет, – спокойно ответила Элиза. – Так что значат нитки-то?

– Защита это, защита, – прокричала мать. – От беды! Всякой!

– Так… Ну зачем они, теперь понятно, – не отводя глаз от костра, пробормотала Элиза. – А искать их где?

– Совсем спятила! Дома, в корзинке с вязанием! Я тебе для чего ее выдала с собой? Только не говори, что потеряла все где-то! Что за недотепа! Дали же боги дочку, попрошу, обратно пусть забирают!

– Да нет, она на месте, – Элизу разобрал смех.

Корзину с материными нитками она в первый же день работы лимонадной выставила на подоконник как декор и начисто забыла о них.

– Спасибо, мам. Я пойду.

– Стой! Я тут посмотрела твои расклады… – в трубке наступило нетипичное для старой вороны молчание. – Ты береги себя, доча. Напрасно не рискуй.

– А я не напрасно, – пообещала Элиза. – Счастливого Бельтайна!

– Счастливого Бельтайна!

Ведьма убрала телефон в карман и порадовалась, что далеко от лимонадной не ушла.

Клубок ниток оранжевых – небольшой, плотно смотанный – тоже в карман отправился. Только Элиза несколько нитей отмотала заранее и вплела в волосы. На всякий случай – обереги лишними не бывают.

А потом перевернула табличку на «открыто» и встала за прилавок.

Наступила ночь.

Ратушные часы пробили полночь, и улица разразилась ликованием.

Закрытая лимонадная лавка темнела на углу площади, ее широкие окна ловили блики от костра. Элиза подавила грустный вздох. Прости, лавочка, мало мы с тобой вместе пробыли и лимонадов сделали.

Хотелось как-нибудь по-другому.

По-человечески хотелось.

Да не вышло совсем.

Девушки с парнями начали танцы у костра, и Элизу за собой потянули, да она и не сопротивлялась. Ходить вокруг костра танцевальным шагом, каким много поколений предков ходило, оказалось совсем не сложным. Вот только почему-то ведьма помнила, как за такими танцами наблюдала откуда-то с ветки.

По периметру площади ярко горели фонари, лоточники продавали орехи и яблоки, а хозяева бара устроили уличную стойку и поили бесплатно всех желающих пивом и сидром.

Элиза тоже взяла себе сидр – бузинный, кислый, терпкий, шибающий в нос, прямо как вся эта майская ночь.

Кольцо обжигало через карман.

Выброси в огонь.

Жалко колечко было. Яркое, золотое. Птичья радость.

Выброси в огонь!

Ведьма рассеянно перевела взгляд с костра на пляшущих девушек и среди них увидела громоздкую фигуру Джейн. Посмотрела на остальных: кто-то был частью этой истории раньше, а потом позабыл, кто-то должен ей стать потом…

Нет.

Трехколесное чудовище уже близко, гремит над городом, источает запахи бузины и хмеля.

Элиза дернула рукой – кольцо полетело в огонь.

Пламя вспыхнуло до небес.

Никто не заметил.

Томас МакГанн появился внезапно.

Все стихли – никто не ждал, что он осмелится.

– Чего приперся? – спросил нехорошим голосом хозяин бара, Крепкий Джим.

– Тебе здесь не рады! – закричали парни наперебой.

– Или мельника нам позвать? – чей-то голос вылетел из толпы, и тотчас стали скандировать так, что у Элизы заложило уши.

– МЕЛЬ-НИК! МЕЛЬ-НИК!

МакГанн прикрыл глаза и улыбнулся.

Элиза заметила, что Джейн спряталась за спины подружек, растворилась в сумерках. Правильно, без кольца-то ей несподручно идти поперек.

А мельник – отец ее, старый Кирк, – появился из темноты. Его красное лицо, полное ненависти, освещали блики от костра и фонарей. На плече, украшенное лентой от майского дерева, висело ружье.

– Как посмел ты прийти на праздник? – пророкотал он.

Мельника в деревне уважали и против него бы не пошли.

Элиза прижала ладонь ко рту.

МакГанн раскрыл руки – в одной он держал факел.

– Ничего не прошу у вас, кроме огня от бельтайнского костра, – произнес он с неподходящим торжеством.

– Разве не знаешь сам, что бывшим заключенным, подлецам и лгунам, ворам и убийцам нельзя и пальцем касаться священного майского костра? – зарычал мельник и сам стал похож на дикого зверя.

Не иначе как кабан с лисом на узкой дорожке встретился.

Элиза бы ставила на кабана, но МакГанн только улыбнулся шире. И к костру подошел, протянул факел.

– Только посмей! – взревел мельник.

– Нитки при тебе? – шепнул МакГанн.

– В кармане! – быстро ответила ведьма.

Пальцы МакГанна скользнули в карман платья, и краем глаза увидела Элиза, что он начал плести кошачью колыбельку[4]4
  «Кошачья колыбелька», или «Колыбель для кошки» – игра, в которой из надетых на пальцы нитей плетутся различные узоры.


[Закрыть]. Что за узоры, что за руны у него получались, рассмотреть уже не успела.

Вскинула голову гордо, посмотрела мельнику в глаза и опустила факел в костер.

Тут же занялся факел – не иначе, как Поэт успел его пропитать чем-то горючим, – и в этот же момент старый Кирк вскинул ружье к плечу.

– Будьте вы прокляты! – прокричал он, и в голосе его смешались отчаяние и боль всех людей, заключенных в ловушке Элдер Гроува, семь раз по семь, снова и снова, бузина и хрустальный смех.

– Будем? – вскинув брови, спросил у Элизы хитрый лис, накидывая ей на свободную от факела руку узлы кошачьей колыбельки.

Защитный узор и руна – ингуз – начало нового пути.

Ну вперед, трехколесное, куда ты нас занесешь, успела подумать ведьма, а потом мельник выстрелил.

А потом мельник выстрелил, и Элиза прижалась губами к губам МакГанна, и он ответил ей горячо и нежно.

А потом он ответил на поцелуй горячо и нежно, и пламя костра взвилось до небес.

Звук выстрела стих вдали.

На брусчатке мостовой, где стояли Элиза с МакГанном, только вороньи перья остались.

– Да что же я, – пробормотал старый Кирк, опуская ружье. – Да как же это я так… Что нашло-то… Помутнение… Воды́…

Крупная черная ворона, сидящая на крыше лимонадной, осуждающе каркнула и взвилась в небо.

Лили Мокашь
Гори, гори ясно!

1. Пять ассоциаций со словом «ведьма»?

Единение с природой, сестринство, баланс, сила намерения и доброта, что идет от сердца.

2. Существует ли в жизни настоящая любовь?

Я не только верю в настоящую любовь, но и вижу ее своими глазами, изо дня в день. Для меня любовь – значит быть не только услышанной, но и чувствовать свободу быть такой, какая я есть. Без стеснения, рамок и непрошеной критики своих внешности, выбора и прочих вещей. Настоящая любовь начинается там, где есть взаимное уважение и внимательность к чувствам друг друга. Я узнала это, когда встретила мужа, и больше никогда не соглашусь на меньшее.

3. О чем эта история?

Многовековая вражда между ксертоньским ковеном и местным прайдом волков близится к завершению: во время праздования Бельтейна враждующие кланы произнесут нерушимую клятву, и наступит мир, а это значит, что Марии и Косте больше не придется скрывать чувства к друг другу. Впереди у героев долгое и счастливое будущее. Если, конечно, на празднике все пройдет так, как должно.

– Думаешь, они и правда придут? – не унималась юная ведьма, удерживая в обеих руках моток алой ленты, которой подруга оплетала рябиновые ветви. Длинные пальцы ловко справлялись с задачей, придавая бельтейнскому букету праздничный вид.

– Люда, перестань тянуть, не то все испортишь! – повысив тон, недовольно призвала Мария, которую, говоря откровенно, тоже занимал этот вопрос. Вот только смелости обмолвиться хотя бы словом о диковинных гостях в присутствии старших, что то и дело оказывались за спиной и проверяли проделанную девушками работу, не хватило даже на шепот.

– Не прикидывайся, будто тебя это совсем не волнует. Меня не обманешь, – Людмила заговорщически подмигнула и придвинулась к подруге ближе. – А что, может, и твой придет…

Мария вздрогнула, точно по всему телу волной разошелся разряд, а затем застыла в безмолвии, с широко открытыми от ужаса глазами смотря на подругу, которая прекрасно знала, почему никто не должен был услышать даже обрывок из их разговора. Особенно последнюю его часть.

– Да что с тобой сегодня? Попридержи язык, а то другие услышат, – она придвинулась почти вплотную к Людмиле и заговорила тише: – Конечно, Костя придет. И тебе кавалера приведет, как договаривались. Так что давай побыстрее закончим и уберемся отсюда. Еще прихорашиваться, а до вечера осталось всего ничего – каких-то три часа.

– Успеешь ты принарядиться для своего оборотня, усп…

Мария не сдержалась и заткнула подруге рот, плотно прижав к губам ладонь. Людмила тут же облизнула кожу мокрым языком, и Маше ничего не оставалось, кроме как отнять руку – настолько мерзко ей было.

Историями о вражде между ведьмами и оборотнями в Ксертони пугали детей перед сном, опуская кровавые подробности бойни, что произошла много лет назад, в момент сотворения первых волков и вампиров из крови Верховной. Из поколения в поколение ненависть прививалась юным адепткам с молоком матери, а вдумчивые обязательные лекции для маленьких протеже закрепляли тьму в сердцах ведьм, что только входили в силу. Одни предпочитали посвятить жизнь борьбе с ошибкой природы, положить конец противоестественному порядку вещей. Другие же зарывались в страницы древних фолиантов, ища более гуманный способ исправить оплошность предков.

Мария и Людмила не были похожи друг на друга, но еще меньше общего у них находилось для разговора со сверстницами из ковена. Людмилу тянуло к тайнам, древним пророчествам и запретной магии предвидения, в то время как Мария грезила о сказке со счастливым концом и прекрасным принцем. Вот только, поступив в местный университет на факультет права, Маша познакомилась не с белокурым принцем или его прекрасным конем, а с существом, которое до недавнего времени семья не только на порог дома бы не пустила, но и из-за которого схватилась бы старомодно за вилы. Хорошо, что на дворе был двадцатый век, и спустя столетия неудачных попыток восстановить природный баланс новая Верховная решила, что то, от чего нельзя избавиться, стоит принять. И желательно в поле зрения держать. Так, на всякий случай.

Людмила с видимым наслаждением разогнулась, а затем хорошенько потянулась. Она тянулась пальцами к небу, словно стремясь коснуться его.

– Повезло тебе. А мне сегодня наверняка танцевать одной придется. Вдруг я этому Костиному другу не понравлюсь?

– Будешь много говорить, когда старшие рядом, для нас обеих все накроется чугунным котелком.

Людмила прыснула и сложила руки перед собой.

– Скажешь мне тоже, – она отмахнулась. – Ведьмы сами позвали оборотней на праздник, а значит, и бояться здесь нечего.

– Позвать-то позвали, – на лице Марии мелькнула тень беспокойства, – но перемирие еще не заключено. Как бы чего не выкинули консерватисты.

– Да что они могут?

– Много чего, сама прекрасно знаешь. Те, кто боится изменений так сильно, своими же руками готовы придушить будущее, до которого не факт, что доживут.

– Верховная зачинщикам головы открутит, если кто надумает пойти поперек ее воли.

– Но это будет потом. Страх толкает людей на страшные поступки. Кто знает, что успеют сотворить Мойра и ее подруги, прежде чем угроза обернется явью? Я бы не хотела узнать на практике.

– Неужто так боишься за суженого? – с полуухмылкой поинтересовалась Людмила, и щеки Марии залились румянцем, как было всегда, когда она излишне волновалась. С появлением Кости в ее жизни щеки юной ведьмы розовели все чаще, напоминая о силе и в то же время уязвимости молодости, которая только открыла в своем сердце любовь. Ту, что была многограннее любви дочери к матери. Ту, от которой в животе у Марии порхали бабочки.

– Знаешь, ты могла бы попросить его не приходить, раз переживаешь. Все равно для заключения мира нужны лишь старшие кланов, – продолжила Людмила, заметив, как подруга изучает едва пробившуюся траву, словно тонкие зеленые линии могли сложиться в нужный ответ.

– Уже просила, – произнесла Мария и горестно вздохнула. – Но Костя и слышать ничего не желает. Вбил себе в голову, что обязан явиться, и хоть бы что! Знаешь, он ведь хочет однажды стать альфой.

– Ничего себе! Да у тебя, получается, многообещающий молодой человек, – подруга вновь повысила голос, и Мария закатила глаза, устав призывать ее быть осторожнее. В конце концов, Люде ничего не будет, если из ковена кто услышит их разговор, а вот Маше…

– Все, – тонкие пальцы ловко затянули на алой атласной ленте пышный бант. – Это последняя. Пойдем домой, собираться.

Мария поднялась, расправила складки на свободном платье до колен и отряхнула ткань от мелких остатков коры, которая, должно быть, осыпалась с тонких рябиновых ветвей, что теперь красовались по периметру лесной поляны пышными букетами. Теперь, когда младшие послушницы закончили, почитаемые ведьмы ковена заговорят рябиновые ветви, и ни один нечистый не сможет войти на праздник без приглашения. Пройти смогут лишь ведьмаки и ведьмы, чья магия светла и чиста, а также оборотни, которым заранее отправили окропленные кровью Верховной карты Таро.

– Мы у сосен на юге поставили пять ветвей или шесть? – пыталась вспомнить Людмила, когда подруги оставили опушку леса далеко позади, но Мария не могла вспомнить. Ошибись они на единицу, нарушь пятиконечность пентаграммы, и никакая сила Верховной уже не сможет выровнять баланс. Подругам хорошо бы было вернуться да проверить наверняка, не случилось ли глупой ошибки, но Мария, бегло окинув взглядом циферблат часов на руке, тревожилась больше о том, успеет ли переодеться к встрече с Костей и накрасить губы помадой, что выкрала тайком у матери.

– Да пять, – Маша прибавила шаг, видя, как к остановке подъезжает автобус. – Пять, конечно, пять.

– Тебе очень идет это платье, – Ольга давно стояла в дверном проеме, тихо наблюдая за сборами дочери, и только сейчас решилась произнести часть из того, о чем думала, вслух.

А подумать Оле было над чем. Неся бремя Верховной ведьмы долгие сорок восемь лет, она чувствовала, как время неумолимо ускользает сквозь пальцы как песок, и никто не в силах замедлить ход. Близилось время прихода новой ведьмы, что займет ее место и поведет за собой ксертоньский ковен к лучшему будущему, которое создать для местных Верховная так и не смогла.

Сегодняшнее празднование Бельтейна – ее последняя симфония. Семя, что посажено в этот день, станет предзнаменованием новой эры. Вот только Оля будущего уже не планировала увидеть. Истину было сложно и горько принять, но она пыталась, насколько могла. Старалась запомнить каждое мгновение дня, чтобы теплые воспоминания, как пламя от костра, отогревали душу на пути к Лете. Она унесет все, что сможет взять с собой в дорогу. И как бы ни была тяжела ноша, Ольга ни за что не отпустит кадр, где Мария, такая счастливая и взволнованная, прихорашивается к празднику.

– А вот помада плохо подходит к платью, – она направилась к трюмо, где ее дочь дрожащими руками пыталась придать ровный контур губам.

Ольга видела, что межклановые войны только множили проблемы. Верховная мечтала закопать наконец топор долгой вражды и перестать истреблять соседей, которые в последнее столетие лишь оборонялись от новых нападок со стороны ведьм. Ковен испробовал, казалось, все, только бы исправить ошибки предков. Искоренить вампиров и оборотней, что, как чума, разошлись по миру и тайно скрывались среди ничего не подозревающих смертных. Если бы на кону стояли только жизни людей, беда бы обернулась неприятной, но еще терпимой ценой, как пыталась холодно успокаивать себя во время рассуждений Ольга, прекрасно понимая, насколько возросла численность людей после открытия Флемингом пенициллина. Однако была и другая проблема.

Сама Мать-природа чахла. Каждое новое рождение оборотня или же вампира черпало из сердца мира магическую силу, не отдавая ничего взамен, чтобы восполнить потери. Ведьмы были мудрее и чтили основы, на которых держалось до поры хрупкое равновесие. Настало время научить этому и других, в чьих жилах уже текла магия воплощения. Но если не поможет и их со Светозаром жертва, то тогда…

Ольга не хотела об этом думать.

– Если решила стащить помаду у матери, то воруй подходящую, – запустив руку в карман жилетки, она достала тканый платок и принялась осторожно снимать остатки макияжа с губ дочери.

Мария недовольно поморщилась, но мешать матери не стала. Она стояла в напряжении, натянутая как струна, и ждала момента, когда остатки помады останутся лишь в ее памяти да на поверхности платка. «Нужно было стянуть пунцовую», – корила Маша себя, но сделанное нельзя отменить ни одним из заученных заклятий. Юная ведьма боялась, что одно неосторожное слово разозлит мать, и тогда не бывать счастливому празднеству. По крайней мере для нее, а этого она никак допустить не могла после пяти бессонных ночей и исколотых иглой подушечек пальцев. Статус Ольги имел значение лишь в узких кругах ведьм и ведьмаков, отчего денег в семье было на каждый месяц скорее впритык, чем в достатке, а потому рассчитывать на покупку нового платья Марии не стоило.

Она настолько хотела быть красивой для Кости, что каждая ранка на пальце стоила восхищения возлюбленного. Возвращаясь из университета, Маша пять дней подряд откладывала другие дела до лучших времен, бралась за иглу и принималась подгонять мамино малиновое платье в крупный белый горох себе по фигуре. Можно было бы обойтись и чарами, как считала Людмила, а если не хватило мастерства – попросить о помощи Верховную. Но Мария боялась как огня, что мать начнет допытываться, ради кого дочь старается, не щадя рук и лишая себя сна. Узнать о любви дочери к оборотню раньше срока Ольге никак было нельзя. Маша не собиралась выяснять на практике, что будет ей за любовь к врагу. Пока топор войны не упокоен на шесть метров под плодородной землей, она не станет рисковать. Во время празднования Бельтейна никого не смутит, что юная послушница танцует с одним из волков у костра, – так считала Мария, интерпретируя по-своему идею Верховной пригласить оборотней на ведьминские пляски.

Взгляд предательски упал на часы, чей ход неумолимо продолжался. Еще немного, и придется бежать на автобус, чтобы успеть, а ведь Мария даже не надела платье. Она облегченно выдохнула, когда мать наконец отняла руки от ее губ.

– Вот теперь порядок, – Ольга отдалилась, чтобы получше рассмотреть лицо дочери. – Сейчас мы тебе в тон платья помаду нанесем, и будешь самой красивой на Бельтейне!

Произнесла мать с воодушевлением, но Мария отчаянно замотала головой, понимая, что времени не осталось. Нужно было спешить, пока еще можно успеть, ведь именно с этого сказки с грустным концом обычно и начинаются – с опоздания.

Она бежала по асфальту, видя, что автобус уже стоит у остановки. Маша испытала настоящее облегчение, заметив, как Люда уперлась в створки, лишь бы машина не тронулась. Мария что было сил рванула вперед еще быстрее, когда до автобуса оставалось всего ничего. Каблук предательски проскользнул по ступени, и Маша на мгновение потеряла равновесие, но Людмила в последний момент подхватила подругу.