Текст книги "Шкатулка императора"

Глава III

Черноглазая красавица-ночь, словно услышав призывные аккорды андалусийской гитары, взметнула вверх тонкие руки и щелкнула незримыми кастаньетами, а сумрак, подобно пышным юбкам ее воздушного черного платья, заполнил площади и улицы старого города, красовавшегося вокруг бухты на берегу Средиземного моря. Граница дня и ночи едва уловима в современной суете, но те, для кого это таинство не секрет, каждый раз получают удовольствие, наблюдая переход в совершенно другой мир. Именно так. Правда, это дано не многим. Погруженные в свои повседневные дела, никогда не увидят чуда в том, что происходит каждый вечер. Но это не зависит от них. Настоящие чудеса не нуждаются в зрителях, как на представлениях фокусников. Чудеса живут своей жизнью.

Сначала медленно, но не робко или застенчиво, а от сознания своей необычности – величественно, красавица-ночь заполняет собой все вокруг, преображая и наполняя новым смыслом. Не случайно они с труженником-днем мужского и женского рода, каждому присущи противоположные черты. Их перечисление займет слишком много времени, а танцовщице в черном платье, чьи пышные юбки стремительно развиваются в такт ее страстным движениям, нравоучения скучны. Незримые кастаньеты и звонкие аккорды гитары уже выводят знакомую мелодию. Это фламенко. Только здесь он звучит по-настоящему, в остальных местах он скован, как в неволе. Ему нужны гулкие узкие извилистые улочки, сбегающие с холмов к морю. Они вымощены особым камнем, способным отзываться на перестук крепких каблучков. Ударят ловкие пальцы по струнам андалузийской гитары, и тут же отзовется дробь каблучков. Что там сцены, подмостки театров и концертных залов, где перед чопорной публикой, убаюканной мягкими креслами, танцовщицы пытаются исполнять фламенко! Увы, там этот танец невольник, ибо душа его живет только на брусчатке Барселоны.

Красавица-ночь это знает. Каждый вечер, начиная свой завораживающий танец, она покоряет светлый мир, и он опускается перед красоткой на колени, потому что понимает, ему не устоять. Темный мир живет не разумом, но сердцем, и превыше всего ставит любовь. Эта богиня властвует безраздельно. Ей покоряются и ее превозносят без храмов, соборов и монастырей. О ней грезят с детства, и ее вспоминают на смертном ложе. Любовь – лучшее, что дано Создателем смертному. Днем, когда разум преобладает над человеком, он пытается придумать себе иного Господина, называя его на разных языках разными именами. Смешно и грустно. Единая религия и единая Госпожа давно есть у каждого. Любовь живет в душе каждого еще до рождения. Мать и дитя любят друг друга, и весь мир сосредоточен для обоих в них самих. Так Создатель пытается научить смертных единственной религии, которая нужна людям. И это настоящее. И это на всю жизнь. И это умеет каждый. Нет первородного греха, есть самая первая любовь, и ей не нужны Талмуд, Коран или Библия; святые отцы, выдуманные обряды или жертвоприношения. У человека есть душа. Она всегда подскажет, откроется на встречу и простит. Никто так не умеет любить и ненавидеть, как обладающий душой. Никто не умеет так прощать, как душа любящая.

Красавица-ночь сверкает черными очами, в которых хочется утонуть. Нет сил сопротивляться, да и незачем. Вместо молитв звучит гитара, вместо поклонов – огненное фламенко, вместо попов – стремительная байлаор. Темное трико обтягивает ее соблазнительный торс, закрывая от шеи до ладоней. Нет обнаженного тела, но есть огненная страсть танца. Оборки и воланы пышными волнами вьются за байлаор, но ее уже там нет. Это только след той, что умеет любить страстно, ненасытно, безгранично. Долой кастаньеты, и трепетные кисти изящных рук начинают свой монолог. Не нужны толмачи, все понятно без слов. Фламенко впитал в себя традиции мавров, обычаи индусов, свободолюбие цыган, лукавство иудеев и неукротимость испанцев. Для любви не существует вавилонской башни, это порождение дневного разума. Мелькнул в руках байлаор веер, и монолог окрасился новыми яркими фразами. Какое богатство! Смотрите и наслаждайтесь, ваша душа все поймет. Когда же кантаор с надрывом зайдется на самых высоких нотах, выводя голосом не слова, а невообразимый восторг, и ритм каблучков будет соперничать с бешенным темпом струн, взметнется красная шаль с длинными кистями. Тут вы почувствуете непреодолимое желание вскочить со своего места и ринуться в танец. Не сдерживайтесь. Это ваша душа отозвалась на голос Госпожи вашей – великой и единственной царице по имени Любовь.

Когда красавица-ночь заполнила собой город и тысячи огней украсили его дома, на улицах и площадях стало многолюдно. Летом испанцы ведут преимущественно ночной образ жизни. В послеобеденное пекло большинство остается дома. Сиеста затягивается до пяти вечера, после чего возобновляется рабочий ритм. Оживают стройки, магазины и предприятия. Только вездесущим туристам этот закон не писан. Они хотят везде успеть за те несколько дней, что подарила судьба для отдыха, и никакая жара или местные традиции не остановят их. Недобрым словом вспоминают приезжих работники туристических фирм, отелей, сувенирных лавок и огромных супермаркетов, но они нужны друг другу.

У тонированного окна кабинета на семнадцатом этаже бизнес-центра в деловом квартале Барселоны стоял мужчина в строгом светлом костюме. Высокий, смуглолицый, темные волосы аккуратно подстрижены. Он умел и любил элегантно одеваться. В платяном шкафу его кабинета всегда было несколько костюмов и обувь, которые он носил только в офисе. Подобно опытной женщине, знающей толк в украшениях, он тщательно подбирал для себя одежду, которая подчеркивала его фигуру. Он относился к одежде, как к драгоценным камням, которые притягивают взгляды окружающих, не акцентируя внимания на лице или руках их обладателя. На юге, где столько соблазнов, трудно сохранить стройность и юный овал лица. Эта постоянная борьба с удовольствиями и неминуемыми их последствиями вынуждает маскироваться. Коллегам свою необычную страсть к одежде мужчина объяснял профессиональными секретами общения с клиентами. И надобно сказать, что дела его шли отлично. Несмотря на тяжелые времена затянувшегося мирового кризиса, фирма сохранила свои позиции, и это давало повод ненадолго расслабиться в конце рабочего дня. Было приятно представить себе, будто несравненная Барселона покорно стелет к его ногам свой ковер из разноцветных огней.

Взгляд мужчины отыскал высокие шпили соборa "Святого семейства", которые эффектно подсвечивались снизу, отчего казались яркими пиками, устремленными в черные небеса. Названные в честь Спасителя, Марии и апостолов, они словно стояли на страже творения великого Гауди, оберегая островок светлого мира от темноты. Впрочем, это было напрасно. Никто кроме самих людей на протяжении века его затянувшегося строительства не посягал на собор, который то строили, то разрушали, то восстанавливали. Вечная проблема финансирования теперь отчасти была переложена на плечи туристов. Каждый посетитель гордо сознавал, что и его посильная лепта останется на века, воплощая в каменной фантазии непревзойденного Антонио.

Огненная река бульвара Лас Рамблас пересекала Барселону от высокого холма к самому порту. Некогда высохшее русло реки постепенно стало самым веселым местом города. Сейчас по ярким световым рекламам мужчина отыскивал на бульваре свой любимый ресторанчик и магазин женской одежды, где работала знакомая по имени Тереса. Они встречаются по пятницам и подолгу гуляют среди приезжих. Там просто затеряться, не боясь случайно встретиться с кем-нибудь из знакомых. А вон и площадь Каталонии. Она никогда не спит. Медленно, словно светлячки, огибают ее по кругу фары машин, растекаясь в стороны по прилегающим улицам Фонтанелья, Пасеч де Грасия или дальше по Лас Рамблас.

Приглядевшись, мужчина заметил крохотные огоньки, медленно плывущие над городом. Это кабинка канатной дороги. Он усмехнулся, подумав, что отважных туристов не предупредили, о том, что антикварные кабинки, как и сама канатная дорога, еще ни разу не ремонтировалась за восемьдесят лет своего нелегкого труда. Конечно, заманчиво подобно чайке зависнуть над ночным городом, рассматривая море огней под ногами, но когда восторг постепенно сменит волнение, а затем придет страх, тут уже не до красот и достопримечательностей. Статуя Колумба на шестидесяти метровой металлической колонне покажется нелепой, а "воздухоплаватель" в кабинке, раскачивающейся на невидимом в темноте канате, ощутит себя самым несчастным и обманутым человеком в мире. Вот поэтому Кристобаль жестом зовет всех, смотрящих на него снизу, на морские просторы, а не вверх. Впрочем, толпящимся на остановке канатной дороги у крепости Монжуик это только предстоит испытать. Пока они лишь ощущают свежий морской бриз и слушают шум волн, разбивающийся о валуны у подножия обрыва, отвлекаясь на захватывающий рассказ гида о пятиконечной крепости, возведенной в давние времена для охраны города от мавров, впоследствии перешедшей в руки Бурбонов и ставшей символом оккупации, а затем и вовсе служившей тюрьмой при Франко.

Справа вспыхнуло разноцветными огнями водяное облако Поющих фонтанов. Сегодня четверг. Летом четыре последних дня недели прохладные струи, подсвеченные радужными огнями, отплясывают свои замысловатые "двадцатиминутки" под музыку Бетховена, Чайковского и Баха. Смотреть на это захватывающее представление можно бесконечно. Словно языки разноцветного пламени, управляемые незримым кочегаром из преисподней, струи фонтана взмывают в такт чарующей музыки в черное небо. Это красиво. Огонь и вода всегда завораживают.

У мужчины запершило в горле. Захотелось курить. Рука автоматически потянулась в карман модного пиджака, где лежала пачка "Фортуны", но остановилась на полпути. В офисе курить запрещалось, а идти сейчас в курительную комнату, где кроме гудящих кондиционеров в это время никого нет, не хотелось. Его "Фортуна" предполагала общество, вернее неторопливую беседу, когда выпуская тонкую струйку, можно выдерживать паузу или прятать взгляд, прищуриваясь от дыма. Сигарета в разговоре, особенно деловом, это палочка-выручалочка, и тот, кто владеет ею более искусно, одерживает верх. "Фортуна" всегда выручала мужчину. Вообще, в его жизни было много необычного и, как он верил сам, мистического. Вот, взять хотя бы его имя. Оно, несомненно, определило необычность его судьбы.

Согласно традиции, имена и фамилии в Испании могут быть абсолютно необычны и многословны. Это определяется фантазией родителей. Другое дело – регистрация. Согласно испанскому законодательству в документе может быть только два имени и две фамилии. А если, например, клерк не сможет однозначно определить из имени пол ребенка, он вправе отказать в регистрации. У себя дома называйте свое чадо, как угодно, а документ дело серьезное. Поэтому два первых имени по традиции стандартны. Первое имя мальчику дается по отцу, второе – по деду. У девочек, соответственно, по женской линии. Полное имя мужчины, разглядывающего ночную Барселону, звучало так: Владимир – Анхель – Хосе – Луис – Рамон. В паспорте же значилось, что сорокалетний уроженец Таррагоны Хосе-Луис Мартинес-Мороз еще холост и зарегистрирован в родном городе на улице Сан-Антонио, 23. Вернее, в том старом доме, что стоял неподалеку от кафедрального собора, проживала его мать Пилар-Гомес Диас. Но это было официально. На самом деле последнее время Мартинес-младший жил в Барселоне, а родственники и друзья звали его Влахель, с ударением на последнюю гласную. Только покойный отец частенько очень серьезно обращался к сыну, называя его Владимир Великий. Он верил в мальчика и пророчил ему замечательное будущее.

Дело в том, что в 1936 году, когда франкисты подняли мятеж против законного правительства, дедушка Анхель, как высокопоставленный чиновник министерства финансов, отбыл в Москву, сопровождая золотой запас Испании. На эти деньги СССР в течение трех лет поставляло вооружение и своих военных специалистов в Мадрид. Вплоть до падения республики. Все это время семья товарища Мартинес жила на столичной улице Горького, где морозным январским утром 1941 года у испанского эмигранта родился мальчик по имени Родригес – Владимир. Второе имя было дано в честь вождя мирового пролетариата, но не было внесено в документы в целях конспирации. Зато уж сыну своему, родившемуся в 1970 году, это имя и память о русских морозах Родригес передал с гордостью. Он очень любил мальчика, выделяя его, как наследника, поскольку остальные трое детей были девочками. Впрочем, если быть честным, Влахель не стал мачо – над ним тяготело "женское" воспитание. Он унаследовал мужественные черты лица своих предков, но отнюдь не мужской характер. За глаза сослуживцы частенько называли его "Рахель" передразнивая уменьшительное домашнее имя Влахеля на женский манер. А имена, как известно, сильно влияют на наши судьбы.

Влахель всегда прилежно учился, осваивая фамильную профессию финансиста. Отцовские связи и память некоторых столичных функционеров о славном прошлом деда помогали карьере. Однако у него не было такой поддержки в общении с прекрасным полом. Ему не составляло труда завязать знакомство с какой-нибудь красоткой, но через месяц они расставались. Была ли тому причиной его бережливость или чрезмерная мягкость, Влахель не знал. Он умел нравиться, негромко и уверенно говорил, разбирался в цветах и никогда не путал предпочтения своих избранниц, но они все равно покидали несостоявшегося кабальеро.

Подобно средневековым дворянам или рыцарям, которые превыше всего ценили честь фамилии и уважительное отношение к семейным традициям, Мартинес-младший искал даму сердца. Будь рыцарские поединки в наше время, он вряд ли преуспел в них, но вот грамотно распорядится сбережениями, вложить их в надежное дело и получать доход, пусть небольшой, но стабильный, он мог в совершенстве. Очевидно, профессия накладывала свой отпечаток на его взаимоотношения с женщинами. Хосе-Луис признавался себе, что он мог взглянуть иногда на обладательницу стройного шоколадного тела, как клиентку, чьи средства он собирался выгодно вложить. Но это бывало редко. В остальном же он старался вести себя как настоящий мачо. Подарки, пусть не дорогие, но с намеком; поездки на выходные, пусть не во Францию или Италию, но очень интересные; романтические вечера, пусть не в дорогих ресторанах, но с вполне приличной кухней. Ну, не мог же он тратить бешенные деньги на понравившуюся женщину. Другое дело – жена, тогда может быть.

Что же касается цветов, то Влахель знал в них толк и мог составить букет по всем правилам флористики, демонстрируя даме свои пылкие чувства. Однако зачастую он со своей очередной пассией говорил на разных языках. Проходила пара месяцев знакомства, и все надежды рушились. Впрочем, были и такие претендентки, что доходили до знакомства с мамой. Тогда они приезжали вдвоем на взятом Влахелем напрокат кабриолете в родную Таррагону, и Пилар-Гомес готовила свою знаменитую паэлью. Дорогая мама, как и вся семья Диас, были родом из Валенсии, и считались непревзойденными мастерами этого блюда из риса, морепродуктов и курицы. Особая заправка из оливкового масла, мускатного ореха и шафрана была фамильным секретом всех, живших долгие годы на улице Сан-Антонио, неподалеку от кафедрального собора.

Замечательный вечер на прохладной террасе в старом доме, к строительству которого приложили умелые руки все мужчины семейства Диас, всегда проходил в рамках старых традиций. Настроение, окружающая мебель, посуда и приготовленная мамой паэлья всегда вызывали слезы умиления у Хосе-Луиса. Он ощущал себя законным наследником двух старинных испанских фамилий – Диас и Мартинес, и вел себя подобающим образом. Правда, в течение такого вечера в похвалах и комплементах рассыпались только гостьи. Суровый и опытный взгляд Пилар-Гомес всегда быстро разоблачал охотниц за приличными мужьями, особенно потому, как эти дамочки говорили и ели. Ни одна из приезжих штучек не прошла экзамен успешно. Но разве мог любящий сын перечить матери. Святая женщина! Она всегда права. Да и сорок лет для холостяка вполне прилично в наше время. Теперь даже женщины в эти годы стремятся делать карьеру, а не родить к тридцати троих детей, как это было в прежние времена.

Сегодня был четверг, и Влахель должен был зайти в бар на углу улиц Аугусты и Либертат. Именно должен. Эта странная история тянется много лет. Помниться в 1996 году, когда еще был жив отец, в их старый дом на улице Сан-Антонио приехал давний друг Мартинеса-старшего. Важный гость из Мадрида долго беседовал с отцом за стаканчиком хереса. Поздно вечером, прощаясь со всеми членами семьи Мартинес, гость, по-отечески потрепал по щеке тогдашнего менеджера местного отделения столичного банка, пообещав приятные новости. Так и случилось. Через несколько месяцев Влахель переехал работать в Барселону, став директором небольшой посреднической фирмы под названием «Эсмеральда».

Он был так счастлив, что не придал особого значения тому, что в учредительных документах владельцем компании значился неизвестный ему господин Гридман из России, а в конфиденциальном соглашении к договору о найме на работу Хосе-Луис обязался руководствоваться в своих действиях директивами, которые он будет получать от владельца. Первый год прошел абсолютно спокойно. "Эсмеральда" удачно вошла в посреднический бизнес в сфере управления активами не очень богатых сограждан и фирм. Клиентская база постепенно росла, сделки набирали обороты, а полученная прибыль позволила переехать в солидный офис, набрать приличный штат и зарекомендовать себя как надежного партнера. Никаких ограничений или давления со стороны реального хозяина не ощущалось, и Влахель убедил себя в том, что это один из тех богатых русский, коих теперь немало появилось в Испании. Они покупали хорошие квартиры в столице и на курортах, дорогие дома и яхты на побережье, вкладывали немалые средства в транспортные компании, доставлявшие весь год свежие продукты для Европы. Мартинес-младший не удивился, когда среди клиентов "Эсмеральды" словно по чьей-то команде появилось три десятка хороших клиентов, работающих в одной из новых компаний Ла Пинеды.

Этот маленький городок в сотне километров от Барселоны имел добротные причалы для танкеров и нефтеперерабатывающий комплекс. Иногда по дороге в Салоу, куда Влахель любил прокатиться с очередной знакомой, чтобы покупаться на бескрайних пляжах и подурачиться в аквапарке, он проезжал мимо этого черного монстра с пугающим переплетением труб. Возникший в период нефтяного кризиса шестидесятых, перерабатывающий комплекс получил новый толчок в своем развитии уже в конце девяностых. Тогда в Ла Пинеде неожиданно появилась огромная частная компания "Гефест", получившая в свою собственность десятки новейших танкеров из России и крупнейшие контракты по перевозке нефти из Новороссийска и Туапсе. Поговаривали, что это бывшие хозяева-коммунисты выводили из разваливавшейся страны свои активы. Кто знает. Однако, при "Гефесте" появились новые рабочие места, налоги потекли в местную казну, а "Эсмеральда" получила очень хороших клиентов. Правда, все они были похожи друг на друга, как близнецы – русские, купившие недвижимость в Салоу, внесшие большие деньги в развитие "Гефеста" и, главное, переводившие средства на свои счета в "Эсмеральду". Регулярность и размер этих переводов говорили о том, что это не только солидная зарплата, но и огромные бонусы от сделок. Поначалу Влахель чувствовал себя очень неуютно. Он перепроверял все финансовые документы от "Гефеста", но с точки зрения закона нарушений не было. Директор "Эсмеральды" понимал, что-то кто-то прятал огромные деньги от торговли нефтью в "заграничный" карман, но Испании это было выгодно. Законопослушные иностранцы вкладывали большие средства в экономику чужой страны, чтобы потом стать ее добропорядочными и состоятельными гражданами. Они редко появлялись в купленных ими домах и рабочих кабинетах, где кто-то работал за них, но хозяева издалека зорко следили за своими деньгами. Мартинес-младший частенько видел запросы на выписки по счетам клиентов из "Гефеста", но тут был полный порядок. Хосе-Луис знал свое дело и отрабатывал зарплату на все сто.

Рассказы отца об огромной богатой России, затерявшейся где-то на заснеженной окраине Европы так и остались для Влахеля чем-то нереальным, но вот некоторых русских теперь он знал лично. Это были солидные клиенты, не скупившиеся на личные бонусы сверх всех установленных комиссионных при удачных сделках. А сделки благодаря русским становились все масштабнее. Западный мир побаивался русских медведей, но охотно брал деньги от "Эсмеральды". Небольшая посредническая компания из Барселоны приобретала для своих клиентов акции самых известных и надежных мировых корпораций. Дела шли просто замечательно.

В 2002 году, когда собственный капитал фирмы и ее репутация достигли солидного уровня, Хосе-Луис неожиданно для себя получил письмо из Лондона. Некий господин по имени Ариэль сообщил, что будет рад встрече с директором по одному важному вопросу и предложил поужинать в самом дорогом ресторане Мадрида. Письмо было на английском, деловое и строгое, но пригласительный билет в конверте привел Влахеля в священный трепет. Ресторан «Белый лотос» был негласным Олимпом финансового мира Испании. Не только цены отпугивали от дверей всех любопытных лучше всякой охраны, хотя и ее там было предостаточно. Войти в заветный ресторан без такого пригласительного было невозможно. Директор «Эсмеральды» с замиранием сердца долго рассматривал небольшую открытку из плотной бумаги. Выполненное в стиле ретро изображение старейшего банка страны с короткой вежливой фразой, отпечатанной витиеватым шрифтом, и дата. Скромно. Правда, на обратной стороне был выбит номер. Ресторан не спрашивал никаких имен, только номера, как на банкнотах.

Вот оно незримое могущество денег. Многие состоятельные коллеги наперегонки стали бы предлагать Хосе-Луису солидные суммы за эту маленькую открытку, покажи он ее кому-нибудь. Ни сам Мартинес-младший, ни его компаньоны никогда не ужинали в "Белом лотосе". Они только слышали и пересказывали байки о загадочных посетителях того ресторана, мечтая втайне побывать в нем хоть разок. Ходили слухи о том, что хозяин "Белого лотоса" заказал специальный станок и бумагу к нему на монетном дворе Испании, чтобы печатать пригласительные билеты. Аппарат находится в потаенной комнате-сейфе и охраняется, как печатный станок национального банка страны. Так ли это было на самом деле, никто не знал, но такой пригласительный был ключиком в высшие сферы финансового мира, где текли денежные потоки, способные смести на своем пути небольшую страну.