Текст книги "Страна Арманьяк. Великий посланник"

Глава 3

– Кто? – Я чуть не уронил бокал.

Гревинда Инге? Что за на хрен? Стоп! Гревинда – это графиня у скандинавов. Помнится, Карлуша жаждал связать меня узами брака с некой датской графиней. К счастью, не сложилось. Но откуда здесь таковая взялась? Уже успел нажраться, шотландская сволочь?

– Ну тот… – Уильям осторожно потрогал свой распухший нос, – тот, что меня топором охреначил. Вы его только оглушили, а когда ратники стали доспех сдирать, оказался бабой. Этой самой гревиндой. Злющая, зараза, грозится, драться кидается. Вас хочет: мол, есть важный разговор к главному, и все тут. Небось выкуп предлагать будет, боится, что чести девичьей лишат! – Скотт жизнерадостно заржал. – А я бы вдул, ничего такая гревинда.

– А тащи ее сюда немедля. – Мне вдруг очень захотелось увидеть пленницу. Нет, дамы не чужды воинским искусствам в наше время, та же Мергерит владеет мечом прилично, но все это больше смахивает на театральщину, а эта – по-настоящему, даже в сечу полезть не побоялась. На что Тук боец лихой, но и ему досталось. Небось мужиковатое одоробло, со страшной мордой. Тем более что скандинавка.

Через несколько минут пленницу доставили в каюту. Ожидания оказались полностью обманутыми. Помнится, я сравнивал Феодору с валькирией, правда, с киношной, но эта оказалась самой настоящей, причем в хардкор-версии. Крепко сбитая, но стройная, отлично сложенная, высоченная по средневековым меркам, красивая, зараза, глаз не оторвать, эдакий канон нордической красоты. В голубых глазищах плещется холодная презрительность, мордашка надменная и русая коса присутствует, кабы не толще Федькиной, правда, по длине слегка уступает. Доспех с нее содрали, губа разбита, на виске засохшая кровь, но это ничуть не портит впечатления, даже подчеркивает его. Ух ты… вот это добыча! Интересно, сколько за нее отвалят?

Пленница что-то зло пробулькала на непонятном языке и тряхнула скованными цепью руками. И даже ногой топнула. Заметив, что мы не поняли, повторила еще раз на другом, более мудреном, а потом, страдальчески скривившись, перешла на немецкий, который я неплохо знаю.

– Прикажите снять с меня эти цепи. Я даю обещание не бежать и не причинять вам вреда. И наконец, сообщите – у кого я в плену?

Я встал и с легким поклоном представился:

– Граф божьей милостью, Жан Арманьяк Шестой, иные титулы опущу, ибо их неприлично много. Со мной барон Карстенс. С кем имею честь?

– Гревинда Инге Сигурдссон из рода Инголви, во мне течет кровь Харальда Прекрасноволосого, первого короля Норвегии, – небрежно ответствовала пленница. – Так это вы меня… – Она сделала красноречивый жест скованными руками.

– Именно. – Я галантно склонил голову и приказал латникам: – Снимите с нее кандалы. Ваша светлость, прошу вас разделись со мной этот скромный ужин.

Ожидал некой строптивости, но пленница не чинясь села за стол, одним движением разорвала напополам куриную тушку, брякнула ее себе на тарелку и как бы невзначай поинтересовалась:

– Мои земли в Норвегии, а где ваши владения, граф? И насколько они большие?

– В Европе. Пожалуй, размером с вашу страну.

Воительница удовлетворенно кивнула и задала следующий вопрос:

– Вы тоже пришли сюда повеселиться и мы случайно спутали вам планы?

– Нет. – Я заметил, что во все глаза таращусь на норвежку, и незаметно отвел взгляд.

– Не важно! – Инге двумя глотками опустошила бокал с вином и решительно хлопнула рукой по столу. – Итак, я хочу сделать вам предложение, граф.

– Слушаю вас, графиня.

– Предлагаю вам сразиться со мной в честном поединке! – хищно прищурив глаза, заявила Инга. – Если я побеждаю, вы нас всех отпустите!

Тук немедленно заржал, но вовремя опомнился и зажал себе рот ладонью. Луиджи, прислуживающий нам за столом, от неожиданности разлил вино из бутыли. Я умудрился сохранить невозмутимую морду, правда, ценой нешуточных усилий.

Норвежка окатила скотта презрительным взглядом и невозмутимо продолжила:

– Выкупа за меня придется ждать долго, если вообще дождетесь, а так я предлагаю нечто более ценное.

– А что будет в случае вашего проигрыша?

Без тени малейшего смущения норвежка заявила:

– Я возлягу с вами на ложе и по доброй воле отдам свою девственность. – И тут же добавила: – Но меня и моих людей вы все равно потом отпустите домой, вернув драккары и оружие.

Логан уронил нож на пол и полез за ним под стол. Оттуда донеслось сдавленное хрюканье. Мля, как я его понимаю. Охренеть, дайте два… Сказать, что я удивился такому заявлению, значит ничего не сказать. Такая наивность граничит… даже не знаю, с чем она граничит. Ну совсем другая ментальность у северян. А потом скальды сложат сагу о прекрасной гревинде, ценой собственной девственности вырвавшей жизни своих людей из лап жестокого графа, и прославят ее на века. Неужто всерьез рассчитывает меня победить? А вообще, довольно хитро. Для того чтобы трахнуть ее в живом виде, мне придется себя сдерживать, что даст ей дополнительные шансы. А гревинде, черт бы ее побрал, сдерживать себя не надо. В конце концов, когда она почувствует, что проигрывает, может сама себя убить.

Заметив, что я задумался, норвежка холодно процедила:

– Неужто побоитесь сразиться с женщиной, граф? Или вы предпочитаете мальчиков?

Я попытался разозлиться, но не смог.

– Простите, но что мне помешает заполучить вашу девственность без вашего на то согласия?

– Я откушу себе язык и истеку кровью! – очень серьезно пообещала норвежка. – К тому же я знаю, что вы такое не сделаете. Да-да, слухи о доблести и благородстве графа Арманьяка дошли даже до Норвегии. Странствующие скальды упоминали о вас в своих песнях. Кстати, это правда – о поединке, когда ваш противник умер до боя, пораженный гневом Господним?

Я не особо удивился такой информированности. В наше время основными переносчиками сплетен являются странствующие музыканты и сказители. Они кочуют по королевским дворам и поют о геройствах и прочих подвигах. А я где только не засветился, вот и попал на зубок вагантам.

– Да.

– А то, что вы вдвоем бились с пятью десятками разбойников и победили? И кто второй?

– Да. Вот с ним. Правда, разбойников было от силы двадцать.

Тук немедленно принял важный и гордый вид, но норвежка удостоила его лишь мимолетным взглядом и опять уставилась на меня своими голубыми глазищами, в которых плескался неприкрытый восторг.

– Мне даже жалко будет вас убивать, граф, – огорченно протянула она. – А вот тот случай, когда оборотень принял обличье громадного тура…

– Графиня, пожалуй, хватит о моих подвигах. Вернемся к нашему делу.

– Ну так как, вы принимаете мое предложение?

Вот тут я серьезно задумался. Выкупа иногда приходится ждать годами, а эта девчонка, скорее всего, совсем не богата, если промышляет разбоем. Норвегия – нищая насквозь страна, вместе всеми своими графами и графинями. У них там рулят датчане, даже язык в ходу датский и король датчанин. И освободятся они очень не скоро. Точно знаю, Фебус ликбез устроил по политической ситуации в Европе. Настоящей и будущей.

Да и не нужны мне деньги, своих хватает. Без ложной скромности скажу, что я один из самых богатых людей Европы, включая монархов. И с каждым днем становлюсь все богаче и богаче – моя торговая империя процветает. Да, до Ганзы ей еще очень далеко, но ганзейцам мы с Фебом скоро свернем головенку… Тьфу ты, не о том думаю. Отпустить ее без всяких условий домой? Это будет благородно, но глупо. Победить и тоже отпустить, не востребовав обещанное? Еще благороднее и еще глупее. Как вариант, можно сунуть палку в зубы, оттрахать вдоль и поперек, потом отдать на забаву ближникам, а дальше по эстафете дружине. Дружинникам явно понравится. Кстати, так бы поступили очень многие мои знакомые вельможи. Но это совсем не по мне. Не до такой степени я еще вжился в Средневековье. Как ни крути – придется лишать девственности. Хороша, нет слов, но удовольствия быть первым довольно мало. Толку-то, сунул-вынул – и все. Тем более что акт предусматривается одноразовым. Была бы хоть распечатанная… Мля, первый раз с таким сталкиваюсь. Порвала, зараза, средневековые шаблоны. Ну и что делать?

– Графиня, а зачем нам поединок? Может, без него договоримся?

Инге пожала плечами:

– Я дала обет возлечь на ложе только с тем мужчиной, который меня победит.

Я еще мгновение поколебался и выдавил из себя:

– Хорошо… Предложение принято.

Тук и Луиджи облегченно выдохнули.

– Хей! – радостно взвизгнула норвежка. – Мое вооружение – топоры, ваше – любое!..

– Не спешите… – резко оборвал я ее. – Поединок состоится тогда, когда я решу. А пока побудете моей пленницей. Помещение для проживания вам найдут, в кандалы больше заковывать не будут, а личные вещи вернут. Но только после клятвенного обещания на Евангелии не бежать. Где ваша служанка? Среди пленных больше женщин не было.

– Меня отец брал в походы с десятилетнего возраста, – слегка обиженно заявила Инге. – Так что я вполне обхожусь без прислуги. Зачем она мне? Но когда будет поединок?

– Когда я решу. Чуть позже вас осмотрит медикус.

– Зачем? – бурно возмутилась Инге. – Я девственница, клянусь Фрейей!

– Я о ранах…

– Ерунда, царапины, сама справлюсь. А может, все-таки завтра?

– Нет.

До конца ужина пленница сидела надутая, словно я оскорбил ее в лучших чувствах, правда, на ее аппетите это никак не сказалось. Так с Логаном весь мой ужин и сожрали, сволочи.

Когда они наконец убрались, я залез отмокать в свою походную лохань для мытья.

Стоило только закрыть глаза и расслабиться, как перед глазами появилась норвежская воительница, в пушистых шкурах на голое тело, вся соблазнительная, да такая, что естество мгновенно приняло твердокаменное состояние. Да уж… Придется опять Лизетт звать. Феодора шипит, ругается матерно, всячески осуждает сексуальную эксплуатацию своей служанки, ну а я при чем? Не заниматься же рукоблудием…

– Лизетт, вымой мне голову. И плечо разомни.

Очень скоро по полу прошлепали босые ноги.

– Лезь в воду, – не открывая глаз, приказал я.

Послышался плеск, рядом почувствовалось упругое женское тело, отдававшее жаром даже в горячей воде.

– Вперед.

Ладошка скользнула по моей груди, но как-то робко, нерешительно. Не понял… Лизхен сразу берет быка за рога, без напоминаний; отменной выучки девка, хотя и молодая.

Открыл глаза…

– А-а-а, матерь божья!!! – С перепуга хотел ломануться из лохани, но поскользнулся и опять рухнул в воду.

Как вы уже догадались, в лохани сидела пунцовая как помидор Феодора.

– Ты что же творишь, зараза… – пролепетал я, уставившись на облепленную тоненькой мокрой камизой грудь с торчащими маленькими сосками. Потом пришел в себя и решительно отвернулся.

Раздалось тихое всхлипывание.

– И не вой. Пошла вон, сказал.

– Не пойду! – тихо, но решительно отозвалась Феодора.

– Почему это?

– Потому, что люб ты мне! – выкрикнула девушка. – Знаешь, как мне больно знать, что ты топчешь напропалую всех этих девок! И вон эту уже собрался. Да-да, я все слышала. Убей ее! Отдай дружине на потеху! Кошка драная! Да какая она девица…

Феодора добавила несколько нелестных эпитетов для пленной норвежской воительницы. После появления этой девчонки в моей жизни очень скоро выяснилось, что молодые рязанские боярышни просто виртуозно владеют идиоматическими выражениями, характерными только для славянских языков.

– Так лучше со мной, сволочь ты такая непонятливая… – всхлипывала девушка. – Ведь я… я…

В голове все сразу стало на свои места. Так вот чем объяснялись ее выбрыки… Дурень я, дурень.

– Я же тебя удочерил, дурында.

– Так раздочери! – категорически потребовала Феодора.

– Уже нельзя.

– Так что же де-елать?.. – тоненько завыла девушка.

– А ну прекрати блажить! – резко потребовал я. – Пойми, не вижу я в тебе женщину. Не смогу просто.

– Как, совсем? – последовала целая серия жалостливых всхлипов.

– Совсем. Люблю как дочь. Все это блажь у тебя. Придурь.

– В монастырь уйду-у-у…

– Я тебе так уйду, что месяц на заднице сидеть не сможешь. А ну живо из лохани! И халат мой надень.

Не переставая хныкать, Феодора повиновалась.

– Давно это с тобой? Да сядь ты.

– С самого первого дня!

– Не ври, выдеру!

– Года три уже… – размазывая по щекам слезы рукавом, призналась девушка.

– Ерунда все это. Пройдет.

– А если не-э-эт?..

– В монастырь сдам.

– Что?! – вытаращила на меня глаза Феодора. – Правда?

– Нет, шучу. Значит, слушай меня…

Разговаривал я со своей приемной дочерью около часа. Не знаю, удалось ли полностью выбить из ее головы дурь, но выть она перестала и искренне пообещала больше подобного не устраивать. Ей-ей, только домой вернемся, сразу замуж улетит. Клянусь своей эспадой. Тьфу ты, дурища… Хотя девка роскошная, в этом ей не откажешь. Но не вижу я в ней сексуального объекта, хоть тресни. Или вижу? Не, вообще ни чуточки. А она? Интересно, действительно втюрилась или… Или просто таким образом решила избежать предстоящего брака? В самом деле, почему бы не охомутать меня, вместо непонятно кого. Жених я позавидней любого буду – добрый, щедрый и уже для нее полностью предсказуемый. А так попадется грязнуля, который будет видеть в своей жене только аппарат для рождения потомков. Девка она умнющая, вполне может и так статься. Вот же черт, одна беда с этими бабами…

Чертыхаясь, домылся в уже остывшей воде, быстро переоделся и отправился бражничать с дружинниками. От желания даже следа не осталось. Ну что за день сегодня, черт бы его побрал! Надо накушаться ради душевного спокойствия.

Команда встретила своего господина приветственным гвалтом. Все уже были хорошо навеселе. Одобряю: жизнь коротка, радуемся каждому дню. Выжил в сече – уже праздник.

– Не понял… Вы что, без своего господина хмельное жрете? Запорю, сволочей, мать вашу за ногу!

Дружный восторженный рев заставил шарахнуться в сторону одинокую ворону, летевшую пировать на поле боя. Себастьян тут же подал мне оловянную кружку с пивом и деревянную тарелку со шматом печеной свинины.

Я сел в свое походное кресло, отпил глоток и изумленно принюхался к содержимому. Ух ты, какая прелесть! Запах пряный, вкус терпковатый, изысканный, словно выдержанное вино, с легкими нотками меда, пенится как пиво, но точно не пиво. И крепкое, где-то оборотов под семнадцать-двадцать. Зараза, да это ставленый мед! Когда-то, еще в свою бытность тренером по фехтованию, я такое пробовал на какой-то презентации. Как по мне, лучше всякого пива, тем более что оно сейчас скверное.

– Где взяли? – Я двинул по плечу своего корабельного баталера, Якова Кульма.

Баталер сорвал с плешивой головы вязаный колпак, прижал его к груди и состроил виноватую рожу:

– Ну… дык…

– Сейчас прикажу тебя на хрен выкинуть в воду.

– Дык, взял в трофеях… – перепуганно доложился он. – А эти, видать, у местных отобрали. У нас просто всего две бочки пива осталось, вот я и решил… На вкус замечательное и в голову шибает… Не надо было, ваше сиятельство?

– Еще такое осталось?

– Две бочки!

– Эту допивайте, остальное для меня прибереги. Понял?

– Как прикажете, ваше сиятельство!

Рядом бесшумно материализовался отец Эухенио. Движением пальца он согнал баталера и с кряхтением примостил зад на пустой бочонок. Отдуваясь, отхлебнул из своей кружки и доверительно сообщил мне:

– Вы пропустили вечернюю мессу, сын мой.

– Занят был, святой отец.

– Прочтете перед сном десять раз «Отче наш» и столько же «Символ веры», сын мой, – невозмутимо прогудел священник.

«Ага, разбежался. Разок, не более…» – подумал я, но озвучил совсем другое:

– Обязательно. Однако не сомневаюсь, вы хотите сообщить мне не только это, не так ли, падре?

– Вы проницательны, сын мой. – Монах с глубокомысленным видом кивнул.

– Излагайте, – великодушно разрешил я. Нет, все-таки очень полезный человек. Как бы это выразиться… Падре Эухенио всегда на работе. Всегда держит руку на пульсе событий. Эдакий особый отдел в одном лице. За что и ценю.

– Пока вы занимались делами, сын мой, несомненно, важными, – скромно потупившись, начал священник, – я допросил наших пленников. Изложенные ими сведения показались мне достаточно любопытными. Как выяснилось, они постоянно промышляют разбоем и уже не первый раз приходят в эти земли.

– Допрашивали с пристрастием?

– Зачем, сын мой. – Падре Эухенио добродушно улыбнулся. – Пока не было нужды. Доброе слово открывает сердца не хуже клещей палача. Так вот, все они из дворни некой особы, именуемой… – монах сверился с маленькой записной книжкой, – Инге Сигурдссон, как ни удивительно, носящей графский титул. К тому же имеющей какое-то отношение к королевской крови. Не текущей династии, но все-таки.

– Не вижу ничего удивительного, падре. – Я сделал знак баталеру заново наполнить нам кружки. – Как вам известно, очень многие наши дворяне грешат разбоем.

– Но как мужчины приняли руководство женщины? – удивился священник. – Да еще столь юной.

– У северян это обычное дело. Женщины у них… как бы это сказать… в общем, имеют больше свобод. Даже среди преданий прошлого у них полно героев и военачальников женского полу.

– Очень порочная практика, – неодобрительно заметил монах. – Но не суть. К чему все это я… Думаю, будет разумным преподнести пленников вместе с их предводительницей государю этих земель. Что, несомненно, сразу же расположит его к вам.

Я задумался. В предложении падре есть свой резон. И не малый. А я как раз этот момент и упустил. Светлая голова у монашка, тут не поспоришь. Черт, но отдавать Инге… Надо будет все сто раз обдумать.

– Хороший совет, падре Эухенио.

– Это еще не все, сын мой, – с оттенком самодовольства заметил священник. – Все они считают себя добрыми католиками. Однако мне удалось выявить обратное. Они есмь мерзкие язычники!

– Вот как?

– Именно так! – отчеканил монах. – На трофейных кораблях я нашел изображения языческих идолов. А при пленных – богомерзкие амулеты! – Священник достал из сумки на поясе несколько костяных фигурок и показал мне. – Причем они их носят рядом с крестом Божьим. Мало того, почитают свою предводительницу воплощением некой валькирии по имени Гель. Что на их языке значит Зовущая. А у самой предводительницы в комнате обнаружился языческий алтарь!

Мне вдруг очень захотелось пристрелить священника. Ну да, северяне всегда грешили этим. Как ни старалась церковь выбить из них язычество – так до конца и не смогла. И что с того? Какого хрена ты суешь нос куда не надо? Млять, этого мне еще не хватало…

– Сие возмутительно, но сомневаюсь, что юрисдикция матери нашей католической церкви распространяется на русские земли. Местные священники могут воспротивиться, ежели мы самочинно покараем еретиков.

– Вы смотрите в корень, сын мой! – согласился монах. – Но ничто не помешает мне провести полноценное следствие, а потом передать результаты местной конгрегации. Что тоже, несомненно, послужит в нашу пользу. И, возможно, даже убавит отчуждение между нашими церквями.

«Утопить тебя, что ли? – с тоской подумал я. – Но не за что, ты делаешь свою работу так, как ее понимаешь. И во многом прав. Но и Инге никому отдавать не хочется. Придется вертеться, как вши на гребешке. Млять…»

– Я все обдумаю, падре. Но приму решение только после того, как будет исключен любой неоправданный риск. В первую очередь я руководствуюсь своей миссией, а потом всем остальным…

Вечер ожидаемо испортился. Даже хмель перестал брать. Всю ночь ломал себе голову и заснул с жесточайшей мигренью. А с рассветом мне доложили, что на берегу появились местные.

Глава 4

Встречающих оказалось всего трое. Невысокий щупленький священник с клочковатой реденькой бородой, в скуфейке и черной рясе, а рядом с ним еще двое, уже в воинском облачении. Стоят на причале, смотрят на нас, о чем-то переговариваются. Больше никого не видно. Прячутся в леске или остались в монастыре, на случай, если мы соберемся его атаковать? Скорее последнее. Ну что же, пора побеседовать.

– Спускайте шлюпку, – приказал я и отдал трубу Луиджи. – Со мной пойдете вы, дамуазо, барон Карстенс и Фен как толмач. Остальные ждут на коггах. К берегу не подходить. Стойте где стоите.

– Ваше сиятельство, может, возьмете эскорт побольше? – обеспокоился Отто фон Штирлиц. – Мало ли что ожидать от них…

– Вот-вот, сир… – поддакнул Логан. – Не мешало бы. Им ходу от крепости всего ничего, а наши даже не успеют к берегу подойти.

– Отставить. Вряд ли русы решатся напасть на посланцев к своему государю. Хотя не помешает взять на прицел подходы к берегу. Мэтр Пелегрини, озаботьтесь.

– Сын мой, – падре Эухенио мягко улыбнулся, – а я? Как же я? Среди них есть священник, значит, и с вами должен быть. Это сразу покажет вашу приверженность к матери нашей католической церкви и подтвердит отсутствие злых намерений.

Я ненадолго задумался и согласно кивнул. Как всегда, в словах монаха нашлось рациональное зерно.

– Хорошо. Но воздержитесь от теологических диспутов на первой встрече. Вперед, собираться. Ну и рожа у тебя, братец. Ты хотя бы умылся. И патлы расчеши. Что? Это приказ, барон!

Сборы много времени не заняли. Без полного доспеха решил обойтись, ограничившись одной кирасой от боевого комплекта в готическом стиле. Темно-серые замшевые ботфорты с серебряными пряжками на щиколотке, такого же цвета бархатный берет с одним пером, самый скромный из моей коллекции. На поясе боевая эспада и кинжал, за кушаком пистоли с колесцовыми замками. Пожалуй, и все. Не слишком броско, но пока не на кого впечатление производить.

Луиджи вырядился в парадную ливрею, в одной руке древко с моим личным штандартом, в другой – золоченая фанфара. Смотрится великолепно, хоть прямо сейчас в свиту к любому государю. Так и должно быть, все-таки мой оруженосец, графа Арманьяка, а не чей-то.

Ну а Логан – как Логан. Доспехи помятые, словно по ним молотками колотили, полуторный бастард болтается на поясе, на башке салад с искореженным забралом, морда синяя, опухшая, перегаром разит за версту. Вид зловещий, можно даже сказать, угрожающий. И вызывающий некое сочувствие.

Фен весь в черном, на носу очки, на голове маленькая шапочка, смахивает на обычного чиновника. Оружия не взял, он его вообще недолюбливает.

Ну и падре Эухенио, в чистой повседневной рясе и сандалиях на босу ногу. Рожа благостная, чисто выбритая. Вчера он порядочно принял на грудь, пожалуй, побольше шотландца, но выглядит как огурчик.

Ну что, вроде как готовы к историческому моменту. Действительно исторический. Мы первые европейцы, что идут этим путем в Москву. В реальной истории им был англичанин, Ричард Чандлер, лет эдак через сто пятьдесят от сегодняшнего дня. Но вряд ли теперь будет. Если все сложится как надо, всем, кроме наших купцов, этот путь заказан.

Гребцы дружно налегли на весла. Через несколько минут лодка причалила к берегу, и я более подробно рассмотрел встречающих. Священник оказался уже совсем стариком, с суровым аскетичным лицом иконописного святого. Он только мельком глянул на меня и сразу перевел взгляд на падре Эухенио. И ничего хорошего этот взгляд доминиканцу не сулил.

На физиономиях воинов из сопровождения монаха аскетичность и воздержание не заметны. А вот силушка и удаль – вполне. Оба в длиннополых кольчато-пластинчатых доспехах, только у того, что слева, – с вплетенным на груди зерцалом. У него же шлем-иерихонка с козырьком, наушами и стрельчатым наносником, а у второго – шишак с гладким круглым верхом, тоже с боковой защитой и кольчужной бармицей.

При оружье конечно же. У зерцального тяжелая слабоизогнутая сабля, за кушаком клевец, а у второго вполне себе такой современный прямой европейский меч с крестообразной гардой, за поясом шестопер. В руках рогатины с толстыми древками и длинными листовидными наконечниками, круглые щиты за спинами. Доспех у обоих не раз в деле был, у меня глаз наметанный, сразу вижу. Должно быть, рубаки лихие.

Бороды русые, аккуратно стриженные, лица открытые, но суровые, со льдинкой в глазах – хоть бери и рисуй с них русских богатырей. Тот, что слева, – лет так тридцати пяти возрастом, а второй гораздо старше, борода седая, но тоже еще хоть куда.

И сапоги! Я сразу обратил внимание на сапоги: сафьяновые со слегка загнутыми носками, зеленого и красного цвета.

Оружные молодцы, в отличие от священника, обошли падре своим вниманием и во все глаза пялились на наше оружие с доспехами, а также на Логана. Ну не знаю, может, сразу почувствовали родственную душу в братце Туке.

Луиджи звонко продудел в фанфару и, торжественно подвывая, представил меня: граф божьей милостью и прочая, и прочая, Жан Арманьяк VI с соратниками, прибыл с посольством к государю Русских земель от короля Франциска Наваррского, первого этого имени и прочая, и прочая. И с намеком добавил: мол, великий посланник задержался здесь только потому, что решил защитить христианскую обитель, а так даже не собирался останавливаться.

Фен все перевел, с запинками, весьма косноязычно, но в целом верно. Франциска поименовали тоже государем, а меня князем, ибо графскому титулу на Руси никаких точных соответствий сейчас нет. Да и не будет до тех пор, пока Петруша, который первый по счету, не введет западную систему титулов.

Русы восприняли информацию абсолютно без эмоций. Как стояли, так и стоят с каменными мордами. Что за хрень? Спору нет – что такое Арманьяк и Наварра, они даже не представляют, но что такое «посланник к государю от государя» – должны же сообразить? Вроде Фен все правильно перевел, так какого тогда хрена морозятся?

Наконец здоровяк в зерцалах и иерихонке, не меняя выражения лица, скосил глаза на своего напарника и довольно громко поинтересовался:

– Фрязи, что ле?..

Тот, едва шевеля губами, шепнул в ответ:

– Ага, оне самые…

Тут прорвало уже священника. Шикнув на сопровождение, он с достоинством представился, назвав себя игуменом Николо-Карельского монастыря Зосимой, а своих сопровождающих – государевыми приказчиками, сынами боярскими Борисом Громом и Дмитрием Старицей.

Что такое игумен, я знаю, то бишь настоятель монастыря, а государевых приказчиков перевел для себя как царских наместников в этих краях. Ну а кто еще они могут быть? А то, что двое, так то понятно: один по граничным и сторожевым делам, а второй по налогам да по торговле. Что такое сыны боярские, тоже в курсе: грубо говоря, начальный дворянский титул на Руси.

Закончив с представлениями, игумен перешел к благодарственной части. Благодарил так долго и витиевато, что Фен умаялся переводить. Да и я почти ни хрена не понял. Несмотря на то, что поднаторел уже с Феодорой в древнерусском.

А следом пришла череда административной составляющей.

– В чем нужда есть, князь? В меру сил своих скромных поможем. Искусные к врачеванию монаси в обители найдутся, посеченным помощь оказать али что еще потребно? – Игумен зыркнул на приказчиков: мол, давайте помогайте.

Служивые рьяно принялись за дело, да так, что китаец едва успевал переводить.

– С устатку надобно в баньке попариться, князь, дорогу с себя смыть, – радушно прогудел Гром. – На охоту сходим, удаль молодецкую потешим. Тут такие сохатые да вепри, страсть прям…

– Провиант пополнить али ремонт какой судам нужон, – поддержал его Старица. – Все устроим по лучшему разряду, опять же по воде до Москвы не дойдешь, а по суше без провожатого заплутаешь, да и лихих людишек на дорогах хватает…

Реальная причина столь радушного гостеприимства не осталась для меня скрытой. Примерно нечто подобное я и ожидал. Да, спору нет, услугу я им оказал великую, да и славянское гостеприимство не пустой звук, но это не самое главное. А главное то, что им надо задержать меня, чтобы составить государю подробный доклад: кто, сколько и с какой целью идет в Москву. И желательно дождаться ответа до моего отъезда, чтобы понять, что делать. Пущать али нет? Силой меня задержать проблематично, а вот таким образом – почему бы и нет. Ну и еще один момент: впечатленный приемом, я могу ненароком в общении с великим князем и обмолвиться: мол, толковые у тебя людишки в Холмогорах, что может повлечь милости разные.

Ну что же, я никуда пока и не собирался. Как правильно сказал Старица, водной дороги туда нет, а пехом переть глупо. Нужны лошади, надежный проводник и так далее. К тому же мурман я планировал отпустить домой, чтобы вернулись за мной уже весной. Смысла им торчать на Руси всю зиму нет. Да и не пустит меня никто в Москву с большой дружиной.

Посижу здесь, подожду, пока приказчики получат ответ, заодно осмотрюсь. Ибо место стратегическое, большие планы у меня на него. Опять же, помимо подарков Ивану, с собой я привез целый когг отличного железа из Басконии в полосах, вот и гляну, как и почем распродастся. В общем, быть по сему.

– Седмицу стоять буду, – с неохотой буркнул я. – Пусть место отведут подходящее для лагеря и прокормом озаботятся. И покажут, где павших схоронить можно. Луиджи, сигналь на когги, пусть подходят к берегу.

После того как Фен растолмачил мои слова, по лицам русов пробежало явное облегчение. Даже игумен посветлел обличьем. Старица махнул рукой, тут же откуда-то из руин выскочил невеликого роста человечек и стремглав ринулся к нам. Да так, что полы поддевки развевались за ним, словно вымпелы на ветру. Одновременно из леска выехали несколько конных с заводными лошадями и тоже направились к берегу.

Человечек успел раньше, оказавшись тщедушным мужичком с остреньким мышиным личиком и расчесанными на пробор и перехваченными ремешком жиденькими белесыми волосами.

Испуганно стрельнув на меня глазами, он отбил земной поклон приказчикам. Старица его отвел в сторону, коротко переговорил, после чего тот умчался обратно.

– Все будет исполнено, княже. – Гром с достоинством поклонился. – А тебя с ближниками приглашаем разломить хлеб и передохнуть с дороги.

– Нет. – Я качнул головой. – Не сейчас. Переводи, Фен…

Да, вот так. Мне и самому хочется посидеть да погулеванить с русами за столом, отведать местных яств и запить чем тут гостей поят. Все же свои, все же Родина, из песни слов не выкинешь. Но нет, не могу. Я королевский посланник, князь, величина для приказчиков неимоверно великая: не то что пьянствовать, разговаривать с ними должен сквозь зубы. К тому же о моем поведении будет подробно доложено в Москву, где потом будут считать, что посла можно банально взять на чарку и потеху. Посмотрим, спешить не буду. Осмотрюсь сначала.

Выслушав китайца, приказчики не стали настаивать. Игумен извинился, сослался на дела и ушел в монастырь пешком, а вместо него появился крепкий и лысый как яйцо монах с куцей бородкой, надо понимать, его заместитель по хозчасти. В католических монастырях эта должность называется «эконом», а как в православных – увы, не знаю. Хотя почему не знаю: келарь, вот как.

Для стоянки нам отвели место в стороне от поселения. Откуда ни возьмись набежала куча народу. Тот самый невзрачный мужичок и келарь развили бешеную деятельность. Из монастыря натащили кучу продуктов: здоровенные круглые хлебины, курей, гусей и баранов, мешки с крупами и мукой, даже бочки с чем-то хмельным, бабы установили три здоровенных котла и принялись тут же кашеварить. Мужики тесали топорами лесины и ставили лавки со столами, а над ними навесы. А еще поодаль, на берегу… черт побери, начали сооружать баню из готовых бревен.