Текст книги "Гнев божий"

Утро 14 июня 1995 года
Буденновск

– Шайтан…

Милиционер, стоящий около патрульной машины на самой окраине Буденновска, повелительно махнул жезлом, делая знак остановиться.

– Спокойно… – процедил сквозь зубы Шамиль по-русски. – Русский, иди поговори с ними. Если что…

В душной тесноте милицейской канарейки выразительно щелкнул автоматный предохранитель.

Илья Проносов вылез из машины – он был в той же самой милицейской форме, у него было и милицейское удостоверение, и удостоверение сотрудника ФСБ. Ощущая спиной нацеленный на него автомат, он пошел к машине.

– Здорово, старшой… – свойски поздоровался он.

Старший лейтенант подозрительно смотрел на него.

– Вы откуда, капитан?

– Да с Дагестана, Махачкалинское ГУВД. Приказали колонну конвоировать.

Старшему лейтенанту не понравилось то, что он услышал, – неизвестный в милицейской форме явно не владел милицейским сленгом. Управление или управа, но никак не ГУВД, ни один милиционер в неофициальной обстановке не будет ломать язык, выговаривая это слово.

– Куда следуете?

– В вертолетную часть. Правильно едем?

– Правильно. Но обычно едут другой дорогой, не через город.

– Ну, раз уж свернули. Пропусти, будь другом…

В конце концов – свой есть свой…

– Сейчас поедем.

Едва сдерживая страх, Проносов вернулся в машину, ему под ребра ткнули автоматным стволом.

– Ну?

– Сейчас, поедем. Будет конвой.

– Телефон.

Басаеву передали сотовый телефон, в эти времена он был еще редкостью – размером с полкирпича, с выдвигающейся антенной, солидный.

– Бери. Номер… – Басаев продиктовал номер. – Как начнется, выскакивай и вали. Будешь тут – если что. Понял?

И, не дожидаясь ответа русиста, приказал:

– Адам, Мага! Ментов валите в первую очередь, наглухо. В живых не оставлять!

В голове колонны милицейская машина, мигнув мигалками, но не включая сирены, тронулась с места.

– Поехали!

Вечер 14 июня 1995 года
Подмосковье
Спецобъект, ранее принадлежал
Управлению делами ЦК КПСС

Когда профессионалы перестают понимать, в чем цель игры, они начинают играть в игру ради самой игры.

Наблюдение автора

Захват больницы в Буденновске был неожиданностью, но в то же время – ожидаемой неожиданностью. Хорошо, что не произошло чего-то неизмеримо худшего, такого, как захват или подрыв атомной электростанции. Потому что если играть с огнем – то рано или поздно ты подожжешь свой дом.

Сверхдержава рухнула, и никто еще не понял, не осознал толком, что осталось вместо нее, что мы строим… разбираем руины или на самом деле что-то строим? Каким будет наш новый дом, для кого и для чего мы его строим? Просто чтобы не было холодно? Или мы хотим построить такой дом, чтобы с верхнего этажа смотреть на звезды? И сколько места будет в этом доме – всем ли хватит?

Сверхдержава рухнула – но люди остались. Те, кто еще несколько лет назад играл совсем в другие игры, для кого пешками были главы государств, а полем игр – целые страны. Советский Союз прямо или косвенно контролировал треть мира, свергал одну власть и ставил вместо нее другую, кому помогал, кому воевал. Люди, которые это делали – давно были циниками и прагматиками, уже с годов тридцатых никто даже теоретически не верил в возможность построения коммунизма во всем мире, постепенно игра превратилась в нечто самодостаточное, игру ради самой игры. Если в Испании в конце тридцатых, например, советские военспецы действительно воевали ради возможности того, что еще одна страна, причем страна сильная, территориально великолепно расположенная, имеющая многовековые контакты со всеми странами Латинской Америки, станет коммунистической – то ради чего воевали в Афганистане? В Йемене? В Сальвадоре? Ради коммунизма? А вы советских военных советников спросите – хорошо, если услышите в ответ не что-нибудь нецензурное.

И вот сейчас, оказавшись вместо великой державы в кровоточащем ее обрубке, эти люди продолжали игру – они уже не мыслили жизни без игры. Только теперь полем незримой схватки стала собственная Родина…

Человек, чье лицо было известно любому россиянину, кто смотрит телевизор, – устало оторвался от экрана установленного в комнате отдыха Sony с большим экраном. На экране показывали бойцов спецназа, под прикрытием бронетранспортера продвигающихся по улице небольшого ставропольского городка, который когда-то носил название Святой Крест.

– Ну? – спросил он стоящего перед ним навытяжку генерала.

– Он требует журналистов. Иностранных журналистов… – обреченно сказал генерал, – он вышел из-под контроля.

– Долбоебы, – тяжело и страшно сказал человек, – только в карман грести, водку жрать и баб трахать умеете.

Генерал молча стоял навытяжку.

– У него есть семья?

– Никак нет. Масхадов подобрал тех, у кого все погибли, мы же сами просили отряд смертников. Их человек сорок, не больше.

– Такой же долбоеб… Что же у нас за армия такая…

– Мы можем поискать рычаги…

– Хватит. Доискались уже. Пока искать будете – башка с плеч полетит. Что еще он хочет?

– Вывод войск из Чечни. Немедленно.

– Пробовали говорить?

– Пробовали. Наших людей он расстрелял. Ублюдок.

– Это вы ублюдки. Сучье племя…

Генерал молчал.

В дверь комнаты отдыха, скромно отделанной карельской березой, постучали. Даже не постучали, поскреблись.

– Кто там?! – заорал хозяин кабинета.

В дверь просунулся старший группы охраны, у него в руке был аппарат транковой связи.

– Срочно…

– Откуда?

Старший прикрепленный показал глазами наверх.

– Думай, что Деду будем докладывать. И что делать с этим.

– У него нет ничего, – сказал генерал, – только слова. Все документы, планы – я сжег.

– Если он заговорит… – сказал хозяин кабинета, недобро усмехнувшись, – я за твою задницу гроша не дам. У Деда – не дураки работают, один рыжий чего стоит. Ты нас всех в дерьмо загнал – ты и думай, как разгребать…

Человек, известный всей России по экрану телевизора, ехал в Кремль, на срочное совещание Совета безопасности. Он сидел на заднем сиденье бронированного «Мерседеса», сзади и спереди ехали такие же машины. Всего – кортеж этого человека насчитывал семь машин.

Плавно поползло вниз стекло, человек раздраженно взглянул на старшего прикрепленного, который был в курсе всего – работал давно уже не на государство, а на своего закрепленного[30]30
  Это сленг «девятки», девятого управления КГБ СССР. Прикрепленный – телохранитель, закрепленный – охраняемая персона.


[Закрыть]. Хотя… все так перепуталось, что даже прикрепленный, который был в курсе многих, очень многих дел – не понимал, когда его закрепленный действует в своих интересах, а когда – в интересах государства. Вот сейчас – интересно, в чьих интересах сейчас он будет разговаривать с Ингушетией?

– Срочно, по спутнику. Оттуда.

Откуда – было понятно и без слов.

– Переключай.

Стекло, отделяющее в «Мерседесе» задние сиденья от передних, снова поползло вверх, отсекая шефа от водительского отсека с les miserables. До Кремля оставалось ехать не более пары километров, им дали зеленую волну.

– Олег Евгеньевич, это…

– Салам, Джохар… – перебил его человек в «Мерседесе», – как нехорошо ты поступил. Очень нехорошо поступил.

В голосе не было угрозы – но оба собеседника знали, что к чему. На этом уровне не угрожают, на этом уровне приводят приговоры в исполнение. Дудаев, когда соглашался участвовать в игре, сменить генеральскую форму распадающейся, оплеванной, оболганной армии на кресло президента небольшого, никем не признанного, воинственного государства, способного действовать вне рамок международного правового поля – причем как против России, так и в интересах России – это хорошо понимал и осознавал. Прекрасно понимал он и то, для чего понадобилась война – для того, чтобы дестабилизировать обстановку в стране и прийти к власти. Вот только посланные им люди вышли из-под контроля в последний момент. И отвечать за это должен был он – это тебе не перед народом предвыборные обещания исполнять.

– Олег Евгеньевич, Аллахом клянусь, – сидя в Ингушетии в одной из вилл рядом с новой столицей Магасом, закричал в трубку бывший советский генерал, – Аллахом клянусь, это не я ему приказал так сделать! Я ему приказал делать то, что скажут твои люди, чтобы смыть позор кровью!

– Аллахом ты перед своими клянись. Я в Аллаха не верю. Ты должен отдать приказ.

– Олег Евгеньевич, он неуправляем! Он расстрелял человека, которого я к нему послал! Он не слушает приказов!

– Тогда молись, Джохар… – сказал человек в «Мерседесе», – молись, чтобы он молчал. Потому что если он заговорит – ты знаешь, что со всеми нами будет. И с тобой, Джохар, это случится в первую очередь. Молись…

Вечер 16 июня 1995 года
Буденновск

– Товарищ генерал, принятыми мерами удалось установить, что в больнице находятся примерно сто пятьдесят боевиков и до пятисот заложников, из них как минимум двести – лежачие. Противник подготовил здание к обороне: у него как минимум два крупнокалиберных пулемета, не менее двадцати снайперов. Весь нижний этаж заминирован, как штатными МВС[31]31
  Минно-взрывными средствами.


[Закрыть], так и самодельными. Там есть баллоны с кислородом, к ним прикреплены гранаты и заряды ВВ. У противника есть гранатометы, обычные и подствольные. За больницей, примерно в семи сотнях метров, протекает речка, там заросли камыша. Мы предполагаем, что при штурме план отхода будет такой: подрыв всего, что есть, и прорыв к реке, прикрываясь камышами. Не исключен и силовой прорыв при поддержке находящихся в городе сообщников террористов. Оперативный штаб полагает, что при лобовом штурме объекта погибнет до семидесяти процентов заложников и до пятидесяти процентов бойцов штурмовой группы.

– Весь оперативный штаб так полагает?

Генерал недобро смотрел на своих подчиненных.

Никто не осмелился сказать ни да ни нет – вот потому что у нас и армия сейчас такая. Все боятся – своих даже больше, чем чужих. В армии не защищают Родину – в армии делают карьеру.

– Что с милицией?

– РОВД практически не существует, по нему нанесли удар из гранатометов. Потери – до пятидесяти процентов личного состава, люди деморализованы.

– Вертолетчики?

– Проводят облеты города в дневное время, заправлены и находятся в готовности один четыре «крокодила» и два «мишки» с группами спецназа – на случай попытки прорыва оцепления или подхода к городу еще одной банды на деблокирование банды Басаева. Но проблема в том, что, если и произойдет попытка силового деблокирования, она будет ночью. Вертолеты ночью действовать не могут.

– Черт знает что такое! – раздраженно сказал генерал. – Есть вообще какие-то предложения? Или здесь одни интеллектуальные импотенты собрались?

– Взять снайперов… – заговорил сидящий по правую руку от генерала полковник внутренних войск, говорил он равнодушным тоном, будто советуясь сам с собой.

– Что?! Говорите громче!

– Взять снайперов, товарищ генерал, – ваших, моих. Прибыла Альфа, там тоже немало снайперов. Поставить вокруг больницы кольцо, пусть уничтожат.

– Тогда они начнут расстреливать заложников.

– Уже расстреливают! Кстати – кого именно они расстреляли?! Кто-то из наших проникал туда? Кого они расстреляли?

– Сведений нет, товарищ генерал, – наконец сказал кто-то.

– Черт знает что…

В кабинет, превращенный в оперативный штаб, сунулся адъютант:

– Товарищ генерал-лейтенант, Москва.

Генерал встал со своего места – толстый, осанистый, – недобрым взглядом осмотрел всех собравшихся и вышел.

Все молчали… а что тут говорить…

Ночь на 17 июня 1995 года
Буденновск, больница

– Мы нехорошо сделали, Шамиль, – мрачно сказал Адам, – Арсанкаевы узнают и будут мстить. У них сильный род, много мужчин.

– Арсанкаевы… – Басаев пнул расстрелянный и уже воняющий мочой труп, – это бараны. Они идут за пастухом, куда бы он их ни вел. Им наплевать, куда он их ведет – на бойню или на поле. А сам Арсанкаев – национал-предатель и агент ФСБ!

– Но он пришел…

В душной и страшной темноте подвала отчетливо щелкнул предохранитель «стечкина».

– Вахид Арсанкаев – национал-предатель и агент ФСБ, который пришел к нам и предложил сдаться. Его послал не Дудаев, а русисты, которые давно завербовали его. Именно из-за таких шакалов, как Арсанкаев, шакалов, проникших в ряды воинов Аллаха, мы оставили Город и теперь бегаем по горам, как дикие звери. Арсанкаев предал Ичкерию, предал свой народ в пользу Русни, ты меня понял?

Ответить Адам не успел – сверху, на втором этаже больницы, басисто застучал ДШК, горохом сыпанули автоматы.

– Штурм! Русисты идут!

– Готовь тут все к подрыву! Пусть этого расстрелянного шакала русских засыплет здесь! – Басаев побежал наверх.

– Аллах Акбар!

Дауд, поставив на широкий подоконник заложницу-медсестру, заставил ее расставить пошире ноги, поставил между ее ног пулемет и вел огонь по перебегающим от укрытия к укрытию русистам, толстым от надетой на них брони и с тяжелыми шлемами. Он стрелял и видел, что попадает. Только вот русисты не падали – они бежали дальше.

– Аллах!!! Сучка, тебе нравится?! Смотри, как я…

Договорить Дауд не успел – пуля, пущенная снайпером Альфы с четырехсот с лишним метров, ударила Дауда в грудь, пролетев как раз между ног заложницы. Обливаясь кровью – бронежилет пулю не задержал, – Дауд полетел на пол, на него упал пулемет, а на пулемет и Дауда – потерявшая сознание заложница.

– Стойте тут, сучки! Стойте, пока вас не убьют! Мрази… Это ваши мужики! Они вас трахали, а теперь хотят вас убить. Они стреляют в вас. Кричите, чтобы они перестали стрелять! Кричите, ну!

Инга, снайпер армии Республики Ичкерии, получившая орден «Честь нации» за убийства русских солдат в Грозном, чувствовала, что вот-вот выйдет из-под контроля. В таком состоянии, в каком была она – стрелять было нельзя, но тут было совсем близко. Свою позицию она оборудовала в кабинете, привязала к карнизу за руки врачиху и беременную русскую суку, сама обустроила позицию между ними, на врачебном столе. Какая это была охота! В Грозном они развлекались тем, что подстреливали солдата, а потом выбивали тех, кто пытался прийти ему на помощь. У них в отряде была Маша, латышка, но с русским именем, ее изнасиловали русские варвары, когда Латвия была еще под пятой русистов, и она не могла иметь детей. Поэтому она всегда, когда была такая возможность, била в пах. Машу – они часто работали вместе, даже помогали друг другу расслабиться (а с кем еще? Амеров, которые знали, как вести себя с женщиной, было мало, а эти… в своей жизни только коз и трахали) – убили русисты-снайперы в районе библиотеки, бои там шли три дня, и она сама там едва не погибла, когда подошел спецназ ГРУ. С Машей они и впрямь были родственными душами, Маша после того что с ней случилось, стала лесбиянкой, а Инга была бисексуалкой, спала с женщинами, когда не было подходящих мужиков. От Шамиля хотя бы не пахло так, как от этих… в конце концов, она не такая подстилка, как Анка-пулеметчица, она себя ценит и перед каждым не расстелется. Хотя сейчас… если бы была возможность, она бы отдалась любому… даже тому прыщавому уроду, который ее глазами во все дыры уже…

Инга хихикнула – и снова прильнула к прицелу. Главное – не торопиться, и русист сам придет под пулю.

В пятистах метрах от этого проклятого врачебного кабинета, на крыше лежал, истекая потом, майор Сычев из специального подразделения снайперов, приписанного сейчас к пятьдесят восьмой армии и спешно переброшенного сюда. Он искал цель… очередную, неторопливо и несуетно. То, что происходило вокруг – жара, мухи, пули… – его ничуть не беспокоило.

Майор Сычев, ныне – снайпер-инструктор, тогда еще был снайпером второй категории – начинал в Афганистане. Но и со своей второй категорией он выцелил одного ублюдка и снял его первым же выстрелом с девятисот метров. Потом были Таджикистан и Чечня… и тут он уже учил пацанов, призывных, б…, пацанов – как им воевать с опытными профессионалами-снайперами, которых в Грозный на кровь слетелись десятки.

Особенно страшно было в районе библиотеки. Пехота топталась там трое суток, пока не появились спецназ ГРУ и снайперы. Снайперская дуэль длилась шестнадцать часов, погибли четверо русских снайперов, а сколько погибло снайперов чеченских – никто не считал. Тогда-то они одними из первых в разрушенном здании библиотеки нашли мертвую снайпершу, молодую и светловолосую. У нее было спокойное лицо спящего человека – это, несмотря на изорванное осколками гранаты тело, – и снайперская винтовка, на прикладе которой насчитали двадцать две зарубки. В карманах – американские доллары.

И вот теперь эти снайперы пришли сюда. Мы пришли на их землю… а теперь «духи» уже на нашей земле.

Когда же кончится-то… С семьдесят девятого не вылезаем из войны…

На винтовке майора Сычева стоял старый, как дерьмо мамонта, крепкий и простой, как молоток, прицел ПСО-1, он к нему привык и новомодных ему было не надо. Спокойно и глубоко дыша – если посмотреть на это со стороны, оказалось бы, что майор дышит в три раза медленнее, чем обычный человек, – майор пытался рассмотреть, что происходит.

Сначала он подумал, что снайпер поставил к окну два матраца и оборудовал позицию, чтобы стрелять из-за них. Потом понял – нет, это не матрацы. Щит – живой.

Две женщины. В белых халатах… одна, кажется, беременная. Привязаны… сверху за что-то.

Он примерно прикинул, каково расстояние между этими женщинами – коридор для его пули. Сантиметров тридцать… даже двадцать, не больше. Так… где снайпер. Он должен видеть, во что стреляет.

В прицеле белой точкой мелькнули белые волосы снайперши – и он нажал на спуск.

– Вот ты где… Иди сюда, милый, иди сюда, дорогой…

Один из офицеров Альфы, которые уже подобрались к самим окнам, остановился, повернулся… похоже, чтобы помочь кому-то – и открыл бок. Она уже поняла – на штурмующих броня, которой не страшны даже пули СВД. Решения есть – горло, ноги, потом по упавшему в пах – феерический болевой шок и вероятность смерти больше пятидесяти процентов даже при своевременной медицинской помощи. Можно – в подмышечную впадину, в ключицу, там бронежилет уже не защищает тело. Именно сюда она и прицелилась. Но выстрелить не успела – прилетевшая издалека пуля стеганула врачиху по боку, оставив на халате рваную полосу, и ударила Ингу в голову. Врачиха истошно закричала, видя, как по халату стекает что-то красное… липкое.

Потом одна из спасшихся из проклятой больницы заложниц вспоминала – там еще девушка была, прибалтийка. Снайперша. Песни русские пела. Когда автобусы подали – она со всеми прощалась, плакала, говорила, какие вы хорошие, как уезжать от вас не хочется…

А там, в больнице, на полу – в каждой выемке кровь.

– Ты слышишь меня! Ты слышишь меня, генерал?! Не думай, что все уйдет со мной! Я достану тебя и из-под земли!

Генерал беспомощно взглянул на чиновника, который внимательно слушал, оперев тяжелую, седую голову на сложенные под подбородком руки.

– Спроси его, что происходит? Почему он нарушил приказ?

– Почему ты нарушил приказ, Шамиль? Ты нарушил приказ Джохара, ты подставил серьезных людей. Как ты узнал вообще этот номер?

– А это неважно! – взвизгнул на другом конце провода террорист. – Я найду тебя, где бы ты ни был! Ты думал моими руками прийти к власти в Русне, а потом меня убить! Не выйдет!

Очереди раздавались уже на первом этаже – Альфа рвалась к лестницам. Оба пулеметных расчета были подавлены, Басаев не решался отдать приказ на подрыв больницы, потому что сам умирать не собирался – ни за Русню, ни за Ичкерию, ни за Аллаха, ни за что бы то ни было другое. Он твердо намеревался жить до тех пор, пока это возможно.

– Спроси его, что он хочет? – устало спросил чиновник.

– Что ты хочешь, Шамиль, что тебе нужно?

– Мне нужно, чтобы вы остановили своих собак! Я знаю, что те, кого я взял в больнице, для вас не стоят и плевка! Но и вам не уйти! Есть люди, которых я высадил по дороге! Как только я умру – они заговорят, ты понял?! Мне не нужны те ублюдки, каких ты подсунул мне как иностранных журналистов.

– Спроси, какие наши гарантии? – потребовал чиновник.

– Какие наши гарантии, Шамиль? Если мы остановим штурм – какие гарантии, что ты будешь молчать?

– Гарантии?! Гарантии – это жизнь, моя и моих людей! Я еще хочу жить! Я ничего никому не скажу до тех пор, пока не почувствую, что вы хотите меня убить! Но если вы убьете меня – сами и дня не проживете. Остановите штурм, иначе я за себя не ручаюсь!!!

Генерал снова посмотрел на чиновника. Тот устало прикрыл глаза и кивнул.

– Жди, Шамиль. Мы остановим штурм.

– Времени мало, генерал! У тебя!

Связь отключилась. Генерал, стараясь не смотреть на чиновника, вышел в соседнюю комнату, начал звонить в Министерство обороны – Паша был в невменяемом состоянии, на ногах не стоял, но генерал знал, кто реально отдает приказы.

Отдав необходимые приказы, генерал вернулся в комнату, примыкающую к кабинету, расположенному в одном из зданий на Старой площади, бывшем здании ЦК КПСС. Чиновник по-прежнему сидел в той же позе…

– Дурь все это… – вдруг сказал он, – нечего восстанавливать Советский Союз. Он правильно развалился. Он не мог не развалиться…

– Почему, Олег Евгеньевич? – осторожно спросил генерал.

– Он развалился потому, что так больше жить было нельзя. И до этого – так жить было нельзя. Партия превратилась в скопище ублюдков, которые умели только руководить и ни за что не отвечали. Армия превратилась в сборище ублюдков, которые только полководили, но тоже ни за что не отвечали. Мало Сталин расстреливал, мало…

Чиновник прервался, он по-прежнему не открывал глаза.

– В чем не откажешь Деду, так это в умении подбирать команду. За одного Рыжего на нашей стороне я бы отдал всех вас. И он там не один такой. Воровать – воровать, парламент расстреливать – парламент расстреливать, приватизировать – приватизировать. Знаешь, что самое главное в жизни? Чтобы дело делалось! А какое дело – это уже второе. Прикажи тому же Рыжему Днепрогэс строить – он их пяток настроит. А вы…

– Прикажете готовить нулевку для этого?

– Хватит. Доготовились уже. Он знает слишком много.

– Да ничего он не знает…

– Как он узнал номер телефона в этом кабинете?! – взорвался яростью чиновник. – Как он это узнал?! Ты ему сказал?!

– Да что вы, Олег Евгеньевич… – обмер от ужаса генерал.

– Тогда откуда?! Он что, на телефонной станции узнал?! Этот номер стоит в комнате отдыха, его вообще нет ни в одном справочнике, и АТС этой тоже нет ни в одном списке! Как он смог дозвониться сюда?!

Генерал не знал, что ответить.

– Свяжись с Дудаевым. Басаева пусть уберет он, пока Басаев не убрал его самого. Мы выпустим его в Чечню, и пусть разбираются между собой, – чиновник поднялся с кресла, – я в Кремль. У тебя есть два часа. Если и это не будет сделано – пеняй на себя!