Текст книги "Выжившие"

Глава 6
Березовые короли

Ужин в беседке подошел к концу. Мама достала сигарету, поискала зажигалку между опустевшими чашками. Папа недовольно рассматривал свою пустую тарелку – он не наелся. Мама оставила на тарелке жир от свиной отбивной, а папа его заметил и теперь украдкой поглядывал на этот кусочек жира, похожий на обугленный палец. Папа, щурясь, примерялся к нему, пытаясь договориться с самим собой.

– Вот это вот… – сказал он наконец и показал на оставшийся жир. Мама сразу же вонзила в жир вилку и переложила на папину тарелку.

– Спасибо, – сказал папа и принялся за еду. Мама смотрела на него, пока он ел. В ее взгляде сквозило отвращение, но Бенжамин был единственным, кто это видел. Он чувствовал, как раздражает маму папино обжорство, как она ненавидит, когда он шарит глазами по чужим тарелкам, когда он пробирается на кухню после ужина и делает себе бутербродик, когда по вечерам он безвольно вглядывается в просторы холодильника в поисках чего-то, что можно сунуть себе в рот. Иногда мама взрывалась и кричала, что он животное. Чаще всего папа в ответ молчал, просто захлопывал дверцу холодильника и уходил, но иногда яростно орал: «Дай мне спокойно поесть!»

Папа отложил вилку и стукнул ладонью по столу.

– Мальчики! – он вытер лицо салфеткой. – Я хочу показать вам одно место, которое никто из вас раньше не видел. Кто со мной?

Бенжамин и Пьер вскочили. Их загородный дом – весь мир. Маленькие строения, окруженные лесом и водой. А вокруг – неизвестное пространство – мыс, светящаяся пульсирующая зеленая точка на серой карте мира. Папино обещание показать им новое место означало, что мир станет больше. Они приготовились к настоящей экспедиции. Папа надел высокие сапоги до колена, велел Бенжамину и Пьеру надеть бейсболки, чтобы защитить лица от мошек.

– Ты идешь, Нильс? – спросил папа.

– Нет, – ответил он.

– Это секретное место, – сказал папа. – Место, где дети могут разбогатеть.

– Нет, – сказал Нильс, потянулся за стаканом молока и выпил все до последней капли. – Мне лень.

Они спустились по холму, прошли через луг. Папа опустил руку и провел ладонью по высокой траве, сорвал соломинку и засунул ее в рот. Он шел очень уверенно. Бенжамин и Пьер торопились следом, они держались чуть позади, иногда пытаясь заглянуть вперед, чтобы понять, куда же они держат путь. Темнело.

– Ты все еще боишься леса, Бенжамин? – спросил папа.

– Нет, не очень, – ответил мальчик.

– В твое первое лето здесь каждый раз, когда мы заходили в лес, ты начинал плакать, – сказал папа. – Не знаю почему, ты не говорил.

– Нет, – сказал Бенжамин. Он не мог это сформулировать, но лес долго тревожил его, особенно после дождя, когда деревья становились тяжелыми, а болота топкими. Он боялся застрять, боялся, что лес проглотит его, боялся исчезнуть.

– Вот что я знаю о лесе, – сказал отец. – У каждого есть свой лес, знакомый от и до, тот, которого не боишься. И если у тебя есть свой лес, это прекрасно. Если достаточно долго ходить по лесу, будешь знать каждый камешек, каждую тропинку, каждую сломанную березку. И лес станет твоим, будет принадлежать тебе.

Бенжамин взглянул на темную чащу леса. Своим он этот лес не чувствовал.

– Пошли дальше! – сказал отец. – Мы почти пришли.

Они прошли мимо дамбы между озером и рекой – ни Бенжамин, ни Пьер прежде так далеко от дома не уходили. Все вокруг было новым, неизведанным. Они прошли мимо топи с большими вырастающими изо мха камнями, через ельник, и вдруг перед ними открылась поляна. Папа склонился под еловой веткой и пропустил их вперед.

– Добро пожаловать в мое секретное место!

Прямо перед ними предстала рощица молодых березок. Тоненькие, худенькие, тесно прижавшиеся друг к другу березки напоминали поржавевшие уличные фонари, а между их стволами виднелось озеро.

– Что скажете? – спросил папа.

– Класс! – ответил Бенжамин.

Он не хотел показывать, что разочарован. Это ведь просто деревья.

– Сколько их здесь? – спросил Пьер.

– Не знаю, – ответил папа. – Несколько сотен.

– Так много! – восхитился Пьер.

– Подумать только, как нам повезло, – сказал папа, – что эти деревья растут именно здесь. Это очень необычно. Видов берез в Швеции много: повислые, пирамидальные, березы Юнга и всякие другие. А вот эти березы серебристые. – Он положил руку на ствол дерева и посмотрел наверх. – Это самые красивые березы. Запах веников из серебристой березы в бане не сравнится ни с чем другим на земле.

Бенжамин подошел и потрогал одно из деревьев. Он попытался отломать веточку, но та не поддавалась.

– Я покажу тебе, как это делается, – сказал папа. – Никогда не тяни ветку, не сломав ее. И ломай ее вниз, чтобы было за что держаться, если наступишь на горячие камни, выходя из воды.

Бенжамин наблюдал, как папа отламывает одну за другой ветки и собирает их в охапку в левой руке. Он делал это очень легко.

– Не стойте без дела, – сказал папа мальчикам, улыбаясь. – Помогайте!

Они ломали ветки в беззаботном молчании. Внезапно папа взглянул на лес, пробормотал «кукушка», заслышав какие-то звуки, и все снова умолкли, поглощенные делом.

– А вы знаете, почему эти березы называют серебристыми? – спросил папа.

– Нет.

– Кажется, будто это название случайное, правда ведь? Нет в этой березе ничего серебряного. Листья зеленые, ствол серый. Но, говорят, ночью с ними кое-что происходит.

Отец присел на корточки и взглянул на кроны деревьев.

– При полной луне они меняют цвет. И если смотреть внимательно, можно увидеть, что листья сделаны из серебра.

– Правда? – спросил Пьер.

– Да.

Пьер смотрел на папу, широко распахнув глаза.

– Прекрати! – сказал Бенжамин и повернулся к брату. – Понятно же, что это сказка.

Папа засмеялся, потрепал Пьера по голове.

– Но история красивая, правда ведь?

Они ломали и собирали ветки, пока солнце не скрылось за стволами деревьев. Пьер снял бейсболку, отогнал мошек и принялся яростно чесать голову. Папа почти закончил.

– Ну вот, – сказал папа, довольно рассматривая свою охапку березовых веток. – Мне нужно десять березовых веников, которые я повешу сушиться на веранду бани. Они пригодятся нам, если мы когда-нибудь приедем сюда зимой, когда листьев на деревьях не будет. Я дам вам по пять крон за каждый веник, который вы свяжете.

Бенжамин и Пьер хлопнули друг друга по рукам, довольные тем, что у них появилось задание и они смогут заработать денег.

– Пойду, пропустим с мамой по бокальчику, – сказал папа. – Возвращайтесь, как только вам будет что мне показать.

И он направился к дому.

Бенжамин продолжал ломать ветки. Он пытался посчитать, сколько денег можно будет выручить за всю охапку. Десять веников – 50 крон, поделить на двоих. Затем он перевел деньги в жвачку: 50 эре за штуку, получится 50 жвачек, если съедать по одной штуке в день, хватит до конца лета. Он придумал один трюк. Однажды вечером, ложась спать, он положил жвачку на тумбочку у кровати, а проснувшись утром, снова засунул ее в рот и удивился, обнаружив, что к ней вернулся вкус, она стала почти как новая. Он словно перехитрил систему. Это открытие изменило его жизнь, он стал жевать одну и ту же жвачку по несколько дней. А потом он допустил оплошность – начал оставлять жвачки в таких местах, где их находила мама, и она строго-настрого запретила подобные дела.

Бенжамин сломал первую ветку и посмотрел на Пьера, который стоял с пустыми руками, нижняя губа его дрожала.

– Не получается, – сказал он. – Они не ломаются.

– Ничего. Я наломаю тебе.

– Но… – сказал Пьер. – Мне тоже деньги дадут?

– Да, поделим пополам.

Бенжамин сломал еще десять веток и отдал их Пьеру.

– А теперь пошли домой, покажем их отцу.

Они поспешили домой, зажав в руках охапки веток, промчались между елями, мимо дамбы, выбежали на луг перед домом и уже у подножия лестницы заметили за столом маму и папу, они казались островком теплого света в вечерних сумерках. На столе стояла бутылка вина. Папа только что ее открыл. Они положили ветки ему на колени.

– Браво! – сказал папа.

– Какие же вы молодцы! – сказала мама.

Папа осмотрел несколько веток, словно проверяя их качество. Он выложил на стол горку монет в пять крон. Бенжамин, увидев это сияющее богатство, весь покрылся мурашками. Папа взял по одной монетке и торжественно наградил ими сыновей.

– Может, будешь веники вязать, когда вырастешь? – спросила мама.

– Может быть, – сказал Пьер.

– Может быть, – повторила мама и рассмеялась.

Мама протянула руки к детям.

– Мои любимые, – сказала она и заключила их в объятья. – Вы такие молодцы, что делаете что-то вместе.

Она прикоснулась холодной щекой к горячему лбу Бенжамина. От мамы пахло репеллентом и сигаретами. Она прижала головы мальчиков к груди и провела рукой по их головам, а когда отпустила их, волосы растрепались, словно после сна. Мальчики застыли, не в силах отвести глаз от маминой улыбки.

– Первая летняя работа наших мальчиков, – сказал папа, и его глаза внезапно наполнились слезами, он весь лучился мягким светом. – Как это прекрасно! – пробормотал он, ища в кармане платок. Мама взяла его за руку.

– Скорей, мальчишки! – закричал отец, и мальчики бросились бежать. – Бегите и принесите еще! – кричал он, а братья уже одолели половину луга. Ноги сами несли их в этот летний вечер. Теперь дело шло быстрее, Бенжамин ломал ветки, и ему даже не нужно было смотреть, он просто бросал их на землю, а Пьер подбирал и связывал в пучки. Они связали два пучка и побежали обратно той же дорогой, не сводя глаз с маленького огонечка на участке. Папа закричал:

– Они снова это сделали!

И мальчики побежали еще быстрее, взрывая юными ногами землю на тропинке.

– Мальчики снова это сделали!

Папа принял пучки, проверил их, а затем взглянул на детей.

– Вы просто березовые короли!

И они рванули в лес. Становилось темно, тропинка в лесу едва виднелась, ветки больно хлестали их по лицу. Добравшись до места, они увидели озеро за березами, похожее на светло-серую ленту.

– Может, камушки побросаем? – предложил Пьер.

Они прошли через рощу, спустились к озеру, по дороге толкали березки, чтобы те стучались друг о друга. Они прошли по берегу, чтобы отыскать подходящие камушки. Пьер бросил камень в воду, и на том месте, куда он упал, сразу же появилась рыба, на секунду показалась над водой и тут же исчезла в глубине.

– Привет! – закричал Пьер над озером, и эхо отразилось от высоких елей на другом берегу и вернулось обратно.

– Привет! – закричал Бенжамин, Пьер засмеялся.

– Березовые короли! – закричал Пьер во всю силу, и лес признал его правоту.

Другой берег скрылся в легкой туманной пелене. Пьер отшвырнул ногой камешек, прихлопнул комара на руке.

– Все хорошо? – спросил Бенжамин.

– Да, – Пьер удивленно посмотрел на него.

Бенжамин не знал, что сказать, он даже не знал, зачем задал вопрос.

– Будем еще ветки ломать? – спросил Бенжамин.

– Да. Наломаешь мне?

– Конечно.

Совсем скоро они снова мчались по лугу, размахивая березовыми ветками над головами. Папа сидел у стола один.

– А где мама?

– В туалет пошла, – ответил папа, и Бенжамин поискал глазами темные кусты сирени, куда обычно ходила в туалет мама, когда ей не хотелось идти в дом. И действительно, она сидела на корточках, спустив брюки до колен, и смотрела на озеро.

– Ну, посмотрим-ка, что вы на этот раз принесли, – сказал папа, и мальчики протянули ему ветки. – Прекрасно, – сказал папа, проверяя их. – Завтра я научу вас вязать веники. Очень важно делать это правильно, ведь они будут висеть на улице и должны выдержать любую погоду.

– Как дела? – спросила мама, неожиданно появившись из-за кустов.

– Дети принесли веток еще на два веника, – сказал отец.

– Вот как, – сказала мама, садясь. Она потянулась за бутылкой и налила себе еще вина. Она посмотрела на охапки веток в руках у папы, взяла одну из них и взвесила в руке.

– Что это? – спросила она.

Ее голос внезапно изменился, он стал жестким.

– Ваши охапки становятся все тоньше! Посмотрите на эту! – она показала мальчикам одну охапку. – Она вполовину меньше, чем те, которые вы принесли в первый раз.

– Правда? – спросил Бенжамин.

– Даже не пытайся, – ответила мама. – Вы прекрасно все понимаете.

– Что? – спросил Бенжамин.

– Вам только деньги нужны, – сказала она. – Вы жульничаете!

– Please[1]1
  Пожалуйста (англ.).


[Закрыть], – сказал папа; он всегда переходил на английский, когда хотел сказать что-то маме по секрету, – calm down[2]2
  Успокойся (англ.).


[Закрыть].

– Нет, даже и не подумаю успокаиваться, – сказала мама. – Это отвратительно!

Она внимательно посмотрела на детей.

– Вам нужны деньги? – она взяла стопку монет в пять крон, поймала Пьера за руку и втиснула их все в его ладонь. – На! Забирай!

Она встала, взяла сигареты и зажигалку.

– Я пошла спать!

– Любимая, – закричал ей вслед папа, когда она исчезла в доме. – Come back please[3]3
  Вернись, пожалуйста (англ.).


[Закрыть]!

Пьер положил деньги обратно на стол. Папа сидел на стуле, уставившись на стол. Березовые ветки валялись на земле у ног мальчиков.

– Мы не нарочно, – сказал Бенжамин.

– Я знаю, – сказал папа.

Он встал и задул одну за другой свечи, в спустившейся темноте повернулся к озеру, широко расставив ноги, и замолчал. Бенжамин и Пьер тоже замерли.

– Я знаю, что нужно сделать, чтобы порадовать маму.

Папа повернулся к детям, опустился на колени рядом с ними и зашептал:

– Нарвите ей цветов.

Пьер и Бенжамин не ответили.

– Поставьте букет возле двери спальни. И она обрадуется.

– Но ведь уже темно, – сказал Бенжамин.

– Большой букет и не нужен. Маленький, для мамы. Сможете?

– Да, – пробормотал Бенжамин.

– Соберите лютики. Мама их любит. Маленькие, желтенькие, ну, сами знаете.

Бенжамин и Пьер стояли и смотрели, как папа перекладывает еду с тарелки на тарелку и собирает посуду, чтобы отнести ее в дом. Он взглянул на детей, удивляясь, что они все еще стоят на месте.

– Ну, идите же! – прошептал он.

Бенжамин и Пьер спустились на луг. Лютики были повсюду, в темноте они светились, как матовые лампочки. Летняя ночь обдавала прохладой, трава стала влажной. Бенжамин собирал цветы, наклонившись, и не думал о Пьере, поэтому прошло какое-то время, прежде чем он заметил, что Пьер стоит на коленях посреди луга с тремя лютиками в руках и беззвучно плачет. Бенжамин обнял его, прижал к груди, почувствовал, как содрогается в рыданиях его младший брат.

– Иди ложись, – прошептал Бенжамин. – Я все соберу.

– Нет, – ответил Пьер. – Мама хочет цветы от нас обоих.

– Я наберу на двоих. Мы скажем, что это от нас обоих.

Пьер в темноте побежал по склону, а Бенжамин наклонялся к влажной траве то тут, то там, пытаясь разглядеть цветы; он так близко нагнулся к земле и к букашкам, что почувствовал у себя на животе собственное дыхание. Он взглянул на дом и увидел, как Пьер вошел внутрь, как зажегся свет. Он подумал, что два окна, обращенные к озеру, похожи на глаза. Лестница – на зубы, кривой ухмылкой дом улыбался Бенжамину. Потом он посмотрел на огромные ели и представил, как бы он выглядел оттуда, с верхушки дерева. И как выглядел бы дом: старая крыша, камни возле погреба, симметрично посаженные кусты смородины – сверху симметрия должна быть хорошо заметна, газон, ковром спускающийся к воде, и маленькая черная точка на лугу – он сам, занятый чем-то непонятным в ночи. А там, там, за дамбой, за тысячью елей, огромное серое неизвестное пространство. И Бенжамин последовал за лютиками, позволил им вести себя, добрался до края луга и зашел в лес, не отводя глаз от земли. Он собирал цветы, не думая о том, куда они ведут его, и внезапно оказался возле молодой березовой рощицы. Полная луна проглядывала между стволами деревьев, налетел ветер, деревья зашелестели. Бенжамин шагнул назад, и, когда деревья зашумели, он прикрыл глаза ладонью, чтобы не ослепнуть. Темную рощу заливал блестящий дождь, деревья пылали в серебряном пожаре.

Глава 7
18:00

Бенжамин смотрит в бане на голую спину Нильса. Родинки, словно коричневые дробинки, рассыпаны между лопатками. В детстве они сильно беспокоили Нильса, он постоянно мазал их разными кремами, берег от солнца. А мама все время напоминала ему, что их нельзя расчесывать. Когда Нильс читал у воды или загорал, лежа на животе, Пьер и Бенжамин частенько подкрадывались к нему и сильно чесали ему спину, а Нильс злился и отмахивался от них.

Впервые с детских лет он видит своих братьев голыми. У Пьера пенис абсолютно голый. Ни единой волосинки. Бенжамин видел такие в порнофильмах, но в реальной жизни отсутствие волос выглядит очень необычно. Он смотрит на свой собственный пенис, мертвый орган, коричневый кусок кожи, спрятавшийся в окружающих его волосах. А пенис Пьера лежит на скамье и пульсирует, словно живет собственной жизнью, маленькое склизкое создание. Пьер, видимо, замечает, что Бенжамин на него смотрит, потому что он обматывает себя вокруг пояса полотенцем.

– Я и не знал, что у тебя столько татуировок, – говорит Бенжамин Пьеру. – Некоторые из них я даже не видел.

– Да? Я подумываю свести парочку.

– Какие?

– Ну, например, вот эту.

Он показывает на сжатый кулак с надписью: Save the people of Borneo[4]4
  Спасите жителей Борнео (англ.).


[Закрыть].

– А от чего страдают жители Борнео? – спрашивает Бенжамин.

– Ни от чего, – отвечает Пьер. – Именно поэтому она мне и понравилась.

Бенжамин смеется. Нильс, улыбаясь, качает головой, смотрит вниз на свои ступни.

– Однажды по пьяни я попросил татуировщика нарисовать мне стрелку, смотрящую на член, и написать: It’s not gonna suck itself[5]5
  Сам себя не отсосет (англ.).


[Закрыть].

Три брата смеются в унисон, три бульканья, перетекающих друг в друга. Нильс смотрит на термометр на стене и говорит:

– Девяносто градусов.

– Мне нужно передохнуть, – говорит Бенжамин и выходит. Останавливается на веранде. На стене висят в ряд шесть сухих березовых веников. Бенжамин прислоняется к выгоревшей стене и смотрит на них. Он протягивает руку к последнему венику, чуть меньше остальных, и осторожно проводит по острым сухим листьям.

Нильс выходит из бани.

– Айда купаться! – кричит он, спрыгивает с маленькой веранды, ойкает, наступив на что-то колючее, и останавливается прямо у воды. Бенжамин думает, что Нильс очень похож сейчас на себя самого в детстве, в те летние дни, когда папа возмущенно кричал ему из бани, что нужно искупаться, что вода прекрасная, чего же он ждет, папа кричал все громче и громче, он просто выходил из себя от возмущения, от того что его сын не может просто запрыгнуть в воду, и в конце концов Нильсу это надоедало, и он просто уходил, так и не искупавшись. Пьер распахивает дверь в баню, выскакивает из жары и мчится к озеру. Он бросается в воду, вытянув вперед руки, шипит «Чёрт!», наступив на камень и почти падая. Потом он ложится на воду и плывет – очень красиво, долгими движениями загребая воду. Бенжамин спускается к воде и встает рядом с Нильсом. Вода низко, наверное, недавно открывали дамбу. Между камнями он замечает маленького окунька, он лежит на боку в мокрой гальке, видимо, не успел удрать, когда спустили воду. Бенжамин наклоняется и берет рыбу в руки.

– Смотрите, – говорит он.

Он осторожно опускает рыбу в воду, смотрит, как та медленно двигается и переворачивается то вверх, то вниз. Рыба покачивается, ее белый живот поднимается почти до поверхности воды. Бенжамин пальцем подталкивает рыбу, пытаясь развернуть ее правильно. Она какое-то время лежит на боку, он видит, как колышутся ее жабры, рыба жива, но у нее не получается поймать баланс, она все время вертится то вверх, то вниз. Еще с детства Бенжамин боится рыб. Он любил рыбачить, но ненавидел, когда клевало. Рывки, когда рыба тянула удочку. Ощущение, что на той стороне есть кто-то живой, кто-то, обладающий сознанием. А когда рыба показывалась на поверхности, билась так, что вода вокруг нее вскипала, боролась за свою жизнь, Бенжамин чувствовал почти экзистенциальный ужас. Папа помогал убить и разделать рыбу. Этот процесс, когда отец клал рыбу животом вверх на скамью и делал разрез ножом.

– Это просто рефлексы, дети, – говорил он, пока рыба билась у него в руках, а она продолжала биться, и он вонзал нож глубже, сильнее, продолжая повторять детям: «Она ничего не чувствует. Она уже умерла». Пару раз рыба билась так долго, что даже папа занервничал, у него забегали глаза, он не знал, что делать.

Эта удивительная перемена от варварства к мастерству в том, как отец обращался с рыбой. Как грубо он вышвыривал внутренности в озеро и как осторожно, при полнейшей тишине, вычищал желчный пузырь, чтобы желчь не испортила вкус рыбы.

Бенжамин сидит на корточках у воды, подталкивает рыбу еще раз. И еще раз.

– Ну давай, рыбешка, – шепчет он. – Я буду бороться за тебя!

Она лежит уже почти правильно, колышется на воде, но вот ей удается проплыть немного, она на мгновение замирает. И вот она уже в озере. Внезапно рыба всплескивает и исчезает в глубине.

Бенжамин смотрит на брата.

– Ага, – говорит Бенжамин. – Вот так-то.

– Да, так-то вот, – отвечает Нильс.

И они плывут, плывут рядышком, всего несколько движений ногами, и они поднимаются из воды, три брата, вместе.

– Ну что, еще разок зайдем в баню? – спрашивает Нильс.

– Конечно, – говорит Пьер. – Кишочки только в озеро опустошу.

– Твою мать, – бормочет Нильс и торопится выйти на берег.

Пьер хохочет.

– Да черт побери, шучу я!

Все вместе они заходят в баню, смотрят в маленькое окошко на воду.

– А не здесь ли мы закопали нашу капсулу времени? – спрашивает Пьер.

Бенжамин поднимается и смотрит.

– Да. Прямо под деревом, мне кажется.

Он вспоминает старую металлическую хлебницу, которую дал им отец, они с Пьером набили ее артефактами и закопали глубоко в землю. Это был научный проект, смысл которого в том, чтобы оставить потомкам важную информацию о жизни людей в XX веке.

– Надо ее достать, – говорит Пьер.

– Это будет непросто, – отвечает Бенжамин.

– Почему это? Просто надо копать!

– Но мы же не знаем точно, где ее закопали.

– Да ну! – говорит Пьер. – Я достану!

Он выскакивает из бани, братья видят, как он проходит по лужайке под окном. Он встает на колени и начинает яростно копать голыми руками. Ему удается достать немного земли, он отбрасывает ее в сторону и пробует снова, но получается плохо, это сразу понятно, он копает, но не продвигается глубже верхнего слоя. Какое-то время он сидит в задумчивости, а потом встает и бежит в сторону сарая.

– Что он делает? – спрашивает Нильс.

– Да он с ума сошел! – отвечает Бенжамин.

Нильс тянется за ведром и выливает на камни воду, поднимается пар, и Бенжамин видит, как у него на груди выступают капельки пота.

– Как тебе здесь? – спрашивает Нильс.

– Не знаю, – отвечает Бенжамин. – Одна часть меня говорит мне, что я вернулся домой. А другая часть кричит мне, чтобы я убирался отсюда подальше.

Нильс смеется.

– У меня так же.

– Удивительно снова видеть это место, – говорит Бенжамин. – Я мысленно был здесь столько раз. Прокручивал случившееся в голове снова и снова. И вот…

Он смотрит в окно.

– Это было странно, – говорит Бенжамин.

– Бенжамин, – говорит Нильс. – Мне очень жаль.

Они смотрят друг на друга, но сразу же отводят глаза. Нильс снова выливает воду на камни, они шипят, Нильс просит их умолкнуть.

Пьер снова появляется под окном. В сабо и с лопатой в руках. Он всматривается в окошко бани и машет руками над головой. Он всаживает лопату в землю так мощно, что пенис подпрыгивает и опускается ему на бедро. И он начинает копать. Он потный и плохо понимает, что делает, с каждым движением он издает утробный звук, усиливающийся до громкого стона.

– Он никогда ее не достанет, – бормочет Бенжамин.

Звук лопаты, ударившейся о металл, слышен даже в бане. Бенжамин и Нильс бросаются к окну, чтобы посмотреть. Пьер падает на землю и продолжает копать руками. Он достает что-то из ямы, и Бенжамин сразу же узнает эту вещь. Она вся в земле, но сквозь землю виднеется поржавевший металл – это хлебница. Пьер широко расставляет ноги, поднимает хлебницу над головой и кричит, как дикарь, добывший огонь. Бенжамин и Нильс выскакивают из бани. Пьер кладет хлебницу на маленький столик в беседке у бани, и все трое собираются вокруг него.

– Готовы? – спрашивает Пьер. – Сейчас произойдет встреча с нашим детством.

Он открывает хлебницу. Наверху лежит номер утренней газеты. На первой странице заголовок: НАТО бомбит Сараево. Под ней маленький конверт. Бенжамин открывает его, сначала ему кажется, что тот пуст, но потом он замечает, что на дне конверта что-то есть. Он вытряхивает содержимое на стол, что-то очень похожее на маленькие пластмассовые полумесяцы. Бенжамин сначала не понимает, что это такое.

– Боже мой! – говорит он чуть позже.

– Это еще что такое? – спрашивает Нильс.

Бенжамин наклоняется, шебуршит желто-белую маленькую кучку, лежащую перед ним.

– Это наши ногти.

– Что? – спрашивает Нильс.

– Мы стригли ногти, – объясняет Бенжамин. – Помнишь, Пьер?

Пьер кивает, он садится за стол. Осторожно трогает маленькие мальчишечьи ногти.

– Мы состригли ногти с твоей левой руки и с моей правой руки. Десять ногтей, чтобы люди будущего поняли, какими мы были.

Бенжамин пытается разложить ногти по порядку, два широких ногтя с больших пальцев посредине, а остальные за ними. Он прикладывает свою руку к маленьким ноготкам и видит себя ребенком.

Пьер достает из хлебницы купюру в десять крон.

– Вы только взгляните, – говорит Пьер.

– Я утащил ее у мамы, – говорит Бенжамин.

– Я помню, – говорит Нильс. – Мы смотрели в окно и видели, как мама тебя поймала.

Бенжамин переглядывается с братьями. Кладет купюру на место. На дне хлебницы лежит букет лютиков, они высохли и хорошо сохранились. Желтые цветочки поблескивают в заходящем солнце. Бенжамин протягивает Пьеру букет. Тот осторожно держит его, рассматривая. Затем смотрит в сторону, закрывает глаза рукой.

– Ну что, попытаемся еще раз подарить их маме? – спрашивает Бенжамин.

Они кое-как вытираются, натягивают костюмы на влажные тела. Идут друг за другом по лужайке вниз к воде.

Бенжамин с букетом засохших лютиков в руке стоит у воды. Рядом стоят его братья. В руках у Нильса урна. Она тяжелая, так что он все время перекладывает ее из руки в руку, у него озадаченное выражение лица, словно мама застала его в постели.