Текст книги "Сны Черного Короля"

Алекс Надир
Сны Черного Короля

Часть первая

9 сентября 2009 года.

Банкетный зал «Бригантина».

Презентация романа «Лукреция».

Автор Компотникова Т.А.

1

Я почему-то подумал: «если не высказаться прямо сейчас, они обязательно примут меня за идиота». Чего, разумеется, совсем не хотел.

Однако молчать было приятно. Лица присутствующих хранили вполне официальные выражения, а кто если и делал какой-нибудь вид, то делал его исключительно так, будто мой вчерашний поступок – не более чем невинная детская шалость, сотворенная не со зла.

Ну вот и отлично! Я затащил на тарелку еще один огнисто горящий икрой бутерброд, вспенил бокал шампанским и с тихой, теплой улыбкой повернулся к соседу. Вертлявому, ранее не знакомому пареньку, предположительно – сильно навеселе. «Ну, виват? За “Лукрецию”?!», дружески, вполголоса произнес я и привскинул бокал…

– А мне, зёма, право, по максимально болотные сапоги. Хоть за «Лукрецию», хоть за муть океанскую, по барабану!

Слетевшее с его пьяного языка прозвучало настолько грубо и дерзко, а кроме того, так откровенно не вписывалось в общий, царивший до этого тон, что мне пришлось одолевать некоторое возмущение, чтобы сдержаться.

Я поднял еще на пару сантиметров бокал, как бы демонстрируя, что слов не расслышал.

– Зря, – продолжил, не поддавшись, сосед. – Думаешь, я не в теме, кто ты, а они – такие придурки? И можно спокойно сидеть в этой компании, пить их вино, жрать их еду, обдумывая всякие подлости исподтишка? А хочешь, я скажу, что следил за тобой? Ровно неделю. По их, кстати, просьбе…

Он глянул своим затуманенным взглядом, но я тем не менее понял: каким бы лишенным осмысленности сейчас этот взгляд ни казался, парень не врет и говорит все как есть…

Именно так. Все – как есть.

Я хорошо, отчетливо сознавал: необходимо что-нибудь сделать. Но ничего сделать не смог. Разве изобразил на лице не менее тупую (чем смотревший на меня пристально взгляд), блуждающую улыбку:

– Вы… ошибаетесь, уважаемый. Я отнюдь не хотел, и…

Я запнулся, поскольку не представлял, что говорить дальше. Было, наверно, крайне нелепо – знать, что оба прекрасно осведомлены о предполагаемом развороте событий, однако, не обращая на то никакого внимания, настойчиво все отрицать… А как тогда по-другому?

– Вы, верно, меня с кем-нибудь спутали, – не найдя слов убедительнее, с прежней, адресованной соседу улыбкой пробухтел я. – Так, знаете ли, бывает. Особенно…

– Бывает, – перебил меня тот. – Если двое, противоположного пола, за кустами сойдутся. А путать лучше нитки в клубке… Дурочку свою выключи. Ясно все, зачем усложнять?

Он неожиданно заговорщицки подмигнул; взял из моих рук бокал с недопитым шампанским, со стола – вилку и, с трудом приподнявшись, постучал предметами друг о друга.

– Господа… я хочу тишины.

Нельзя, конечно, сказать, что призыв возымел на собравшихся активное действие. Однако кое-кто сподобился прервать разговор. Да и музыка, струившаяся до этого с эстрады, стихла.

– Хин Меннерс, господа, упорно считал: СОСЕДКА АССОЛЬ ПСИХИЧЕСКИ НЕВМЕНЯЕМА!

Тишина и недоумение в зале стали на порядок плотней.

– Старина Лонгрен ей, кажется, верил… Но его «кажется, вера» больше основывалась на обыкновенной заботе отца. Рыбаки, как и все обыватели, были глупы, ибо с детства погрязли в невежестве, лени и пьянстве. И только истинный капитан Артур Грей, а теперь также и мы, имеем полное право на утверждение…

Здесь, по всей вероятности, выступающим был задуман легкий демонстрационный полупоклон. Который, признаться, не совсем получился: вместо полупоклона оратор сильно качнулся, но сумел удержать равновесие, схватившись отпустившими вилку и бокал руками за краешек стола.

Бокал разбился со звоном.

– …на утверждение. Бокал… тьфу ты, корабль – плывет! – продолжил недавний мой партнер по общению как ни в чем не бывало (лицо говорившего лишь однажды презрительно сузилось, когда он оговорился «бокал»). – Да-да, корабль плывет! Его поражающие своим алым свечением паруса, сотканные, не побоюсь этого слова, нашей кудесницей из самых целомудренных чувств, уже развеваются на грозном ветру, не давая сему кораблю ни шанса на остановку. Viva Лукреция!.. Но, – он сделал жест, заставивший приутихнуть возникшие из дальней части стола рукоплескания, – на корабле, господа, заводятся крысы! Вы не заметили? Я, например, обнаружил одну. Жирную, толстую, отвратительную крысу, тихонько подъедающую оставшиеся после застолья объедки на камбузе. Эй, кок! (Он выщелкнул пальцами в сторону, где, по его, наверно, предположению, должна была находиться кухня). Кок, у тебя на камбузе крыса! Тащи скорей нож. Давай мы вспорем ей брюхо и глянем, какого цвета у нее кишки… Давай! Я лично пущу в разжиревшее тело непоколебимую сталь, не торопясь солью кровь и…

– Молодой человек, не для стола все это! – раздалось в тот самый момент, когда я, понимающий, что за окончанием фразы последует разоблачение – не иначе, был уже готов сорваться с места и, невзирая на мерзкий публичный позор, убежать.

– Все мы сегодня немножко пьяны, – продолжил неизвестный мне голос, – но это вовсе не повод, чтобы портить друг другу пищеварение. Давайте договоримся: сегодня только радостное и оптимистичное, а уж о крысах – потом.

– Так я пьян, по-вашему? – вздернул бровь мой обвинитель. И, скорее всего, сам же попытался на вопрос и ответить (потому что на секунду задумался). А еще через секунду с ним произошла такая неожиданная трансформация, которая может произойти только с действительно крепко выпившим человеком, балансирующим в данный момент на самой последней черте, определяющей для организма его «лишние» и «нелишние» дозы. Взгляд оратора начал интенсивно мутнеть, одновременно из полуоткрытого рта выглянул красно-шершавый язык, по лицу растеклась полубессмысленная и чего-то от кого-то ждущая улыбка. Сохраняя все это, парень поводил глубокомысленно головой и под конец яростно расхохотался:

– Я пьян, раздери меня черти! Но это вовсе не повод, чтобы не рассказать вам про крыс! Крысы… Это такие презабавные существа, чтоб мне сдохнуть. Вы знаете, как эти самые крысы воруют с птицефабрики яйца? Они…

– А может быть, и в самом деле – довольно? – бросил кто-то еще из-за стола.

– Они… приходят вдвоем, – продолжил оратор невозмутимо. – Одна из них, та, что побольше, ложится и переворачивается на спину, после чего прижимает маленькими, но цепкими лапками к пушистому тельцу парочку белоснежных деликатесов. Вторая зубами хватает коллегу за хвост и тащит ее к выходу. Представляете? Этакий маленький бригадный крысиный подряд. Я бы, ей-ей, не поверил, не расскажи мне однажды эту историю старый птицефабричн… э-э… ну, в общем, их сторож… О-о, а сколько он передавил этих крыс!

– Ну это, вы знаете, уж и впрямь перебор, – взорвалась одна, сидевшая напротив меня, пожилая и прилично одетая дамочка, и мне показалось, что я ее уже где-то видел. – Кто-нибудь сможет, наконец, угомонить этого крысиного повествователя? Андрюшенька, милый, я вас прошу.

Я понял, что обращались ко мне. Вежливо – насколько было возможно – ей улыбнулся и дернул за рукав соседа. Тот даже не сопротивлялся: стоило мне сделать это движение, он, точно в бессилии, рухнул на стул, но почти тут же вперился в меня своим отвратительным взглядом:

– Милейший, уж вы-то, наверно, по определению любите крыс?

Я ничего не ответил. Неожиданно мне пришло в голову, что в свете недавнего инцидента желание заменить собеседника не покажется никому подозрительным, и я начал подниматься из-за стола… Однако в то же мгновенье мне в ухо вполз шепот:

– Думаю, сейчас самое время… Я знаю, кто ты. Ты почти догадался, кто я. Так что нам мешает выйти на улицу и поговорить там как два взрослых, знающих человека?

– Перекурю! Надеюсь, возражающих нет? – тут же, обращаясь ко всем, произнес он и стал проталкиваться к выходу: вклиниваться энергично в пространство, существующее между стеной и спинками плотно составленных стульев, то и дело причем кого-нибудь задевая и отвечая на это любезной улыбкой. Когда он успешно скрылся в дверях, я тоже взялся за сборы.

Главное было – не возбудить ни в ком подозрений. Я глянул через весь зал, и мне вдруг определенно почудилось: взгляд мой на какую-то долю секунды превратился в мощный прожектор. Он словно вырезал в тяжелом воздухе помещения пучок свойственных этому прибору лучей, со всех сторон от которого все представлялось дико размазанным, шумело, прыгало и шевелилось, и, может, именно по этой причине попавшая в центр пучка фигура выглядела неподвижной по-особенному. Вернее, это была даже не столько фигура, сколько лицо. И даже глаза. И они, эти глаза, я видел, все понимали и смотрели на меня так, как смотрят обычно на провинившегося маленького ребенка – усердно оправдывающегося, но безнадежно запутавшегося во лжи. Мне стало вдруг жутко неловко, но отвести тем не менее взгляда я, как ни старался, не мог…

Потом эти глаза как бы сказали: «ну… иди, чего ты, попробуй!». И я безропотно подчинился, побредя, словно лунатик, вон из зала.

На улице накрапывал дождь и было сумрачно. Тот, кто меня ожидал, стоял в углу, на правую сторону от дверей, и писал – вставая по очереди то на пятки, то на носки, отчего раскачивался всем телом.

– А, появился! – бросил он тут же через плечо, едва услышал шаги. – Никто ничего? Не заподозрили, курвы?

– У меня машина. Может, прокатимся?

Он произнес: «а-ах!», с радостью передернулся, застегнул ширинку.

– Да не заведется она…

Утверждение показалось как минимум спорным, и я спросил почему.

– Конденсат в карбюраторе, – он посмотрел так, будто тоже хотел о чем-то спросить. Потом помрачнел и задумался.

Но все же поинтересовался:

– Слушай, а ты бескишечников когда-нибудь видел?

– А кто это?

– Ну, понимаешь, – он снова как бы задумался. – Это такие… ну, полузеленые злобные существа, лишенные начисто признаков наружных половых органов и появляющиеся исключительно из шерсти огромной черной собаки, приходящей к тебе в самый разгар парадоксального сна. Ну или…

Он хотел что-то добавить, но вдруг отмахнулся.

– Ладно, проехали! Надо будет, поймешь.

– Пойму что?

– Главное…

Говоря совсем откровенно: с поправкой на время и место подобная манера выстраивания разговора начинала потихоньку бесить.

Но что-то, в самом разговоре, все же задело. (Да и сам парень не казался теперь таким «в стельку пьяным», каким имел желание выглядеть с десяток минут назад).

– А главное – что?

– Главное – в чем! – он неожиданно расхохотался и выставил вперед руку. – Смотри: вот две дороги! Мы – сказочные богатыри. И этим богатырям предстоит сейчас сделать выбор… Выбор – вещь всегда неприятная. Стоит тебе ошибиться и – бац! А другой, удачной попытки больше не будет. Ну, сударь, прошу…

Из всего, что обрушилось на меня, я понял, по правде, немного. Во-первых, мне предложили прогулку. И теперь, соответственно, требовалось выбрать одну из двух действительно существовавших дорог, проходящих мимо крыльца банкетного зала, недра которого мы недавно покинули. Дорога первая – широкий проспект (остававшийся и до настоящего времени, несмотря на столь поздний час, весьма многолюдным). Вторая дорога была лишена асфальта и вела в парк: сколько бы старательно я ни напрягал зрение, ни одного человека там не заметил. Выбор, получается, был ясен и прост. Однако я не из теории знал, насколько опасной бывает видимая простота.

Парень стоял от меня на расстоянии двух-трех коротких шагов, и, стоило нашим взглядам встретиться, я понял: что-то не так.

Его смотрящие в тоненький прищур глаза были прозрачны и холодны, губы выдавливали едкую, злую улыбку.

– Что? – прошипел он. – Наличие альтернативы покоя никак не дает? Может, мне тогда предоставишь?

– Изволь, – дал согласие я.

– Эта! – он кивнул в сторону той, что вела в парк, а его губы словно окончательно наполнились ядом. – Забавно, ведь верно?

– Ты это о чем?

– Я это о том, что основа шевелящегося в тонкой поэтической душе страха – незнание: радоваться тебе или нет. Дорога пустынна. Ты со спокойной совестью можешь меня убить, после подогнать свой новенький «Форд Фокус» (выгодный кредит, отличающийся минимальными требованиями к заемщику, так?), запихнуть тело в багажник, перевести на ближайшую свалку и там закопать. И это, заметь, безо всяких свидетелей! Сытые гогочущие рожи, поднимающие сейчас очередной бокал за Лукрецию, навряд ли окажутся завтра в том состоянии, чтобы вспомнить о моем вчерашнем присутствии (и это несмотря на все мои нелепые разговоры про крыс). Но ведь если и вспомнят, то определенно будут молчать. Круговая порука сделает свое дело… Отличная ночь! Не так ли?

Он вдруг посмотрел с какой-то странной улыбкой:

– Но ты также хорошо помнишь о том, что и я смогу сделать нечто подобное. Зачем бы тогда приглашал? Значит – шансы равны?

Мне надоело, и я не сдержался:

– Шансы равны при наличии как минимум двух индивидов. Ничего не могу сказать тебе за второго, но я никого убивать не хочу. Смысла не вижу.

– А что, в убийстве всегда должен присутствовать смысл? И… разве нельзя так. От удовольствия? Или от ненависти, например, которая измучила душу? Или же от отчаяния? Или же… – он неожиданно замолчал и подошел вплотную ко мне: – Ладно. Считай, что в надежде дать знак наговорилось много пустого. Не возражаешь, если малость по-старомодному я возьму тебя под руку?

Я ничего не сказал, он взял меня под руку, и мы отправились в сторону парка.

Мы шли как-то странно – больше молчали. Вместившая только нас аллея была пройдена практически наполовину, когда спутник мягко от меня отстранился и задал конкретный вопрос.

– У тебя есть пистолет, почему сегодня оружие оставлено дома?

При мысли, что мою квартиру обыскивали, меня охватил ужас и трепет.

– Мою квартиру обыскивали?

Он рассмеялся:

– Видишь, насколько проста техника разоблачения. Я лишь спросил, ты сам…

Недоговорив, он расстегнул куртку и сунул руку за пазуху.

Мне показалось, под курткой я рассмотрел кобуру.

В следующий миг взгляд мой забегал по сторонам, остановился на гладком, средних размеров и, наверное, средней тяжести камне, тело как бы само наклонилось за ним, рука лишь «докончила миссию».

Парень же, ничего не заметив, неосторожно повернулся спиной, отчего действовать стало легче.

Я бил сверху вниз. Парень обрушился на колени (точно ему подсекли сразу обе ноги) и вскоре оказался на четвереньках, успев вовремя выставить перед собой руки. Тогда я добавил. Потом добавил еще… Не выдержав такого напора, парень, как тюк, повалился на землю, хотя нашел в себе силы – попытался что-то сказать:

– Он… и… ви… и…

– Спокойней, спокойней, – отреагировал я, став на одно колено перед ним, и нанес еще два резких удара. Противник больше не двигался.

Я запустил камень подальше в кусты, перевернул тело на спину и до конца расстегнул на нем куртку… Ошибки не было: под курткой и впрямь пряталась кобура. Но говорить о наличие в ней пистолета как-то не приходилось.

Вместо него там лежала… сложенная в несколько раз бумажка.

Развернув ее, я увидел одну короткую надпись (смысла которой так и не понял, потому что буквы по причине волнения невероятно прыгали перед глазами). Ниже ее шел набор цифр, расползшийся на целых три строчки.

Я спрятал бумажку в карман, решив, что «распутывать нити противоречий» лучше все-таки дома, и, собравшись с силами, продолжил «изыскательное мероприятие».

Впрочем дальнейшие поиски к конкретному не привели.

Ничего! Ни документов, ни записной книжки, ни других каких-либо вещей, по которым представлялось реальным произвести идентификацию. Ни малейшей зацепки… Денег и тех даже не было.

Я понял, насколько я влип – и мне вдруг стало ужасно не по себе. От мысли, что убил человека, который, возможно, и не являлся противником, а, следовательно, вся самооборона моя – не иначе как плод наследственной мнительности да вечных нездоровых фантазий.

Хорош удалец! Слов нет, настоящий «карающий меч в недрогнувших руках правосудия»…

Но стоп. Ведь он же следил?! Следил конкретно за мной! А значит, знал многие тайны и мог за милую душу доверить их тем, кого они действительно здорово интересовали.

Излишние знания – излишний соблазн. Факт, никуда не попрешь: получи эти деятели их – и обойти открытое противостояние стороной, без крови (по крайней мере, моей), было бы уже невозможно. Выходит, развязка с самого начала предполагалась одна… Убийство.

И только: кто бы кого.

Нет, другой, конечно, вопрос: убей я его, скажем так, «не сейчас, а когда-нибудь в будущем», мне бы, наверное, не пришлось, как теперь, ломать голову, куда спрятать тело и с помощью чего скроить себе алиби. Да и задача «все правильно рассчитать» решалась бы не так напряженно…

Но что сделано, то сделано. И никакого другого времени, кроме настоящего, наверное, нет.

Я боязливо огляделся по сторонам…

Никого. Парк был пустынен по-прежнему, и эта его пустынность оставляла ничтожный, но шанс – извлечь, попытаться, из нынешнего положения если не выгоду, то хотя бы надежду: выйти сухим из воды. Перебрав в голове варианты, я понял, что наилучшее решение – действительно подогнать к телу автомобиль, засунуть тело в багажник, съездить на свалку и там его закопать. Правда, о том, где находится свалка, я не имел ни малейшего представления. Однако в двадцати минутах езды от моего дома протекала небольшая полуиссохшая речушка с вечно грязной водой, и опустить тело туда – ход, пожалуй, на настоящий момент не менее эффективный.

Решение мое, таким образом, состоялось, и я отправился за машиной, предварительно перетащив труп ближе к скамейке и положив на участок, граничащий с покойницкой головой, бутылку из-под вина – в целях какой-никакой маскировки.

Банкетный зал, когда я к нему подошел, продолжал оглашать окрестности смехом и музыкой, доносившимися из плотно зашторенных окон, из чего явственно выходило: торжество в полном разгаре, и что, если никому не придет в голову в ближайшие минуты выйти на воздух, мое вторичное появление пройдет незамеченным. Так в общем-то и случилось: я сел за руль и никем не тревожимый повернул ключ в замке зажигания.

Двигатель заработал, после чего я направил машину в сторону парка, осторожно огибая те лужи, которые успел насозидать дождь.

Перед одной из них, наиболее устрашающей, плавно притормозил, прикидывая, с какой стороны ее лучше объехать. Оказалось, что ни с какой. Гадина занимала всю ширину без того узкой дороги, тогда как справа и слева темнели кустарники. Покидать же машину сейчас не хотелось. Тем более что само занятие прощупывать свежевы-ломанной палочкой глубину, когда в двухстах шагах тебя ожидает покойник, показалось мне верхом кощунства, и я взял прямо по центру, то и дело выглядывая в наполовину открытое окно.

Сперва дело спорилось. Передние колеса целиком выползли из воды, когда я почувствовал сзади себя образовавшийся крен, а несколько позже – как шмякается левое заднее колесо во что-то глубокое.

Я наддал газу… Машина продвинулась на сантиметр вперед, однако еще на капелюшечку мощности не хватило.

Заднее колесо дало пробуксовку.

Последнее, причем, как-то странно подействовало на меня… Понимая, что обойтись без усилий, связанных с непосредственным нахождением вне машины, окажется нелегко, я тем не менее продолжил давить на крайнюю справа педаль, пока отчетливо не услышал:

– Что, влип, очкарик?!

Я вздрогнул и поднял глаза.

То ли спросившим, то ли издевающимся оказался без малого двухметрового роста детина, с белозубо сияющей улыбкой на удивительно округлом лице, а также одетый в черные: джинсы, джемпер и кожанку. Поверх джемпера была навешена цепь.

– Что, влип, спрашиваю, очкарик? – повторил не торопясь он, крайне, как могло показаться, довольный.

– Подтолкнуть бы… – пробормотал в качестве ответной реакции я, не очень, правда, хорошо понимая: верно ли сделал, что обратился к нему.

– Ну, вот тебе моя рука! Положи в нее червонец, – неожиданно подмигнул мне детина и резво пристроился у заднего бампера.

«И… ра-аз!» последовало, не успел я очухаться, от него, и моя нога тут же надавила на акселератор.

– Ну, дура, куда? Раскачивай ее, раскачивай понемножку!

Далее меня накрыла волна энергетических слов, попав под нее, я сумел войти в ритм, и машина стала действительно весьма планомерно раскачиваться.

Но каких-то чуть-чуть все равно не хватило.

– Всё, курим! – выдал наконец мой помощник и отошел в сторону, отряхнуть джинсы.

– И какого лешего тебя поперло туда? Медом там что ли намазано?

Я промолчал, не став уточнять, что медом там не намазано, а лежит труп, который хорошо бы скорее засунуть в багажник и отвезти к речке.

Ненужные частности уступили место просьбе о возобновлении помощи.

– Хренушки тебе, милай! – был ответ. – Видишь, все брюки в дерьме. Давай-ка ты лучше наружу, а я уж в салоне педальками как-нибудь поупражняюсь. Идет?

Я охотно кивнул и высвободил ему место.

– И толкать будем взад, там наклон вроде больше.

Пришлось снова кивнуть, и, выждав, когда произнеся: «эх, хочешь жить как человек, так и делай, что все люди делают!», он обживется в салоне, я вплотную взялся за дело.

То есть: принял не совсем гламурную позу, старательно поднатужился и что было дури во мне заорал «и… ра-аз!».

На четвертый или пятый «и… ра-аз» машина освободилась. Больше того, дав задний ход, она проехала метров сто пятьдесят в сторону банкетного зала, с визгом выполнила разворот на пригодном для этого пятачке и начала… стремительно удаляться.

Я – ошалел.

Впрочем, не прошло и пары секунд, как ошалел снова. Там, где виднелись ее габариты, прогрохотал мощный взрыв. То, что считалось недавно моим, дернулось и подпрыгнуло. Из разбитых автомобильных окон повылезали красные отвратительные языки.

Я понял, что паникую. Тем более следом (за взрывом) заорали, как ополоумевшие мартовские коты, десятки самых разных по тембру и громкости сигнализаций, приводя как бы весь мир в невообразимое, дьявольски дикое пробуждение. Будто бы сам сатана…

Впрочем, мне было не до сравнений. Я хорошо ощутил, как что-то неприятно зашевелилось внутри, сердце бешено-бешено застучало…

И я побежал.