Текст книги "Незаменимый вор"

– Дурак! – произнес с сердцем Григорий Александрович. – Разве не знаешь ты, что своим людям я – первый заступник и наставитель, все равно как родной их отец?

Последние слова говорил он, обращаясь уже к Михельсону и Куратову.

– Так едемте в моей коляске! – сказал Конрад Карлович. – Я как знал – велел заложить ее для вечерней прогулки.

– Что вы! Я не смею утруждать вас!

– И никакого тут нет труда, а напротив – это мой долг. Как врач я обязан осмотреть пострадавших. При том же, должен сознаться, меня, как человека науки, чрезвычайно интересует этот случай душевного расстройства.

– И я п-поеду! – выговорил Куратов слегка заплетающимся языком. – Меня тоже интересует этот случай!

Он начал было выбираться из кресел, но Михельсон поспешно и довольно решительно усадил его назад.

– Нет, Савелий Лукич, вам никак нельзя ехать! У вас гость, – он указал на неподвижного урядника. – К тому же я тотчас буду назад и все вам расскажу.

– Ну извольте, – неохотно согласился хозяин. – Я готов ждать. Только не забудьте расспросить подробно, в какой части леса скрываются разбойники. А уж мы с урядником составим отношение к губернатору...

Через минуту дорожная коляска выкатилась из ворот куратовской усадьбы. В коляске, кроме Конрада Карловича и Григория Александровича, сидела еще лохматая собака Михельсона, и на козлах – кучер с женою. Последняя взята была для помощи по медицинской части.

Уже совсем стемнело, и в поле стало ничего не видно. Только черная змея дороги проступала порой впереди, когда среди облаков появлялось размытое лунное пятно.

– А что, у этого Бочарова, – задумчиво спросил Конрад Карлович, – давно крыша поехала?

– Что? – Турицын глянул на него испуганно.

– Я хочу спросить, – поправился Михельсон, – давно ли начались у него эти... причуды?

– Да как вам сказать? – Турицын тяжко вздохнул. – Сутягою был он всегда. Еще и отец его славился тем же. Покойник, говорят, по три, по четыре тяжбы заводил в земском суде за раз. Но этот, думаю, переплюнет и отца... И всегда ему, собаке, везет! Честный человек, коего обирает он до нитки, никогда не приберет столько доказательств своей правоты. Да и недосуг! Этот же, крючок, будет корпеть и год, и два, ан к самому-то суду и подгадает! Уж наперед знайте, что найдется у него какая-нибудь мерзкая закладная бумажка или забулдыга-свидетель...

– Значит, раньше он нечистой силы не поминал?

Григорий Александрович невесело усмехнулся.

– Нет. Раньше обходился как-то без нее. Это уж в последние дни на него накатило. Понес семь верст до небес! Думает, разве, напугать меня своими сказками? Так зря старается. Лес – мой, и от владений своих я не отступлюсь, хоть там дьявол объявись!

Сказавши так, Григорий Александрович опасливо огляделся по сторонам.

– А может он и вправду видел что-нибудь в лесу? – беззаботно спросил Михельсон.

– Ну вот и вы туда же, Конрад Карлович! Совестно вам! Образованнейший человек...

– Нет, я не то... – оправдывался Михельсон. – Не то, чтобы это была именно нечистая сила, а так, какое-нибудь явление натуры... Ведь вот и люди ваши испугались чего-то!

– И вовсе нет никакого явления! – отрезал Турицын. – Взбесились все из-за этого Бочарова, вот и все! Право, если он вздумает вещать о конце света, так найдутся, пожалуй, свидетели, рассказывающие, как на их глазах воды обратились в кровь...

Пес завозился в ногах Турицына, устраиваясь поудобнее. Григорий Александрович потрепал было его по голове, но тотчас убрал руку, с изумлением услышав сердитое рычание, раздавшееся в совершенно противоположной части собаки.

Тем временем, коляска уже заворачивала на двор дома Турицыных и скоро остановилась у крыльца. Велев доложить о своем прибытии хозяйке, Григорий Александрович и Конрад Карлович отправились сперва в людскую. Там показали им отыскавшуюся нынче девочку. Успокоенная отваром целебных трав, она спала теперь под приглядом своей исстрадавшейся матери.

Михельсон пощупал пульс девочки и сказал, что опасности теперь нет. Все же он велел своей помощнице Маланье побыть у ее постели, а сам обратился к сторожу, нашедшему девочку.

Гаврила Косых, сидя в одиночестве за длинным скобленым столом, заканчивал штоф, высланный ему в награду хозяйкой, однако, казалось, совершенно не был пьян. Он сидел очень прямо, глядел расширенными глазами на противоположную стену и в припадке какого-то истерического красноречия рассказывал снова и снова одну и ту же историю, ни к кому в особенности не обращаясь. Григорий Александрович и Конрад Карлович, подсев к нему, в четверть часа узнали всё о происшествии на краю Легостаевского леса.

– Главное дело, ветру не было весь день, – говорил сторож. – А под вечер и вовсе тишина – не шелохнет. Стада ушли, на пруду – никого. Даже птиц не слыхать. Иду вот так по дорожке между гряд и чую, как под ногами песок скрипит...

Уже управился я с делами, натаскал воды в бочку и зашел в сторожку квасу попить. Вдруг слышу – стук-стук! – будто ветер на крыше жердями играет, солому ерошит. Что за черт? Ведь тихо было вокруг! На небе – ни хмаринки!

Ладно. Выхожу на двор – мать честная! По огороду вихорь так и ходит! Будто пальцем ковыряет, по грядам, по всему... Землю там, песок, сор всякий – так в нем и крутит!

Ах ты, думаю, поломает ботву-то!

А его понесло дальше, дальше, по-над огуречными грядками, и, вроде, над оврагом пропал... вихорь-то. Я – туда. Искал – искал, не могу найти никакого следа! Все цело на грядах! Ну и слава Богу.

Только вижу – плетень со стороны оврага проломлен понизу широкою дырою. Это уж, думаю, кабан из леса зашел по хозяйскую брюкву. Беда, когда огород близко от леса... Ну да рассуждать тут долго нечего. Как ваша милость поставили меня огородным сторожем, так прямая моя обязанность – соблюдать в порядке плетень. Благо, починить-то его не трудно – весь овраг ивняком зарос, стало быть, матерьял вот он – под рукой.

Сходил я в сторожку, взял топор – и назад. Да пока туда-сюда обернулся, гляжу – обложило все небо тучами, будто горы повырастали вдруг над лесом. Колыхнулись деревья, завыл под ними ветер, и сделалась тьма.

Я забыл и про плетень. Вот-вот буря налетит, уже и молния сверкнула, а в лесу-то так и воет, будто стонет кто. Что за черт, говорю сам себе, это не ветер!

И только успел сказать, как там, в самой чаще зажглись огни – десятка два, аль боле, и все парами! Я и понял: ить это ж волки! Много! Целая стая. А ну как переберутся они через овраг, да сюда?

И опять – будто услышали меня! – мелькнуло что-то на той стороне, простелилось тенью до края оврага. Слышу – уж и кусты трещат на самом дне.

Я не то, что, как бывает, робкого десятка человек. Видывал разные штуки. С покойным барином на медведя вдвоем хаживали. А тут будто столбняк на меня напал. Стою, не шевелюсь, топора в руках и не чую. Слышу только, что треск уж близко, прямо за плетнем, вижу – верхушки кустов дрожат. Потом что-то белое показалось в проломе, плетень рассыпался, точно сдуло его ветром, и вышел прямо на меня зверь страшный, как сам Сатана.

Видом похож он на волка, а величиною – с быка, пламенем жгучим пылают глаза его, и нет от них спасения, ниже укрытия... А в зубах волочет он девчонку, она легче ему той куклы тряпичной, в какие играет детвора.

Вот ближе подходит! Вот ближе! И шагах в пяти от меня, не больше, остановился он. А кабы еще только единый шаг шагнул – мне бы и конец.

Но, благодарение Господу, не пошел он дальше. Положил девчонку на землю, а сам смотрит на меня. Я и молитвы позабыл, и, кажется, кричу от страха, а голоса-то совсем нет никакого! Так, сипит в горле хрипоткое что-то...

Посмотрел тот дьявол на меня, будто подумал: не задрать ли еще душу христианскую? Но не тронул. Поворотился, так что громадою своею заслонил весь божий свет в очах, и пошел прочь.

Тут и мне будто полегче стало. Почуял я, что жив и дышу. Бросил наземь топор, поднял руку, чтобы перекреститься, да так и застыл. Волк ли, Сатана ли в волчьем облике, вдруг обернулся на краю оврага, глянул на меня глазом огненным, да как засмеется по-человечьи!

И от смеха того страшного, зловещего, подкосились мои ноженьки, пал я на землю, не взвидев света божьего, и забылся смертным сном...

Гаврила умолк, пожевал беззвучно губами и протянул руку к бутылке.

– Главное дело, ветру не было никакого! – снова заговорил он, выливая в кружку остатки водки. – Весь день и под вечер – тишина, даже птиц не слыхать! А вот поди ж ты! Только зашел я в сторожку...

Конрад Карлович понял, что повествование пошло по кругу и поднялся.

– Что ж, – сказал он, берясь за картуз, – все ясно. Разрешите мне теперь откланяться, Григорий Александрович.

– Куда же вы? – вздрогнул Турицын. Казалось, он боялся остаться один на один с тихо бормочущим сторожем. – Идемте в комнаты, я представлю вас жене!

– Почту за честь, – Михельсон наклонил голову. – Но в другой раз. Теперь уж поздно... Нужно ехать!

– Как же вы поедете после того, что... – Турицын замялся, поглядел растерянно на сторожа, потом снова на Михельсона. – Нет, я не верю, конечно, но... Право, оставайтесь ночевать! Посмотрите, какая тьма! Мало ли что...

– Вздор! Ничего такого не может быть. Просто... – Конрад Карлович не договорил. За окном раздался вдруг странный, невыносимо тоскливый вой. В его пронзительных переливах, не свойственных ни одному из живых существ, звучала какая-то совершенно неземная печаль.

– Что это?! – прошептал Григорий Александрович, белея.

– М-м... а что? – несколько смущенно спросил Михельсон.

– Вы слышали?

– Нет, ничего не слышал.

– Но как же?! Этот звук! Вой...

Конрад Карлович пожал плечами.

– Я как-то не обратил внимания...

– Но позвольте!!!

– Успокойтесь, Григорий Александрович! Вы слишком возбуждены. Помилуйте, можно ли так волноваться из-за ерунды!

– Но...

– Вам непременно нужно отдохнуть! Лучше всего – ложитесь спать поскорей. Утро вечера мудренее...

– Да какой там сон! Я глаз теперь не сомкну! Все будет мерещиться этот проклятый Легостаевский лес!

– Ну, полно, полно! Кстати, в какой он стороне?

– Сразу за воротами налево... Да зачем вам?

– А затем, что приближаться к нему у меня тоже нет никакой охоты! Не тревожьтесь, я поеду сразу направо. К тому же, меня ждет Савелий Лукич...

– Постойте! Еще только одно слово. – Григорий Александрович вплотную приблизился к Михельсону, взял его за пуговицу и прошептал, кивая на сторожа:

– Скажите же, что вы об этом думаете?...

– А! – Конрад Карлович махнул рукой. – Вздор. Все вздор! Малый испугался волков – что из того?

– А девочка?

– Вот увидите, Григорий Александрович, завтра, как солнышко встанет, все будут веселы и здоровы! прощайте!

Михельсон крепко пожал хозяину сразу обе руки, кликнул Маланью и вышел.

У крыльца его уже поджидала коляска. Кучер, перегнувшись через козлы, крепко держал за холку рвущуюся куда-то собаку.

– Что у вас тут происходит?! – Конрад Карлович поспешил ему на помощь. – Почему нюшок воет? Всю округу до смерти перепугал!

– А черт его знает! – прошипел граф, укушенный в руку и уже осатаневший, управляясь одновременно с лошадьми и с нюшком. – Я сам скоро завою! Где вы пропадаете? Ольга где?

– Тихо! Я здесь. – Ольга легко запрыгнула в коляску, погладила нюшка, и тот, сразу успокоившись, превратился в плоский мохнатый коврик у ее ног.

– Трогай!

Граф щелкнул кнутом, и коляска, скрипя, выкатилась за ворота...

Григорий Александрович Турицын безуспешно вглядывался в темноту за окном. Луна, как назло, снова скрылась за тучами, и стало не видно ни зги.

– Стенька! – крикнул Григорий Александрович в людскую. – Беги сейчас за коляской, посмотри, куда повернут, налево или направо...

– Так ить, барин... – растерянно отозвался ломкий юношеский басок.

– Я вот тебе покажу барина! Беги, чертов сын!

Бухнула дверь, по крыльцу прошлепали босые ноги. Турицын в нетерпении принялся раскуривать трубку. Пальцы его дрожали...

Наконец, снова послышались шаги, входная дверь заскрипела – медленно и неуверенно – и через минуту гонец Григория Александровича появился на пороге комнаты.

– Ну, – живо спросил Турицын. – Куда они повернули?

Стенька в затруднении почесал затылок.

– Да, повернули они... в коляске. Точно так.

– Что точно так?! Налево или направо?

Но вопрос был совершенно непосилен для Стеньки.

– Воля ваша, барин! За воротами сразу повернули и уехали!

– Вот я тебя выдрать велю, остолопа! Куда уехали-то? Куда?

– Ах, куда! – Стенька подсмыкнул штаны. – Что ж вы ругаетесь, ей-Богу? Так бы и спросили! Значит, повернула коляска та и уехала прямиком в Легостаевский лес... Во как!

Глава 6

Лес черной лохматой громадой навис над дорогой. Лошади пошли медленнее, настороженно к чему-то прислушиваясь и косясь во тьму.

– Да, сказала Ольга, – места дикие. Но зачем мы сюда приехали? Не лучше ли было положиться на чутье нюшка?

– У меня свое чутье, – Христофор, стоя в коляске, всматривался в лесную чащу. – И оно мне говорит, что ифрит уже на свободе.

– Откуда ты знаешь?

– Слишком много чудес в одном месте. Для такой дыры это перебор.

– И что ты собираешься делать?

– Посмотрим... Граф, у вас есть фонарь?

Джек Милдэм пошарил под сиденьем, вынул продолговатый поблескивающий предмет и щелкнул выключателем. Сейчас же столб ослепительного света, вспоров темноту, глубоко вонзился в лес. Шум крыльев смешался с треском сучьев. Тысячи птиц и летучих мышей поднялись над деревьями. Попадая в луч фонаря, они казались молочно-белыми вспышками на темном фоне леса и неба.

– Выключите сейчас же! – замахал руками Христофор. – Вы с ума сошли! Вся округа решит, что здесь пожар!

– Тогда зачем было фонарь требовать? – проворчал граф-кучер.

Свет погас, сменившись совсем уж непроглядным мраком.

– Я имел в виду что-нибудь более созвучное эпохе, – объяснил Христофор. – Мне нужен фонарик, а не прожектор противовоздушной обороны... Впрочем, дайте сюда! Попробуем его во что-нибудь завернуть...

Он обмотал фонарь пледом в четыре слоя, но этого оказалось слишком много, пришлось еще долго подбирать нужную толщину. Наконец, Христофор добился того, чего хотел. Теперь он держал в руках сверток, напоминающий спеленатого младенца со светящейся головой.

Джек внимательно следил за всеми манипуляциями Гонзо, пока работа не была закончена. Тогда он осторожно заметил:

– Вообще-то, там есть регулятор яркости...

Несмотря на всю серьезность обстановки, Ольга не выдержала и прыснула в кулак.

Христофор бросил сверток на сидение.

– Что ж ты... так твоё... сиятельство!

Усы кучера зашевелились, он встал, грозно сжимая кулаки. Гонзо посмотрел на Ольгу и потупился.

– Ладно, это я так, – сказал он. – Весьма своевременное заявление изволили сделать, граф! Выручили...

... Лес оказался совсем не таким уж густым и непроходимым, каким представлялся с дороги. В разных направлениях его пересекали тропы, иногда попадались делянки с некорчеванными пнями и молодой еловой порослью.

Но все эти следы пребывания человека не могли рассеять впечатления зловещей тайны и опасности, подстерегающей здесь на каждом шагу. Неуловимые серые тени перебегали с места на место, бесследно растворяясь, если на них падал луч фонаря. Порой за деревьями тяжело ворочалось и вздыхало нечто огромное и бесформенное. Оно сопровождало путников почти от самой опушки, но ни разу не показалось на глаза.

Будь на месте компании Гонзо деревенские жители, они давно бежали бы без оглядки прочь из этой жуткой чащи, куда христианская душа может забрести лишь на погибель. Но трое завсегдатаев межмирных трасс – аферист, ведьма и гвардеец-астрогонщик – были людьми тертыми, видавшими, так сказать, виды. Христофор уверенно шел вперед, освещая фонарем путь. Он был занят своими мыслями и мало обращал внимания на чудеса. Ольга, привычно ступая за ним след в след, зорко щурилась по сторонам и со знанием дела принюхивалась к лесным запахам. На поводке она вела нюшка, который, один из всей компании, был беспокоен. Вопреки ясно выбранному направлению, он рвался все время куда-то вправо, где кроме стены непролазной чащи ничего не было видно. Ольге приходилось тащить его силой. Шествие замыкал Джек Милдэм, полагавшийся, главным образом, на две вещи: свою мгновенную реакцию и тяжелый аннигилятор, который он сжимал в руке.

А лес, тем временем, становился все тревожнее. Деревья со скрипом и стонами наклонялись над тропой, протягивая к ней свои сухие, скрюченные пальцы.

– Зачем пришли? – сварливо каркнул ворон и, не дожидаясь ответа, вспорхнул с еловой ветки.

– Мой лес! – прорычал медведь, выворачивая из земли корневище старого пня.

– Лес-с! – тяжело вздохнула за деревьями гигантская туша, всколыхнув кроны порывом сырого ветра.

Желуди дождем посыпались с дуба и разбежались по траве, визжа и прыгая друг через друга.

Путникам пришлось переждать этот ливень под шляпой мухомора – желуди пребольно кусались, попадая за шиворот, и нагло забирались в карманы. Однако, долго стоять на месте тоже не приходилось – обувь быстро покрывалась лишайником, грибница опутывала ноги, а нюшок скулил и все рвался куда-то в самую глушь. К тому же и мухомору такое соседство, как видно, не нравилось, он сопел и морщился – того и гляди чихнет спорами.

Гонзо, граф и Ольга поспешили покинуть ненадежное убежище. Запинаясь о крупные ягоды земляники, они отправились на поиски исчезнувшей тропы. Тропа, оказывается, времени не теряла. Пользуясь остановкой путников, она попыталась укрыться в молодой дубраве, поднявшейся на месте падения желудей. Но это не помогло. Сколько она ни извивалась, Ольга быстро отыскала ее, а Христофор пригвоздил к земле лучом фонарика. Тропа перестала петлять, понуро затрусила вперед и скоро вывела отряд к обширной поляне, ярко освещенной луной.

Казалось, каждый кустик, каждая травинка на поляне испускали собственный серебристый свет. Стволы берез по краям ее сияли, словно неоновые трубки.

– Странно, – заметила Ольга, – до сих пор луны не было видно...

Христофор вглядывался в лес на противоположной стороне поляны.

– Кажется, подошли к самому логову, – сказал он. – Оля, будь наготове. Граф, поосторожнее с оружием... Ну, вперед!

Он уже занес было ногу, чтобы шагнуть в освещенное пространство, но вместо этого вдруг отпрянул, наступив на лапу нюшку. Вместе с воплем несчастного животного вся поверхность поляны дрогнула от края до края. По ней, как по экрану телевизора, пробежала мелкая рябь.

– Это что еще за... – начал Джек Милдэм.

– Назад! – крикнул Христофор. – Это ловушка!

Он оказался прав.

Изображение, покрытое рябью, вдруг сложилось гармошкой, открывая под собою черный провал. Там, на дне, копошилось нечто живое и огромное. Гонзо направил в провал луч фонаря, но успел разглядеть лишь множество колючих членистых ног, которыми перебирало чудовище, быстро приближаясь к краю ямы. Тяжелая иззубренная клешня метнулась навстречу Христофору...

... Григорий Александрович Турицын со страхом подошел к окну. Что-то тянуло его выглянуть еще раз на дорогу, ведущую к лесу. Так человека, проходящего по кладбищу, неодолимо тянет заглянуть на самое дно пустой могилы. Мучаясь страхом и любопытством, Григорий Александрович всматривался во тьму – туда, где за полем смутно угадывалась зубчатая полоска леса.

Там было явно неладно. По небу гуляли отдаленные сполохи, потом громадная черная масса налетела с той стороны и, приблизившись, превратилась в тучу воронья. Что-то вдруг мелькнуло в темноте совсем близко, у самого дома. Тусклый свет из нижнего окна лизнул по боку чье-то вытянутое черное тело... Мороз пробежал по коже Григория Александровича.

"Стенька ведь дверь за собой не запирал... " – вспомнил он вдруг.

За окном в саду пробежал ветер, качнулись деревья. Им тотчас ответил тихий скрип.

" Так и есть! " – подумал Григорий Александрович.

Он вышел из спальни в коридор, стараясь не шуметь, но повсюду его сопровождали тяжкие стоны рассохшегося паркета.

– Стенька! – сиплым шепотом позвал Григорий Александрович. – Эй! Кто-нибудь!

Никто не отозвался, только отдаленный храп доносился из людской.

– Спят, черти! – проворчал Турицын. – И дела ни до чего нет. Хоть в постели хозяев зарежь, им и горя мало!

Григорий Александрович спустился в прихожую и направился к двери. Так и есть! Засов отодвинут, створка прикрыта не плотно. Ветер залетает с улицы и гуляет по дому, а на окне догорает забытая свеча. Ну что ты будешь делать с этими людьми? Перепороть всех...

Дверь вдруг заскрипела и стала медленно раскрываться навстречу Григорию Александровичу. Турицын задохнулся от страха. Вот сейчас она откроется, а там...

Не выдержав напряжения, он бросился вперед и всем телом навалился на дверь. Заледеневшие руки долго не могли справиться с засовом... Вот как ударит сейчас снаружи! Как полезет из темноты... кто? Нет, лучше не думать об этом!

Еще миг, и Григорий Александрович не удержался бы, заверещал бы от страха, как раненый заяц... К счастью, засов подался, наконец, и с лязгом, совершенно зубовным, вошел в петли.

Турицын перевел дух. Сердце в груди его бешено колотилось, холодный пот, стекая за ворот, щекотал шею.

– Теперь, пожалуй, спать... – слабым голосом произнес Григорий Александрович и сам себе не поверил.

Какой уж тут сон, когда поджилки трясутся, глаза шарят по всем углам, а уши сами, помимо воли хозяина, ловят каждый шорох. Вот свеча затрещала догорающим фитилем, вот снаружи царапнула стену ветка яблони, вот... Но что это?

Совсем рядом, в темной гостиной, явственно скрипнуло кресло. Григорий Александрович встрепенулся. Кто там еще? Он схватил огарок свечи и решительно вошел в гостиную, громко топая ногами, подгибающимися от страха.

Сомнений больше не оставалось – в кресле у стола кто-то сидел. Тьма не давала рассмотреть ночного посетителя, неприятно обманывая в очертаниях. То казалось, что у него большие заостренные уши, то лицо его представлялось чрезвычайно вытянутым и неестественно темным.

– Кто тут? – испуганно спросил Турицын.

– Гость, – глухо вымолвила фигура в кресле.

– Какой гость? Откуда? – Григорий Александрович поднял свечу повыше.

– Откуда же, как не из леса...

– Из ка-какого леса? – Турицын попятился.

– Из моего, конечно! Мой лес! Мой! – прокричала осветившаяся луной огромная волчья морда и хрипло рассмеялась прямо в лицо Турицыну...

... Христофор, уклоняясь от удара клешни, поскользнулся и упал прямо под ноги чудовища. Еще мгновение, и он был бы раздавлен, но тут аннигилятор в руке Джека Милдэма выпустил длинную молнию, точно направленную в голову зверя. Кошмарная тварь остановилась, в ярости поводя глазами на длинных пульсирующих стеблях. Она не получила никаких видимых повреждений. Мощный заряд аннигилятора произвел на нее не большее впечатление, чем простая вспышка света.

Едва Христофор успел ползком убраться с дороги чудовища, как оно снова бросилось в атаку. Графу Бруклину пришлось удирать назад по тропе, отстреливаясь на ходу. Одну за другой, он без промаха посылал в тело чудовища ослепительные молнии, но добился лишь того, что деревья на противоположной стороне провала занялись огнем. Огромные клешни плотоядно скрежетали за спиной Джека Милдэма, и с каждой секундой этот скрежет становился все ближе...

Христофор выбрался из высокой травы на тропу, подхватил на ходу обломок березового ствола и, рискуя попасть под луч аннигилятора, бросился вдогонку за членистоногой тварью. Он еще не знал, чем поможет графу, просто решил напасть на зверя сзади, а там будь, что будет...

– Стойте! – раздался вдруг где-то совсем рядом голос Ольги.

Все, даже чудовище, сейчас же остановились.

– Перестаньте дурачиться! Вы что, не видите? Это же морок!

– Какой морок? – Тяжело дыша, спросил Христофор.

– Пугало для дураков! – проворчала невидимая Ольга, и чудовище вдруг исчезло.

Гонзо с занесенной для удара дубиной оказался прямо напротив графа, державшего наизготовку аннигилятор. Оба почувствовали себя довольно глупо и поспешно опустили оружие.

– Соображать же надо! – Ольга и нюшок выбрались на тропу из ближайших кустов.

– Что именно соображать? – спросил Христофор, стесняясь своей дубины.

– Что глупости это все и чистой воды галлюцинация! Чего вы сразу в драку кидаетесь? Чуть друг друга не угробили!

– Мы кидаемся? – удивился граф. – Это оно на нас кинулось. Прет, как танк! И аннигилятор его не берет!

Джек заглянул в ствол аннигилятора.

– Я им астероиды в пух разносил... – добавил он задумчиво. – А этому – хоть бы что! Не может такого быть!

– Не может, – согласилась Ольга. – И земляники с футбольный мяч величиной тоже, между прочим, не бывает. И желуди не пищат. Все это бред, понятно? Морок.

Христофор с удивлением огляделся по сторонам. Он словно проснулся вдруг и понял, насколько нелепым было то, что во сне казалось вполне естественным. В самом деле, какая земляника? Какие говорящие вороны и медведи? Ничего этого нет и никогда не было. Померещилось. Примстилось. Он с нарочитой небрежностью отшвырнул дубину и зашагал по тропе обратно к поляне.

Поляны не было. Луны тоже не было. На тропе лежал фонарь, включенный на полную мощность. Собственно, он был единственным реальным источником света в этом лесу. Впрочем, нет. Справа, там, где раньше угадывалась лишь непролазная чаща, теперь как будто поредело, и даже маячили какие-то дальние огни. Туда же, повизгивая от нетерпения, рвался и нюшок. Похоже было, что все представление, разыгранное на тропе, полностью ускользнуло от его внимания.

Христофор, прикрывая рукой глаза, поднял фонарь, пригасил слепящее пламя до нужного уровня и стал придирчиво рассматривать окружающую растительность. Все было неподвижно, безмолвно и вполне обыкновенно.

– Ну и что все это значит? – спросил он, наконец, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– Очень просто, – откликнулась Ольга. – Нет его здесь!

– Кого нет? – спросил Джек Милдэм, разглядывая следы на тропе.

– Ифрита, – объяснила Ольга. – Он оставил здесь только мороки, а сам отсиживается где-то совсем в другом месте.

Христофор поскреб затылок.

– А на кой черт ему здесь мороки? Я думал, раз тут все страсти-ужасти, значит, тут же у него и гнездо...

– Вот-вот! Он как раз и хотел, чтобы ты так думал. Может быть, он знал, что его будут искать, и устроил все это для отвода глаз.

– В этакой-то глуши!

– Нельзя понять логику ифрита, не зная его цели... – наставительно произнесла Ольга.

– А какая у него может быть цель?

– А черт его знает!

– Подумать только! – Христофор возвел глаза к небу. – Тюрьма в Узловом переполнена честными спекулянтами, а контрабандисты, переправляющие по почте ифритов, разгуливают на свободе! Линчевать вас некому, дорогие друзья!

Граф Бруклин только вздохнул и в ответ на этот раз ничего не сказал. Ольга сделала вид, что замечание Гонзо к ней не относится.

– Между прочим, – капризно заявила она, – ваш нюшок мне уже всю руку оторвал! Поскольку ты, Христо, свое чутье уже показал, держи теперь поводок, и пойдем за нюшком.

– А? Ладно... – рассеяно согласился Христофор. – По крайней мере, здесь больше делать нечего...

Нюшок сразу взял круто вправо и заставил весь отряд нестись без дороги туда, где за деревьями мелькал далекий огонек. Лесная чаща, казавшаяся недавно такой густой, расступилась, но вместо нее впереди в человеческий рост поднялся бурьян. Углубившись в него, путники уже не видели ничего вокруг. Теперь они пробирались наощупь, иногда сдавленно чертыхаясь, потому что в бурьяне попадалась и крапива. В одном месте Христофор вдруг вскрикнул и высказался как-то особенно зло.

– Что там? – спросила Ольга.

– Да не видно ж ни... – прошипел Гонзо, потирая ушибленное колено, – жердь какая-то. Кажется, забор. А ну иди сюда, чтоб тебе провалиться!

– Да здесь я, чего ты?

– Пардон, это я нюшку. Он, подлец, в щель пролез, а надо через верх. Погоди, Оленька, давай я тебя подсажу...

Ольга с презрительной усмешкой отстранила Гонзо и легко перемахнула через забор, мягко приземлившись на голову нюшку. Жуткий, буквально потусторонний вой пробуравил сельскую тишину. Нюшок метнулся обратно в щель под забором, оставил там клок шерсти, бросился к Христофору, ища защиты, и сбил его с ног.

Только железная рука графа Бруклина остановила обезумевшее животное. Джек ухватил нюшка за ошейник, выставил перед собой аннигилятор и приготовился к нападению из темноты. Гонзо даже залюбовался с земли этой живописной парой.

– Не трепещу никого с Трезоркой на границе, – пробормотал он, вставая и отряхиваясь. – Спасибо, граф. Держите его покрепче.

– Что случилось? – встревоженно спросил Джек.

– Так, ерунда! – отозвался Христофор. – Штурмуем забор...

Бурьян по ту сторону забора оказался еще выше и гуще, и крапивы в нем заметно прибавилось. Но нюшок по-прежнему не обращал на это внимания. Оправившись от пережитого потрясения, он снова резко натянул поводок, рвался из ошейника и задушенно хрипел.

Бег вслепую сквозь заросли сорняков продолжался. Неожиданно нюшок круто свернул в сторону. Христофор, который следовал за ним уже почти волоком, едва не угодил в яму, раскрывшуюся вдруг у его ног. На сей раз это была самая обычная яма, довольно обширная, но неглубокая, вернее, заполненная почти до краев обыкновенным деревенским мусором – главным образом, увядшей ботвой. По ту сторону начинался нарезанный грядами огород, а за ним, на пригорке, возвышалась темная масса – довольно внушительных размеров строение.

– Любопытно, куда это нас занесло, – пропыхтел Христофор. – Еще интересней, как нас тут встретят...

Он думал, что нюшок направится прямо к дому, но тот и не думал удаляться от ямы, а сиганул вдруг в кучу мусора и принялся разгребать ее всеми лапами.

– Что он там нашел? – Ольга, а за ней и граф, спустились по сыпучему откосу к нюшку. Христофор, осторожно наступая на зыбкие кучи ботвы, подошел к нему сзади.

– Есть! – вскрикнула вдруг Ольга. – Ну-ка, оттащи его, Христо!

Из-под носа у рычащего нюшка она выхватила темный продолговатый предмет. В луче фонаря матово засияло стекло, и золотом блеснула знакомая этикетка: «cognac NAPOLEON. Vive L»Imperior! "

– А пробка? – нетерпеливо спросил Гонзо.

Ольга вздохнула.

– Пробки нет. В бутылке пусто. Зря мы надеялись...

– Вылез, гад! – подытожил граф Бруклин и с досады плюнул.

В унылом молчании неудачливые охотники за ифритами выбрались из ямы. Первым заговорил Гонзо.

– Уходить надо, – сказал он, вытирая сапоги о траву. – А то еще застукают нас здесь, в огороде, собак спустят...

– Я удивляюсь, что их до сих пор не слышно, – заметила Ольга. – Шумим тут, у самого дома...

– А может в доме и нет никого? – предположил Джек.

– Как же нет, когда мы видели свет в окнах? – возразила Ольга. – От самого леса были видны огни.

– Но теперь-то глухо! Ни собак, ни людей... Что бы это значило?