Текст книги "Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга первая. Встречи и знакомства"

Александр Бедрянец
Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга первая. Встречи и знакомства

Встреча первая

Ясное утро обещало чудесный весенний день, но настроение было довольно грустное. Как и вчера, и позавчера, и последнее время вообще. Внешних причин для депрессии не было. Жизнь моя текла вполне благополучно – приличная работа, хорошее здоровье и, как сейчас пишут в известных объявлениях, «в. о.», «м. о.», «ж. о.». Казалось бы, что ещё надо? Живи и радуйся, ан нет. Червячок печали исподволь съедал всякую жизнерадостность. Причина грусти была внутри меня самой.

С целью отвлечься и развеяться, я решила навестить дочь студентку в соседнем городе, так сказать, сверхурочно. Был выходной, остановка пустынна, да и городской транспорт ходил реже обычного. Как и некоторые люди, во время неторопливого ожидания я предаюсь разного рода отвлечённым размышлениям. Но на сей раз от этого занятия меня оторвали.

Неподалёку, возле ларька, классический бомж пересчитывал в руке мелочь, сопровождая процесс непрерывным потоком безадресной матерщины. Закончив аудит, он помолчал, а затем изрёк в пространство банальное,

– Нет в жизни щастья,

После чего удалился в глубину двора, загребая огромного размера берцами без шнурков. Однако вскоре социальный отброс вернулся с позвякивающей матерчатой сумкой в руках. Заметно волнуясь, он остановился против ларька, странно ссутулился, и громко крикнул,

– Ха!

Судя по всему, этот тип был продавцу знаком. Необычное поведение бомжа так возбудило любопытство работника прилавка, что он вышел из своего заведения, и с нескрываемой надеждой спросил,

– Чернозём, накрыло тебя, наконец? Кондрашка приключилась?

У бомжа перекрыло словарный запас, и без того, наверное, не превышавший лексикона Эллочки–людоедки, и, помогая себе рукой, он пытался двумя словами прояснить случившееся,

– Эт–та там…, там эта…, оно…, я туда, а там оно! Я по малому, а оно вот.

И показал три пальца. Затем добавил,

– И колбаса. Много.

Продавец, однако, легко понял этот бред–пантомиму, и разочарованно прокомментировал,

– Вот это повезло тебе сегодня Чернозём, нашёл, забытое кем-то бухло с закуской. Теперь иди, празднуй, пока коллеги не отняли.

И с одуревшим от радости лицом, бродяга бодро зашкондыбал праздновать своё жалкое счастье. Но это с моей точки зрения, а у бомжа, скорее всего, было иное мнение на этот счёт.

Ещё древние отметили, что счастье относительно, причём не в самом понятии, а в предпосылках. Большое или маленькое – одинаково счастье, а зависит от масштаба желаний, области бытия и направленности. К тому же оно крайне субъективно. Кого обрадует счастье ботаника, открывшего новый вид ряски? Да никого. Менее удачливый коллега позавидует, и только.

Мрачные мысли не покидали меня и после того, как я села в подошедший автобус. Увы, так просто, случайной находкой, мои дела не поправить. Причина моей печали называлась творческим кризисом, и путей решения не просматривалось. Вполне понятно, что для остальных граждан эта моя проблема является полной ерундой, блажью, а кое-кто, наиболее ехидный, обозначил бы её каким-нибудь злым выражением, типа «бесовство с жиру». Более того, раньше я сама входила в число этих приземлённых людей. Но вот, произошло. Случилось так, что я отравилась ядом, сладким ядом творческого успеха, и душа утратила покой. Одолевал писательский зуд, хотелось творить, но беда в том, что было совершенно неизвестно о чём писать, и в каком именно жанре.

Впрочем, по порядку. В своё время я выучилась и получила диплом психолога, но устроиться по специальности не получилось. Вначале я попала в один советский журнал, но тоже не сложилось. Завотделом однажды сказал,

– У тебя имеются некоторые способности, но не в той плоскости. Пойми правильно, журналист – ремесло, то есть он каменщик, электрик, сантехник, но не выдумщик архитектор

В конце концов, я оказалась на своём, надеюсь, месте, в отделе кадров солидной организации, где благополучно пребываю по сей день. Но какая-то творческая жилка всё– таки осталась.

Когда-то, ещё подростком, будучи в гостях в деревне, я оказалась невольной свидетельницей жутковатой истории с похищениями и убийством, что в те годы случалось редко. И как-то однажды, я рассказала дочери про эти события. Та пришла в восторг и уговорила меня всё это описать. Управилась за месяц. А что с этой повестью делать, толком не знала, но неожиданно выручила наша бухгалтерша Михайловна, которая оказалась приятельницей работницы издательства одного журнала. Она пообещала отнести рукопись прямо к ней домой, но честно предупредила, что учёная дама, как бывший переводчик, весьма принципиальна, и скорее всего моя писанина окажется в корзине. Ну и ладно, семь лет мак не родил, голода не было. Но, к моему удивлению, через несколько дней позвонили из редакции и попросили зайти.

Строго одетая дама сильно средних лет была лаконична: – – «Юмор (?!) у вас мрачноват, обороты, ну да ладно. Берём в работу». После чего как-то странно посмотрела, и добавила: – – «В качестве эксперимента».

Впоследствии Михайловна, посмеиваясь, рассказала о сути этого эксперимента. У Дианы Васильевны, так звали матёрую редакторшу, муж был «технарём», такое случается. Человек этот к искусству был равнодушен, книг, за исключением справочников, не читал вообще, предпочитая пиво с футболом по телевизору.

На следующий день Диана Васильевна решила просмотреть мой опус, но не нашла его на месте. Рукопись обнаружилась в руках мужа, читавшего её с явным интересом. Ошарашенная Диана Васильевна спросила: – – «Тебе нравится ЭТО?», на что муж ответил: – «Да, занимательно. Если напечатаешь, то порекомендую мужикам», наверное, имея в виду своих приятелей. Диана Васильевна не имела привычки брать работу на дом, и мои бумаги, в некотором роде, были исключением. Скорее всего, мающийся от безделья муж Дианы Васильевны машинально открыл рукопись, и случайно попал на какой-то драматический момент сюжета. Там, в одном месте, зять душил осточертевшую тёщу, но неудачно – не обладая нужным опытом, недодушил. В другом месте, он стриг её налысо, заперев в подвале, и, в конце концов, утопил эту язву в колодце вверх ногами. А поскольку население деревни в целом было на стороне зятя, тётка многим насолила, то и текст был проникнут к нему сочувствием. Вероятно, это нашло отклик в сердце мужа редакторши, что и решило судьбу сочинения. Диана Васильевна благоразумно не стала уточнять, что именно там понравилось мужу, и здраво рассудив, решила – уж если этот далёкий от литературы увалень загорелся, то значит, там определённо что-то есть. -

Узнав эти подробности, я опечалилась. Получилось, что в литературу я попала не благодаря труду и таланту, а просочилась каким-то чёрным ходом, и это напрягало. Хотелось подтвердить статус, но после некоторого размышления пришла в уныние, так как осознала реальные трудности творческого процесса.

Есть некая норма бытия, определяемая природными, социальными и нравственными законами. Но независимо от воли людей постоянно возникают и существуют нарушения, отклонения и ненормальности разных видов и в разных сферах – стихийные бедствия, опасные животные, вредные растения, войны, болезни, преступления и чрезмерные проявления страстей, как возвышенных, так и низменных. Одним словом – страдания. Наверное, страдания такой же спутник жизни человека, как и трение в работе механизма – подмазать можно, но совсем избавиться – ни–ни. Неудивительно, что мучимые разного рода несчастьями, люди стихийно создали мечту, некий эталон счастливого существования – жизнь без страданий. Тут уж не до жиру, как говорится. Страдания – главная и единственная пища литературы. С древних времён она описывала всяческие страдания людей и народов, а также способы их преодоления и вообще, приведение кризисных ситуаций в норму. И в этом вся её сущность. Литературе свойственны ограничения связанные именно с этим обстоятельством. Именно поэтому она не в состоянии описывать и отражать нормальное, «счастливое» течение жизни. Всё равно, что описывать пустоту. И в самом деле, что можно рассказать о монотонном, изо дня в день тупом сытом существовании без происшествий?

С этой проблемой столкнулись ещё древние авторы народных сказок. После описания страданий и подвигов, каждый получает своё: антигерой вариант плохой стабильности – разбитое корыто, тюрьму или могилу, а герои получают счастливую стабильность, но вся их послеповествовательная жизнь обычно укладывается в пять слов – они жили долго и счастливо. Более продуманные авторы добавляют ещё пять слов – и умерли в один день. То есть не оставили героям даже маленького шанса на страдание – возможности поубиваться на могиле своей половины. Иначе говоря, если люди и в самом деле когда-то наладят для всех жизнь без страданий, то это будет конец литературы, она просто вымрет с голодухи, как мамонты. Впрочем, это ещё не скоро. Тем не менее, это ограничение опосредованно влияет и на самих авторов. Если человек не испытывал определённых страданий, или, по крайней мере, не был их прямым свидетелем, сострадальцем, то он просто не в состоянии дать какие-либо их описания. Действительно, чтобы писать о горах, городах или пустыне, нужно там побывать, увидеть, ощутить запахи и услышать звуки. Должен быть багаж жизненного опыта прямого участия в событиях или наблюдения их, создающий представления. Даже пустое фантазирование отталкивается от чего-то реального. Взять титанов литературы; у них самих, как правило, биографии такие, что ахнешь. У Достоевского не жизнь, а чисто триллер, впечатлений ещё лет на сто сочинительства. Впрочем, что великие, тут хотя бы до уровня Донцовой дотянуться. Но и это вряд ли.

Родители мои имели нормальное представление о счастливой жизни, и в соответствии с этим приложили все силы для устройства моего жизненного пути, сделав его предельно гладким, без ухабов и проблем. И немало в этом преуспели. Я им благодарна. За то, что родили меня здоровой и не уродливой. Правильно воспитали, приобщили, образовали, оградили от дурного влияния, плохих привычек и нежелательных знакомств. Выдали замуж за приличного человека.

Но нет в жизни совершенства. Настал момент, когда оглянувшись назад, я вдруг поняла, что из прожитых сорока лет мне нечего вспомнить. Совсем, совсем нечего, кроме того случая из детства. Меня никогда не били, не грабили, не насиловали. У нас не было пожара и затопления. Не было врагов, тайных и явных. С мужем, интеллигентным, тихим и непьющим человеком, мы никогда не скандалили, измен не было, и денег на скромное, но достойное существование хватало. Но теперь я понимаю Берти Вустера, который просил своего ментора Дживса: – «Дайте мне совершить ошибки молодости, а то ведь после вспоминать будет нечего». Теперь, я, кажется, начинаю понимать своего бывшего мужа, и почему он ушёл. Пристойно, без скандала и без какого-либо внятного повода. Напоследок, с какой-то тоской лишь сказал: – «Господи, до чего всё гладко, зацепиться не за что. А так хочется кому-нибудь дать в морду». Однако развод трагедией не стал, и всё обошлось как-то буднично. Видимо что-то в нашем браке было не так, или чего-то не было вообще. Интересно, а жила ли я все эти годы? Может просто существовала? И как теперь быть?

Звук тормозящего у очередной остановки автобуса вернул в реальность. А в этой реальности, чуть заметно прихрамывая, в салон заходил немаленький, сильно за метр восемьдесят, мужчина. По виду лет за пятьдесят. Сел через проход от меня, и кресло под ним характерно скрипнуло. Дядечка ничего, с виду не толстый и живота нет, а тянет минимум килограмм на сто двадцать. Что-то в его облике было не так, что-то цепляло, напрягало внимание. С виду некрасив, возможно, даже страшненький. Черты лица вроде бы правильные, но вот дублёная кожа, шрамы, неровности привлекательности не добавляли. Впрочем, всё это компенсировал добродушный взгляд синих глаз, внушающий доверие, и как ни странно, вызывающий симпатию. Руки. Руки были заметно моложе лица, слегка загорелые кисти имели вполне изящные, какие-то не пролетарские формы. Породистый тип. Интересно, дядька большого размера, а это в глаза не бросается. Наверное, соразмерность от матушки природы. Если бы не одежда, то и внимания бы не стоил. Ага, одежда. Простая однотонная рубашка, джинсы…, однако! Стоп, а рубашечка не такая уж и простая. Похожую я видела на одном деловом партнёре нашей фирмы. И тогда ещё женщины говорили, что эта скромная шмотка в Европе стоит не менее 150 У. Е. И на мужике она новая, это-то я могу определить. Да и джинсы явно европейского происхождения, с вьетнамскими рядом не лежали. Эклектикой в этом ансамбле были дешёвые китайские босоножки. Наконец я поняла причину беспокойства – неопределённость. Вот оно. Я не могла понять социальный статус этого человека даже приблизительно. Вряд ли бандит, алкоголик или депутат, но, несмотря на это, он был похож на человека с богатым и разнообразным жизненным опытом.

И тут я увидела, что не одна изучаю этого гражданина. С противоположного ему сиденья элегантная дама позднего бальзаковского возраста, с нескрываемым напряжением в позе, буквально пожирала его взглядом. Не заметить такого интереса к своей особе было сложно, и мужчина, приподняв вопросительно брови, видимо уже хотел выяснить причину такого проявления внимания, но она его опередила,

– Скажите, вы работали в шестьдесят восьмом году на Сельмаше?

Тихо работающий импортный мотор не мешал слушать диалог. Довольно приятный баритон ответил,

– Да.

– Ваше имя Родион?

– Да.

– А ты меня не помнишь?

– Понял. Вы из прошлого. Дайте ассоциацию,.

– Какую?

– Ну, зацепку какую-нибудь, скажите ваше имя хотя бы.

– Евгения.

– Так, Евгения …, Женя. Ага, Нахичевань, улица какого-то февраля. Фармацевт,

– Вспомнил?

– Кажется да,

– А теперь скажи, куда ты тогда пропал? Я ведь так переживала. Ответь!

Тут мужчина вдруг стушевался, что-то начал бубнить про обстоятельства. Это привело женщину в ярость, и она воскликнула,

– Знаю я эти обстоятельства в юбках!

А затем, свирепея на глазах, вскочила с кресла, и с воплем дала мужику смачную оплеуху,

– Скотина!

Он, не повышая голоса, проговорил,

– Всё нормально Женя, если тебе будет легче, то стукни ещё, и потом будешь спать спокойно.

Она же, со злыми слезами на глазах, пошла к выходу и попросила водителя остановиться. Тот, очевидно всё слышавший, просьбу исполнил. Мужчина сделал было попытку встать, но она, обернувшись на выходе, грозно сказала,

– Не подходи, гад хладнокровный, – и растворилась в потоке людей.

– Ничего себе страсти, – подумала я, – уж этому-то типу есть, что в жизни вспомнить. Один из двух молодых людей, по виду студентов, сидевших за спиной мужчины, сочувственно спросил,

– И часто вас так дядя?

Полуобернувшись, тот ответил,

– Пощёчина что ли? Да нет, редко. Всё больше старались ножом, или чем увесистей.

Ребята заржали. Он неодобрительно посмотрел на них и сказал,

– Смеяться тут нечему. Воспитание есть внутренний тормоз, а вы видели очень воспитанную женщину. Заметьте, в какой ярости была, а ни слова матом. И ручкой по лицу, благородно, не гантелей какой-нибудь. Вот если бы на её месте была доярка необразованная с вилами в руках, то, думаю, стало бы не до смеха.

Из задних мест подала голос бабушка, похожая на тех, что обычно сидят у подъездов,

– Да вас кобелей не только вилами нужно. Вот ты, мил человек, небось, соблазнил честную девушку, а потом и смылся.

Мужчина повернулся к ней, и грустно сказал,

– Хуже.

– Что хуже-то? – спросила бабка.

– Я не сделал этого, – ответил он.

– Как это? – удивилась сбитая с толку пенсионерка.

Ответ прозвучал в нравоучительном тоне,

– Вот вы прожили уже немало, и должны бы знать, что женщина существо не столько разумное, сколько эмоциональное, живущее чувствами, а потому мстит не только за причинённое зло, но и за неисполнившиеся желания. Не оправдал я тогда её ожиданий, не соблазнил, потому и попал под раздачу, хоть и с задержкой.

– Экий философ, – подумала я, но тут автобус прибыл на конечную.

Встреча вторая.

Через полчаса я сидела в электричке, ждущей отправления, и копалась в сумочке в поисках телефона. Народ подходил и кто-то сел напротив. Подняв глаза, я непроизвольно ойкнула – передо мной расположился тот самый мужик в джинсах и чего-то искал в карманах. Услышав возглас, он посмотрел на меня, и неуверенно произнёс,

– Кажется, мы сегодня уже ехали в одном автобусе, или я ошибаюсь?

Я подтвердила, и мы разговорились.

– Да, – сказал он, – электричка …, давно не ездил, даже ностальгия какая-то. Я ведь в молодости одно время в пригороде жил, на полпути к Новочеркасску, мимо будем проезжать. И на электричке каждый день на работу, а потом обратно. Знаете, в этих пригородных поездах, неважно, московских или ростовских, есть какая-то своя атмосфера бытия, и лучше всего её описал, как мне кажется, Венедикт Ерофеев.

Сама стилистика речи, некоторая книжность её, как-то не вязалась с обликом собеседника, и я невольно спросила,

– Вы, наверное, много читаете?

– Раньше да, сейчас не читаю совсем.

– Что так? Зрение?

– Слава богу, нет. Просто всё прочитал.

– То есть как …, всё? Разве это возможно?

– Почему нет? При должной организации и правильно определённых целях – вполне. Действительно, «Не объять необъятное», всё напечатанное физически прочитать невозможно, но ведь не всё, что на бумаге, есть литература. Всю популярную беллетристику я проглотил в отрочестве и юности – Дюма, Конан Дойл, Марк Твен, Фенимор Купер, Майн Рид, Александр Грин и прочие великие. Затем немножко поумнел, и начал выбирать необходимое. С помощью библиотекарей, а это весьма компетентные люди, я составил список наиболее значимых произведений мировой литературы, не прочитав которых, нельзя считать себя цивилизованным человеком. На самом деле классика давно отсортирована, и по программе минимум это всего около четырёхсот книг. Читал я не только для наслаждения, но и ради знания, чтобы не хлопать глазами, когда звучат имена Фолкнера, Воннегута и других гениев. Лет десять назад я эту программу в расширенном виде закончил, и после этого интерес к художественной литературе иссяк. К научной ещё не совсем, но дело идёт к тому.

За разговором я не сразу заметила, что мы уже катим по городу, впрочем, тема была интересной, а он продолжал,

– Вообще-то моё литературное восприятие сформировалось, как и у прочего народа, советской цензурой. Огромное ей спасибо. Пусть принудительно, но пропуская лучшие произведения, негативно создавала эталон вкуса. Конечно, система была неидеальная, но основную функцию исполняла, то есть отсеивала абсолютную бездарность, порнографию и откровенную халтуру.

Тут я вклинилась,

– Вы хотите сказать, что литература обсуждалась в пролетарской среде?

– Напрасно иронизируете. Конечно, Франц Кафка не был актуальной темой в беседах комбайнёров, но если бы вам случилось побывать в тогдашних пивных и прочих подобных заведениях, то услышали бы немало любопытного.

Я внутренне содрогнулась

– Да, в основном футбол и бабы, но многие беседовали и на отвлечённые темы. Я лично был свидетелем рукопашной, которая возникла из-за разногласий по поводу Шекспира. Главное – никого это не удивило, более того, почти у каждого посетителя распивочной имелось собственное мнение по вопросу, уже стали формироваться команды приверженцев, и только милицейский наряд, забравший шекспироведов, предотвратил более масштабную драку. А теперь что? Глаза бы не смотрели на прилавки. Ведь большую часть этой продукции в советское время просто не напечатали бы. Какая к чёрту свобода слова? При чём она? Для дарований масштаба Булгакова или Есенина цензуры не существует. Ну что она им может сделать? Создать временные затруднения. Цензура мешала порнописцам, агрессивной серости и халтурщикам. Вот они её и отменили. А результат? Молодёжь скоро перейдёт на обезьяний язык. На полпути. Сейчас в моде рейтинги, но ведь они по большей части отражают не заявленную тему. В политике, например, это показатель искажения информации. В литературе часто отражается снижение планки уровня культуры. Хорошая литература всегда в какой-то степени элитарна, и большие тиражи, на которые ссылаются, и которыми гордятся, есть потакание неразвитым и низменным вкусам. С этой точки зрения в кинематографе самыми кассовыми будут порнофильмы.

Я попыталась перевести разговор на более близкую мне тему и спросила,

– А как вы относитесь к женскому роману?

– Вы имеете в виду творчество Донцовой и её клонов?

– Ну, хотя бы.

– А что говорить? Имя на слуху. Я как-то из любопытства прочёл полкниги Донцовой. Всё остальное можно уже не читать, прочие тексты мнения не изменят. Романизированные байки. Да каждый читатель всё это воспринимает как гольную выдумку. Придуманная страна, где все расчёты в долларах, неестественные сюжеты, герои, которых нет в реальной жизни. Их нет по той простой причине, что в стране нет среднего класса, представителями которого они выписаны. И через страницу ничем не оправданное и лживое очернение людей советского периода. Возможно, я неправ, но, на мой взгляд, вся эта литература изрядно политизирована, так как явно пудрит людям мозги, искажая восприятие действительности. Для меня загадка в названии жанра – «иронический детектив», ведь ирония в текстах отсутствует. Хотя, если считать её объектом самих читателей, то всё становится на место, а вот автор данного термина, полагаю, на редкость ехидный человек. Впрочем, по покупателю и товар. Извините, забылся, возможно, вы любительница этих романов?

Совершенно того не желая, я неожиданно брякнула,

– Видите ли, я сама писательница.

– Даже так?

Он был явно удивлён, что сильно меня задело. Поняв, что сказал бестактность, по мужской привычке понёс чепуху,

– О, простите, не признал, давно не общался с писательницами, видно сейчас они выглядят иначе, чем прежде. Теперь я просто обязан знать ваше имя, вдруг попадутся ваши книги. Будем знакомы, меня зовут Родион Алексеевич Коновалов.

– Вера Максимовна, псевдоним Морозова, это фамилия моей матери. Я начинающая писательница, и в моём активе всего одна маленькая повесть в журнале

– Так вот в чём дело, вы – любительница, пишете для души. Прекрасно! Большинство великих – Чехов, Толстой и все прочие тоже любители. У вас явно имеется талант.

Так нагло мне ещё не льстили, но было приятно. Однако мучил вопрос, и я не удержалась,

– У вас были сомнения, а судить можно было только по моему внешнему облику. Что в нём не так?

– А, вы об этом? Думаю, что-то из области интуиции. Вообще-то я считаю, что интуиция есть спрессованный житейский опыт плюс внимание доведённые до автоматизма восприятия. У всех людей это присутствует, но в разной мере. Любая деятельность – профессиональная и прочая, всякий образ жизни, даже лентяйский, так или иначе, отражается во внешнем облике человека, и с течением времени опыт наблюдения формирует стереотипы восприятия. Что-то вроде тренировки глазомера. Водитель со стажем довольно точно определяет скорость езды, не глядя на спидометр. В своё время я много работал с деревом – строгаешь и меряешь, и так день за днём. Со временем надобность в линейке отпала. Я и сейчас на глаз сразу определю размер сечения любого бруска до миллиметра. Да и не один я такой. Убеждён, что и вы делаете интуитивные оценки, особенно в общении.

– Интересно, и кто же я, в вашем восприятии?

Небольшая пауза с разглядыванием.

– Конторская к… служащая, не рядовая, высшее образование на лбу обозначено. Угадал?

– В общем да, а каким образом всё-таки?

– А я и сам не знаю. Наверное, есть какие-то конкретные признаки, но они не осознаются, просто возникает некий общий образ. Похоже, я много бюрократов перевидал, вот и отложилось. Тут дело даже не в профессии, а в каком-то социальном состоянии. Я вот, без особого труда, на взгляд определяю – замужем женщина или нет.

– Что, и не ошибаетесь?

– Ошибаюсь, конечно, я же не Вольф Мессинг, но статистика в мою пользу. Тут есть один нюанс. Он отразился даже в результатах соцопросов, согласно которым замужних женщин гораздо больше чем женатых мужчин. Этот парадокс объясняется просто – женщина считает себя замужней в любом случае, и со штампом в паспорте, и без него. А её сожитель, иногда, считает себя холостым, и это сбивает с толку.

– И каков, на ваш взгляд, мой статус?

– Вы относитесь к той категории женщин, которых можно обозначить – удачно развелась.

– Ничего себе! – подумала я.

– Простите Родион Алексеевич, а сами-то вы кто?

– Я в этом плане человек малопонятный, потому что я никто. Пенсионер.

– Да вроде бы…

– По льготному списку, с пятидесяти, – и добивший меня вопрос,

– Вера Максимовна, вы по образованию случайно не психолог?

– Господи, неужели и это заметно?

– Да нет, это я из своих соображений, наудачу. Так что? Угадал?

Я кивнула, и он этому обрадовался,

– Вы знаете, давно мечтаю узнать мнение такого специалиста по одной проблеме.

– Я не практикую, да и не имею соответствующего опыта.

– У меня тоже фобий нет. Дело не в этом, вопрос не прикладной, скорее академического характера.

– И вы уверены, что я смогу вам чем-то помочь?

– Не уверен, но вы дипломированный специалист, и скорее всего в силах дать оценку.

– Чего?

Он замялся,

– Тут в минуту не уложишься, да и за час тоже вряд ли. Мне скоро сходить, поэтому обсудим конкретнее при следующей встрече, месяца этак… через два.

Сказано это было таким же будничным тоном, каким говорят, что завтра понедельник. Вначале смысла фразы я не уловила, а потом забеспокоилась,

– Какой встречи? Где? Зачем?

– Откуда я знаю где? Я ж не ясновидец, и случайности не в моей власти.

– То есть вы хотите сказать, что мы неизвестно где случайно встретимся?

– Скорее всего.

– А с чего это вы так уверены?

– Да я и не уверен. Если то, что сегодня мы два раза столкнулись в транспорте простое совпадение, значит, естественно, мы больше и не увидимся. Но если это обратная случайность, а я её не исключаю, то, скорее всего, мы ещё встретимся. Да вы не волнуйтесь! Ничего в этом страшного нет, ну пересечёмся где-нибудь, побеседуем, да и разойдёмся – всего и дела. Ничего вам не прибавится, ничего и не лишитесь.

– Какая такая обратная случайность?

– Это скорее из области физики, долго объяснять. Хотите маленький эксперимент?

Я обалдело молчала, переваривая этот бред, а он продолжал,

– Я вам дам номер своего телефона. Это ни к чему вас не обяжет. Запишите или сразу вгоните в свой аппарат. Суть в том, что если это прямая, обычная случайность, то ничего не произойдёт, и вы этот номер можете завтра выкинуть. Но если это обратная случайность, то обязательно что-то произойдёт, и это что-то не позволит вам позвонить по этому номеру. В конечном счете, вы ничем не рискуете.

Я послушно стала искать авторучку, не нашла, и ввела продиктованные цифры в мобильник. Поезд затормозил, Родион Алексеевич попрощался, и сошёл на остановочной площадке.

Прибыв в Новочеркасск, я вышла к автобусной остановке и решила позвонить дочери. Достала из сумочки телефон, начала набирать, и тут подбежавший подросток толкнул меня под руку, после чего мобильник выскочил из ладони, подпрыгнул на асфальте, и со слабым треском закончил своё существование под колесом подрулившей маршрутки. Стало грустно. Какой-то сегодня странный день. Даша мне обрадовалась, и тут же спросила,

– Почему не отзвонилась как всегда?

Я рассказала. Но Дашин оптимизм не уменьшился,

– Ну и бог с ним, теперь купишь лучшую модель.

– Привыкла я к этому.

– Ничего, привыкнешь к другому. К хорошему быстро привыкаешь.

С жильём у Даши было хорошо. С сокурсницей Лизой они занимали просторный флигель во дворе частного домовладения, принадлежащего одинокой пожилой родственнице Лизы. Денег бабушка не брала, девушки в качестве платы помогали по хозяйству, и у них установились тёплые отношения. Ни у кого из студентов не было таких апартаментов, и постепенно определилась небольшая компания молодёжи, время от времени собиравшаяся в этом флигеле неформально пообщаться. Бабушка этому не препятствовала, потому что в целом ребята были воспитанные и непьющие.

Пока мы пили кофе, я поделилась своими сегодняшними путевыми впечатлениями. Весёлая характером Даша посмеялась и сказала:

– Прикольный дядька. А может тебе мама бог послал прототип героя?

– Тоже мне героя нашла. Человек он, конечно, оригинальный, и что с того?

– Ну, мама, не скажи! Ненормальности ведь не ограничиваются одними преступниками, про них и так все пишут. А кроме них есть ещё тронутые изобретатели, фанатики–коллекционеры и всякие чудаки интересные. Ой, мама, а может он того? Клинья к тебе подбивал?

– Нет, я бы это почувствовала. Он даже не смотрел на меня как на женщину. И способ знакомства получается какой-то мудрёный.

– Ну, вдруг он стеснительный, а от стеснительности мужики такие поводы для знакомства придумывают, что ахнешь.

– Нет, не то. Он вовсе не застенчив и робок в общении, особенно с дамами, скорее наоборот.

– Телефончик спросил?

– Нет.

– А свой не дал?

– Дал.

И тут до меня дошло. Видно это отразилось на лице, так как Даша обеспокоенно спросила,

– Мама, что такое?

– Телефон.

– Что, телефон?

– Номер телефона он дал, но предупредил, что сегодня я не смогу им воспользоваться, и ведь сбылось.

– И что?

– Теперь, согласно его теории, надо ожидать встречи с ним через два месяца неведомо где.

Тут уже Даша сошла с лица,

– Мама, мама! Выбрось всё из головы. Так не бывает. Таракашки в мозгах, это заразно. Давай ещё кофе, и переключим тему.