Текст книги "Под прицелом"

Сэр Кристиан внезапно улыбнулся, – он хорошо знал, когда надо натянуть вожжи, а когда отпустить.

– Как бы то ни было, Джон… – он впервые назвал собеседника по имени, – если мы будем выяснять, кто и в чем виноват – мы никогда ни к чему не придем. А сейчас нам как никогда необходимо единство. Вы согласны?

– Согласен… Согласен, черт бы все побрал… – пробурчал техасец, – правда, тот парень, что занял мое место, может быть, и не согласен, не забывайте об этом.

– Время течет быстро… – загадочно заметил сэр Кристиан, – и в наших скромных силах немного ускорить его бег. Если вы задаете вопрос, готовы ли мы к неким решительным действиям, я вам отвечаю – да, готовы. Но основную часть работы должны выполнить вы сами.

– Не все так просто… Я уже разговаривал… с людьми. Она сейчас не появляется без охраны. Охрана у нее – из русских, к ним не подступиться. А принц и вовсе не появляется у нас, а когда появляется – то очень на короткое время, и его охраняет Секретная служба.

Британец расхохотался.

– Вы что, собираетесь их убить?

Техасец дернулся – от громких слов, да еще от вещей, названных своими именами.

– При чем тут это? Мы говорим о чем-то другом?

– Да нет. Об этом самом. Но, просто устранив их, ничего не решишь. Нужно не просто устранить их – нужно сделать это так, чтобы не вызвать сочувствия у пресловутого Джо Сикс-Пака. А еще нужно сделать это так, чтобы сделанное не вызвало войны.

– Войны?

– Вот именно. Войны. Война бывает разной, необязательно это сражения с миллионами участников. Война может быть и тайной – причем не менее разрушительной.

– Что вы предлагаете?

– Сделать домашнюю работу, я же сказал. Если вы просто убьете его или ее или их обоих сразу – последствия будут такими, какие вы даже не представляете. Мотив нужен такой, чтобы он вел куда угодно, только не к вам. И не к нам.

Техасец кивнул, соглашаясь, хотя он ничего толком не понял. Не страшно, есть люди, которые помогут.

– Наше соглашение касается только этого узкого вопроса? Или?

Есть!

– А как бы вы этого хотели?

Техасец посмотрел на собеседника, но не смог уловить его взгляда – хотя казалось, они смотрели друг другу прямо в глаза.

– Что?

Теперь заулыбался британец.

– Истинно североамериканский подход к делу. Это радует. Нам нужен прямой и равный доступ ко всем разведданным месторождениям природных ископаемых Латинской Америки и тем, что будут разведаны в будущем.

– Прямой и равный… – с сомнением проговорил техасец.

– Ну же… ведь Америка – страна равных возможностей для всех…

Оба собеседника понимающе улыбнулись. Равных-то равных…

– Про Аляску и любые другие территории, принадлежащие нашей стране, – речи быть не может.

– Допустим.

– Мексиканский залив?

– Но это же не ваша территория.

– Там наша исключительная экономическая зона.

– Бросьте. Я же говорю про равные возможности. Честные и открытые тендеры.

На самом деле при «честных и открытых» североамериканцы шансов почти не имели. Поднаторевшие в тайных интригах британцы никогда ничего не выигрывали честно и открыто.

– Согласен, – тяжело вздохнул техасец, – но нам понадобятся деньги. Предвыборные кампании недешевы.

– Этот вопрос решаем, – заверил британец.

Двое мужчин скрепили достигнутые договоренности рукопожатием.

– А насчет…

– Не здесь. И – не сейчас…

06 июля 1996 года.

Лондон, Великобритания,

железнодорожная станция «Ватерлоо Восточная»

Железнодорожная станция «Ватерлоо Восточная» расположена в самом центре Лондона – меньше километра по Ватерлоо-роуд – и въезжаешь на мост через Темзу. А за мостом – Букингемский королевский дворец и престижнейшие районы: Челси и Бельгравия, где земля ценится буквально на вес золота. Знаменитый и самый загруженный в мире вокзал Ватерлоо находится в сотне метров восточнее – станция расположена буквально перед его фасадом на другой стороне улицы, и с вокзала на станцию ведет крытый, отделанный черно-белыми шашечками переход. Севернее находится Королевский национальный театр, западнее – громадное лондонское колесо обозрения, оставшееся тут после какой-то выставки, и лондонский аквапарк. В общем и целом – одно из самых шикарных мест этого города. Четыре железнодорожные колеи, навесы, напоминающие перевернутую лодку, окрашенные в насыщенный коричневый цвет. Как всегда, спешащие лондонцы – неспешно прогуливающийся британский джентльмен давно остался в прошлом, жизнь сейчас – это жизнь на большой скорости. Поезда…

В отличие от североамериканских городов, в Лондоне обычные железнодорожные пути не спрятали под землю, подобно путям метрополитена, по ним так и ходили поезда, и на поезде можно было проехать через весь Лондон. Почему так – никто не знал, то ли денег у муниципалитета не хватало (хотя за те деньги, за какие можно было продать застройщику землю в этих районах, хватило бы построить тоннели под всем Лондоном и еще бы осталось), то ли эти самые железнодорожные пути считались культурным наследием города. Как бы то ни было, толпы людей приезжали из пригородов на работу не на метро, а именно поездом.

Бухгалтер занял позицию еще ночью. Он облюбовал крышу четырехэтажного здания странной расцветки и архитектуры – оно было похоже на ящик с детским конструктором и раскрашено в бледно-голубой и светло-коричневый цвет. Рядом точно такое же здание, девятиэтажное – но обнаружения он не боялся. Позицию он подобрал в будке на крыше – там находилось моторное отделение большого грузового лифта. Лифт этот он вывел из строя, поднявшись ночью по пожарной лестнице. Поскольку одет он был в рабочую форму, даже если кто его и увидит, подумают, что вызванный сотрудник лифтовой компании ремонтирует лифт, и не более того. Винтовку он до поры до времени спрятал в большом инструментальном ящике.

Сейчас он целился в стойку с часами, стоящими на перроне, прямо в циферблат, и спокойно ждал. Скоро должен подойти поезд.

Он не знал, кого ему предстоит убить, да это и не важно. Тот, кого он убьет сегодня, – всего лишь пешка в большой шахматной партии. Для того, чтобы выиграть партию, можно пожертвовать пешкой и даже целой фигурой. Фигурой был сэр Энтони Браун, постоянный заместитель министра иностранных дел. Он был хорошей, оправданной мишенью для русских и одновременно стал слабым звеном в цепи. Его похождения уже стали притчей во языцех, он открыто жил с любовником намного моложе его и был крайне уязвим для шантажа. Кроме того, он имел самое прямое отношение к провалам британцев во время бейрутского кризиса. Потому сэр Энтони Браун и умер на асфальте беговой дорожки Риджент-парка. Были и еще две фигуры – но прежде чем «исполнить» их, все это надо хорошенько залегендировать.

Бухгалтер рассматривал людей через прицел, пытаясь от нечего делать определить, кто и чем занимается. Вот девушка… с рюкзачком и этой современной ужасающей прической… нежно-розового цвета… студентка, наверное… лесбиянка, потому что сейчас быть лесбиянками и гомосексуалистами можно… подданные альтернативного сексуального выбора… не дай бог тронуть… страна катится псу под хвост, когда он начинал, такого не было… поэтому война будет в самый раз, война как следует встряхнет это разлагающееся в болотной тине общество…

Поэтому-то он не сожалел о том, что сделал, и не сожалел о том, что сделать только предстоит. Когда-то давно он прочитал какую-то философскую книгу, он уже не помнил автора… не помнил названия, но одна фраза запала ему в душу… если бы у него был родовой герб, он бы сделал эту фразу своим девизом.

Порой бывает необходимо, чтобы во имя целого народа умер один человек. Но целый народ никогда не должен умирать во имя одного человека.

Герба у него не было. У него вообще ничего не было – ни дома, ни семьи, ни даже места, которое бы он мог назвать домом. Был он сам, несколько счетов в Швейцарской конфедерации, счетов тайных, номерных, у которых нет и никогда не будет имени владельца. Только номер. Он и сам был лишь номером в досье, если это досье еще не уничтожили.

Он не мог и сам себе признаться – для чего он это делал? Для денег? Их у него вполне достаточно, особенно после Афганистана – можно было удалиться на покой и поселиться где-нибудь… может быть, в Латинской Америке. Не на Карибах, там часто селились британские отставники, чтобы провести остаток жизни, грея кости на пляже. Может быть, Аргентина?.. Для Родины – у него давно уже не было родины, родина предала его, использовала и выбросила, как грязную тряпку, и не только его, но и многих, таких, как он. То, что он выжил, стало лишь статистической погрешностью, он не должен был выжить, он должен был лежать там, вместе со всеми. Их бросили, словно карты на стол, в геополитическом раскладе, а когда тот оказался проигрышным – просто вышвырнули как ненужный хлам. Он тогда вернулся, чтобы мстить, это было единственное, ради чего он выжил в той мясорубке, – но тут его нашел Монах. Он до сих пор не знал, как тот его нашел, – но факт остается фактом – в тот день, когда он выследил кортеж, когда он уже подготовил мину и спрятал ее под матрасом дешевого мотеля – к нему в дверь постучали. Монах пришел один. И он объяснил выжившему спецназовцу – теперь уже бывшему спецназовцу, – что есть разные способы мстить. И в его воле выбрать один из них.

Конечно же, Монах лгал. Это было смыслом его жизни, ложь, он учился в иезуитском колледже, постигая многовековой опыт лжи, – он лгал и ему. Ему просто понадобился ликвидатор, человек, отринувший от себя человеческое, человек, чья душа уже сгорела на адском костре. Человек, который не раскается. И он нашел такого человека. И хотя Монах лгал – в одном он был прав, это хороший способ отомстить.

Это теперь и стало смыслом жизни Бухгалтера. Месть.

Вот он…

Он не знал этого человека и видел его впервые, но понял, что это он. Пожилой, в плаще, с папкой – правительственный служащий. Осознание собственной значимости, самоуверенность и снобизм были написаны на его исполненном благородного достоинства лице. А почему такой солидный джентльмен ездит поездом… сейчас это принято, так символизируется близость к народу.

Такой человек заслуживает особенного выстрела…

Он спустил курок в тот самый момент, когда тронулся поезд, – конечно же, этот джентльмен выбрал вагон люкс – с двумя похожими на авиационные креслами в каждом полуряду, с большим телеэкраном, с проводником. Попал он, как всегда, точно – через открытое окно, прямо в голову, на перроне никто ничего не заметил. Когда поезд, скрипя тормозами, остановился, отойдя на полкилометра от платформы «Ватерлоо Восточная», – его, конечно, на крыше уже не было.

В тот день он застрелил еще двоих. Даму на велосипеде в Кройдоне и какого то мальчишку-анархиста, который разбил на его глазах телефонный аппарат в общественной кабине в Ричмонде. Все оказалось проще, чем он себе представлял. Выбираешь цель – целишься – ба-бах!

08 июля 1996 года.

Российская империя, Туркестан.

Пограничная зона

– Он шарит локатором левее от нас. Нас не видит. До выхода его из зоны – пять с небольшим минут.

– Принял! – командир вертолета бросил взгляд на бумажный планшет, которым пользовался по старинке. – Что предлагаешь потом?

– Уходим севернее, идем ущельем, – мгновенно ответил лейтенант Веселаго, специалист по радиоэлектронной борьбе, – склоны ущелья отразят и рассеют радиосигнал.

– А если ПЗРК?

– У нас есть средства РЭБ. Я могу опознать опасность, как только мы войдем в пределы прямой видимости ПЗРК.

Полковник от авиации Назралла Фахри, среднего роста, коренастый, седой, как лунь, турок, оторвал на миг затянутую в кожаную перчатку руку от ручки управления «Сикорским», провел по жесткой щеточке усов.

– Запроси обстановку, – коротко бросил он, думая про себя, что Веселаго не так уж и плох. В последнее время в военных училищах учат абы как, приходится по году доучивать на местах службы. А этот молодец, на лету схватывает.

Лейтенант Веселаго – несмотря на то, что обстановку запрашивали пятнадцать минут назад, а в горах она быстро не меняется, и не подумал обсуждать приказ полковника. Полковник Фахри был легендой 44-го вертолетного спасательного эскадрона, одним из немногих вертолетчиков, имевших нашивку с буквой «М» на рукаве летной куртки – мастер, наивысшая из возможных категорий классности – и право на карту на фюзеляже. Карта – это уже признак настоящего аса, всего в ВВС действующих летчиков, имевших право наносить изображение карты на фюзеляже, было пятьдесят два – по числу карт в колоде. Пятьдесят два – ни больше, ни меньше, следующий получал это право только тогда, когда кто-то из них погибал или уходил в отставку. Авиаторы эти были организованы в своего рода общество, и новых членов выбирали тайным голосованием. Полковник Фахри, один из трех вертолетчиков, был членом общества вот уже десять лет, а на фюзеляже его «Сикорского-89» красуется десятка крестей.

Пока полковник что-то высматривал на карте, лейтенант Веселаго переместился к станции связи, нащупал нужную частоту.

– Дозорная башня-двенадцать, ответьте Гюрзе… Дозорная башня-двенадцать, ответьте Гюрзе… – монотонно забубнил он.

– Дозорная-двенадцать на связи.

– Прошу обстановку по квадратам одиннадцать-шесть и дальше до восемнадцати. Информацию прошу передать по основному каналу. Так же прошу информацию по квадратам двенадцать-восемь, двенадцать-десять, десять-шесть, способ передачи тот же.

– Вас понял, Гюрза, устанавливаю канал передачи…

Матово загорелся экран перед глазами лейтенанта, побежали строчки цифр.

– Прошу подтверждения.

– Есть канал.

– Вас понял, приступаю к передаче информации…

Прошли те времена, когда обстановку диктовали по связи, а штурман лихорадочно наносил ее на карту. Сейчас – закрытый, помехоустойчивый канал связи с самолетом АВАКС, высокоскоростная передача информации со спутника и самого АВАКСа, один большой, размером двадцать девять дюймов по диагонали цветной экран у штурмана-оператора систем РЭБ, по два маленьких – у первого и второго пилота, и еще можно подключить один экран в десантном отсеке – для командира досмотровой группы. Красота! Вся обстановка как на ладони. Не то что раньше – летишь будто к чертям в ад, идешь по ущелью и гадаешь, что тебя ждет на выходе. Если позиция мобильной ПВО, то… пишите письма. Сейчас же – спутник даже отдельного зенитчика с ПЗРК увидит и тебя о нем предупредит, не то что…

– Господин полковник, на маршруте движение! Минута тридцать до прохода самолета ДРЛО противника!

– Тебя понял… – проворчал полковник, – сохраняй бдительность…

Никто теперь уже не помнил – кто и когда придумал эту игру с самой смертью. Кто-то говорил, что первая игра состоялась в начале восьмидесятых, кто-то утверждал, что еще в семидесятые «ходили на ту сторону нитки». Это была жестокая и мужская игра, ставка в которой жизнь… и смерть. Причем смерть часто мучительная и жестокая – игра могла закончиться на колу или со снятой заживо кожей и вспоротым животом. Но все равно – в нее играли. Каждый год.

Правила игры простые. Каждый год, как только в южном учебном центре подготовки войск специального назначения подходил очередной выпуск, готовили выпускной экзамен. Не теоретический – именно такой. Самая что ни на есть практика. Взаправдашняя игра со смертью. Весь курс выпускников – тех, кто еще не отсеялся – сажали в вертолеты, перевозили на ту сторону границы. И высаживали. В глубине афганской территории за сотню километров до границы. Оружие, патроны, снаряжение – на выбор, сколько унесешь. Все по-взрослому. Задача только одна – выжить, уклониться от поисковых групп афганской армии, племенного ополчения и банд душманов и дойти до своих. Дошел – значит, стал спецназовцем, заслужил право носить черный берет и значок с черепом и костями – наследие штурмовых отрядов еще Мировой войны. Нет…

Ну, нет – значит, нет.

Нигде, ни в одном учебном центре – не то что Российской империи – ни в одном учебном центре мира подобного профиля таких выпускных экзаменов не было. Североамериканцы устраивали адскую неделю – семь дней учений, с выполнением тяжелейших задач, без пищи и сна, с постоянными издевательствами инструкторов. В Священной Римской империи были африканские лагеря, без еды и воды, тяжелые переходы, перетаскивание камней и тому подобное. У нас забрасывали в Сибирь, в тайгу, задача – выйти к своим и выполнить по дороге учебные задания. Но нигде не додумались забрасывать выпускников в самый настоящий тыл к противнику.

Кто-то отказывался – никто никого не заставляет, колокол всегда там, где занимается группа. Подходи, звони. Но многие соглашались – ради значка и кокарды с черепом и костями, символа презрения к смерти и родства со смертью. Те, кто имел такой значок, вполне были вправе сказать смерти: мы с тобой одной крови, ты и я…

На такие дела шли самые лучшие экипажи вертолетов. Вот и сейчас командир сорок четвертого эскадрона, полковник Фахри лично сел за ручку управления своего «Сикорского», чтобы доказать и себе, что он тоже одной крови со смертью. И хотя ему было за пятьдесят, запредельный возраст для летчика, все знали – Фахри вывезет даже из преисподней, если случится туда попасть.

Вертолеты тоже были необычные – три «Сикорских-89» в модификации для поисково-спасательных операций. Сейчас они висели в десяти метрах над землей, в одном из самых опасных и непроходимых мест нитки, где изломанные пики гор рвались к небу, перемежаясь узкими ущельями. Они ждали, пока пройдет британский разведывательный самолет, делающий облет границы. Как только самолет пройдет – можно будет начинать…

– Господин полковник, «Дефендер»[21]21
  «Дефендер», защитник – легкий самолет ДРЛО (дальнего радиолокационного обнаружения), дополняющий более тяжелый «Нимрод». Сделан на базе легкого «Норманн Айлендер».


[Закрыть] ушел из квадрата. Отметки не наблюдаю!

– Ждем…

Полковник прождал десять минут – благо запас топлива в этих вертолетах позволял долго висеть над землей в режиме ожидания – чтобы наверняка. Выждав время, глянул на часы. Пора…

– Я Гюрза-один! Начинаем.

Один за другим три тяжелых, грузных, ощетинившихся стволами пулеметов вертолета пересекли пограничную реку, вошли в «лаз» – ущелье, ширины которого едва хватало для того, чтобы уместить в нем лопасти вертолетных винтов.

Они, как всегда, сидели вместе – друг напротив друга. Экипаж один-четыре, в котором четыре бойца – Бес, Араб и Иван с братом. Четыре человека, каждый из которых теперь ближе друг другу, чем родной брат и даже отец, потому что от надежности, подготовленности и смелости каждого зависит – выживут они или нет, выйдут к своим – или их кровь оросит эти камни, а они сами навсегда канут в безвестность. Они уходили в страну, жестокую и беспощадную, страну гордую и непокоримую, плюющую пулей в лицо любому чужаку, дерзнувшему прийти на эту древнюю землю. В эту страну приходили многие – и Александр Македонский, и монголы, и персы, и британцы… Но страна из раза в раз оставалась свободной, а кости завоевателей, источенные ветром, оставались лежать на каменистых склонах этих гор. Теперь в эту страну шли русские, те, кто приходит с севера, так их здесь называли. Здесь плохо знали воинов севера, ибо у них была своя земля, и они давно не ходили в чужие земли, чтобы покорить их. Здесь хорошо знали приходящих с севера караванщиков – воинов и купцов в одном лице, знали их, за редким исключением, как смелых и честных людей. Афганцы и русские никогда не враждовали, никогда между ними не было войн. Но каждый год русские приходили, высаживались со своих гремящих птиц – и афганцы воевали с ними, ибо Пуштун-Валай – кодекс чести пуштуна гласил: «Враг, ушедший с твоей земли живым, унес с собой твою честь». Никто из чужаков, дерзнувших вступить на афганскую землю с оружием в руках, не должен был выйти с нее живым…

Араб помнил последнее построение на пятачке, в узкой горной долине, перед тем как начали грузиться в вертолеты. Офицеры спросили – не хочет ли кто-нибудь выйти из строя – и пятеро вышли. Сопровождаемые презрительным молчанием строя, они прошли к стоящему недалеко от строя на плацу корабельному колоколу-рынде, и каждый позвонил в него. Один удар – резкий, тягучий, бьющий по нервам звон. Арабу было страшно. Очень страшно, тем более что инструкторы делали все, чтобы их запугать, чтобы заставить выйти из строя. Колокол – вот то, что хотели инструкторы, колоколом проверялась их решимость, мужество, сила воли, готовность идти до конца. Но он, казак Ближневосточного казачьего войска из станицы Каффрия, Александр Савич Тимофеев, решил для себя, что выйти и позвонить – это значит предать. Позвони – и этот звон услышат те, кого с нами нет, те, кто лег тогда. Позвони – и этот звон услышат враги, услышат и поймут, что на русской земле появился еще один трус. Позвони – и ты перечеркнешь пот, кровь и слезы, что проливал ты здесь, в этих проклятых песках все два с лишним года. Перечеркнешь ночные подъемы, стрельбу по цинку в день, драки палками и голыми руками, сначала один на одного, потом на двоих, на троих, на шестерых. Перечеркнешь истошный страх зеленки и бездонный страх пропасти у тебя под ногами, перечеркнешь до крови закушенную губу на тридцатом километре марш-броска в полном снаряжении. Позвони – и перечеркнешь все это. А еще Араб посмотрел украдкой на своих подчиненных, на Беса, на Ивана с братом – и понял, что им еще страшнее, чем ему. И позвонить – это значит перечеркнуть, подло предать и их тоже.

И он остался в строю. А потом, когда над головой завыла турбина и пошли раскручиваться лопасти – он еще раз понял для себя, что был прав. Он пройдет все это – иначе это будет предательством. Предательством себя самого.

На это задание их готовили особенно тщательно. В отличие от обычных заданий для выживания, где полагается один нож на всех – на сей раз они были нагружены снаряжением, как мулы. Его крестный, майор Тихонов, отозвал его в сторону после того, как им объявили о походе, и спросил – хочет ли он идти. А получив утвердительный ответ, кивнул и начал рассказывать, с чем им там придется столкнуться, и давать советы, как скомплектовать походный набор вооружения и снаряжения.

По его совету Араб на этот раз вооружился последней версией автомата «АК» – изюминка этой комплектации заключалась в том, что можно быстро сменить ствол – причем сменить не только по длине, но и по калибру. Такого не было даже в автомате Коробова – новейшем образце вооружения армии Российской империи, еще не поступившем в части в достаточном количестве. Даже в боевых частях Командования специальных операций он был не у всех.

Стволы Араб подобрал под все возможные задачи. Ствол под 6,5×45 – длинный, позволяющий использовать этот автомат как портативную снайперскую винтовку. Второй – того же калибра, но короткий. И еще один ствол – с интегрированным глушителем под 9,3×45. Патрон 9,3×45, первоначально разрабатывался для использования в бесшумных автоматах «Волк», теперь же под него изготовили и специальную версию «АК». Достаточно сменить ствол и магазин – и у бойца в руках оказывалось оружие, выстрел из которого слышен не громче, чем хлопок в ладоши. Боец с таким комплектом стволов как бы одновременно имел при себе и штурмовой автомат, и легкую снайперскую винтовку, и бесшумное оружие.

Бес наотрез отказался брать что-то помимо своего обычного пехотного «АК» – он уже сжился с ним. Иван с братом на сей раз взяли по «Барсуку» – ротному пулемету калибра 7,62. Два ротных пулемета на группу из четырех человек – по огневой мощи получался даже перебор, но майор одобрил, сказал, что если потянут по горам такую тяжесть – пусть тянут, а огневая мощь лишней не бывает.

Остальное снаряжение собралось быстро. По пять гранат – новейшие «РГО» и «РГН», взрывающиеся при ударе об землю. По настоянию Араба все взяли еще по две старые Ф-1 – это была одна из спецназовских хитростей. Гранаты Ф-1 они «модернизировали» – заменяли медленногорящее вещество в запале порохом из автоматных патронов. Отпустил рычаг – и граната взорвалась у тебя в руках. Носить такую гранату на снаряжении нельзя из-за опасности самоподрыва – поэтому переснаряженные гранаты носили в рюкзаке. Использовали для того, чтобы делать «растяжки» и «картошку»[22]22
  «Картошка» – граната с выдернутой чекой маскируется на земле, спусковой рычаг подпирается чем-нибудь так, чтобы держался на честном слове. Неосторожно зацепил ногой – взрыв.


[Закрыть] мгновенного действия.

Мины решили не брать – даже МОН, мины направленного действия, самое страшное из минного оружия, но двенадцать гранат у каждого, в том числе тех, которые идут на растяжки, – вполне достаточно.

Ну и – сухпай, вода – главное, вода, без еды можно прожить неделю и даже две, без воды сдохнешь дня через три. Хотя все выучили наизусть места, где могла быть вода, – надеяться на воду, которая отыщется там, было бы безумием.

В итоге – килограммов сорок на каждого, считай, половина собственного веса. Для многих вес неподъемный, для них – в самый раз.

Вылетали они буднично – ни речей, ни прощаний. Прямо в горах на подходящей площадке приземлились три вертолета, в том числе тот самый, с картой на фюзеляже. Весь курс – те, кто от него остался, быстро загрузились в вертолеты, навьюченные, как ишаки. И вертолеты взлетели, направляясь в неизвестность…

Неизвестность…

Араб сидел так, что напротив него, стоит только скосить глаза, оказывался люк, из которого торчал крупнокалиберный пулемет. Близко, очень близко от борта вертолета несся каменный склон, где каждый из камней хотел напиться их крови и разочарованно провожал их, когда они проносились мимо. Пулеметчик, в темно-синем шлеме-сфере, расслабился, все равно сейчас единственная защита – это скорость, если впереди гранатометчики – то пулемет не поможет, склон слишком близок, а скорость слишком высока. На голове у пулеметчика были наушники, как ни странно, нештатные, и он покачивал головой… господи, да он музыку слушает. Взгляды пулеметчика и Араба встретились – и пулеметчик подмигнул ему. Просто подмигнул, но Араб вдруг перестал бояться предстоящего. И подмигнул в ответ…

– Внимание, вторая точка!

– Вторая точка, внимание! – продублировал Фахри. – Обстановка! По фронту чисто!

– По левому борту чисто!

– По правому борту чисто!

– С тыла чисто!

– Приготовиться к сбросу!

– Приготовиться к сбросу, – заорал сержант, выпускающий в десантном отсеке, – вторая группа, на сброс!

Пора…

В десантном отсеке мигающий красным светофор сменился на зеленый, пошла в сторону крышка десантного люка. В отличие от легких и средних вертолетов из этого десантироваться можно было, как с самолета, через заднюю аппарель, и через десантный люк в полу.

Выпускающий начал стравливать лебедку, Араб поднял два пальца – проверка.

Проверить, весь ли груз закреплен как следует, подтянуть в последний раз лямки рюкзака, хлопнуть рукой по автомату – на всякий случай. Хлопнуть по плечу стоящего перед тобой – все в норме…

– Готовность!

– К сбросу готовы! – за всех ответил Араб.

Выпускающий плюнул в люк – на удачу…

– Первый, пошел!

Веревка обжигает руки, съезжаешь как можно быстрее, потому что каждая минута, когда ты висишь в воздухе между землей и вертолетом, – минута смертельного риска. Каменистая желто-серая земля стремительно летит навстречу.

– Второй, пошел!

Десантирование идет плотно, один только нырнул в люк – а за ним уже идет второй, едва не наступая ему на голову.

– Третий, пошел!

Земля привычно отдает в ноги, ноют обожженные руки, но сейчас не до них – почувствовал ногами землю – и сразу в сторону, в сторону, потому что промедлил на секунду – и идущий следом за тобой приземлится тебе на голову. Еще летишь по тросу – а уже высмотрел укрытие на земле – и сразу к нему. Руки сами находят автомат, патрон в патроннике, предохранитель снят – грубейшее нарушение техники безопасности, но на это плевать. Здесь не полигон, здесь жизнь и секунда, даже доля секунды, потраченная на досылание патрона в патронник, может стоить жизни.

– Четвертый, пошел!

Первый уже на земле, второй тоже. Площадку можно считать относительно безопасной, если бы не была безопасной, кто-нибудь уже саданул бы из гранатомета. Но все равно – самое хреновое еще впереди…

– Десантирование завершено! Группа на земле!

Полковник Фахри двигает вперед ручку «шаг-газ», вертолет сдвигается с места, закрывается крышка люка, отсекая тех, кто на земле, от тех, кто в относительно безопасном чреве ревущей стальной птицы. Внизу четверо пацанов, почти ставших волками за эти два безумных года, залегли на каменистой осыпи, целясь во все стороны света.

Не дожидаясь, пока вертолет удалится, Араб встал.

– Идем цепью, Бес, ты первым. Расстояние в цепи двадцать пять метров. Направление – север, точка сорок. Пошли!

09 июля 1996 года.

Исход…

Из Лондона начался исход…

Такое в истории этого древнего города уже бывало – и в Средние века, и в кромвелевское правление, когда лобные места на площадях были залиты кровью. Иногда причиной исхода служила чума – в Средние века большая часть таких исходов была обусловлена именно ею. Последний раз исход из Лондона был в начале двадцатых – когда чужие корабли, прорвавшись к самому устью Темзы, открыли орудийный огонь по британской земле, по земле воюющей с ними империи. Корабли потопили – слишком мала была мощь прорвавшейся эскадры по сравнению с мощью британского Гранд-флита. Но сам факт обстрела города произвел на лондонцев столь тяжкое впечатление, что многие из них сочли нужным покинуть город. Они были испуганы не на шутку. Война раньше им представлялась чем-то далеким, даже чуточку нереальным. Воины в алых мундирах вели войны где-то на границах бесконечной империи, во славу Ее Величества и старой доброй Англии, они смело бились с туземными племенами и побеждали их, даже когда туземцы числом превосходили их вдесятеро. Нет, конечно, они становились героями, кавалерами боевых наград, их принимали в салонах, и дамы, ахая от ужаса, слушали леденящие кровь истории, а потом дарили им свою благосклонность где-нибудь в укромном месте. Иногда Британия воевала и с развитыми странами, даже с далекой, варварской Российской империей – но она побеждала и их. Крымская кампания, пусть и обернувшаяся для британцев морем крови, гибелью отпрысков самых родовитых семей, вызывала боль, гнев, ярость – но в то же время и гордость за то, что их маленький остров может поставить на колени даже такую необъятную и сильную страну, как Россия. Самый сильный в мире, не имеющий соперников британский флот господствовал на морях, обеспечивая безопасность омываемой холодными водами со всех сторон родины.

XX век стал прозрением, последовавшие за ним годы – крахом надежд, безумно болезненной ломкой представлений Британии о самой себе. Две сильнейшие в Европе континентальные державы, вероломно объединившись и предав Британию, начали войну. Рухнула под совместным, германо-русским натиском Франция, единственный союзник Британии на континенте, – германцы раз и навсегда решили для себя французскую проблему, подтвердив свои претензии на европейскую гегемонию, возникшие со времени битвы под Седаном[23]23
  Битва под Седаном – сражение Франко-прусской войны, в котором французская армия потерпела сокрушительное поражение, а Наполеон III попал в плен. С этого времени считается, что стратегическое преимущество сильнейшей армии в Европе, которым французская армия обладала со времен битвы при Рокруа, ею утрачено, а самой сильной в военном отношении континентальной державой стала Германия.


[Закрыть]. Затем русская армия пошла на Восток, немцам, при поддержке сильного подводного флота, удалось переправить крупные наземные силы в Африку. Каждая из этих стран использовала свои преимущества. Немцы подло били из-под воды, маленькие подводные скорлупки с торпедами топили громадные британские корабли. Русские имели подавляющее превосходство в живой силе и опытных, не уступающих британским, офицеров. Также немцы имели сильнейшую в мире разведку – возможно, именно они предупредили русских о готовящемся ударе по их столице Санкт-Петербургу, так удачно расположенному на самом берегу. И русские совместно с немцами предприняли безумный ответный ход. Многие говорили в те времена, что война была проиграна Британией именно тогда, когда тяжелые снаряды падали на их землю, когда рушились не здания – рушилась сама имперская, непоколебимая сущность Британии. Унизительный Берлинский мирный договор с дополнительными протоколами лишь подтвердил, что Британия теперь – не единственная и непобедимая, а всего лишь одна из многих.