Текст книги "Ледяной Эдем"

6

Снег плотный, ветка калины гнется под его тяжестью, дерево низкое, контурами своими чем-то напоминало солдата в белом маскировочном халате. Ягоды красные – издалека казалось, что боец истекает кровью. Дерево у дороги, за рулем участковый, Кирилл мог любоваться пейзажами. А места красивые, озерко с подмерзшими берегами, сопки вокруг, похожие на волны застывшего снежного моря, камни стаями мал мала меньше, как будто пингвины свое потомство в детский сад свели, где воспитатели – сосны-великаны. Небо светлое, подернутое дымком, но на горизонте собираются тучи, налетит снежный ураган, завалит расчищенную дорогу.

А дорога хорошая – может, и тряская, но покрытие твердое, колеса не вязнут. Миккоев с разгона въехал на берег реки, зашуршали камни, один булыжник отлетел и ударился в дно, плотно зашелестела вода, ход опасно замедлился.

– Эй, ты что, утопить нас хочешь? – встрепенулся Ганыкин.

– Заткнись! – огрызнулся Миккоев.

Ганыкин выяснил, что трактор проезжал мимо пострадавшего «Опеля» без остановки, и положение Миккоева осложнилось. Но все же Лежнева заинтересовалась Диконовым и приказала участковому везти группу в Радянку.

Машина взяла преграду, снова под колесами захрустели камушки. Развилки на Капищи Кирилл не увидел, Диконов на своем тракторе расчистил только путь на Радянку. И дорога эта оказалась неважной – морозы пока не сильные, накрепко связать глинистый грунт не смогли. Еще и колейность давала о себе знать – «Нива» шла тяжело, еще чуть-чуть, казалось, и машина застрянет.

– Летом посуху, зимой по морозу – еще можно, а осенью, весной распутица, тяжело ездить, – сказал Миккоев. – Диконов потому и взял трактор.

– Осенью распутица, – фыркнул Ганыкин. – Зимой медведи… А может, не было никакого медведя? Там, на просеке.

– А кто ж тогда был?

– Скажи, что Диконов следил за нами. Выследил, а потом колеса пошел прокалывать… Поехал. А потом пошел. Трактор перед деревней остановил, пошел, дошел, проколол, вернулся…

– Не буду я ничего говорить! Не прокалывал Диконов колеса! И я тоже!

– А свисток?

– Говорю, потерял я этот свисток.

– А осенью здесь распутица, говоришь? – все никак не мог угомониться Ганыкин.

А Лежнева его не остановила, вдруг блаженными устами говорит истина?

– Распутица, не проехать, ты это знал. Езжайте сами, а мы собрались… Ты хотел, чтобы мы здесь застряли?

– У тебя голова – две половины, – усмехнулся Миккоев. – Как у моей жены, одна половина с другой не дружит. Если я хотел, чтобы вы здесь застряли, зачем я проколол колеса?

– Но колеса кто-то проколол, – сказала Ольга.

– А если на просеке правда за нами кто-то следил? – спросил Миккоев. – Медведя-то никто не видел.

– Никто не видел, – согласился Кирилл. – А следить кто мог?

– Точно не я!.. И девушек похищать… Куда я их потом? Вы жену мою не видели, она бы мне таких женщин показала!

– Так, может, это жена твоя за тобой вчера следила? – хохотнул Ганыкин.

– Кто, Валентина?! – всерьез задумался Миккоев.

– А могла? – заинтригованно спросил Кирилл.

– Ну, баба она ревнивая, а Ольга Михайловна женщина интересная… Нет, не могла! – мотнул головой участковый. – Если бы кусты за нами были, а они были перед нами. Если Валентина за нами со стороны поселка шла, как она смогла бы через просеку незаметно?

– А Диконов мог бы выйти незаметно? Со стороны Радянки.

– Диконов? Почему только Диконов? Там еще Казубов в Сухне живет. Это километрах в шести от Радянки. Деревня два дома.

– Кто такой Казубов?

– Да бомж бывший, из Питера. Не знаю, как он здесь оказался, но оказался. Прибился, осел, третий год уже живет, хозяйство у него.

– Точно не в розыске? – спросила Ольга.

– Не знаю, не мой участок, Варламову сказал, он ездил, проверял, сказал, нормально все… А может, и не ездил, – усмехнулся Миккоев. – Варламов, он такой, где сядешь, там и слезешь. Это я всех объеду, посмотрю, спрошу…

– Ну и съездили бы, если Варламов такой, система-то одна.

– Ну, можно съездить, если Диконов дорогу почистил.

– А мог и не почистить?

– А зачем ему?

– Как они ладят, Диконов и Казубов? Или не ладят?

– Да нет, ладят, Диконов хорошо о нем говорил… Плохо не говорил, – немного подумав, добавил Миккоев. – Может, скрывал что-то… Думаю, хорошо они ладят.

– А с женским полом у них как? – спросил Кирилл.

– Ну как, у Диконова и жена, и дети, а Казубов… Откуда у него жена?.. Диконов говорил, что нет у него никого.

– Но сами вы с Казубовым не говорили?

– Да надо было съездить, но там дороги, летом не всегда проедешь. Варламову проще, он со стороны Северки, там дорога скальные грунты, дорога крепкая, это здесь болота…

Действительно, по левую сторону от дороги заснеженные поля прорезались мелкими островками воды, и сосны, ели здесь чахлые, местами клонящиеся к воде, некоторые деревья совсем без хвои. Дорога вроде ничего, машина идет, не тонет, но болото – величина переменная, сегодня его нет, а завтра возьми да и появись. Булькнется машина в трясину, и поминай как звали.

Но дорога из-под колес не уходила, болото закончилось, снова в поле зрения появилась река, впадающая в озеро, справа скалы на том берегу, слева лес – сосны, камни. Много камней. Даже снег не скрывал мох на стволах деревьев, на валунах. Миккоев обычно посматривал по сторонам, вдруг лось на дорогу выйдет, а здесь расслабился. Ни лось через такие каменные заторы не пройдет, ни танк.

Бревенчатый дом выскочил из-за поворота, как избушка на курьих ножках, но под машину не бросился, остановился. Дом справный, ровный, бодрый, как свежий кабачок, крыльцо просто роскошное по меркам древности – резные столбы, балясины. Четыре окна в главном ярусе, одно под самой крышей, и ставни резные, и наличники. Торцовые доски и причелины под крышей без резьбы, но красиво покрашены, так же как и сам дом. Из трубы дым столбом.

И второй дом, расположенный сразу за первым, радовал глаз, такой же свежий, как огурчик, но без резьбы и не покрашен, однако и двери в нем, и окна, и наличники, даже конек на крыше из ондулина, все есть. Только вот дымок из трубы в небо не поднимался. А в третьем доме ни окон, ни дверей, крыша простелена рубероидом. Миккоев остановил машину возле первого дома, третью избу Кирилл видел издалека. Идти к ней надо, но из первого дома на крыльцо вышла женщина в короткой распашной кофте поверх длинного сарафана, под которым, похоже, скрывался животик. И в утепленных калошах с меховой надставкой.

Женщина неторопливо повязывала платок, глядя на незваных гостей, судя по выражению лица, ее душа пребывала в растерянности, близкой к панике. Видимо, она куда-то или даже к кому-то собиралась, вышла на крыльцо и внезапно для себя увидела полицейскую машину. Сорвала с плеч платок, хотела, но не смогла быстро повязать голову.

– Здравствуйте, Мария Витальевна! – Миккоев повел рукой, как будто собирался отбить поклон, но даже голову не опустил.

Женщина запаниковала по-настоящему и, приложив руки к голове, чтобы не слетел платок, бросилась в дом. Движения суетливые, тревога непоказная, и это непонятное стремление во что бы то ни стало покрыть голову платком, как будто она монахиня или азиатская женщина, которая не смела опростоволоситься перед мужчиной. Обычная русская женщина славянской внешности, русые волосы, круглые глаза, нос уточкой, губки коромыслом. Маленькая, стройная, шустрая, пугливая. Животик под сарафаном ничуть не сковывал ее движений. Молодая еще, до тридцати, но выглядела она старше своих лет, хотя лицо в тонусе, кожа нигде не провисает, шея нежная, без складок и морщин.

– Труп у нее там, что ли?

Ольга ни к кому конкретно не обращалась, но Ганыкин с удовольствием адресовал ее вопрос себе. Сорвался с места и метнулся в дом.

Кирилл глянул на трактор, морда которого выглядывала из-за крайнего дома, на деревянный электрический столб, вспомнил про телевизионную антенну на крыше дома, приметы времени, выдающие принадлежность этого местечка к современной эпохе. А так здесь все как в старину. Заснеженные березки в палисаднике, низкий забор вокруг огорода и загона для скота справа от дома, напиленные чурки в навал, массивная колода, воткнутый в нее колун, нарубленные дрова аккуратно сложены в штабеля, самая настоящая телега с деревянными колесами у колодца-журавля. И женщина как будто в старинном наряде, даже не кофта на ней, а душегрея, такая же расшитая бисером, как и сарафан. И платок с ярким пестрым узором из цветов. Диконов называл себя хранителем старины, может, и жена его насквозь прониклась духом давно ушедшей эпохи, а тут вдруг Ганыкин с пистолетом. Еще примет его за озверевшего монгола, вдруг родит от испуга. На пятом или шестом месяце беременности.

Кирилл бросился в дом вслед за Ганыкиным. Лестница крепкая, ступеньки под ногами не гнулись, дверь в сени открылась, не скрипнув. А вот Ганыкину с дверью не повезло. Слишком низким оказался проем в жилую часть дома, таким же низким, как в той избе, где они сегодня ночевали, но там Рома никуда не спешил, а сейчас бежал наперегонки со своей неуемностью. И с такой силой врезался лбом в бревно, что присел на корточки. Кирилл даже не знал, смеяться или плакать. Вдруг у Ганыкина есть мозг? Вдруг там серьезный ушиб? Или даже трещина в лобной кости? Это ведь в больницу его придется везти. Да и как человека его жалко.

Кирилл не стал спрашивать, все ли в порядке, сел перед Ганыкиным и заставил его посмотреть себе в глаза. Ударился Рома сильно, в глазах боль, но зрачки вроде бы не закатываются. Взгляд злой, вменяемость под вопросом, но чувство в нем живое, не умирающее.

– Это ты Богу не поклонился, – с улыбкой сказал Кирилл.

Низкая дверь – дань извечной борьбе человека с холодом за тепло. Но одно не мешает утверждать другое, что низкая дверь заставляет человека поклониться иконе в красном углу, а значит, и самому Богу. Поклонился – прошел, не поклонился – получай в лоб.

– Я их тут всех! – зло процедил Ганыкин.

– А вот это ты зря!

Кирилл брезгливо оттолкнул его от себя, Ганыкин сел на задницу и обхватил руками голову.

– Не надо на людей бросаться, ты же не собака!

В дом зашла Ольга, Кирилл глянул на нее, кивком показал на Ганыкина, нагнулся и прошел через низкую дверь.

В доме тихо, как будто ни одной живой души. Огонь в печке шумит, кошка где-то мяукнула, а так тишина. Кирилл зашел в горницу, думал, там никого, но увидел и Марию, которую Миккоев назвал Витальевной, и ее деток. Одного ребенка она держала, качая, на руках, женщина стояла у двери в спальню, а мальчонка двух-трех лет держался за ее подол. Две девочки примерно четырех-пяти лет сидели на диване и с открытыми ртами смотрели на Кирилла – и страх у них в глазах, но еще больше любопытства. Мальчишка в синей байковой рубашке по колено, серые колготки с заплаткой на коленке, одна девчонка в джинсовом, другая в велюровом платье, под старину одета только их мать. Жидкокристаллический телевизор на тумбе, радиоточка над столом, манежик для ребенка у серванта с посудой. Современный быт, в который вполне вписывалась икона под набожником в так называемом красном углу.

Кирилл глянул на детей, на их мать, повернулся к образам, осенил себя крестным знамением, лишь слегка склонив голову перед иконой. Перекрестилась и Мария.

– Гражданка Диконова? – спросил он.

– Да, гражданка, – кивнула многодетная мать.

Теперь Кирилл не сомневался в природе происхождения пока еще небольшого животика. Пятый ребенок еще не родился, но все равно Мария – многодетная мать.

– Гражданка или гражданка Диконова?

– Диконова! Диконова! – зачастила женщина. – Гражданка Диконова!

В горницу вошла Ольга, Мария перекрестилась, глянув на нее. Как будто от нечистой силы открестилась. А может, от своего вранья.

– Паспорт есть? – спросил Кирилл.

– Ну как же не быть!

– А в спальне кто?

– Так нет никого!

Мария открыла дверь в комнату, Кирилл увидел кровать с горкой из подушек под белой фатой. Постель заправлена, на покрывале ни единой складки. Он направился к открытой двери, мальчонка, шмыгнув сопливым носом, юркнул к матери за спину.

Спальня довольно-таки большая, с небольшой, но отдельной печью. Платяной шкаф, комод, столик, швейная машинка на нем, нитки, подушечка с воткнутыми в нее иголками, бисер в открытой жестяной баночке, ножницы, кусок материи. Похоже, шитьем занимались совсем недавно. И примеркой. На спинке стула висело переброшенное через него платье с вышивкой. Душегрей на Марии совсем новый, а сарафан не очень.

На комоде стоял маленький телевизор из тех, которые купить можно только в комиссионке, но все-таки это не совсем старина. И кровать очень даже актуальная, простецкая, из сосны, но двуспальная, и не перина в основании, а высокий ортопедический матрас. Подушки да, пуховые, Кирилл заметил щетинку перышка, которая едва выглядывала из наволочки. Стены обшиты чем-то вроде гипсокартона, зашпатлеваны, покрашены, хороший, надо сказать, ремонт, подвесных потолков не хватает. И фаянсового унитаза. Чутье подсказывало, что туалет в этом доме самый обыкновенный, для сельской, разумеется, местности.

– А муж где? – обращаясь к хозяйке дома, спросила Ольга.

– Так в часовне!

– Молится?

– Да нет… То есть да!

– Так нет или да?

– Тихон, конечно, помолился, прежде чем начать, а так красит он там, изнутри.

– Красит? Зимой?

– Да летом руки не доходили. Хозяйство у нас!

– Коровы?

– И корова есть, и куры, а как же без молока и яичка?

– Огород!

– И огород, конечно! Морковка, капустка, картошечка.

– А вы такая нарядная!

– А-а, это! – зарумянилась Мария, глянув на рукав своей кацавейки. – Обнову себе справила! Мужу шла показать, а тут вы!

– Обнову, говорите… А вы родом откуда? – И Ольга рассматривала ее, но сверху вниз.

Кирилл кивнул ей, давая понять, что женщина действительно занималась шитьем, но Лежнева на него даже не глянула.

– Ну так карельские мы, за Онегой тут…

– Паспорт можно посмотреть?

– Ну да, конечно…

Мария открыла верхний ящичек комода, достала прозрачную пластиковую папку с документами, вынула два паспорта в одинаковых обложках, заглянула в один, затем в другой.

– Оба давайте! И мужа тоже!

Но женщина удивленно повела бровью и упрямо мотнула головой:

– Пока Тихон не скажет, не дам!

Мария скользнула взглядом по рукам Ольги и, не обнаружив обручального кольца, едва заметно усмехнулась. Несемейной замужнюю не понять.

– Тихон скажет!

В комнату входил вихрастый мужчина в стеганом армейском ватнике нараспашку. Светлые волосы, светлый взгляд, светлая улыбка. Роста чуть выше среднего. И возраста немногим больше среднего, лет сорок пять – пятьдесят. Светлый цвет волос не позволял определить, сколько в них седины. Кожа лица обветренная, на лбу глубокая морщина, вокруг глаз – мелкие, чувствовался почтенный возраст, но мужчина и близко не выглядел стариком. Никакой усталости от жизни, бодрый, лоснящийся здоровьем, зубы с желтизной от табака, но крепкие, без кариеса. Смущал только топор в руке.

Мужчина остановился, едва переступив порог, заметил, куда смотрит Ольга, улыбнулся и приставил топор к стенке в углу комнаты. Топор небольшой, плотницкий, судя по состоянию обуха – брошенным под дождем его оставляли редко. Чего не скажешь о тяжеленном колуне, вбитом в колоду за окном.

– Это я шел, прихватил.

– Вы же красить ходили!

Ольга смотрела мужчине в лицо; ни она, ни Кирилл не замечали свежих следов краски. Ватник относительно чистый, свитер под ним. И на руках ничего, кроме рабочих мозолей от того же топора. Ацетоном или чем-то в этом роде не пахло.

– Да хотел, смотрю, доска подгнила, сначала заменить надо, потом красить… Столько всего, за всем не угонишься.

Ольга разговаривала с хозяином дома, а Кирилл взял его паспорт. Диконов Тихон Семенович, семьдесят первого года, место рождения город Санкт-Петербург, там же и зарегистрирован. Здесь же в паспорте лежало свидетельство о временной регистрации. Штамп о браке с Белозеровой Марией Витальевной. И в паспорте Белозеровой штамп о регистрации с той же датой. И дети вписаны как у одного, так и у другого. Четверо детей, двое женского пола, столько же мужского, Евдокия, Клавдия, Семен и Богдан.

Зарегистрировали брак Диконовы по месту жительства, в районном загсе. А зарегистрированы все по месту рождения, Диконов – в Санкт-Петербурге, а жена – в городе Пудож Республики Карелия. Недалеко от Петрозаводска, строго на восток, но по другую сторону Онежского озера, практически на границе с Вологодской областью. Но это понятно, Кирилл и сам бы не стал выписываться из Питера, с той же медициной там уж куда лучше, чем здесь. Насчет Пудожа он так сказать не мог, не знал.

– А вы, я смотрю, пытаетесь? Три дома у вас, часовня. Зачем вам столько?

– А дети?.. Дети вырастут, им жить где-то надо. Можно, конечно, с родителями, но зачем, если можно дом поставить?

– Домов брошенных, бревен хороших хватает.

– Да, хватает, но так бревна сами в сруб не ложатся.

– Еще и богов, говорят, языческих рубите?

– Ну да, есть грех, – без всякого раскаяния улыбнулся Диконов.

– Днем часовня, ночью капище?

– Почему ночью? История для меня светлая сторона Луны. Даже если она кровавая.

– А что там на вашем капище кровавого? – оживилась Лежнева.

– Да, говорят, там раньше не только животных в жертву приносили, но и людей. Человеческие жертвы, что в этом хорошего?

– Зачем же вы тогда истуканов ставите? Я правильно сказала, истуканов?

– Ну, в общем, да, – безмятежно улыбнулся Диконов.

– Зачем?

– Да думал музей открыть, история русской карельской деревни, деревню вот, считай, восстановил…

– Неплохо, кстати сказать, вышло.

– Ну да, музей, может, и неплохой, только вот билеты продавать некому.

– Ну да, с маркетингом вы не угадали, – улыбнулся Кирилл.

– Да я не за маркетингом сюда ехал, за деревенской жизнью. А музей так, для души… Может, я всю жизнь мечтал в музее жить? – весело улыбнулся Диконов.

– А разве Санкт-Петербург не город-музей?

– С Санкт-Петербургом меня связывают горькие воспоминания, – вздохнул мужчина.

– Паспорт вы в сорок пять лет меняли, – сказал Кирилл.

– Да… Моя первая жена в новом паспорте не указана…

– Я пойду? – низко опустив голову, тихо спросила Мария. – Для коровы запарить надо.

– Успеешь! – Диконов взял жену за руку и с нежной просьбой посмотрел ей в глаза.

И она кивнула в знак смирения. Как будто извинила его за разговор о прошлой жизни. С другой женщиной.

– Давай на стол собери! Гостей покормить надо.

– Да мы не голодны, – качнула головой Ольга.

Но Диконов строго, с укором глянул на нее:

– Не надо так говорить, вы не в городе, тем более холода настали, никто не знает, что будет через час-другой, вдруг в дороге застрянете? Снегом занесет, позвонить не позвонишь, сотовый здесь не ловит.

– У нас спутниковый телефон, – таким же строгим взглядом ответила Ольга.

– А пироги ваш телефон печь умеет?

И снова Диконов улыбался, как ясно солнышко. Кирилл с интересом наблюдал за ним. Мужчина ничуть не производил впечатления набожного, помешанного на старине фанатика. Возможно, в эту глушь он забрался на негативе, но сейчас он полон позитива. Молодая жена, дети, своя деревня на берегу живописного озера, причем с часовней, есть трактор, есть источник финансирования, дела ладятся, времени хватает даже на глупые забавы с языческими идолами. Зачем ему похищать девушек и убивать их родителей?

Но кто-то же похитил Варвару Карпову? Кто-то же убил ее мать и, возможно, отца. Убийцу нужно искать, но делать это можно в теплой компании, за самоваром, за пирогами.

7

Бревна старые, какие-то даже столетней давности, а вагонка свежая, и доски на полу приятно пахнут сосновой смолой. Дом большой, сени разделяли его на две части, на теплую, жилую, и холодную с летней спальней, мастерской, сеновалом и хлевом для коров. Из мебели здесь только две грубо сколоченные кровати в клети, мастерская находилась в горнице, печь здесь с утра теплая, не холодно, хотя и не жарко. Стены в жилых помещениях проконопачены, обшиты пока еще не крашенной вагонкой, из окон не дует. И головокружительно пахнет свежим лесом. Верстак сделан своими руками, доски струганые на полу ровной стопкой, рубанок, пол подметен, но стружки-опилки все же попадались на глаза. Ветошь на верстаке валялась, обрывок майки, возможно женской. Кирилл внимательно смотрел по сторонам, но не находил ничего, что выдавало бы присутствие посторонней женщины. Тряпка не в счет.

– Нравится? – спросил Диконов, задорно глядя на Кирилла.

– Как в океане. На новенькой яхте. И страшно. И нестрашно.

– А почему страшно?

– Потому что в океане. Леса. Оглохнуть от тишины можно.

– Это верно, – улыбнулся Диконов.

И добродушно посмотрел на Ольгу, которая водила пальцами по стене, проверяя ее на гладкость. Сейчас она меньше всего думала об убитой Карповой, ее интересовал сам дом или даже возможность в нем жить.

– Вы, наверное, думаете, что здесь, в деревне, скучно? – спросил Диконов.

– Не думаю, – в упор, но не строго посмотрела на него Ольга.

– Здесь просто некогда скучать. Натуральное хозяйство – это весь день на ногах, к вечеру руки отваливаются, зато какое удовольствие садиться за стол, когда все добыто этими самыми руками.

– Не спорю.

И почему-то с упреком глянула на Кирилла. Они жили в отличной двухкомнатной квартире и не где-нибудь, а в центре Петрозаводска. Супермаркет в шаговой доступности, ресторан, ночной клуб, хочешь – с вечера до утра гуляй по городу. Но если он и тогда чувствовал себя с ней несчастным, то здесь им точно не жить вместе. И она недалека от истины, если так думает.

– А вы знакомы? – с мягкой осторожной улыбкой спросил Диконов.

– С чего вы взяли? – нервно и в смущении глянула на него Ольга.

– Конечно, знакомы! – хмыкнул Кирилл. – Если работаем вместе!

– Это рабочие отношения, а я подумал о личных. Что-то промелькнуло между вами… Ну да ладно, это не мое дело.

– Это не ваше дело! – категорично согласилась Ольга.

– Просто я подумал, если вдруг захотите остаться, дом в полном вашем распоряжении! – гостеприимно раскинул руки Диконов.

– С чего это мы захотим остаться? – фыркнул Кирилл.

– А с чего это дом в полном вашем распоряжении? – шутливо и в назидание ответил мужчина.

– Да мы и не просим!

– А я предлагаю! Так что, если вдруг… Ну что, пойдем? – Диконов глянул на часы. – Хозяйка уже на стол накрыла.

– Так, погодите, у меня вопрос! – спохватилась Лежнева. – Насчет Казубова, Вадима Игоревича, кажется.

– Отвечу на все ваши вопросы, – кивнул Диконов, снова глянув на часы. – За столом. Пойдемте, нельзя заставлять Марию ждать. Секретов у нас нет, задавайте вопросы, не стесняйтесь, чем смогу, тем помогу.

Кирилл не ошибся, на столе в главном доме красовался настоящий самовар с медными боками, от него еще пахло березовыми углями. И пирогов хоть объешься, брусничный, черничный, малиновый, курник, жаль, что не с пылу с жару, а всего лишь разогретые в печи.

Ганыкин сидел как в воду опущенный, на лбу красовалась шишка, он нет-нет да тронет ее. И Миккоев также молча налегал на пироги. Детей хозяйка спровадила в спальню, но дверь то и дело открывалась, то Евдокия подойдет возьмет кусок пирога, то Клавдия. И Ганыкин каждой подмигнет, улыбнется, и все на удивление молча.

– Когда Казубов в наших краях появился? – как-то нараспев, как будто напоказ спросил Ганыкин.

– Да третий год уже как, дом там в Сухне более-менее, печка греет, дымит только. Двери, окна, вставь стекла и живи, – пробормотал Диконов.

Чай он пил обыкновенно, из чашки, даже не пытался хлебать из блюдечка, как в старину.

– Проехать к нему можно? – спросила Ольга.

– Отчего ж нельзя? И на машине можно… – Диконов глянул за окно и едва заметно качнул головой.

Все-таки затянуло небо тучами, снег снова повалил.

– Но лучше сначала на тракторе, я бы там подчистил… А вы собираетесь?

– Да глянуть бы, как он там устроился. Раньше он бомжевал, я правильно понимаю?

– Ну, как бомжевал… Квартиру Вадим потерял, связался с нехорошими людьми, влез в долги, расплатиться не смог.

– А в Сухне как он оказался?

– Ну как… Прятался он здесь от кого-то. Вадим очень много задолжал, квартирой не расплатился, искали его. А здесь как найдешь?

– Откуда он?

– Из Мурманска, для него здесь теплые края, – улыбнулся Диконов.

– Сам он здесь появился или с кем-то приехал? – спросила Ольга. – Может, с женой?

– Да нет, сам появился, с женой он разошелся.

– Сам появился, сам обустроился, сам сейчас живет, я правильно понимаю?

– Обустроился. Я, конечно, помог ему немного, тут, в общем-то, недалеко.

– А Варвара Карпова как оказалась у Казубова?

– Какая Варвара Карпова? – не понял Диконов.

– Варвара Карпова, двадцать три года, – сказал Кирилл, внимательно глядя на него. – Проживала в Петрозаводске, была похищена.

– Не знаю никакой Карповой.

Диконов не фальшивил, глаз не отводил, за кончик носа себя не трогал.

– Это ее мать обнаружили мертвой восемнадцатого ноября, – Кирилл кивком показал на Миккоева.

– Что мертвую нашли, слышал, а то, что это мать… Карповой?

– Варвары Карповой… Она искала свою дочь, здесь могла искать, у вас.

– Мать, Карповой, у нас… Не знаю, не было у нас никого.

– Может, у Казубова кто-то был?

– У Казубова? Восемнадцатого ноября? Я у него с октября не был, как дожди пошли… Дорога там не приведи… в распутицу даже на тракторе не пройдешь.

– Со стороны Северки можно, – подсказал Миккоев.

– Со стороны Северки можно, там дорога хорошая… Ну как пироги? – шлепнув себя по коленям, весело спросил Диконов.

– Хорошо живете! – улыбнулся Кирилл.

– Ну что, едем? – поднимаясь, спросила Ольга.

– Да можно… А эту Варвару Карпову, вы говорите, похитили? – спросил Диконов.

– Похитили.

– И вы думаете, она могла быть у Казубова?

– А она могла быть у него?

– Не знаю, не видел… И Вадим не настолько сволочь, чтобы похищать девушек… Но похищение – это серьезно… – в раздумье проговорил Диконов.

Казалось, он уговаривает самого себя ехать, когда хотелось остаться дома. Хотя бы ради того, чтобы не жечь драгоценный дизель.

– Едем! – заставил себя подняться Диконов.

Он завел трактор, вырулил в сторону Сухни. Отъезжая от его дома, Кирилл из машины глянул на деревеньку – неплохо, надо сказать, смотрится: три дома, за ними низенькая «пузатенькая» часовенка с крестом. Заглядывал он в эту часовенку, в третий по счету дом заходил, ничего подозрительного не обнаружил. Ни следов похищенной Карповой, ни признаков ее содержания под замком. И следов расправы не заметил, ни крови, ни стреляных гильз. И ружье Диконова, судя по запаху в стволах, давно не стреляло – впрочем, признак этот весьма условный и очень обманчивый.

Три дома остались позади, потянулись остовы разобранных изб – нижние, сгнившие венцы, летом погребенные под травой, зимой – под снегом.

– На таких, как Тихон Семенович, земля наша и держится, – подпустил пафосу Миккоев. – У нас-то еще ничего, дачники на лето приезжают, летом у нас людей много, а сюда никто не ездит.

– Некуда, новые дома заняты, а старые разобраны, – сказала Лежнева.

Она смотрела на движущийся трактор так, как будто он мог разогнаться и раствориться в снежной пелене. Снег валил без остановки, а мороз слабел, вдруг дорога на Сухню еще недостаточно промерзла? «Нива» застрянет, а Диконов этого не заметит и попрет дальше. Телефон у него самый обыкновенный, зоны покрытия нет, через спутник не дозвониться. А о радиосвязи как-то не подумали, а ведь могли бы одну рацию одолжить Диконову. Лежнева позаботилась об оснащении группы, связь с начальством устойчивая, и между собой общение легко можно наладить – рации в сумке. Там же в багажнике и унифицированный криминалистический чемодан, Ольга кое-что соображала в этом деле. И с оружием порядок, четыре пистолета на всех, охотничье ружье. И пожевать есть – хозяйка пироги в дорогу собрала, немного, но лучше что-то. В этих местах, сказала, уходишь на час, собирайся как на день.

«Нива» шла пока бойко, но впереди какой-то особо сложный участок. И ожидание встречи с ним вызывало чувство тревоги. Что-то не хотелось теряться в бескрайних лесах и снегах.

– Я бы все развалины разобрал, только тоску наводят, – сказал Миккоев.

– Наводят, – кивнул Кирилл.

И удивленно повел бровью, глянув на Ганыкина. Хорошо он головой приложился, до сих пор как рыба молчит. А может, язык откусил да признаться в этом боится?

Глянула на Ганыкина и Ольга, хотела что-то спросить, но в последний момент передумала. Не буди, как говорится, лиха…

– Ты что скажешь, Батищев?

– Ну, можно пожить с недельку, – усмехнулся Кирилл.

– Где пожить?

– Ну, в новом доме, Диконов предлагал. Там у него и банька хорошая.

– Давай без баньки!.. Скажи, Диконов мог похитить Карпову?

– Не знаю. Скажу, что Казубов похитить ее не мог. Если он третий год здесь живет. Варвару похитили четвертый год как.

– Он мог похитить ее и приехать с ней.

– В разруху?

– Туда, где их искать не будут.

– Посмотрим… У Диконова, по ходу, все чисто. В часовне он был, когда мы подъехали, и доска там действительно подгнившая, – кивнул Кирилл. – Дальше часовни Диконов не ходил.

– А куда там дальше? – хмыкнул Миккоев. – Дальше лес.

– А в лесу землянка, – тихо, но сказал Ганыкин. – Там Варвару и держат.

– Ты видел эту землянку? – спросила Ольга, с интересом глянув на него.

– Нет, но знаю.

– Что-то подсказало? – усмехнулся Кирилл.

– Да нет, просто увидел землянку в лесу.

– Когда лбом треснулся?

Ганыкин обиженно замолчал.

– Скажи еще, что это моя землянка, – буркнул Миккоев.

– Не знаю, не скажу… Всё, отвалите!

Ганыкин скрестил на груди руки, закрыл глаза и откинул назад голову. Кирилл глянул на него, скрывая насмешку. Видно, крепко он приложился головой, может, мозги на место встали?