Текст книги "Мой дед – врун!"

Александр Архипов
Мой дед – врун!

© Архипов А., текст, 2019.

© Издательский центр «Логос», 2019. (оформление, верстка).

Аннотация

Область применения: рекомендуется в качестве активной добавки хорошего настроения – до, во время и после приёма пищи. Вся наша жизнь именно на эти периоды и делится. А также перед сном и во время путешествий. Оказывает мягкое расслабляющее действие на мышцы лица, способствует поднятию общего тонуса организма и сокращает расстояния.

Состав: пятнадцать глубоко позитивных рассказов и одна ироническая комедия о «круговороте мужчин», мечтающая стать сценарием доброй и весёлой комедии.

Форма выпуска: симпатичная такая, нетолстая книжечка.

Рекомендации по применению и дозировка: взрослым и тем, кто таковыми себя считают, – 2–3 рассказа перед сном, но снотворным не является. При необходимости разовый приём можно увеличить.

Продолжительность курса: читайте, пока не дочитаете!

Рекомендации для беременных и кормящих: читайте с осторожностью во время приступов токсикоза. Страницы книги гигиеническими салфетками не являются. Не ставьте горячие молочные смеси на обложку. Грудничкам давать в руки нежелательно. Быстро взрослеют и начинают задавать вопросы «за жизнь».

Лекарственным средством не является! Но убивает наповал: скуку, хандру, плохое настроение и дурные мысли.

Короче, девушка моя…

Шла посадка. Пассажиры медленно продвигались по «толстому» салону «Боинга», отбивая коленки ручным багажом и подталкивая под задницы цепляющихся за кресла малолетних путешественников. Наконец-то добрался до своего 23-А и я. Снял с плеча сумку с ноутбуком и уже хотел было забросить его в багажное отделение над головой, но неожиданно получил под дых маленьким, но жёстким кулачком.

– Мущинка, а помогите даме… – послышалось снизу, где-то на уровне бляхи моего ремня.

Где-то там, внизу, стояла… нет, не скажу, что дама… они такими не бывают. Уж я-то точно знаю! Но, судя по перекошенному декольте с торчащими под майкой сосками, женщина точно. Не буду утверждать, что это самое декольте открывало что-то новое для меня. Но интрига была. Короткая стрижка, короткая юбчонка, короткая, с пупком наружу и огромным вырезом, ярко-жёлтая майка… И вся она была какая-то короткая и мелкая по жизни!

Под коленку мне больно упирался повод для помощи – небольшой розовый чемоданчик с грязными колёсиками и ручкой, перевязанной липким скотчем. Вес чемоданчика явно не соответствовал его размерам. Видно, в последний день отпуска красивые камешки и ракушки с пляжей Средиземного моря в него загружали совковыми лопатами. За моей спиной, в межкресельном проходе авиалайнера, начала собираться «пробка», поэтому времени придумывать причину отказа не было. Молодцевато подхватив тяжеленную ручную кладь, я рывком закинул её на полку, мощно хрустнув позвоночником и скрипнув зубными имплантами от боли в пояснице. Услышав поощрительное:

– Силён, бродяга! – я тут же начал придумывать план, как эту заразу не снимать по прилёту.

Мой работодатель одобрительно шлёпнул меня по плечу, мотнул стриженой головкой и, попой вперёд, начал пробираться на своё место. Неожиданно оказалось, что сижу я прямо за ней, но это даже успокоило. Главное, не рядом. Что ошибался на этот счёт, понял позже.

Благополучно взлетели. Лайнер, быстро набирая скорость и высоту, нанизывал белые облака на триколоровый фюзеляж. Пассажиры сонно посмотрели обязательное выступление пожилых стюардесс, вяло зашуршали газетами, незлобливо подёргали друг у друга пледы и, позёвывая, начали готовиться к долгому перелёту. Руки ещё крепко держали аэрофлотовские буклеты, призывающие летать, а не ездить, а глазки уже не читали. Закрывались.

Неожиданно почувствовал сначала толчок, а потом лёгкую нагрузку на живот… Открыл глаза, выпала из рук газета, и немного спёрло дыхание. На моём животе лежала спинка кресла, в котором полулежала впереди сидящая, короткостриженая попутчица. Рот барышни был призывно открыт, дыхание ровное и шумное, прицельно направлено мне в лицо. Пару секунд подышав одним с ней воздухом, я понял, что напрасно не принял соточку вискарика в баре дьюти-фри. А ведь хотел! Я сидел и смотрел. Смотрел, конечно, в перекошенную амбразуру декольте. А куда ещё прикажете? Через декольте видно было всё… вплоть до булавки в пупке, блестящей пуговицы на юбке и разноцветных шнурков на вылинявших кедах. Поняв, что новенького больше не покажут, я тихо сказал посапывающему человеку на ухо:

– Извините, вы на мне лежите, а я вам повода не давал!

– Угу… – шлёпнуло пухлыми губками создание, не открывая глазок.

– Девушка, – прямо с первого слова решил пошутить я, – через три минуты у меня начнётся незапланированная моим возрастом эрекция…

– Ну? – заинтересованно произнесла распоясавшаяся у меня на животе особа.

– А ещё через три минуты я буду вынужден на вас жениться и дать свою фамилию, известную в определённых кругах! – не снижал я градус, удивляясь своей, не по возрасту, бесшабашной смелости.

– Слышь… Тебя как зовут? – не открывая глаз, негромко спросила моя почти сожительница на глубоком выдохе, погрузив моё пожилое сознание в атмосферу ночных клубов, казино и случайных связей…

– Саша, – просто ответил я.

– Старик, делай, что задумал. Родится пацан – Сашкой назову! – улыбнулась, как бы во сне, моя гёрлфренд.

* * *

Проснулись мы почти одновременно уже после посадки в Шереметьево. Это когда лётчикам хлопать начали. Я тоже спросонья пару раз успел хлопнуть. Чемодан ей снял сосед справа, пока я очень тщательно складывал аэрофлотовский плед. В зале прилётов меня встречал сын Серёга. Я его сразу увидел. На его шее висела, как жёлтое знамя измены, моя, стриженная под ёжик, соседка в ярко-жёлтой футболке. Она радостно дрыгала загорелыми ногами, и её длинные разноцветные шнурки на кедах развевались, как тропические змеи, пугая встречающих.

– Па, привет! Знакомься. Это моя… короче, девушка моя. Вот. Даша.

Наконец, «корочедевушкамоя» отцепилась от Серёжкиной шеи, дав нам с сыном возможность поздороваться.

– Вы? – икнула Даша, проглотив жвачку, и быстро-быстро заморгала ресничками в мою сторону.

– Ну да, – ответил я, как бы нечаянно пнув розовый чемодан на колёсиках.

– Я не понял… А вы… – начал было Серёга.

Я медленно наклонился к Даше и шепнул в ухо с дырочками:

– Моего внука Сашкой назовёте?

«Корочедевушкамоя» кокетливо поправила жёлтую майку в зоне декольте и, улыбнувшись, молча кивнула. Потом мы дружно доверили ручки наших чемоданов Серёге, Дашка подцепила меня под руку и мы смело пошли навстречу Серёгиному будущему.

Папа, не сходи с ума!

Сегодня пятница, а значит по плану я сегодня примерный сын и хороший мальчик. Правда, мальчику седьмой десяток, трое детей, и внуков скоро буду раздавать в хорошие руки, но мама есть мама. Она старше, и у неё однозначно больше внуков, с учётом правнуков. С утра созвонились и обозначили время рандеву. Это обязательная процедура. Делалось это для того, чтобы мама не умчалась куда-нибудь с подружками на посиделки. Ну как умчалась… в 89 не очень-то и разгонишься. Но моя мама может.

Заехал на рынок, набрал «вкусненького» и нужного. Звонок. Мама.

– Саша, заедь в аптеку, купи мазь от боли в суставах. Запиши название, – кричит в трубку пенсионерка-мать и ветеран всего чего только можно.

– Мама, я аптеку уже проехал. Записать не могу, я за рулём, – кричит в ответ всё ещё работающий пенсионер-сын.

– Пишешь, сынок? – кричит 89-летняя мама.

– Да пишу, мама, пишу, – ору и разворачиваюсь через двойную сплошную к аптеке.

Из того, что мама диктовала, запомнил только «…такая коробочка жёлтенькая…». Захожу в аптеку, покупателей – никого. Повезло. По ту сторону стекла стоит стройненькая девушка лет 23–25. Чёрные длинные волосы сплетены в толстую косу, очень интересное восточного типа лицо, чуть раскосые карие глазки смотрят участливо. Типа: «…Ну хоть кто-то заболел. Сейчас как вылечу!»

– Здравствуйте. Слушаю вас, – прожурчал девичий голосок.

– Девушка, вы извините меня, забыл, как называется… – я нервно забарабанил кредиткой по аптечной стойке, – крем для суставов обезболивающий, в такой жёлтой коробочке.

Девушка, взмахнув полами ослепительно-белого халатика, хрупкой бабочкой-капустницей вспорхнула на лесенку и достала с верхней полки коробочку. Жёлтенькую такую.

– Этот? – спросила медработник.

– Да, чёр… Этот! – уверенно выпалил я. Какая разница? Лишь бы обезболивал, что надо.

Пока юная провизор укладывала что-то жёлтого цвета в целлофановый пакетик и пробивала чек, я нечаянно прочитал на её бейджике, приколотом к лацкану белого халата:

ПРОВИЗОР БОРИСОВА ОКСАНА АЛЕКСАНДРОВНА.

Интересно девки пляшут… А я? А я – Борисов Александр Васильевич.

– Мужчина! Мужчина, с вас… – пробовал докричаться ребёнок в белом халате, – четыреста двадцать, мужчина.

А мужчина тупо стоял и смотрел… «Вроде нос – мой. И ушки… Я тоже был брюнетом в её годы. И высокая такая…» Из ступора меня вывела какая-то бабулька, пнув по ноге палкой.

– Брать будешь, ирод? Рот открыл тут. Чай, не в музее. Деньгу гони. Девка докричаться не может! Стоит, раскорячился тут!

Я перестал «корячиться», закрыл рот, расплатился, забрал пакетик и вышел из аптеки. Стало смешно. Да нет, не может быть… Отвёз маме мазь, загрузил её холодильник «вкусняшками», выслушал, что опять не то и не столько и что куда мои глаза глядели… Потом в очередной раз вместе с мамой поудивлялся «в кого я такой?» И что «был бы жив папа…» А в голове азбукой Морзе по буквам отстукивало: БОРИСОВА ОКСАНА АЛЕКСАНДРОВНА.

Это ж надо… Моё любимое женское имя. Оксана. Странно, почему я дочек своих назвал одну Ксенией, вторую Кариной? Понятно, тёщино влияние. Царство ей… Втайне от жены порылся в старых фотоальбомах. Нашёл себя молодого. Ну вот же! Брюнет, и улыбаюсь… Нет, надо ещё раз присмотреться. Вот хохма будет, если…

Вечером позвонил старшей дочери. Рассказал. Посмеялись.

– Дочь, она такая хорошенькая! Давай себе её возьмём? – попытался продлить по максимуму шутку папа.

– Папа, не сходи с ума, – вдруг на полном серьёзе ответила старшая дочь. – Извини, завтра вставать рано. Пока, папуль.

Ночь, конечно, была бессонной. Совковой лопатой ковырялся в памяти, вспоминая все свои… и всех своих. Ворочался и шипел, как люля на гриле. Жена терпеливо вздыхала, думая, что у меня бессонница от проблем на работе.

На следующий день, положив в боковой карман пиджака паспорт, я поехал в аптеку. Оксана Александровна Борисова была на месте. Она летала между стеллажами, двигала ящички в пеналах, терпеливо выслушивала бабушек и строго объясняла мрачным, плохо пахнущим мужикам, что настойки боярышника нет. Я ждал и дождался. В аптеке нас осталось двое. Было видно, что она давно за мной наблюдает.

– Здравствуйте. Как вы сегодня себя чувствуете? – обратилась она ко мне, мило улыбнувшись. – Получше? Мазь помогла?

Я молча кивнул, улыбнулся в ответ, достал паспорт, развернул его и приложил к стеклу. Теперь «каменеть» пришла очередь Оксане Александровне. Правда, недолго. Видно, молодая нервная система настроена иначе. Она просто показала мне два больших пальца и звонко засмеялась!

– А может, ты моя? – серьёзно спросил я.

– Нет, что вы! – рушила мои надежды злая девочка. – Мой папа – русский и военный лётчик. Его год назад сюда перевели, и мы переехали из Казани. А мама – татарочка казанская! А я вот такая получилась. Извините, у вас, наверное, деток нет?

– Есть, – хватило меня на одно слово.

Ещё минуту я молча рассматривал цветные этикетки коробочек с презервативами и порошков от кашля, потом захлопнул паспорт и пошел на выход.

– До свиданья. Не болейте! – услышал я вслед голосок несостоявшейся дочки.

Ах, так… Уже выходя из аптеки, я обернулся и спросил:

– А твою маму не Гюзель зовут?

– Гюзель…

Вампиры среди нас

Наконец-то солнце закатилось за крышу соседской дачи и перестало выкалывать глаза. Осень радовала отсутствием дождей и вторым августом. Правда, вечером и ночью стало прохладней, что тоже являлось жирным плюсом – исчезли кровососущие. От погасшего мангала тянуло дымом, пахнущим подгоревшим бараньим жирком. Полчаса назад уехали друзья, по причине завтрашнего понедельника и начала трудовой недели. А мне уезжать было не обязательно. Во-первых, потому что я был у себя на даче. Во-вторых, у меня было ещё пол-ящика пива. И в-третьих, с понедельника начинался отпуск. Ну как вам перспективка?

В левой руке я держал прокопченный шампур с последним кусочком мяса. Не лез. Кусочек хоть и был последним, но, наверное, самым лучшим. Аккуратненький такой, не большой, но и не маленький… Такой, чтобы не кусать, а сразу. Весь. В меру прожаренный, с небольшой полосочкой жирка, что придаёт таким красаУчикам особую сочность. К кусочку прикипел и золотился на свету тоненький кружок лука, как бы подчёркивая законченность композиции.

И совсем не нужно было шампур подносить близко к носу. Запах молодой печёной баранины, профессионально выдержанной только в трёх компонентах: соль – перец – лук, слегка подкопченной на последних угасающих углях, будоражил сознание и навевал воспоминания. Воспоминания о восьмилитровой эмалированной кастрюле мяса, которую мы сожрали, не подозревая, что идём на мировой рекорд по обжорству. Естественно, это было бы невозможно без «моря пива». Сначала в памяти всплыли те полчаса, когда мы его выгружали из багажников наших машин. Потом споры и сравнения типа: «…нафига ты эту фигню привёз?» и «…зато много, а твои три ящика мы ещё до шашлыков кончим!» И кончили! У нас был уговор – на природе тяжёлые напитки не употреблять, чтобы не перегружать сознание и окружающую среду. Поэтому кондиции мы достигали за счёт увеличения, так сказать, количества потребляемых декалитров. Благо туалетов на территории моей дачи было три.

В правой руке я держал пол-литровую кружку пива. Если быть точнее, пива там было чуть меньше половины. Пена давно упала, и янтарную жидкость с большой натяжкой можно было назвать пивчеллой. Раза два-три в минуту рука машинально сгибалась в локтевом суставе, поднося кружку ко рту, но за сантиметров десять до пункта назначения останавливалась, зависала и… опускалась на исходную позицию. Мочевой пузырь облегчённо сдувался, а почки, пискнув, погружались в полудрёму до следующего раза. Не лезло. Из глубины души, время от времени, поднимались колючие пузыри и пузырьки. Пузырьки на выходе смешно щекотали ноздри, а пузыри вырывались в атмосферу с диким утробным рыком.

Чья-то добрая душа аккуратно и добросовестно выстроила в шеренгу пустые бутылки из-под пива по краю дачной дорожки. Тёмно-зелёные стеклянные столбики любезно указывали маршрут от мангала к дачному WC. Ещё дедовское кресло-качалка старчески поскрипывало подо мной, издавая исторические звуки прошлого века. Лёгкий сквознячок залетел в левую штанину широких шорт, на несколько секунд затерялся там, ища выход, и охладив то, что ему доверили, несколько подогретый, выскальзывал в правую штанину. Поза была идеальной. Шевелиться не хотелось.

Наконец, крыша соседской дачи отпустила солнышко, и оно начало медленно катиться по коньку веранды, чуть подпрыгивая на волнах черепицы. Его тёплые лучики, словно нежные лапки котёнка, начали топтаться по моему телу, скатываясь с круглого пивного брюшка и подогревая его содержимое. В дом идти не хотелось. Веки, подрагивая от нахлынувшей безмятежности, предательски смыкались, пальцы правой руки немели и расслаблялись, угрожая окружающей среде и моему участку тела в шортах пролитым выдохшимся пивом.

– Вззз… взззз… вззззззззз!!! – ворвался в мозг гнусный звук.

О! Этот звук был знаком всем теплокровным на этой планете. Мои глаза широко открылись, живот подтянулся, на всякий случай, шампур вперёд… Я приготовился защищаться. А если найду, куда поставить недопитую кружку пива, то и напасть могу!

– Вззззз… вззз, – теперь уже откуда-то слева.

Где эта сволочь? Главное, не шевелиться и заметить, куда этот гад намерен приземлиться. Гад или гадина? Слышал, что у комаров кровь пьют только самки. Даже не сомневаюсь! Достаточно вспомнить жену в день моей зарплаты. О! Вижу! Здоровая такая. И худая. Худые все злые. Взять хотя бы мою тёщу… Так! На второй круг пошла. Сейчас только приземлиться, а я её ЛЯП, ШМЯК, ТРЕСЬ, ШЛЁП, ШАНДАРАХ!!! Одно мокрое место… хотя откуда мокрое? Интересно, осень завтра закончится, а она ещё летает. Последняя? Это я сейчас мочкану последнюю комариху? А если она последняя на Земле? Может, пусть пожрёт по-человечески перед смертушкой? Хоть будет, что вспомнить. Кайфанёт на раз-два! Во мне столько пива!

Тем временем насекомое зависло над открытой рукой и начало медленно снижаться. У меня очень хорошее зрение, несмотря на равнодушное отношение к морковке. Я видел, как от брюшка отделились шесть лапок-шасси и заняли свои места согласно инструкции по посадке. Тонкое вытянутое тельце, выпустив закрылки, или что там у них, опустилось…

А вот опустилось не очень удачно. Я бы даже сказал – бездарно грохнулось, запутавшись в густых зарослях волос на руке. Ну кто так садится, барышня? А как ты жрать собираешься? Три лапы в шпагате, две дрыгаются, как будто педали крутят, а шестая стоит на цыпочках. Я извиняюсь, фуэте собираетесь крутить? Так дело не пойдёт! Выбирайся из этой волосяной ловушки и ищи место для приёма пищи понадёжней.

Насекомое, дрыгая лапками и трепеща крылышками, вырвалось, наконец, из зарослей на руке и поднялось повыше, чтобы оценить обстановку. А что тут оценивать? Давай на пузо! Волос по минимуму, и поляна – хоть компанию зови.

Дошло видно! На мгновение зависнув и оценив поле непаханное, комариха (по-моему, я даже видел, как она облизнулась) сходу плюхнулась на мой живот. Потом, потрогав передними лапками свой хоботок, поставила его строго под 90 градусов к моему пузу и начала глубокое бурение кожного покрова. Не скажу, что совсем ничего не чувствовал. Чувствовал! Рая делала мне больно! Почему я назвал комариху именем моей жены? А догадайтесь, бл…!

Это знакомое всем состояние! Когда сидишь в кресле у стоматолога, вроде и укол сделали и нерва в зубе давно нет, а чувство ненависти к стоматологу не проходит. Вот не проходит!

Никогда не проводили подобных экспериментов? И вроде понимаешь умом – ну что эта фигня с крылышками у тебя отъест? Но тёплых чувств всё равно к ней не испытываешь. К Рае в смысле. А вот интересно, что у неё сейчас? Обед, ужин, полдник? И кто я для тебя, Рая? Второе или всё же десерт? А может, аперитивчик?

Около пяти минут Рая качала из меня кровь. Я хорошо видел, как заполняются пустые резервуары этого миниатюрного кровяного танкера. Видел, как вдруг поднялась и прижалась к брюшку задняя пара лапок, как всё тельце этой малюсенькой вампирши раздулось и приобрело цвет кровавого рубина. Красиво! Моя…

Через мгновение я почувствовал, как комариный бур вышел из меня. Обед закончен, господа? А дальше что? Танцы? Затрепетали, зазвенели, нарушая дачную идиллию, комариные крылышки. Тяжело оторвавшись от тёплой площадки живота, безвольно болтая натруженными лапками, Рая сантиметр за сантиметром поднимала вверх наворованное. Она медленно, проваливаясь в воздушные ямы, с трудом держа горизонт и сбиваясь с курса, приблизилась к моему носу. Звук, издаваемый её натруженными крылышками, то пропадал, то натужно тиранил слух. Мы встретились глазами.

– Спасибо, Саша! – сказала Рая.

– На здоровье, Раиса Захаровна! – ответил я.

Но тут! С яблони-антоновки, под которой меня ели, с самой верхней ветки, с самого верхнего, чуть пожелтевшего листочка, сорвалась капля вечерней росы. Прозрачная, как слеза, она поймала последний яркий луч заходящего солнца и сверкала, как алмаз в короне царицы-Осени. Капля всем своим чудовищным весом, с огромной высоты трёхметровой антоновки, обрушилась на мою Раю…

Лапки… крылышки… носик…

Ну, не то чтобы фейерверк, конечно! Так, розовое облачко на фоне жёлтых одуванчиков! Сиюсекундный натюрморт. Красиво, никто не спорит…

Чёрт! Как же чешется пузо! Вампиры среди нас! Пойду домой, надо чем– то намазать!

Пожалейте девочку-подростка!

У всех бабушки как бабушки! А у меня… У меня – бабушка Оля! Она мамина мама и дедушкина жена. Живёт она не с нами, у меня в комнате даже фотки её нет, но её фантом, так папа говорит, повсюду.

С тех пор, как я родилась, я не помню себя без бабушки Оли. Помню родилась, а бабушка тут как тут! И началось:

– Руки мыла? Кушать хочешь? Уроки сделала? Марш домой…

Ну когда тут жить в своё удовольствие, дышать полной грудью, самосовершенствоваться и проявлять инициативу? Всем этим руководит бабушка Оля! Инициативу гасит на корню, вцепилась в меня так, что не продохнуть, совершенствоваться разрешает только при поедании овсянки, и удовольствия от жизни, как сами понимаете, мне ещё ждать и ждать.

Нет, вы не подумайте, я не только бабушке досталась. Воспитателей у меня практически полный набор. Поверите? У меня даже прабабушка сохранилась! Я её все рассказы про войну уже выучила. И как они на самом большом танке заехали в Лондон – я думаю, Гитлера ловили. А потом Тимати ещё песню про это написал: «…я уеду жить в Лондон!» Помните? А потом ей сам Ленин медаль вручил. Вручил, а потом умер. А может и не умер… Я сама у прабабушки на старой пластинке трек слышала: «…Ленин всегда живой…».

У меня и дед есть. Его все Василичем зовут. И, между прочим, меня в честь его и назвали. Нет, вы не подумайте, меня не Василичем зовут, а Сашкой. Когда дедушка был молодой, его, наверное, тоже так звали, но это было давно. Дед – случай особый, я о нём лучше отдельно расскажу.

А вот мама с папой у меня хорошие. Я всегда говорю, что очень их люблю. И они говорят… Но у мамы с папой на меня мало времени. Дед говорит, что они «пашут, как рабы на галерах». Я пока не знаю, что такое «как на галерах», но думаю, это что-то очень тяжёлое и взрослое. Поэтому мной в основном занимаются два этих… неработающих пенсионера.

И, как понимаете, никакой личной жизни. Помню, повстречала я одного молодого человека. Знаете, так бывает! Словно искра, молния, радуга… Внезапно встретились глазами, улыбнулись друг другу, и всё! Понимаешь вдруг – это он! Единственный и навсегда! Всё! Выхожу за него. Я уже и колечко у бабушки в шкатулке присмотрела. И, казалось, уже ничто и никто не смогут нас разлучить в этом сложном мире. А фиг! Ещё как смогут. Начала, конечно, бабушка Оля:

– А не рановато ли, дорогая? Жизнь длинная, может, пока просто подружите?

– И маленький он какой-то для своих лет. И лопоухий! – подлил масла в бабушкину топку предатель-дед.

Бабушка Оля всё не унималась и умничала:

– Александра, не нужно так обнимать Вениамина! Боже, имя-то какое…

– Сань, смотри, у него и половины зубов-то нет и шортики мокрые. Обсикался, что ли? – продолжал унижать моего избранника Вениамина злобный дед.

– Ну и что, что мокрые! И то, что маленький… Вырастет! И зубки все вылезут. Мы же ещё молодые! Нам же всего по три годика! И слово  В е н и а м и н  я спокойно выговариваю, хоть и со второго раза. Любовь у нас! Понимаете?

Давно это было. Венька, или как его называют одноклассники, Веник, учится в параллельном классе. Маленький, прыщавый, с дебильной причёской, и по физре у него «трояк». Такие точно мне не нравятся. Но как мою личность пытались в молодости подавить – помнить буду и этим пенсионерам ни за что не прощу.

Честно говоря, думала, что вот пойду в школу и обрету свободу. Ещё одна ошибка молодости. Моя школа рядом, но каждое утро заспанная мама подвозит меня прямо к школьным дверям, а после уроков, двухметровой каланчой, возвышаясь над такими же встречающими, ожидает меня мой дед. Где её взять, эту свободу? Только познакомлюсь с приличным мальчиком, только он мне на сэкономленные от обеда деньги мороженое купит, только тяжеленный портфель до подъезда допрёт… Нате вам! Откуда ни возьмись нависает сутулая тень деда. Тянет свою старенькую ручку познакомиться, а потом как сдавит неокрепшую ладошку и тихо так:

– Александр Васильевич я. Дедушка Сашин. Мастер спорта СССР по боксу, между прочим.

И мальчик уже не знает, спрашивать, что такое СССР, или уже бежать пора! Это ж я так и в девках остаться могу.

Я круглая отличница. Думаете, я этого хочу? Об этом мечтают девочки-подростки? А куда прикажете деваться, если у папы два высших образования, у мамы два высших образования, у бабушки два, и только дед «оплошал», у него всего одно. Поэтому дед, ответственный за моё физическое воспитание, и мучает физически. А остальные? Остальные домучивают морально то, что от меня осталось. Конечно, больше всех свирепствует бабуля. Почему? Она физмат-школу закончила! Я-то надеялась, что она хоть что-то забыла, старушка ведь совсем. Фигушки! Нет пока провалов… Ничего, скоро дифференциалы пойдут… Посмотрим!

До аттестата зрелости и паспорта ещё далеко. Но ведь у нас, у несовершеннолетних, должна быть своя личная жизнь, своё жизненное пространство. И как объяснить это этим… тем, кто тебя любит? Но так, чтобы не обидеть, конечно. Предложения есть? Подскажите! Пожалейте девочку-подростка!