Текст книги "Иерусалимский ковчег"

– Пройдемте, пожалуйста, в столовую, – попросила она, подобрала обе свои юбки и поманила нас за собой. Мы вслед за ней покинули комфортно обставленную, гостиную.

Столовая в этом доме была скромная, но уютная. В центре комнаты, между двух окошек, располагался огромный стол с закуской. Разговор поначалу как-то не клеился, но в итоге мне на правах скорбящего друга ее покойного жениха все-таки удалось Анну Александровну мало-помалу расспросить о ее расстроившейся помолвке.

Особо расстроенной бывшая невеста не выглядела, скорее наоборот, можно было подумать, что она испытывает огромное облегчение.

– Где же я слышала вашу фамилию? – пыталась вспомнить Анюта.

– Не расстраивайтесь, – успокаивал я ее, немного лукавя. – Не так уж это и важно.

– Были ли вы на похоронах? – спросил я ее чуть позже, когда горничные стали убирать со стола.

– Была, – вздохнула Анна Аксакова, и прозрачные глаза ее с томной поволокой все-таки заблестели от нахлынувших слез.

– Вы любили его? – спросил я с сочувствием.

Она подняла на меня глаза и медленно выговорила:

– Не знаю, – Анна помолчала немного, а потом нервно воскликнула:

– Вы только подумайте, я бы уже овдовела!

– Но вам вопреки всему удалось-таки избежать столь печальной участи, – заметил я с невольной иронией.

Мира бросила на меня укоризненный взгляд и ущипнула за локоть. Хотя она ничего при этом не сказала, но я так и услышал ее слова:

«Яков Андреевич, вы просто невыносимы!»

И я отмахнулся от ее взгляда, словно от наваждения.

– Что с вами? – поинтересовалась Аксакова.

– Нервы, – я улыбнулся как можно любезнее. – Вы ведь тоже готовы расплакаться!

– Даже не знаю почему, – ответила Анна. – Виталий-то интересовался мной только корысти ради!

– Вы считали его мошенником?

– Ну что вы, – возмутилась Аксакова. – Это, пожалуй, сказано слишком громко! – она улыбнулась и рукою поправила и без того безукоризненную прическу. – Виталия погубило его пагубное пристрастие, – сказала она даже с некоторым презрением. – Он обещал мне бросить играть. Я ведь как-то ссудила ему семьсот рублей, – Анна махнула рукой. – Но все без толку!

– Вы уверены в том, что он покончил с собой?

Анна вспыхнула и пролепетала:

– А вы полагаете, что?..

– Я только интересуюсь, – сказал я в ответ.

– Но это очень странно, – заметила Анна Александровна. – Хотя…

Я насторожился, мне показалось, что девушка что-то знает, но не решается мне сказать.

– Вы вспомнили что-то подозрительное? – поинтересовался я.

– Я видела его в обществе странного человека, типа пренеприятнейшего… По-моему, он промышляет себе на жизнь чем-то грязным, мерзким, – Анна сморщила свой очаровательный носик. – Мне кажется, что он шулер – добавила девушка вполголоса, словно считала это слово неприличным в устах воспитанной девицы, каковою она считала себя.

Я заключил, что наш разговор удался, и покинул Анну вполне довольный собой, особливо от того, что ее знаменитые тетушки так и не появились. Паче всего меня радовало отсутствие Авроры Вениаминовны.

В карете, уже оставив Сергиевскую улицу далеко позади, я вспомнил про записки Виталия, заглавную букву «А» и цифру семьсот. Выходило так, что под этой буквой Виталий обозначил свою невесту.

– Где ты познакомилась с Анной? – обратился я к Мире, погруженной, похоже, в собственные невеселые мысли. Индианка не сразу меня услышала.

– Мира! – снова позвал я ее.

В этот раз Мира отозвалась:

– Вы о чем-то спрашивали, Яков Андреевич?

Я кивнул и повторил свой вопрос.

– Меня с ней познакомил Рябинин, – невозмутимо ответила индианка, словно говорила о вещах само собой разумеющихся.

Серж Рябинин, мой приятель, гвардейский офицер, жгучий брюнет с цыганскими глазами, с некоторых пор сделался ее поклонником, которому она так и не удосужилась ответить взаимностью, но тем не менее благосклонно принимала его ухаживания.

– И какое же отношение он имеет к Аксаковой? – осведомился я, начиная уже терять терпение. От дела Виталия Строганова у меня к этому времени голова кругом пошла.

– Самое непосредственное, – сказала Мира, поправив кружевные манжеты.

– А нельзя ли конкретнее? – я весь уже превратился в натянутую пружину, готовую вот-вот лопнуть.

Мира это заметила и воспользовалась моментом, чтобы поиграть на моих нервах. Скорее всего, это была маленькая месть с ее стороны в ответ на мое невольное невнимание.

– Разумеется, можно, – отвечала она. – Серж приходится ей каким-то троюродным кузеном.

– Так, значит, – воскликнул я, – он тоже может что-нибудь знать о Виталии!

– Думаю, да, – согласилась Мира.

Тогда я и велел своему кучеру свернуть на другую дорогу, которая вела к дому Рябинина.

Сергей был искренне рад нашему визиту, главным образом внезапному появлению Миры у него в гостях. Он по-прежнему был ею очарован, как в первый день знакомства.

Индианка уселась в массивное темно-зеленое кресло в имперском стиле и полностью погрузилась в изучение орнаментального рисунка на стенах.

– Мы по делу, – сказал я Сержу многозначительно. Он поднял удивленные брови и, ничего не понимая, уставился на меня. Рябинин был в курсе того, чем я занимался, и знал о моем членстве в Ордене, но в обстоятельства своих дел я его обычно не посвящал.

– Буду очень рад, Яков Андреевич, оказаться вам чем-нибудь полезным, – ответил он, и лицо его сделалось сосредоточенным.

– Речь пойдет о вашей родственнице Ане Аксаковой и о Виталии Строганове. Главным образом меня интересует Анин жених, – я перешел сразу к делу.

Сергей Арсеньевич немного задумался, помолчал, покрутил нафабренные усы и только потом заговорил, прервав затянувшуюся паузу:

– Мне этот господин никогда не внушал доверия, и я не скрывал этого от Анны!

Мне вспомнилось ангельское личико Строганова, его светло-голубые глаза, белокурые завитки волос, нежная улыбка. Неужели я совсем не знал этого человека? Я и подумать не мог двумя днями раньше, что о нем кто-нибудь сможет так неподобающе отзываться!

– И в чем же причина неприязни? – сухо осведомился я.

– В его пороке! – воскликнул кавалергард.

– А разве вы сами не играете в карты? – напомнил я Сержу. Или он запамятовал, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились?! Серж проиграл мне партию в карты, хотя справедливости ради я должен заметить, что произошло это не случайно, и я лишь позволил ему отыграться, что, в общем-то, и послужило началом наших с ним приятельских отношений.

– Играю, – не стал отрицать Рябинин. – Но я не болен, – произнес он едва ли не по слогам. – Виталия сгубила страсть, и я очень рад за Анечку, что она не связала свою жизнь с этим человеком. Мне даже кажется, – добавил Серж, – что умер он не по своей воле. Долги долгами, но что-то тут не так!

– Почему вы так считаете? – ухватился я за предоставленную мне возможность разузнать об этом деле побольше. – Возможно, он страдал от того, что его бросила невеста!

– Вся его жизнь была окружена какой-то таинственностью, иногда он исчезал, не сказав ни слова, и Аня переживала, – сказал Рябинин.

Но в этом для меня не было ничего удивительного, принадлежность к «Золотому скипетру» иногда вынуждала человека вести в некотором роде странный образ жизни.

– И больше никаких оснований? – спросил я разочарованно.

– Он водил дружбу с подозрительными личностями, – продолжил Серж.

– С кем именно?

Рябинин пожал плечами и сказал:

– Имен я не знаю. Но один такой тип крутился возле него последнее время постоянно.

– Ну, припомните хотя бы какие-нибудь приметы, – попросил я его. – Как он выглядел?

– Невысокий, одевался обычно франтом, на лбу написано, что пройдоха. Глазки такие узкие, бегают все время, по-моему, серые или светло-карие, болотного такого оттенка. Нос широкий с горбинкой, губы толстые, мясистые. В общем-то ничего особенного, никаких особых примет, ни родимых пятен, ни шрамов, – ответил Серж.

– А жаль, – вставила свое слово Мира.

– Жаль, – согласился Сергей Арсеньевич. – А, вспомнил, – он поднял вверх указательный палец. – Виталий как-то проговорился, что он – игрок. Я полагаю – шулер!

– Это тот самый, о котором вы, Серж, так много рассказывали, в цветном жилете и с седыми бакенбардами? – спросила индианка, вдруг заинтересовавшись нашей беседой.

– Абсолютно точно! – подтвердил Рябинин.

– Но вы же утверждали, что он заика, – сказала Мира.

– Конечно, – согласился Сергей Арсеньевич. – Как же я мог забыть? Совсем вылетело из головы, – смутился он.

Итак, это было уже кое-что, от чего я мог оттолкнуться в своих поисках. Я не знал еще точно, что или кого именно я ищу, и нащупывал дорогу впотьмах, но я был уверен, что во что бы то ни стало разыщу этого игрока-заику. Интересная получалась картинка, занимательная!

Я рассуждал следующим образом.

Виталий Строганов каким-то образом, вероятно, вследствие своей пагубной страсти к игре, становится жертвой ловкого мошенника – карточного шулера и оказывается должным ему, ну, скажем, около пяти тысяч рублей. Этакому заикающемуся щеголю! Смех да и только!

Я предполагал, что на строгановских часах он записан под именем господина «Г», около которого была обозначена цифра пять и красовалась кривая виселица. Я исходил из того, что это число в записях Строганова было самым значительным, если предположить, что Виталий просто-напросто опустил несколько нулей. Оно и означало ту самую сумму его долга, которую он никак не мог выплатить проходимцу по причине разорения своего семейства.

Кто-то в день похорон обыскивает его кабинет в поисках какого-то обличающего документа. Что это за личность, по-прежнему является огромным вопросом!

Мне оставалось только найти связь между двумя этими событиями и его самоубийством или, pardon, убийством. Но вряд ли Виталия сбросил с моста карточный шулер. Мелкая птица, полет не тот!

Я же предполагал, что важнейшим моментом во всей этой истории является членство Строганова в масонской ложе. Но доказательств сего я раздобыть пока так и не сумел, несмотря на все свои титанические старания.

Часам к четырем мы вернулись с Мирой домой. Она сразу поднялась к себе в будуар, я же, сбросив с себя сюртук вместе со шляпой, вернулся в гостиную, где и застал задумчивого Кинрю с грустью на усталом челе. Мой японец в полосатой легкой юкате – просторном национальном халате, восседал за хрупким столиком в стиле Людовика XIV, украшенном белоснежными раковинами, инкрустированными перламутром, и грыз измятое, плохо заточенное перо, представляя собою весьма необычное и комичное зрелище. Кажется, он взялся за сочинение очередного хокку. Если мой Кинрю погружался в поэзию, то лучше было его не трогать, это я уже знал по опыту.

Он оторвал свой зачарованный взор от исписанного иероглифами листа бумаги и продекламировал вслух:

Тяжело нести

закаленный меч.

Но в бою – победа!

К сожалению, я не был поклонником японской лирики и отдавал предпочтение творчеству Николая Карамзина. Однако я не смел об этом и заикнуться своему самураю. Несмотря на все свое мужество, силу воли, выносливость и прочие замечательные качества японского дворянина, он обладал не в меру обидчивым характером, отчего нередко попадал в щекотливое положение, так как до сих пор не адаптировался к европейской культуре. А я, признаться, относился к нему с огромной теплотой и желал ему только добра.

– Великолепно, – польстил я золотому дракону и собрался уже отправиться в свой кабинет, чтобы так же заняться записями. Правда в моем случае я намеревался продолжить свою искреннюю исповедь в собственном дневнике, недавно приобретенной тетради, переплетенной лиловым бархатом.

– Яков Андреевич! – окликнул меня Кинрю, окончательно выйдя из своего поэтического оцепенения.

– Что? – обернулся я.

– Вам послание от Кутузова, – сообщил японец и передал мне конверт.

Я поблагодарил его и наконец отправился в кабинет, где и распечатал письмо, в котором Иван Сергеевич желал мне всяческого успеха. К письму прилагалось обещанное приглашение в Английский клуб, из чего я заключил, что мое исповедание этим вечером снова отменяется.

Я вернулся в гостиную, где Кинрю продолжал по-прежнему творить свои вирши.

– Не желаешь ли прокатиться в Английский клуб? – поинтересовался я как бы невзначай у Юкио Хацуми.

– Пожалуй, – заметил он. – Хотя я привлеку к себе слишком много внимания. В этом трудно было не согласится с Кинрю, но у меня были совсем иные планы на его счет.

В клубе собирались в основном гвардейские офицеры и цвет штатской аристократии, в число которой входил и сам Виталий. Естественно, появление Кинрю, несмотря на его высокородное происхождение, в данном обществе не осталось бы незамеченным. Я рассчитывал взять его с собой в качестве преданного телохранителя и попросить подождать меня в экипаже.

– Если только я останусь в карете, – опередил меня Юкио Хацуми.

– Именно об этом я и хотел тебя попросить, – сказал я, опасаясь, что наше предприятие может оказаться опасным.

– Оказывается, я умею читать мысли на расстоянии, – пошутил японец. – Мира могла бы у меня поучиться, – добавил он.

– Вы говорили обо мне? – появление индианки застало нас обоих врасплох. Я не хотел далее втягивать ее в это дело и подвергать ее жизнь опасности. Мира и так, вопреки моему желанию, оказалась в эпицентре событий.

– Ты – единственная тема для наших разговоров, – ус – мехнулся японец.

– Так, значит, мне показалось? – усомнилась она. – А куда это вы собираетесь?

– В Английский клуб, – честно ответил я. – Переки – нуться в карты.

– Понятно, – сообразила Мира. Провести эту женщину было не так-то просто. – Вы, Яков Андреевич, собираетесь шулера искать, – она вздохнула. – Я надеюсь, вы одели ваш амулет?

Я инстинктивно дотронулся до груди, ромбики Миры были на месте. У меня появилось ощущение, что от них исходит магическое тепло.

– Разумеется, – успокоил я Миру.

Собираясь в Английский клуб, я прихватил с собой в ящичке пару пистолетов и был уверен в том, что Кинрю также позаботился о своей самурайской экипировке. Чего только стоило его платиновое кольцо со спицей. Он умел обращаться с ней не хуже, чем гвардеец со шпагой.

Клуб располагался в Адмиралтейской части города, поэтому мы добирались к нему совсем недолго. Он занимал один из роскошных особняков с бельэтажем.

Кинрю пообещал дождаться меня во что бы то ни стало, я же просил его быть начеку. Появилось такое ощущение, что я собираюсь в какой-то вертеп, а не на светское мероприятие.

Предъявив швейцару на входе свой пригласительный билет, я поднялся по лестнице с зеркалами в большую овальную залу, где располагались карточные столы. В одном из понтирующих я узнал знакомого по Лейпцигскому сражению князя Львова. Дождавшись конца тальи, я подошел к нему. Он очень оживился, узнав меня.

– Кольцов! Какими судьбами?! – воскликнул князь Николай. – Неужели вы наконец решили присоединиться к нашему обществу? Глазам своим не верю! – воскликнул он. – Яков Андреевич Кольцов, – представил меня Львов двум подошедшим к нам господам. – Лучший игрок в Санкт-Петербурге!

– Вы мне льстите, – заметил я.

– Не скромничайте Яков Андреевич, не скромничайте! – заулыбался он. – Господа, не слушайте его! – обратился князь к присутствующим.

– Может быть, партию в фараон? – поинтересовался высо – кий блондин в сером фраке со звездою.

Я подумал, что разговариваю с одним из правительственных чиновников. Если мне не изменяла память, то несколько лет назад я видел его в обществе самого Сперанского, когда тот был в фаворе у государя.

– Господа, я сегодня не в духе, так что прошу меня извинить, – отказался я.

– Как знаете, – пожал плечами чиновник.

Когда мы остались с князем наедине, он поинтересовался, в чем же истинная причина моего сегодняшнего появления, и я намекнул ему, что разыскиваю преступника. С ним я мог откровенничать, так как Львов был масоном, и я был уверен, что тайну мою он будет хранить так же свято, как свою собственную.

– Вот так да! – всплеснул он руками, как только я закончил рассказ. – Сдается мне, что дело это очень запутанное.

– Согласен, – ответил я, в этом для меня, к сожалению, не было абсолютно ничего нового.

– А личность Виталия Строганова мне как будто знакома, – усмехнулся Николай Александрович. – С месяц назад я одолжил ему около тысячи рублей. И теперь, как я полагаю, вряд ли мне стоит ожидать расплаты.

Меня удивляло, как много в этой истории замешано знакомых людей. Дело это казалось мне внутренним и каким-то чуть ли не семейным. Поэтому я и занимался им с неохотой, словно во мне рос неподвластный моему разуму страшной силы протест. Я боялся натолкнуться на неприятные, мучительные для себя вещи и очень опасался за жизнь и благополучие близких мне людей, так или иначе связанных с моим расследованием.

– Его похоронили вместе с долгами, – ответил я.

– Этого следовало ожидать, – туманно заметил Львов, посторонившись к окну.

– Что вы имеете в виду?

– Я видел его в обществе человека, о котором мне известно доподлинно, что он карточный шулер, – объяснил князь. – Около года назад он был с позором изгнан из нашего клуба.

– Этот шулер заикается?

Николай Александрович подтвердил все ранее собранные мною сведения.

– Как его имя?

– Не берусь утверждать, но, по-моему, его звали Матвеем Воротниковым.

– Военный? – полюбопытствовал я.

– Нет, он из рябчиков, – шутливо заметил Львов. – Я слышал, родная семья отказалась от него, и неизвестно, где он теперь обретается. А Виталия я предупреждал, – Николай Александрович махнул рукой. – Он слушать никого не хотел. Однако я заметил, что Строганов был готов на крайности и клялся мне, что непременно добудет деньги. Однажды он намекнул мне, что должен еще кому-то гораздо большую сумму денег. Я за голову схватился, куда же смотрел его поручитель при подготовке Виталия к посвящению?! Мне ни разу не доводилось видеть его в лицо, имени его я не знал и поэтому решил встретиться с ним через Кутузова или ритора Грушевского, с которым за годы служения в Ордене у меня сложились неплохие приятельские отношения.

– Благодарю вас, Николай Александрович, вы в некотором роде мне помогли.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся князь Львов, понимая, что рано или поздно я тоже ему понадоблюсь. – Вы останетесь ужинать? – поинтересовался он. Я ответил, что у меня, к сожалению, слишком мало времени, чтобы тратить его столь бесполезно.

– Не смею вас задерживать, – ответил князь, и я отправился восвояси.

В экипаже меня ждал продрогший Кинрю, не захвативший с собой пальто или бурнуса.

– Удачно? – осведомился он заинтересованно.

– Можно сказать, что да, – произнес я задумчиво. – По крайней мере, теперь я знаю имя мошенника. Его зовут Матвеем Воротниковым, он заикается и одевается франтом. Так что, я полагаю, нам не составит особого труда его найти.

– И что же вы, Яков Андреевич, будете делать, когда встретитесь с ним лицом к лицу? – осведомился японец, поглаживая щеточку усов над губами.

Я зашуршал свежим номером «Сенатских ведомостей», прихваченным мной на всякий случай в дорогу. Вопрос золотого дракона поставил меня в тупик. Я и сам еще не знал, что может готовить мне встреча с тем человеком.

– Я уповаю на Господа, – сказал я смиренно.

Кинрю покачал головой, но промолчал и ничего не ответил. Японец всегда уповал только на себя с тех самых пор, как долг разлучил его с матерью. А это произошло едва ли не во младенчестве.

– И куда же теперь мы направляемся, если не секрет? – поинтересовался Кинрю.

– К одному из моих агентов в игорном деле, – загадочно улыбнулся я.

– А у вас и такие имеются? – подивился Кинрю, надвигая на глаза высокую шляпу.

– Еще и не такие, – заметил я самодовольно, а потом приказал вознице свернуть на Загородный проспект, затем на Разъезжую улицу и в Чернышов переулок.

Чем ближе мы подъезжали к месту своего назначения, тем оживленнее становилось на улицах, тем беднее казались горожане, тем грязнее дорога.

– Если не ошибаюсь, здесь толкучка недалеко? – предположил Кинрю.

– Не ошибаешься, – я уставился в каретное окно и с интересом рассматривал окрестные сооружения, которые снисходительно именовались домами.

Тут я и скомандовал кучеру остановиться. Извозчик послушался, я вышел из экипажа и направился к лотку со всякой женской мишурой. У лоточника я узнал, где сегодня столуется Мишка Круглов, очень известная личность в этих краях. Он-то и являлся моим агентом.

Я вернулся в карету и объяснил извозчику, как проехать к трактиру. Как только мы прибыли, Кинрю попытался увязаться за мной, но я приказал ему сидеть на месте.

– Брать-то вам меня с собой зачем надо было, Яков Андреевич? – пробурчал японец вполголоса. – Лучше бы я еще поупражнялся в сочинении хокку.

– Не сердись, – попросил я его. – Скоро и твое время настанет!

Дворник в ярком жилете, ситцевой голубой рубахе и широких домотканых штанах указал мне на комнату Круглова. Я отблагодарил его серебряной монетой и постучал в закрытую дверь. В ответ воцарилась мертвая тишина, готовая вот-вот взорваться пушечным залпом. По крайней мере, мне показалось именно так.

Я снова принялся настукивать в дверь, пока наконец не услышал легкие, чуть слышные шаги и скрип в замке. Я надавил плечом на дверь, она неожиданно распахнулась, и я провалился в комнату, где меня немедленно оглушили чем-то очень тяжелым, и я повалился на пол.

В себя я пришел только тогда, когда кто-то вылил мне в лицо воды из ушата. Душ был ледяным, но я вскочил как ошпаренный, с болью в разбитом затылке и страстным желанием как следует проучить негодника.

– Яков Андреевич, вы?! – скалил зубы Мишка Круглов. – Ну не узнал я, ей-богу, не узнал! – запричитал он, понемногу начиная пятиться к стенке. Я медленно надвигался на него, словно бог отмщения.

– Да успокойтесь вы! – прикрикнул Михайло. – И звук его голоса наконец-то привел меня в чувство.

– Что здесь происходит, в конце концов? – возмутился я, присаживаясь на хромоногий стул у стенки.

– Да на меня тут вчерась облаву устроили, – оправдывался Мишка, почесывая в затылке. – Вот я и осторожничаю!

– Что за облава?

– Да так, – Круглов прикусил изуродованную губу. – Старые счеты.

Расспрашивать далее я не стал, в конечном счете, я пришел сюда совсем не за этим.

– Ты знаешь что-нибудь о Матвее Воротникове? – перешел я к делу.

– А как же, – усмехнулся Михайло. – Наслышан, – добавил он. – Личность-то в столице известная!

– А о Виталии Строганове? – спросил я с надеждой.

Мишка задумался и снова начал чесать в затылке грязными нестриженными ногтями.

– Нет, – закачал он кудлатой головой. – Не слыхал. А к Гастролеру он имеет какое-то отношение?

– Какому еще Гастролеру?

– Ну к Воротникову, – досадливо объяснился Мишка.

– Самое непосредственное, – заверил я. – Выясни как можно быстрее что у них были за дела. А за ценой я не постою! – пришло мне в голову добавить для пущей важности.

Не успел я дойти до выхода, как в дверях возникла фигура Кинрю.

– Задерживаетесь, Яков Андреевич, – заметил японец.

Мишка уж было и рот открыл, намереваясь спросить, что за обезьяну таскаю я за собой, но встретился со взглядом Кинрю и осекся.

– Не нравится мне круг ваших знакомств, – уже в экипаже посетовал японец, покосившись прищуренными глазами на мой затылок. – Голова-то не болит?

– Истина ведь жертв требует, – сказал я со знанием дела и подмигнул Кинрю. Он неодобрительно закачал головой, но смолчал. Я-то его кодекс чести не обсуждал и от него требовал того же.

Дома меня ожидал сеанс Мириного гадания. Не успел я войти, как гостиная превратилась в восточный салон магического искусства. Тяжелые бархатные занавеси закрыли окна так, что ни один солнечный луч не мог проскользнуть сквозь черное полотно. В старинном камине потрескивало желтое пламя, и искры падали на холодные плиты паркетного пола. У меня появилось ощущение, что я снова нахожусь в темной храмине масонской ложи, предназначенной для того, чтобы постигнуть суть мироздания и возродиться из праха прошлого для будущей освященной жизни.

Механически я осмотрелся по сторонам, словно бы надеясь рассмотреть в непроглядном мраке гроб с белеющими костями и священный алтарь.

В самом центре комнаты и впрямь возвышался стол, так же, как и окна, занавешенный черным бархатным покрывалом. Его окружали семь чадящих свечей. Но их свет вовсе не казался мне внутренним Светом Искупителя.

Я невольно подумал о том, что Виталий погиб, едва только принял свет, не успев до глубинной сути проникнуть в таинства франкмасонства.

Число семь Мира считала совершенным, потому как, объясняла она, существует семь наслаждений, семь огней и семь священных коров.

Я перевел взгляд на столик – глаза мои уже полностью свыклись с царящим в гостиной полумраком – и заметил на нем миниатюрный изумрудный ларец, в котором моя индианка обычно хранила свою драгоценнейшую колоду.

Наконец появилась и она под руку со своим слугой Сварупом. Я полагал, что Мира спустилась из «комнаты демонов», где хранила все свои атрибуты и баловалась индуистским колдовством.

В своем ярко-желтом сари Мира казалась солнцем в подземелье мрака. Она сделала жест рукой, который означал, как я успел узнать, ритуальную мудру приветствия.

– Да будет с нами великий Сурья, – шепнула Мира. Я вспомнил, что так величают древнеиндийского бога солнца. – Да снизойдет на нас пламя Агни! – продолжала вещать индианка, и от ее заклинаний мне, повидавшему виды масону, становилось не по себе.

– Сапта ратнани, – молвила Мира и поклонилась в левую сторону. – Сапта архишах, – сказала индианка и склонила голову вправо. – Сапта гавах, – поклонилась она мне.

Сваруп подал ей вышитый мешок с благовониями, и индианка, продолжая что-то шептать на понятном только ей языке, бросила в огонь его содержимое.

Я так и не осмелился нарушить молчание и спросить, что же здесь все-таки происходит. Юкио Хацуми тоже молчал, испытывая невольное уважение к ее ритуалу.

– Сегодня, Яков Андреевич, вы узнаете, что же вас ждет в самом ближайшем будущем, – сказала индианка и улыбнулась улыбкой Джоконды.

– Иногда лучше, когда грядущее находится под покровом тайны, – философски заметил японец.

Я поднял руку в знак того, чтобы Мира продолжала.

Индианка разложила карты крестом, мне с моего места трудно было разобрать, что на них изображено. Но Мира изменилась в лице и велела Сварупу подать другую свечу. Он засуетился и, наконец, нашел в обклеенном разноцветной бумагой ящике то, что она просила.

Мира зажгла ее и устремила взор немигающих глаз в желтое пламя.

– Это трепещет душа погибшего, – прошептала она, указав на огонь.

– Что ты увидела? – спросил я у Миры, чувствуя все нарастающую тревогу.

– Я не могу рассказать вам все, что увидела, – твердо сказала индианка. – Но я точно знаю, что над вашей головой, Яков Андреевич, навис дамоклов меч, и вам срочно требуется принять необходимые меры.

– Какие именно?

– У меня связаны руки, – сказала Мира в ответ.

– Но я не впервые встречаюсь с опасностью, – улыбнулся я.

– Это-то меня и тревожит, – ответила индианка. – Вы можете потерять чувство самосохранения.

– Не волнуйся за меня, Мира, – произнес я уже спокойно. – Случится только то, что должно случится! Увы, но тебе ли не знать, что всем этим миром правит фатум.

Мира сделала знак слуге, чтобы он потушил все свечи и убрал гадальные принадлежности. Сваруп выполнил ее приказание и отнес ларец с картами Таро в Мирину комнату.

Наконец-то, в гостиной стало светло, и мы с Кинрю смог – ли перевести дух.

– Я устал, – сообщил я японцу и отправился в кабинет уповая на то, что за чтением Фомы Кемпийского смогу привести свои расстроенные нервы в порядок. Я и не заметил, как задремал над книгой. Снилось мне что-то тревожное и расплывчатое, то, что я, как ни силился, так и не смог запомнить.

Меня разбудил громкий стук в потайную дверь, спрятанную за гобеленом.

– Тише, – прошипел я, отворяя незваному гостю, вознамеревшемуся перебудить весь дом.

– Яков Андреевич, я все разузнал, как вы просили, – сообщил мне Михайло, вваливаясь в мой кабинет. – Красиво у вас тут, – произнес он с невольной завистью в голосе и уставился на оконный витраж.

– И что же ты выяснил? – поинтересовался я, растирая глаза спросонья.

– О Гастролере, – сказал Круглов, усаживаясь на стул. – Ему Строганов пять тысяч задолжал, да так и не вернул, стервец этакий.

– Ты бы язык-то попридержал! – рассердился я. Неровня тебе покойный!

– Знамо дело, – Михайло сник.

– Ты лучше скажи, где его искать, этого твоего Гастролера?

Михайло Круглов пожал плечами:

– А кто его знает, где его черти носят?! Матвей всегда скитался по свету, как вечный жид!

– Я за что тебе деньги плачу? – прикрикнул я, схватив за грудки своего агента. – А?

– Да ладно, ладно! – замахал он руками. – Уж и пошутить нельзя!

– Ну и?.. – настаивал я.

– Уехал он из Петербурга, – выпалил Мишка. – У-е-хал! – повторил он по слогам.

– Куда? – терпение у меня стало подходить к концу.

– Люди говорят, что в Москву, – агент мой помедлил, почесал затылок, потом умильно на меня глянул. – Яков Андреевич, теперь бы мне…

– Что?

– Как что? Яков Андреевич, побойтесь Бога! – взмолился Мишка.

– Да ладно уж, – смилостивился я и протянул ему два империала.

Круглов поблагодарил меня и откланялся, воспользовавшись все той же дверью.

Тогда я решил подняться в спальню, чтобы продолжить свой прерванный сон. Однако я не успел выйти из комнаты, как ко мне постучалась Мира.

– Яков Андреевич, можно к вам? – спросила она заспан – ным голосом.

Я отозвался:

– Конечно.

Индианка вошла в кабинет почти что бесшумными шагами и протянула мне сложенный вчетверо лист бристольской бумаги.

– Что это? – поинтересовался я, разворачивая послание.

– Записка от Анны. Горничная принесла. Сказала, что срочно, – ответила Мира.

Я пробежал глазами письмо.

«Милостивый государь, – писала Аксакова. – Я вспомнила одно обстоятельство, касаемое смерти Виталия, которое может показаться вам очень важным. Все дело в том, что мой бывший жених около месяца назад отдал мне на хранение запечатанное письмо и просил передать его Вам в случае, если с ним что-то произойдет. Вот откуда, оказывается, я помню Вашу фамилию. Примерно в тоже самое время мы с ним расстались, да я и не принимала его слова всерьез. Вероятно, поэтому я совсем позабыла про письмо, а когда вспомнила, то обнаружила, что оно исчезло. Если Вас заинтересовало это известие, то завтра же утром я жду Вас у себя дома».

Утро выдалось солнечным и теплым, словно лето вознамерилось напоследок показать свой прекрасный лик. Я проснулся в отличном настроении и спустился к завтраку, полный сил и новых намерений.

– Вы собираетесь к Анне? – спросила Мира.

– Конечно, – ответил я, отправляя в рот бутерброд.

– Она сообщила вам что-то важное?

– Да, – сказал я. – Судя по всему, Строганов предвидел, что с ним может случится нечто подобное, и оставил ей на хранение письмо, которое просил передать мне в подобном случае. Но Анна об этом запамятовала, видимо, вознамерившись и вовсе выкинуть молодого человека из головы, а он, очевидно, считал ее своим самым близким человеком. Виталий даже не обратился к родителям!