Текст книги "Воля и сила варвара. Статьи"

Религия бойца

Наша газета не будет закрываться от всего многообразного и многоликого мира боевых искусств, ограничиваясь только каратэ-кёкусинкай. Мы не боимся и не избегаем поединка, ни дружеского знакомства с мастерами других стилей и направлений. Именно для этого у нас открывается сегодня новая рубрика «КЭМПО-КЛУБ» – своего рода свободная трибуна нашей газеты. Единственное условие для будущих членов, этого клуба – компетентность и признанное мастерство в своем виде единоборств.

Сегодня свои взгляды на жизнь представляет Александр Белов, воссоздающий многим уже известную славяно-горицкую борьбу

Кто-то сказал: «Не важно, было это ли нет – главное, мы хотим, чтобы это было, и значит, пусть оно будет!»

Этот принцип обкатывают сейчас многие команды «русского стиля», Многие, но не все. Славяно-горицкая борьба куда прагматичнее. Возникшая не на потребу дня и тем паче не ради коммерческой выгоды, воплощенной уже в экзотической новизне очередного всеобщего поветрия, она держится раз и навсегда избранного курса —Североевропейская модель движения, сознания, поединка. Изучение и практика. Остальное – попутные цели.

Однако славяно-горицкая борьба словно бы выпадает из норм бытия родственных боевых искусств. Почему? Она ищет свое измерение времени и не находит его. Кто-то живёт прошлым, кто-то – сегодняшним днем, кто-то опережает его, но мы не можем попасть в ощущение времени так, будто сочетаем две несоизмеримые плоскости бытия. Ведь у каждого время свое. Посмотрите на могучие дубовые стволы, испещренные бороздами столетий. Они смотрят на нас в тягучей медлительности своего размера жизни. А колесо нашей жизни крутится куда быстрее. Но если взять «братьев наших меньших», то их жизнь еще стремительнее нашей.

И ведь все мы, такие разные, проживаем один и тот же порядок вещей: расцвет, зрелость, упадок. И никто не способен изменить это правило.

Время. Часто у нас пытаются украсть прошлое, оболгать настоящее, очернить будущее. Сегодняшний день русских боевых искусств ещё только пробует свой голос в многоголосии мировой состязательной культуры. Будущее его пока лишено четких контуров, но зато прошлое!.. Прошлое не только не беднее, но в чем-то парадоксальнее и краше.

Типичное заблуждение, одурачивающее обывателя, – это поиск следов концептуального боевого искусства в прошлом на ХРИСТИАНСКОЙ ПОЧВЕ. Подвязывается здесь идея религиозных рыцарских орденов Европы. Просится параллель, но не находится, хотя идея свербит сознание.

Впрочем, от обывателя ускользает тот факт, что христианство для рыцарства лишь ширма, за которой – язычество. Показательны здесь тамплиеры, отказавшиеся от Иисуса и поклонявшиеся некоей неоязыческой сущности по имени Бапхамет. Если пристальнее взглянуть на тевтонов, то и здесь обнаружится, что их пангерманистской идеологии очень тесно в скорлупе интернационального христианства. Куда больше ей подходят образы Вотана, Донара, крылатых валькирий…

Идея воплощается в символике. Глобальная идея нуждается в эзотерической поддержке. Ещё один пример —мальтийский орден, госпитальеры. Символ – так называемый «мальтийский крест» – стилизация громовного знака. Вполне осознанное отвержение христианской эзотерики – креста, как символа распятья. Духовное братство под языческой символикой!

Каждый боговерный христианин не менее трех раз в сутки становится неосознанно язычником. Но христианские духовные ордена – это язычество по сути. Почему?

Потому, что воинское духотворчество, созидание собственного духовного я путем истребления себе подобных – это прерогатива богоизбранной касты воинов, освященной языческими дланями воинственных богов. И она, эта каста, тоже вне времени, вне размеченного им бытия.

Опубликовано в газете «Кёкусинкай каратэ в России», . №2, 1993г., стр.8

ВОЛЯ И СИЛА ВАРВАРА

Мы пришли. Мы уже здесь. Нас можно не замечать, не воспринимать, недооценивать, но мы есть. Нас можно преследовать по закону, запрещать, изгонять, единственное, что сделать невозможно – нас невозможно уничтожить. Мы и мертвыми возвращаемся. Чтобы властвующий деляга поперхнулся куском, отнятым у народа. Чтобы напомнить посланцам горных аулов, хозяйничающим на нашей земле, давно забытое ими чувство страха за собственную жизнь. Мы возвращаемся сознанием неуспокоенного теоретика, когда он берется за карандаш и выводит фразу: «Обществом должна править не сильная рука, а сплоченное множество здравых умов, честных сердец и твердых рук…» Мы возвращаемся тогда, когда голодным старикам уже не к кому обратиться с просьбой «Защити!» Тогда, когда политические дрязги загоняют общество в «войну всех против всех», отнимая у народа святое и неделимое единство по Отечеству.

Мы возвращаемся живыми под проклятия либералов, изводящих народ безнравственной свободой, в ненависти торгашей и менял, чьи душонки не стоят и погребальной молитвы. Мы возвращаемся, осознавая себя Воинами. Нас можно запретить, но нельзя уничтожить. Мы возвращаемся.

Они клянут нас за то, что наш социальный порядок воздвигается «ценою человека». Это их мнение. Можно было бы вообще не принимать его в расчет, находя в нем отпечаток их социального лицемерия. Но именно поэтому мы и не обойдем его стороной. Звучит-то как! Ценою человека! Так и хочется спросить: «Какого человека?» Кто тот человек, что становится неизбежной жертвой при наведении социального и нравственного порядка в обществе? Педераст, разложившийся наркоман, национальный предатель, клеветник на свой народ, умственно подвинутый сатанист, вагонный попрошайка, религиозный фанатик или «ясновидящий» плуг, аферист и вымогатель, прикрытый лозунгом свободы предпринимательства? Чья еще свобода зависит от либерализма общественных нравов и неорганизованности порядка?

Возможно, мы по-разному понимаем «свободу». Для нас не существует этого понятия вне нравственности. Мы настойчивы в том, что ублюдок не может быть свободным, что не существует равенства между честным человеком и подонком. Мы настойчивы в том, что свобода есть привилегия достойных. Нет, не избранных, а социально достойных. Вне всякого кивания на политическое или экономическое устройство общества, мы заявляем, что свобода является продуктом социального порядка. Она существует как форма отношения личности и общества, и если личность социальна, то ее интересы не вступают в противоречие с интересами общества. Если же личность антисоциальна, то она разлагает общество как болезнетворный микроб. Питательную среду для этого микроба создает культурный слой либеральной буржуазии.

Либерализм противоречит интересам общества, ибо делает его зависимым от собственной мягкотелости в отношении преступников, нравственных уродов и разложенцев. Что же такое «свобода» в собственном понимании этого слова? Свобода есть наиболее стабильная форма независимости в мыслях, суждениях и поступках. Однако мысли, суждения и поступки человека зависят и от его воспитания, и от его ума. Если нет ни того ни другого, остается только отпущенная на волю животная стихия. Но именно о ее неприкосновенности так заботятся господа либералы, ибо нравственность в их среде понятие весьма призрачное. Мы же считаем свободу наивысшим нравственным поощрением человека. В буржуазном обществе свобода это диагноз. Посмотрите на эти исковерканные свободой физиономии. Попробуйте найти в них признаки здоровья, покоя и счастья. Да по ним можно изучать историю человеческих пороков. Особенно хороши сами мэтры буржуазности и западничества, не сходящие с телевизионных экранов. Здесь уже скрывается нечто зоологическое. Старик Дарвин и не подозревал, что отпущенная нравственность внесет такие поправки в его эволюцию видов.

Что же может сказать о свободе Воин, ведь подчиняемость особым нормам поведения является обязательным условием его социальности? Логично было бы предположить, что Воин в принципе не может быть независимым существом. Однако такой вывод не верен.

Для того чтобы его опровергнуть, вернемся к истокам нашей великой культуры. Ее основателем, носителем и проводником был варвар. Понятие это трактуется историками чрезвычайно однобоко. В их представлении варварство есть некий исторический период человеческой отсталости и дикости. То есть варвар – тот материал истории, который как бы отработала цивилизация. В действительности же варварство есть способ выживания.

Он распространяется как на отдельные личности, так и на тип общественной культуры, на общественную мораль и нравы, и совершенно не зависит от этапа исторического развития общества. Варвар живет и сегодня. Вместо чемодана этот бродяга пользуется дорожной сумкой или вещмешком, в содержимое которых входит только самое необходимое, Он предпочитает простую и здоровую пищу, он свободно себя чувствует на дикой природе, легко переносит дискомфорт и лишения своей бродяжьей жизни. Он их просто не замечает. Вот в чем его важнейшая особенность! Он инстинктивен, естествен, прост, и поэтому не переносит светские манеры или этикет аристократов. Его квартиру не украшает дорогая мебель, поскольку толк в вещах варвар видит в их простоте, надежности, постоянстве и долговечности. Он сам такой.

Варвары существуют либо поодиночке, либо небольшими общинами своих родов, семей. Род для варвара понятие священное. Организован род по принципу звериной стаи: младшие безоговорочно подчиняются старшим, а каждая ступень социального развития требует особой инициации, посвящения, превращенного в некое культовое действие. Причем, совершенно неважно, в какой варварской среде это происходит: у неутомимых романтиков-туристов или в боевом подразделении «краповых беретов». Авторитет старших здесь одинаково непререкаем. Это природная норма выживания. Уравнивание в правах старших и младших для варваров безнравственно, опасно и символизирует один из этапов разложения общества.

Однако история знает и другой тип общественной организации – демократический. Он создавался античными народами в условиях разрушения семейных общин и ликвидации зависимого от них общественного статуса человека. Демократия была нужна для того, чтобы преодолеть родовые противоречия между этнически разнящимися племенами, либо между сословиями. Она ниспровергла родовой паритет общества, создав такую организацию, которая не была предусмотрена Природой. При этом возобладал неизменный принцип демократии: «Каждый имеет право быть таким, какой он есть!» Этот принцип до сих пор отражает демократическое условие свободы. Однако, как и следовало ожидать, в его культе обнаружилось противоречивое лукавство. Каждый, да не каждый! Например, если педерастом при либеральной демократии быть фактически почетно, то фашистом быть никак нельзя. Не везде можно быть и коммунистом.

Российские радикальные демократы открыто призывают передавить всех коммунистов. Так что демократия – вещь весьма однобокая, а главное лживая.

Итак, перед нами два совершенно разных типа общества, соответственно два совершенно разных типа Армий, соответственно два совершенно разных типа Воина. Сравним их на примере галлов и римлян. Римская армия – это объединение чужих друг другу людей, не связанных никакими узами, кроме профессионального партнерства. Они различны с точки зрения происхождения, воспитания, развития, наследственности и еще много чего. Для того чтобы эта масса была функциональна, в военном деле нужна система их уравнивания, единообразия и строгой стандартизации. Так появился на свет легионер. Все его человеческое существо подломлено, переработано и подведено под систему стандарта. Он нормативен, усреднен и не самостоятелен. Он сам по себе ничто.

Легионер – составной элемент такой Системы, такой Армии, где людей объединяет лишь более или менее отработанная общая идея вроде «нового мирового порядка», да абсолютное строевое равенство. Индивидуальных особенностей здесь не существует в принципе. Они всячески подавляются Системой, ибо здесь хорошо только то, что соответствует норме. Легионер не должен быть лучше этой нормы, иначе пострадает взаимодействие элементов Системы. По этой мысли воюет не человек, а Система. Здесь понятие старшего не является священным, поскольку оно достигается каждым равным вам по правам путем выслуги или особых привилегий. Старшинство здесь можно потерять за провинность или по уходу с военной службы. Однако, для того, чтобы данное понятие было безусловным, создается жесточайшая система подчинения, которая, в свою очередь, порождает культ воинских званий. Культ символа. Он закрывает глаза на достоинства человеческой личности, считая единственным достоинством исключительно само звание.

Обратите внимание на современную американскую армию. Она в точности соответствует данной характеристике. Со времен римских легионов ничего не изменилось.

Но не только демократии свойственна подобная социальная организация. В полной мере ее можно перенести на клятые демократами фашизм и коммунизм. Практически отпечатать трафаретом. Каждое слово в этом определении подходит под описание социальной типичности этих режимов. Фашизм и коммунизм представляют особый вид политического социума, созданный вовсе не варваром, а легионером. Варвару нет места в этих Системах.

Теперь рассмотрим военную организацию галлов. Основным боевым звеном здесь является родовая община. Она не столь многочисленна и потому особое значение придается индивидуальности каждого воина. Варвар-галл универсален и вместе с тем особо ценим именно как мастер своего собственного дела. Эти проявления его воинской индивидуальности могут быть не только не типичны для его противника, но и необъяснимы с точки зрения нормативной логики. Так появились берсерки. Люди в зверином обличье, охотящиеся за целым войском. У галлов существовали племена берсерков. Например, секваны, вызвавшие в 385 году до н.э. у римлян панический ужас. Подобное явление нельзя нормировать, нельзя поставить на поток, подчинить стандарту. Неслучайно, что в сознании галла военное дело являлось некой системой магических культов особой, боевой магии. В этой магии парило, с одной стороны, культовое подчинение иерархии коллектива, с другой – инстинкт самообязательного подвига. Этот подвиг повсеместно проявился в воинском духотворчестве варваров. Так, только герой попадал в Рай. У германцев – в Валхаллу, у русов – в Ирий, а у их исторических сородичей ариев – в Сваргу.

Трудно предположить, что демократическая организация вообще рассматривала индивидуальный подвиг в качестве элемента духовного совершенства. Во времена наполеоновских войн, например, легионерство столь преуспело в «демократизации» военного дела, что такие явления человеческой натуры, как героизм или трусость проявлялись в строгом соответствии с уставом (по уставу атаковать противника или отступать следовало только строем и только шагом).

Варварам не нужны были чины и звания. Родовые отношения и так все отрегулировали.

Итак, галлы использовали немногочисленные мобильные, прекрасно слаженные коллективы, где взаимодействие не было результатом палочной дисциплины, жесточайшего подавления своенравия и непокорности. Дисциплина для варвара есть норма существования и способ социального поведения, символ того места, которое варвар занимает в общественной иерархии.

Свободен ли варвар? Безусловно! Он свободен потому, что никем и ничем не принуждаем. Он выполняет ту социальную роль, для которой и был рожден. На эту роль не назначают, не нанимают, с нее не увольняют за провинности. Никто лучше него самого не справится с этой ролью. Вот почему варвару не нужна специальная система принуждения или подчинения, изменяющая его социальный облик. Вот почему варвар свободен. Его свобода социальна, тогда как свобода демократа антисоциальна.

Свободен ли легионер? Никоим образом! Легионерство есть форма социального принуждения, и эта форма тем более жестока, чем «демократичнее» общество.

Легионарную структуру можно вне всякой политической позы считать западной. Легиопарность и западничество – суть одно. Пресловутый немецкий порядок есть следствие того обращения варвара в легионера Священной Римской Империи, которое началось еще при Карле Великом. Чего достиг немец-легионер? Ровным счетом ничего. В отличие от него немец-варвар завоевал и подчинил себе Великий Рим. То есть обломал целую цивилизацию.

Гитлеровское легионерство расшибло себе лоб о русское варварство. Фашизм – одна из наиболее ярких форм легаонарности. Он не выдержал столкновения с варваром. Чем ему проигрывал социал-большевизм? Попыткой загримировать миллионы варваров под образ коммунистических легионеров. Все те же стройные ряды, общеподобные фигуры, абсолютное равенство. Обратите внимание на солдата Вермахта (уж об эсэсовце и речь не идет!) и на красноармейца. Их внешняя разница сопоставима с различием римского легионера и варвара-галла. Чем выиграл социал-большевизм у легионарного фашизма? Варварством! Выполнением того, что с точки зрения легионера сделать невозможно. Той человеческой живучестью, стойкостью и выносливостью, которые не сочетаются с легионарными нормами поведения.

Так кто же мы, и какой образ нам следует культивировать? Ответ очевиден.

Легионарность много раз приходила на Русь и всегда вязла в нашем природном варварстве. Первую попытку предпринял Владимир – креститель. Не получилось. Убивая веру отцов, он не осилил варвара в своем народе. Третий Рим оказался насмешкой над первыми двумя. «Небесный Иерусалим», «Оплот царства Божия на земле» не много стоил. Он утонул в ядреной закваске дремучей души народа. «Дорога к Храму» не стала судьбой варвара. Да и сам он не стал крестоносцем.

Больше преуспел Петр Великий и хлынувшие в Россию благодаря его реформам немцы. Все эти бироны, листоки, голштейнские принцы и гессен-дармшгадгские принцессы. Общество разделилось на «просвещенную», то есть прозападную часть, и «непросвещенную», дремучую, почвенную, народную часть. Россия стала жить как бы по-европейски. У нас даже образовалось двойное столичье: Петербург – западная столица, и Москва – своя, варварская. Русская армия сделалась легионарной. Правда, всегда, в самые решительные минуты сражений, кто-то вдруг вспоминал о «русском» солдате, о том солдате, что отличался от уже привычного европейского типа, о «чудо-богатыре». На этом отличии и выезжали, когда не хватало легионарности.

Потом были большевики с их смешением варварской сути и легионарной формы социального мышления. И снова вывозил варвар. И тогда, когда строили Днепрогэс, и тогда, когда били немца под Москвой. Варвар всегда вывозил Россию.

Но «варвар» – понятие не стихийное, не символическое или условно-нарицательное. Варварство не только продукт беспощадной эпохи, не только форма исторического самосохранения русской нации, ни и ее национальная идея.

Что есть такого в варварстве, отчего бы мы были менее цивилизованны, чем Западная Европа? Экономическая отсталость, нравственное убожество, интеллектуальный провал? Чушь! Это наша экономика создавала скачковый перевес в вооружении в ходе Великой Отечественной войны, поднимала космические программы и содержала полмира нахлебников в лице коммунистических движений. Это наша нравственность создала великую русскую культуру и историческое величие русского человека, отдававшего свою жизнь то за беспомощных болгар, то за китайцев, терзаемых самураями. Это наш интеллект создавал лучшие в мире военные технологии, сделал половину всех мировых открытий в современной науке.

Чего же еще? Уровень жизни! Да, это – притча во языцех. Уровень жизни человека, заставляющий его однозначно и категорично оценивать достоинство государственного устройства. Но ведь уровень жизни варвара вовсе не обязывает его нищенствовать. Пониженная требовательность к быту есть результат не его дикости, а его свободы и выносливости, независимости от опеки цивилизации в том вопросе, который принято называть выживанием.

Разве сам народ отрекся от имуществеиного накопления и достатка? Его принудила к этому политическая система. Коммунизм – социальная религия бедных. Некий элемент психологии убожества. Бедность – это приговор, который вынесли коммунисты своему народу. Обогащение Системы за счет человека. Разве это не идеал легионарности? Коммунальные квартиры, очереди за дефицитом, охота за «нетрудовыми», то есть лишними доходами, «железный занавес», чтобы не видели, как живет весь другой мир, – вот коммунистическое проклятье русскому народу. Вот причина, по которой мы прокляты всеми, кто вкусил того же по нашей воле. Но разве коммунизм – русская идея? Может следует напомнить, кто его придумал? И кто организовал здесь революцию в 1917-ом году?

Нет, варвару не нужны пришлые учителя. И время уже не поглотит варвара. Это мы поглощаем время, изменяясь ровно настолько, чтобы не проиграть ему в главном – в возможности выжить и сохраниться. Выжить и держать за горло цивилизацию западных легионеров.

Так было, и так будет. Мы создадим новых технократических гениев в себе самих, как создавали раньше. Мы низвергнем саму логику западных аналитиков до полной беспомощности. Мы подчиним наших противников своей воле и силе.