Текст книги "Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах"

Во время танцев Нина, периодически легко касаясь моих волос, приговаривала: «Ах, какая у вас, молодой человек, красивая прическа. Просто приятно поглядеть». Надо ли говорить, что от этих прикосновений мое сердце замирало и таяло. Впрочем, не обошлось в этот вечер и без маленького конфуза. Меня на белый танец, объявленный музыкантами, пригласила девушка – и я, растерявшись, не сумел ей отказать. Мы танцевали, и моя партнерша в танце все теснее прижималась ко мне, поглядывая при этом своим томным взглядом сверху вниз – росту в ней было почти два метра. Я с трудом сдерживал улыбку – девушка при своем баскетбольном росте была довольно привлекательна лицом и пропорционально сложена. Наши девчонки, когда я вернулся, стали надо мной подшучивать, на что я сказал: «Будете смеяться, обижусь, и уйду вместе с ней». Девушки притихли и тут же сменили тему, видимо, сообразив: ночью, да еще в горизонтальном положении, разница в росте – совсем не помеха для любви.

Покинув ресторан, мы вновь взяли такси – Полина жила, как она выразилась, у черта на куличках, то есть из ее квартиры, расположенной на седьмом этаже десятиэтажки, была видна московская кольцевая дорога.

Ее пятилетняя дочь – Нелли, когда мы тихонько пробрались в квартиру, мирно спала в своей кроватке – подруга-соседка, как поведала нам Полина, присматривала за девочкой, когда ее мама задерживалась с работы, и уложила ребенка спать в девять часов.

Нина не обманула моих ожиданий – жаркий задор молодых тел, внезапно вспыхнувшая между нами взаимная симпатия, плюс легкое опьянение сделали свое дело – мы, едва добравшись до постели, которую хозяйка постелила нам в зале на диване, попросту набросились друг на друга. Вначале у нас все проходило довольно сумбурно, затем, взявшись за дело более основательно и энергично, я заставил Нину стонать от удовольствия и при этом сам тоже чуть не стонал, покусывая ее плечи или прижимаясь щекой к стриженому затылку.

Пробуждение утром оказалось весьма приятным, хотя вставать пришлось в самую рань – в половине шестого, так как нашим дамам необходимо было поспеть на работу к семи. Мы съели по бутерброду с сыром и попили растворимого кофе, а девушки опрокинули еще и по рюмочке коньяка. Я помог Полине отвести ее дочь в детсад, расположенный рядом c домом, в глубине микрорайона; Нина, тем временем, по моему настоянию, вызвала по телефону такси – все нами делалось на бегу и все же мы едва успели к открытию парикмахерской. Всю дорогу я, не выпуская из своих рук ладони девушки, любовался Ниной: утром, без макияжа, поспав самую малость – от силы часа четыре, – она выглядела великолепно. Вот что значит молодая красивая женщина: глазки – горят, губки – сочные, алые, кожа гладкая, чистая; прическу моя пассия, насколько я успел заметить, тоже не делала – просто поправила волосы рукой, и они улеглись на свои места в нужном порядке, волосок к волоску – и ни расчесывать, ни укладывать не надо.

Последний торопливый поцелуй, ее требование, и, с моей стороны, горячие уверения не пропадать, затем наши дамочки выскочили из машины и побежали на работу, а мы, продолжив свой путь, отправились на винзавод.

Скажу наперед, что с Ниной, к сожалению, мне больше не пришлось встретиться, хоть я и нередко потом бывал в Москве – все как-то несподручно было, а вскорости я и вовсе позабыл, где и на какой улице находится та самая парикмахерская, где моя милая работала.

Подкатив к винзаводу, мы едва успели рассчитаться с водителем такси, как его тут же перехватил один из наших проводников, торопившийся в город; создавалось впечатление, что избалованные проводники не подозревают о существовании других видов транспорта, кроме такси. Впрочем, случалось и такое, что некоторые проводники держали около себя такси по целым суткам – и, когда они допоздна гуляли в ресторане, у дверей его стояла «волга»-труженица, салон и багажник которой были забиты самыми разнообразными покупками, а ее водитель с газетой или журналом в руках терпеливо дожидался своего «жирного» клиента.

Рассказывали, что наши ребята-проводники как-то, раз и вовсе учудили: договорились с утра с водителем, что он будет их возить целый день, за что получит 250 рублей. С одной лишь оговоркой: если ему придется хотя бы в одном месте заехать в тупик или сдать задним ходом, ему оплачивают строго по счетчику и ни копейкой больше. Вот такая блажь. Водитель бахвалился, что знает всю Москву как свои пять пальцев, и уверял, что никогда ни при каких обстоятельствах не заедет в тупик. И вот, во время одного из многочисленных маневров, случилось так, что он попал-таки в, казалось бы, безвыходную ситуацию: машина, въехав в узкий переулок, уткнулась бампером в глухой забор новостройки. Проводники, оглядываясь по сторонам, стали подтрунивать над водителем, он же попросив всех оставаться на местах, вышел, – отсутствовал он минут пять, не больше, – и вдруг откуда-то к машине подбежало с полсотни мужиков в форме строительных рабочих, которые окружили ее, облепили, словно муравьи, поднатужились, подняли и развернули на месте, ровно на 180 градусов. После чего довольный водитель сел за руль и спросил проводников: «Ну, ребята, я нашего уговора не нарушил, правда? Задом не сдавал? Значит, все в порядке и мы едем дальше». Проводники по достоинству оценили его находчивость: при расчете, кроме денег, налили ему еще 20 литров вина – в подарок.

Теперь – о специфике нашей работы.

«Работали», то есть, торговали, – мы, проводники виноматериалов – практически круглые сутки, без перерывов и выходных, но все же график этой работы имел свою закономерность: с пяти-шести утра к вагонам шли патологические алкаши – выпить банку (0.5 л), чтобы похмелиться – у этих, по их собственным словам, горело в горле, а руки тряслись после вчерашнего. Лица их имели различные цвета и оттенки: от розового – у начинающих, до лилового – у «профи». Среди последних были и такие, что сами уже не могли удержать в руках банку или стакан и им помогали в этом другие, более стойкие собратья по несчастью. Таким я при необходимости рекомендовал прием, который некогда ранее подглядел на Кишиневском рынке: взявшись двумя руками за концы переброшенного через шею шарфа, одной рукой прихватываешь стакан, другой тянешь шарф вниз. Вторая рука, та, что со стаканом, скользит вверх, при этом стакан сам втыкается вам в лицо, а дальше все зависит от сноровки клиента – некоторые ухитрялись при этом выпить весь стакан, практически не проливая.

К семи утра начинали подходить работяги, направлявшиеся на предприятия – стройки, в мастерские и цеха, к станкам, дорожным машинам, кранам и другим всевозможным механизмам. Это были путейцы, дорожники, монтажники, токари, слесари, сварщики и т. д., – то есть, короче говоря, рядовые строители коммунизма. Эти пили на месте и (или) брали с собой – требуя налить в бутылку, банку, в каску, во фляжку, термос, в полиэтиленовый пакет и т. п., а некоторые брали сразу канистру – на бригаду.

К 8.30 поток страждущих ослабевал, почти сходя на нет, поэтому мы в 9.00 садились завтракать.

Следующие час-полтора к вагоном тянулись труженики среднего звена, или ИТР – учителя, прорабы, инженеры, техники и механики – с портфелями и дипломатами в руках, в костюмах и при галстуках: торопливо выпивая банку– Две, они, занюхав рукавом или вытащенной из кармана горбушкой, порой конфеткой, бывало, яблоком, стыдливо озираясь по сторонам, уходили, торопясь на рабочие места и тут же их место занимали другие. Но стыдиться здесь было некого – все сюда приходили по одному и тому же вопросу, у всех был один и тот же синдром, потому что в нашей стране – все равны, как того и добивается вот уже 65 лет родная наша Советская власть.

Женщин среди жаждущих похмелиться было немного – процентов 10–15 от общего числа, возраст в основном 30–45 лет, изредка, правда, приходили совсем молоденькие девицы, которых тут и называли-то ссыкухами – приходили они больше, думаю, из любопытства, чем из непреодолимого желания выпить.

К полудню к нам опять спешил рабочий люд – побаловать себя баночкой «к обеду» – для аппетита, а после 14 часов вновь наблюдалось некоторое затишье. В 16–17 трудящиеся возвращались с работы, – ну а после трудового дня, как они говорили, и «сам господь бог велел», поэтому пьянка возобновлялась с новой силой.

В 18–19 часов подтягивались опоздавшие и сомневающиеся – пить, или не пить – извечный русский, почти гамлетовский вопрос, а к 20.00 начинали подходить целые компании молодежи, которые, видимо, не представляли себе веселья без того чтобы не выпить вина. Следом за ними шли оптовики, которые, прикупив у нас 100–200 литров, в жилых районах ночью продавали его еще дороже, – это было самое горячее для нас время.

Общую «картину» правда, несколько портили алкаши-несуны, появлявшиеся у вагонов в любое, и чаще всего в «неурочное» время, из тех, что несли ворованное с производств, или же тянули из дома, причем тащили все подряд: часы всех марок – от песочных до напольных, метра в два высотой, но чаще, конечно же, наручные; новые обувь, одежду, ковры всех размеров и расцветок, золото – в изделиях и коронках, хрусталь, косметику, дефицитные лекарства; из продуктов – все, что только производилось во всех пятнадцати республиках нашей страны и завозилось в нее из-за бугра – стран социализма, Ближнего Востока, реже – Дальнего; а также – электроприборы и сантехнику отечественного производства; ну и напоследок – всякие запчасти – к чему угодно, хоть к космическим ракетам. Алкаши торговались, канючили, набивали своему товару цену, в итоге же все равно получали максимум 10 процентов от реальной стоимости, и при этом – никаких денег! – исключительно разбавленным вином.

Кое-какой товарец приходилось брать осторожно, с оглядкой и опаской, – встречались порой такие вещи, за которые можно было «сгореть» и в милицию залететь, а кому хочется с ней связываться? «Ненадежные», то есть рисковые товары, запрещенные к продаже или ворованные, покупали лишь те, кто только вчера– Сегодня слился и назавтра уезжал из Москвы – и тогда ищи его, свищи на необъятных просторах нашей великой страны.

Некоторые лихие продавцы даже предлагали нам оружие – по их словам, заводской сборки пистолеты и ружья отечественных марок всех систем и калибров, а иногда и самодельные, которые были качеством не хуже заводских, но наши ребята брали такие вещи в основном в Туле – оружейной кузнице страны, где, кстати, в это самое время обитался мой друган Жердь. Именно в описываемый период плюс-минус несколько месяцев у одного из наших ребят-проводников менты как-то при обыске вагона изъяли пистолет ТТ с дарственной надписью: «Кагульским проводникам от Тульских оружейников» и ему потом в КГБ долго пришлось объяснять, почему «подарочный вариант» пистолета стоил пять ведер вина вместо четырех по сравнению со стоимостью обычного. Парень, конечно же, сказал, что он– де вообще-то думал, что это и не боевой пистолет вовсе, а сувенирная зажигалка.

Во второй, то есть последний день нашей законной торговли в дверь вагона постучали, затем кто-то из клиентов поставил на пол в проеме двери вагона белую канистру с синей ручкой и я услышал: «Хозяин, наполни емкость». Я с ходу определил – канистра на 8 литров, и выглянул за дверь, чтобы получить от покупателя деньги. И увидел там двоих мужиков, на алкашей даже отдаленно не похожих: стрижки короткие, аккуратные, руки чистые, не загрубевшие от трудной работы, при этом их лица алкоголем, как, впрочем, и интеллектом, также не были обезображены.

– 30 рублей, пожалуйте в кассу, – сказал я. (Если сомневаешься в покупателях, или думаешь что они – подставные, менты, то есть, требуй деньги вперед – эти не дадут – так гласил совет опытных проводников начинающим).

– Потом получишь деньги, ты налей сначала, – хмуро пробасил один из мужиков.

– В таком случае не будет вам вина, – состроив скучное лицо, сказал я, пинком выбросив канистрочку на землю. Мужики попытались спорить, но я наливать наотрез отказался. У вагона в течение последующих десяти минут образовалась целая очередь, но я стал в позу и не торгую, клиенты волнуются, возмущаются задержкой, задние, ничего не понимая, напирают на передних, мы несем убытки, в соседних вагонах коллеги тоже нервничают – навар-то уплывает, в общем, непорядок. Наконец нервы у одного из этих двоих не выдерживают, он достает и показывает удостоверение.

– 113 отделение, – говорит он. – Лейтенант Травкин, это наш участок.

Люди умолкают и опасливо зыркая по сторонам, жмутся к вагону; кое-кто из них, особенно «бартерные» несуны, отходят в сторону.

– Очень приятно, – отзываюсь я, – так бы сразу и сказал.

И тут же предложил милиционерам подняться в вагон «для взаимного ознакомления с документами». У меня был совсем небольшой опыт работы проводником, зато солидный – общения с работниками милиции, причем на разных уровнях – от рядовых и вплоть до майоров с подполковниками. Посадив милиционеров на топчан и пожурив их за «подлый» прием с канистрой, я налил им по стакану сухого вина. Выпить-то они нашего вина выпили, хоть и скривились, конечно, но канистру свою попросили наполнить исключительно портвейном – для начальства, мол. Пришлось нам одалживать крепленое вино у Ивана и отдавать ему потом сухим из расчета два к одному, после чего мы с радостью и к взаимному удовольствию распрощались с представителями правопорядка и продолжили свою работу.

К 10–11 вечера подходили все те, кто недобрал, или не успел в магазин, кафе или ресторан; позднее, к полуночи – подтягивались все остальные, кто еще хотел выпить, но уже не имел где.

После полуночи шли самые стойкие, или те, кому требовалось кого-то срочно споить: соседа, его жену, подругу, которая без стакана ни-ни, карточного партнера; дамочки легкого поведения и проститутки приводили своих клиентов и наоборот. Народ шел к вагонам пешком, приезжал на велосипедах, мотоциклах, в автомобилях, были и такие, кто добирался на такси – некоторые таксисты, приноровившись, подъезжали по нескольку раз за ночь, привозя клиентов.

Однажды ночью мне не спалось, и я прогуливался около вагонов, когда (а было что-то около двух ночи) к нашей базе подъехала не совсем обычная машина – черная «волга» сразу с несколькими, торчащими из крыши антеннами. Из нее выбрался представительного вида мужик в плаще, который ни секунды не раздумывая направился ко мне, – я был на этот момент единственным, к кому он мог обратиться.

– Слушай, парень, я могу здесь купить вина? – бесхитростно спросил он, внимательно осмотревшись по сторонам.

– В такое позднее время вы уже вряд ли кого найдете, – осторожно ответил ему я.

– Мне позарез нужно хотя бы три литра крепленого вина, – сказал он. – Выручай, товарищ, если можешь.

– А вы сами, извините, кто будете, товарищ? – в тон ему спросил я.

– А ты как думаешь? – спросил он вместо ответа.

– Ну, например, полковник КГБ, – ответил я, почесав по-простецки в затылке.

Мужик удивленно посмотрел на меня, затем хмыкнул и утвердительно покачал головой.

– Да… ты, парень, угадал. Вот, иду к женщине, а без этого… – он щелкнул себя указательным пальцем по кадыку, – сам понимаешь…

Я, честно говоря, не понимал, но кивнул и направился к «дежурному» торгующему вагону.

– Возьми с него поменьше, 10 рублей, по старой цене, – передавая мне полную банку, опасливо косясь на двери, сказал проводник, когда я ему в двух словах описал нашего клиента.

Комитетчик принял из моих рук банку, сунул мне четвертной, буркнул «спасибо» и, счастливый, прижимая к груди драгоценный сосуд, заторопился к машине.

«Надо же, даже эти не могут себе купить выпить, когда им того захочется» – подумал я, решив оставить себе лишние 15 рублей – за находчивость.

На следующий вечер, когда мы с Ванькой– сапожником, скучая и беседуя о всяких пустяках, прогуливались по нашим вагонным окрестностям, нам повстречалась небольшая компания – парень и две девушки, которые переговариваясь между собой, с интересом озирались по сторонам, то есть явно находились на базе впервые.

Я спросил их, чего они тут ищут, и ребята заробели, застеснялись, затем парень, справившись с собой, сообщил, что у него сегодня день рождения – ему исполнился 21 год, и он, мол, хочет выпить вина вместе со своей девушкой и ее подругой. Выслушав его, я подмигнул Ваньке, тот, как ни странно, сразу меня понял и направился к своему вагону, чтобы обслужить клиентов.

У ребят оказалось с собой всего шесть рублей (наивные, они хотели на эту сумму именины отгулять?!) и Ваня налил каждому по пол-литровой банке портвейна. На этом финансовые возможности ребят исчерпались, и я очень натурально предложил выпить за молдавско-московскую дружбу (именно так я, дурень, и выразился, не дав себе труда придумать чего-нибудь пооригинальнее).

Ваня пустил банку по кругу, денег с наших новых друзей мы, естественно, не требовали. После второго круга я попросил Ивана наливать вино в стаканы – негоже, мол, новым друзьям выпивать, словно алкашам, из банок. С этой минуты Ваня деловито наливал в наши с ним стаканы портвейн, на две трети разбавленный водой, а ребятам – неразбавленный крепляк.

Паренек, сопровождавший девушек, именинник, был на вид совсем еще юным, хотя, если верить его словам, отслужил уже в армии, а девушки были еще моложе и довольно привлекательны внешне: одну из них, старшую, звали Олеся, а младшую, которая считалась пареньку невестой – Нонна.

Я принес из своего вагона коробку конфет, чтобы подсластить спаивание наших клиентов, на что Ванька недовольно покачал головой – он был против лишних накладных расходов и даже мои конфеты жалел. Через полчаса щедрых возлияний парнишка был уже совсем никакой, а девчонки, как ни странно, все еще держались, и тогда я шепнул Ваньке, чтобы плеснул им в стаканы спирта, не то они, мол, выхлебают по ведру портвейна каждый.

Следующие «коктейли» для наших «новых друзей» были пополам со спиртом и крепостью, пожалуй, поболе, чем водка, в результате чего, естественно, наступил неизбежный финал – уже никто из наших гостей лыка не вязал. Я, все это время употребляя разбавленное до слабой консистенции вино, и то почувствовал, что довольно прилично набрался.

Наконец в какой-то момент парню стало плохо, затошнило, и Ванька взялся проводить его «пописать». После недолгой прогулки Ваня вернулся один, и на мой немой вопрос хитренько мне так подмигнул. Нонна, малолетка, заподозрив что-то неладное, собралась было идти разыскивать своего жениха, и тогда я спросил ее насмешливо: «Ты что же, и в туалет за ним ходишь?» и тогда она оставила эту затею, решив подождать, пока ее парень придет сам.

Прошло еще с четверть часа, парень, естественно, не возвращался, но наши «дамы» к этому времени уже перестали о нем беспокоиться, так как теперь сами «плыли», и мы без труда разнесли ничего не соображающих девушек по своим вагонам, – я унес Нонну. Когда я, с трудом подняв девушку по ступеням вагона, бережно уложил ее на свой лежак, она, совсем по-детски протирая глаза, спросила: «А где Олеся?», и тут же, без паузы, заплакала.

– Чего ты плачешь? – спросил я.

– Я плачу, потому что теперь достанусь тебе.

– А кому ты хотела достаться? – спросил я.

Она не ответила и продолжила реветь.

– Спи, дуреха! – сказал я, наклоняясь над ней и укрывая до шеи одеялом, после чего, вздохнув, полез на верхнюю полку.

Мой напарник Николай этим вечером в вагоне отсутствовал. Еще в полдень он отправился в Москву, затем у него была запланирована встреча с друзьями в ресторане «Охотник», поэтому я его рано назад не ожидал.

Раздумывая, прилечь мне к Нонке, или нет, и так и не решив, я уснул. А проснулся уже утром, где-то около семи. Голова после вчерашних возлияний слегка побаливала. Я поднялся и осмотрелся в купе. Кольки все еще не было, и это, пожалуй, было хорошо, подумалось мне, а то бы он, вернувшись, наверняка бы полез на нашу «гостью», а мне почему-то этого не хотелось. Я спустился с полки и поглядел на девушку: Нонна спала как ребенок, подперев кулаком щеку, но, видимо почувствовав сквозь сон взгляд постороннего человека, открыла глаза. При этом она смотрела на меня испуганно, и даже враждебно.

– Скажи, Нонка, а ты девственница еще? – спросил я.

– А что? – насупилась она.

– А вчера вечером ты плакала, говорила, что не хотела бы попасть в мои руки.

Нонна вдруг стала себя ощупывать и оглядывать.

– Чего ищешь, дуреха, все у тебя на месте, – усмехнулся я, выпивая подряд две кружки холодной воды из крана, затем открыл дверь и спрыгнул на землю. Пустырь встретил меня утренней свежестью и прохладой, высокая, до колен сорная трава была покрыта росой. Я пошел вдоль железнодорожной ветки, и пройдя метров сто, обнаружил нашего вчерашнего "героя" – Именинника. Он спал, расположившись прямо на путях, подушкой ему служил рельс (?!), а на лице гуляла блаженная улыбка. А если бы этой ночью проводились маневровые подвижки, подумал я, что нередко здесь бывает? Паренька бы попросту размазало по железке.

– Эй, вставай, женишок, – ткнул я его ногой в бок. – А то всех невест растеряешь. «Ишь ты, а ведь он трижды счастливчик, – вдруг подумалось мне. – И напился на халяву, и жив остался, и невеста, хотя и спала рядом с чужим мужчиной, в целости и сохранности».

Парень с моей помощью поднялся на ноги и стал озираться по сторонам. Он, судя по всему, не припоминал ни того, что с ним произошло вчера вечером, и не узнавал меня. «Это к лучшему», – подумал я и повел его в сторону дороги. Под левым глазом у парня красовался огромный лиловый фингал. «Ванька подвесил», – усмехнулся я.

Я довел парня до шоссе, объясняя ему, в какую сторону лучше пойти, чтобы скорее добраться до жилого массива, и добавил, что вчера его девушки направились именно туда, решив, что он, опьянев, отправился домой раньше их. Паренек, даже не поблагодарив за помощь и не попрощавшись, пошагал в указанном мною направлении, а через сотню шагов, как мне показалось, даже припустил трусцой.

Когда я вернулся, Нонна стояла около вагона и тревожно оглядывалась по сторонам, но парня своего, слава богу, с этого места не увидела. Вместе с ней мы отправились искать Олесю. Подойдя к Ванькиному вагону, мы застали премилую картину: Олеся и Иван, сидя на скамеечке у открытых дверей вагона, пили из граненых стаканов коньяк!

– Вот, Савва, тут Петро для тебя кое-что передал! – радостно сообщил мне Ванька, показывая наполовину опустошенную бутылку.

– Оно и видно по вашим счастливым лицам, – отозвался я. – Не зря я торопился, как чувствовал, что вы собираетесь опорожнить всю бутылку без меня.

Олеся спустилась вниз и девчонки отошли в сторону, не желая при посторонних оглашать свои ночные восторги и огорчения. Я тем временем сбегал к мангалу за чайником и, сполоснув стаканы, стал насыпать в них растворимый кофе.

Ваня недвусмысленно моргал, кивая в сторону девушек и при этом радостно и слащаво улыбался, и я с такой же глупой улыбкой кивал ему в ответ: не станешь же ему объяснять, что Нонку я не тронул, спросит ведь, почему да отчего. Объясню – а он все равно не поймет, да, пожалуй, и не поверит.

Когда девушки, вдоволь наболтавшись, вернулись к вагону, я разлил по стаканам остатки коньяка и сам с удовольствием выпил. Девушки последовали моему примеру, затем Олеся спросила:

– А где нам теперь Игоря искать, в каком он вагоне?

Мы с Иваном оценили шутку и весело рассмеялись, потом я сказал:

– Можете за него не волноваться, вы найдете своего парня дома, в целости и сохранности. – При этих словах я выразительно посмотрел на Нонну.

– Я очень признательна тебе за вчерашний вечер, – смущенно опустив глаза, сказала она. – За то, что ты повел себя, как настоящий джентльмен.

Растроганный, я шагнул к ней, обнял, прижавшись щекой к ее щеке, и сказал чуть грубовато:

– Ладно, будешь должна. При следующей нашей встрече отдашь должок, разумеется, я имею в виду, уже после свадьбы.

Олеся понимающе улыбалась, Нонна зарделась, один Ваня из нашего разговора ничего не понял. После того, как мы вместе допили кофе и коньяк, девушки попрощались и ушли.

Надо сказать, с женским полом на базе у проводников проблем не было. Ребята снимали девиц в кафе и ресторанах, в парках и скверах, у кинотеатров и в магазинах, затем ехали к ним на квартиры, случалось, что и в гостиницы, или же привозили сюда; были и такие девицы, что сами к вагонам приходили. Эти просили за секс немного денег или отдавались за выпивку. Одна из таких безотказных «мадам» по имени Света продержалась на нашей базе дольше всех – около месяца. Она «кочевала» из вагона в вагон и тут ей было все: еда и постель, и каждодневный неприхотливый секс. Редкий вагон она обошла стороной, никому не отказывала, но при этом, как ни странно, сама никакой болячки не прихватила и другим не разнесла. Я ее видел всегда в одной и той же кофте ручной вязки, а ведь по утрам бывало прохладно. Конечно, летом этого было достаточно, но ведь не за горами была осень. Спросил ее, есть ли у нее куртка, усмехнулась, ответила, что нет. И вот как-то раз я, когда почти все проводники собрались за обедом, кликнул клич:

– Давайте, друзья, скинемся Светке на куртку, ведь помрет она осенью, а уж тем более зимой, от холода.

Проводники замялись, отводя глаза в сторону, а я возьми им, да и скажи:

– Пусть каждый из вас даст всего лишь по рублю за раз, что с ней был, причем принимаются рубли исключительно металлические.

Идея неожиданно понравилось, видимо, своим юморным подходом, все дружно скинулись, набралось около 70 рублей, на которые наш «доверенный» алкаш, посланный со Светланой в магазин готовой одежды, приобрел для нее болоньевую куртку на теплой подстежке. Надо ли говорить, что Светлана была необычайно тронута нежданным, но таким предусмотрительно нужным подарком.

Вот так мы жили, питались, отдыхали и развлекались.

Наша очередь на слив тем временем тоже двигалась. Оставался всего один день до того, как наши вагоны должны были поставить на рампу, когда нас с Николаем вызвали к технологу завода и тот вручил нам документ на переадресовку в город Калинин, объяснив, что народ там прямо задыхается без сухого вина, а тут, в Москве, оно и на фиг никому не нужно.

После этого наш размеренный ритм жизни в Мытищах был нарушен, время заметно ускорилось, к обеду наши вагоны «выкинули» на рабочую ветку, а к ночи мы уже стояли на одной из многочисленных товарных станций города для комплектации в состав.

Проснувшись рано утром, мы обнаружили, что наши вагоны уже стоят в составе, но, судя по всему, еще не готовом для отправки. Расспросив вагонного осмотрщика, где находится ближайшая столовая, мы выслушали его обстоятельный ответ, после чего, прихватив с собой деньги и, перейдя перекинутый через пути мостик, углубились в жилой микрорайон.

Завтрак с ходьбой туда и обратно занял у нас чуть больше часа времени, а когда мы вернулись, Николай каким-то образом только по внешнему виду определил, что с нашей «бандурой» что-то не в порядке и мы тут же полезли наверх – проверять.

– Так я и знал! – вскричал Николай, поднимая крышку цистерны.

Она оказалась незапертой, так же как и люк под ней и, по нашей самой приблизительной оценке, на глаз, из цистерны было вычерпано не менее полутонны вина.

Коля велел мне оставаться у вагона, а сам побежал к подсобным помещениям – бытовкам, которые располагались метрах в пятидесяти от путей.

Через пять минут мы уже точно знали, кто начерпал вино – в бытовке мой напарник обнаружил спрятанные под грязным тряпьем металлические емкости – фляги – именно с нашим сортом, но там его в общей сложности оказалось не более ста литров, остальное находилось где-то еще.

Побежали к дежурному по станции, объяснили ему, что да как, тот лишь развел руками: «Доказать надо. Дайте нам фамилии виновных, мы их обязательно накажем». Станционная охрана – ВОХР – тоже не знала, как и чем нам помочь. Никто не хотел принимать меры, а ведь пока мы бегали туда и обратно, железнодорожники только и ждали, чтобы нырнуть в подсобку и вынести емкости наружу, чтобы перепрятать, или, в крайнем случае, вылить вино в канализацию.

Милиция по телефону 02 ответила, что на такие происшествия они не выезжают, и мы поняли, что даже в самой столице никому до воровства государственного добра никакого дела нет. С переговорного пункта мы сумели дозвониться до нашего завода в Молдавии, а те посоветовали обратиться в милицию…

Круг замкнулся. А нам позарез нужна была хоть какая-нибудь бумажка, подтверждающая факт хищения, чтобы потом было легче оправдаться, если, например, случись у нас недостача при сдаче вина в Калинине. Но все оказалось без толку, никто нам такой справки давать не собирался. Последней попыткой добиться хоть какой-нибудь справедливости был наш поход в городской суд, здание которого находилось неподалеку от Савеловского вокзала. Там мы решили посоветоваться по нашему делу с адвокатом по уголовным делам. Для этого мы потребовали от станционного руководства, чтобы наши вагоны отцепили, поставили в тупик и опечатали, хотя бы для того, чтобы за это время – пока мы отсутствуем – сами вагоны не были отправлены к черту на кулички, так как путейцы с легкостью могли проделать и такой фокус.

Затем Николай отправился на поиски адвоката, а я на всякий случай остался дожидаться на вокзале, откуда хорошо были видны наши вагоны. От нечего делать я стал наблюдать за пассажирами – сколько себя помню, обожаю вокзалы; по моему мнению, именно здесь, как в кинофильмах, только без вымысла, взаправду, концентрируется вся человеческая жизнь.

Вот рядом со мной в ожидании своей электрички обосновалась компания, состоящая из трех мужчин и одной женщины, которая, как я вскоре понял, была женой самому старшему из них и матерью двум другим. По-соседству, в пяти-шести шагах от них, расположилась другая компания, вернее, целая цыганская семья – среднего возраста растрепанный мужик, старая, коричневого цвета высохшая морщинистая старуха, беременная молодуха с огромным животом и с ними четверо малых детей, по виду погодков, детей молодухи.

Поглядывая по сторонам, я поневоле то и дело обращал внимание на тех и на других: обе компании были по-своему живописны, ну а шумны и крикливы они были практически одинаково.

В семейной компании четверых из многочисленных сумок, которые они везли с собой, каждые 10–15 минут извлекалась очередная бутылка портвейна 0,7 литра и ее тут же разливали на всех – очень удобно, на круг каждому выходило почти по полному стакану, ну а бутылок, судя по всему, имелось в их багаже предостаточно. Шуткам и прибауткам, которые в компании так и сыпались, словно из рога изобилия, тоже не было конца, причем с каждой выпитой бутылкой они становились все проще и скабрезнее. Старшему в компании, отцу семейства, круглолицему лысому весельчаку, на вид было не более 50 лет, и он, судя по раскрасневшемуся лицу, был уже прилично на взводе: жена уже несколько раз порывалась забрать из его рук полный стакан, чего, правда, ей не удавалось, зато и сама она прикладывалась к стакану с завидным постоянством.