Текст книги "От Волыни до Подыни – легендарный Брусиловский"

Путь к высотам

…Я всю жизнь свою чувствовал и знал, что немецкое правительство и Гогенцоллерны – непримиримейшие и сильнейшие враги моей родины и моего народа.

Алексей Брусилов

В Санкт-Петербурге 14 ноября 2007 года в сквере у пересечения Шпалерной и Таврической улиц открыт памятник генералу Алексею Брусилову. Его военные заслуги общеизвестны. В истории войн найдется не много стратегических операций, названных не по месту проведения, а по имени полководца, одна из них – Луцкий прорыв, который стал зваться Брусиловским.

Алексей Алексеевич Брусилов происходил из рода потомственных военных. Дальние предки его были выходцами из Речи Посполитой и вели свою родословную от известного польско-украинского дипломата Адама Киселя, потомки которого, перейдя на русскую службу, связали свою жизнь с русской армией. Он воевал в Галиции и Волыни, в тех местах, где мог бы по иронии судьбы владеть имением, сытно (комфортно, как говорят сегодня) жить под польским да австрийским каблуком, но Кисели-Брусиловы выбрали служение Российской империи. Отпрыск их делил все тяготы окопной жизни, жарких переходов и зимних карпатских сражений с дорогим его сердцу русским солдатом. Но и золотую славу – тоже по праву разделил. Думаю, не столько от вынужденного Брестского мира (он его застал), сколько от преступного Беловежского сговора да от некоторых политиканских рассуждений он сегодня переворачивается в гробу.

Больших военных чинов ни прадед Алексея Брусилова, Иван Иевлевич, ни его дед Николай Иванович не достигли, но верой и правдой служили Отечеству. Зато уже его отец стал генералом – Алексей Николаевич Брусилов родился в 1789 году и начал службу в коллегии иностранных дел (1802). Чин штаб-ротмистра Лубенского гусарского полка он получил через пять лет, а к началу Отечественной войны 1812 года достиг чина майора. Войну он встретил в составе Кирасирского Военного Ордена полка, с которым участвовал в Бородинском сражении, где и был ранен. Вернувшись в строй, он участвовал в заграничных походах и в 1813 году был произведен в подполковники с переводом в Литовский уланский полк. С 1821 года Алексей Николаевич Брусилов начал служить в Ямбургском уланском полку в чине полковника. Через три года он оставил военную службу почти на 10 лет. За это время он занимал различные гражданские должности, в том числе и пост московского вице-губернатора. На военную службу Алексей Николаевич вернулся в 1839 года и спустя шесть лет был произведен в генерал-майоры. Женился он поздно на Марии-Луизе Нестоемской, которая была значительно моложе супруга. К моменту рождения их первенца – Алексея – ей исполнилось 28 лет, а Алексею Николаевичу было уже 64. Семья проживала в Тифлисе, где служил Алексей Николаевич в должности председателя полевого аудиториата Отдельного Кавказского корпуса. В 1856 году он был произведен в чин генерал-лейтенанта. Кроме Алексея в семье было еще три брата – Борис, Александр (скончался в младенчестве) и Лев. Сыновья пошли по стопам отца, выбрав военную карьеру. В дальнейшем Борис Алексеевич оставил военную службу и стал крупным московским землевладельцем, женившись на баронессе Нине Николаевне Рено. В 1907 году он имел чин действительного статского советника. Арестованный ВЧК в 1918 году, Борис Алексеевич скончался в заключении. Так что у Алексея Брусилова были семейные счёты к советской власти…

Старший из братьев, Алексей Алексеевич Брусилов, родился в Тифлисе 31 августа 1853 года. Его крестным отцом был наместник Кавказа фельдмаршал князь Барятинский. Алексею не исполнилось еще и четырех лет, когда он стал пажом высочайшего двора. Эта «должность» и открыла послужной список будущего верховного главнокомандующего русской армии. Рано лишившись родителей – отец умер, когда Алексею было шесть лет, а вскоре скончалась и мать, дети были взяты на воспитание в семью Гагемейстеров, с которыми состояли в родстве. Он так вспоминал это благодатное воспитание: «Дядя и тетка не жалели средств, чтобы нас воспитывать. Вначале их главное внимание было обращено на обучение нас различным иностранным языкам. У нас были сначала гувернантки, а потом, когда мы подросли, гувернеры. Последний из них, некто Бекман, имел громадное влияние на нас. Это был человек с хорошим образованием, кончивший университет; Бекман отлично знал французский, немецкий и английский языки и был великолепным пианистом. К сожалению, мы все трое не обнаруживали способностей к музыке и его музыкальными уроками воспользовались мало. Но французский язык был нам как родной; немецким языком я владел также достаточно твердо, английский же язык вскоре, с молодых лет, забыл вследствие отсутствия практики.

Моя тетка сама была также выдающаяся музыкантша и славилась в то время своей игрой на рояле. Все приезжие артисты обязательно приглашались к нам, и у нас часто бывали музыкальные вечера. Да и вообще общество того времени на Кавказе отличалось множеством интересных людей, впоследствии прославившихся и в литературе, и в живописи, и в музыке. И все они бывали у нас. Но самым ярким впечатлением моей юности были, несомненно, рассказы о героях Кавказской войны. Многие из них в то время еще жили и бывали у моих родных. В довершение всего роскошная южная природа, горы, полутропический климат скрашивали наше детство и оставляли много неизгладимых впечатлений».

Впечатления детства на героическом для русского оружия Кавказе, замечательное домашнее воспитание помогли потом Брусилову на всех этапах военной службы, в любой казённой обстановке, в тяжёлые минуты испытаний и смятений не терять хладнокровия и чувства долга, оставаться ровным, знающим себе цену и остроумным. Тут надо сразу сказать о книге «Воспоминания», которую не может обойти, конечно, ни один автор, пишущий о Брусилове. Он работал над ними не так далеко от мест своих горьких отступлений и славных побед – в Карловых Варах, но за пределами многострадальной родины. Ветеран сразу предупредил в предисловии: «Я никогда не вел дневника и сохранил лишь кое-какие записки, массу телеграмм и отметки на картах с обозначением положения своих и неприятельских войск в каждой операции, которую совершал. Великие события, участником которых я был, легли неизгладимыми чертами в моей памяти». Память у него была отменная и не засушенная уставами, поэтому книга получилась живой и написанной навсегда. Потом, естественно, было высказано множество претензий: того-то не так изобразил, к этому ревновал, этих вывел недалёкими, потому что знал их дальнейшую судьбу и прочее. Но при чтении мемуаров у меня не возникает чувства предвзятости или выпирающей попытки поставить себя выше других. Вообще все инсинуации да претензии по истечении векового срока давности легко устраняются, если не сомнительные версии раздувать, а читать другие книги, воспоминания, документы. Их при всех причитаниях о замалчивании Первой мировой – просто море разливанное (см. библиографию). Из личностных воспоминаний, а не научных монографий – книга Брусилова, на мой взгляд – самая честная, тактичная и объективная, которая подтверждается неопровержимыми фактами, последующими событиями, исключая, конечно, необъяснимые и фантастичные, которых тоже хватало в военные и послереволюционные годы. К тому же, постоянно всплывают версии о том, что воспоминания дописывала, правила, смягчала перед судьями из эмиграции вдова Надежда Васильевна, но здесь уже начинается область литературно-исторических мистификаций, в которых я не силён.

Помню, покойный ныне Василий Михайлович Песков, который одним из первых сделал огромное интервью с маршалом победы Жуковым, всегда подчёркивал, что после несправедливых опал и гонений Георгий Константинович, находясь в отставке, совершил свой последний подвиг. Невзирая на слабое состояние здоровья (инфаркт, инсульт, воспаление тройничного нерва) он проделал поистине гигантскую работу, написав правдивую книгу о Великой Отечественной войне – «Воспоминания и размышления». Книга начиналась словами: «Советскому Солдату посвящаю. Г. Жуков». В Советском Союзе она выдержала 12 изданий общим тиражом около 8 млн. экземпляров, была издана более чем в 30 странах мира на 19 языках, причем первое зарубежное издание вышло в 1969 году в… ФРГ. На обложке немецкого издания было указано: «Один из выдающихся документов нашей эпохи». Вокруг самого Георгия Жукова, несмотря на исчерпывающие свидетельства и энциклопедические тома, сегодня по-прежнему много кривотолков, спекуляций, псевдоисследований. Достаточно вспомнить последний телефильм о маршале или одесскую «Ликвидацию». А ведь, казалось бы, кристально ясно – бесспорный творец Победы, бравший Берлин и принявший капитуляцию самого страшного на Земле врага. Ан нет! Что уж говорить о генерале Брусилове с его неподхваченным прорывом к успеху, уверенностью в своей правоте, наплевательской реакцией на дворцовые интриги, эхом докатывающиеся до передовой.

До четырнадцати лет Алексей жил в Кутаисе, а затем дядя отвез его в Петербург и определил в Пажеский корпус, куда еще отец зачислил старшего сына кандидатом. Поступил он тем не менее по экзамену в четвертый класс и быстро вошел в жизнь корпуса. В отпуск приходил к двоюродному брату названого дяди – графу Юлию Ивановичу Стембоку. Он занимал видное по тому времени место – директора департамента уделов. Видел подросток там по воскресным дням замечательных писателей: Григоровича, Достоевского и многих других корифеев литературы и науки, которые запечатлелись его душе, заставили взяться за серьёзные книги. Но учился он, по собственному признанию, странно: «Те науки, которые мне нравились, я усваивал очень быстро и хорошо, некоторые же, которые были мне чужды, я изучал неохотно и только-только подучивал, чтобы перейти в следующий класс: самолюбие не позволяло застрять на второй год. И когда в пятом классе я экзамена не выдержал и должен был остаться на второй год, я предпочел взять годовой отпуск и уехать на Кавказ к дяде и тетке».

Вернувшись в корпус через год, Брусилов, минуя шестой класс, выдержал экзамен прямо в специальный, где было гораздо интереснее. Преподавались военные науки, к которым он имел большую склонность. Пажи специальных классов помимо воскресенья отпускались два раза в неделю в отпуск. Они считались уже на действительной службе. «Наконец, в специальных классах пажи носили кепи с султанами и холодное оружие, чем мы, мальчишки, несколько гордились». Наверное, эта мальчишеское гордость за воинскую форму осталась в Брусилове навсегда – стоит лишь посмотреть на многочисленные фото поседевшего командира: на всех подтянут, молодцеват, одет с иголочки.

В 1872 году после окончания Пажеского корпуса Алексей Брусилов в чине корнета был зачислен в 15-й Тверской драгунский армейский полк, начав службу в Закавказье. Служба шла не совсем гладко… Молодой офицер, начиная службу в Кавказской армии, он принял на себя обязательства секунданта в поединке, закончившемся смертью одного из противников. На суде кавалерийский поручик Брусилов заявил о полной своей виновности в смерти товарища по полку, не сумев того отговорить от дуэли, и два месяца отсидел на Тифлисской гауптвахте. Суд признал благородство офицера в показаниях и в постановлении на арест сделал приписку: «Наказание это не велено считать препятствием к наградам и преимуществам по службе».

Началась Русско-турецкая война 1877–1878 годов, которую все молодые офицеры ждали с нетерпением, но именно ради самой войны, о чём Брусилов написал как всегда честно: «Впрочем, нужно правду сказать, что едва ли кто-либо был особенно воодушевлен мыслью идти драться за освобождение славян или кого бы то ни было, так как целью большинства была именно самая война, во время которой жизнь течет беззаботно, широко и живо, денежное содержание увеличивается, а вдобавок дают и награды, что для большинства было делом весьма заманчивым и интересным. Что же касается низших чинов, то, думаю, не ошибусь, если скажу, что более всего радовались они выходу из опостылевших казарм, где все нужно делать по команде; при походной же жизни у каждого – большой простор. Никто не задавался вопросом, зачем нужна война, за что будем драться и т. д., считая, что дело царево – решать, а наше – лишь исполнять. Насколько я знаю, такие настроения и мнения господствовали во всех полках Кавказской армии».

В ночь с 11 на 12 апреля во главе небольшого отряда поручик Брусилов перешел турецкую границу, переправившись вброд через реку Арпачай, и вынудил турецкую заставу сдаться в плен. Так принял боевое крещение будущий крупнейший русский полководец: «Подойдя к Карсу, мы узнали, что значительный отряд турецких войск выступил из Карса в Эрзерум и что с этим отрядом ушел главнокомандующий Анатолийской армией Мухтар-паша. Обойдя вокруг крепости Карс, на что потребовалось много времени, мы погнались за Мухтар-пашой. Взяли много отставших турецких солдат, часть их обоза, но догнать самый отряд не могли и заночевали у подножия Саганлукского хребта, с тем чтобы на другой день вернуться к Карсу. В окрестных селениях турки встречали наши войска угрюмо и молча, армяне же с восторгом». В дальнейшем Брусилов всегда будет внимательно относиться к реакции местного населения, учитывать его настроения при подготовке операций.

После окружения Карса часть сил русской армии была брошена на север против крепости Ардаган. От терских драгун был выделен дивизион (то есть два эскадрона), вместе с ними пошел и полковой адъютант Брусилов. Русские войска очень быстро взяли крепость, вся операция заняла не более недели. В послужном списке офицера Брусилова вскоре появилась запись: «За отличие, проявленное в боях с турками 4 и 5 мая 1877 г. при взятии штурмом крепости Ардаган, награжден орденом Станислава 3-й степени с мечами и бантом». То была первая боевая награда будущего генерала Брусилова. Первая, но далеко не последняя. Поскольку герой этой книги получил за свою долгую военную службу почти полный набор существовавших тогда в России боевых орденов, то здесь самое время сказать хотя бы несколько слов о русской орденской системе того времени.

Первый русский орден был введен при Петре Первом в 1698 году – орден Андрея Первозванного. Он стал высшей наградой на протяжении более чем двух столетий, однако получали ее преимущественно особы царствующих династий или крупнейшие сановники. Высшим боевым отличием был орден святого Георгия Победоносца, введенный в 1769 году, подразделялся на четыре степени – им награждались исключительно офицеры и только за непосредственное участие в бою и личную храбрость. Естественно, что заслужить их можно было лишь во время боевых действий. Получить «Георгия» считалось огромной честью для всякого офицера. Позднее был введён Георгий для награждения рядовых и унтер-офицеров. Такими Георгиями были награждены будущие маршалы Победы Георгий Жуков и Константин Рокоссовский. Низшей из офицерских наград считался орден святого Станислава, причем за участие в боевых действиях награжденный получал этот знак со скрещенными мечами. Выше «Станислава» шел орден святой Анны (именно с этим орденом сфотографирован мой отец – поручик Бобров), а еще выше – святого Владимира – опять же за боевые заслуги они полагались с мечами. «Станислав» и «Анна» имели три степени, «Владимир» – четыре. Низшая третья степень (для «Владимира» и «Георгия» – третья и четвертая) носились на ленточке на груди, вторая – на ленте вокруг шеи (отсюда известная чеховская «Анна на шее»), а первая – на широкой перевязи у бедра, на груди же при высшей степени полагалось носить звезду – серебряную с эмалью и позолотой или шитую золотой и серебряной нитью. Итак, будущий полководец получил пока самую невысокую степень самого негромкого ордена, но – «с мечами», то есть за боевые действия.

С начальных же боёв Брусилов, не лишенный, как мы видим, литературного дара, одним из первых понял роль журналиста на войне, с молодости осознал значение печатного слова как обоюдоострого оружия: «Когда я думаю об этом времени, я всегда вспоминаю забавный и вместе с тем печальный эпизод с талантливейшим корреспондентом петербургской газеты (кажется, «Нового времени») Симборским. Он приехал в Кавказскую армию воодушевленный лучшими намерениями. Завоевал все симпатии своими горячими, прекрасными корреспонденциями, своим веселым нравом и остроумием. Но после неудач у Зевина нелегкая дернула его написать экспромтом стихи по этому поводу. Они стали ходить по рукам и всех нас несказанно веселили. Вот эти стихи, насколько я их помню «Чёртова дюжина»:

 
Под трубный звук, под звон кимвалов
В кровавый бой, как на парад,
Пошли тринадцать генералов
И столько ж тысячей солдат.
Был день тринадцатый июня;
Отпор турецкий был не слаб:
Солдаты зверем лезли втуне —
Тринадцать раз наврал наш штаб.
Под трубный звук, под звон кимвалов
С челом пылающим… назад…
Пришли тринадцать генералов,
Но… много менее солдат…
 

Громы и молнии понеслись на бедного Симборского от высшего начальства. Особенно был обижен генерал Гейман, отличившийся под Ардаганом и сплоховавший под Зевином. Симборский во время одной пирушки опять обмолвился по его адресу… После этого судьба нашего веселого, талантливого журналиста-корреспондента была решена окончательно: его выслали из пределов Кавказской армии, и русская публика была лишена возможности читать правдивые и талантливые статьи о войне». Так что Брусилов с молодости ценил образное поэтическое и публицистическое слово!

Кавказский театр военных действий, на котором пришлось участвовать Брусилову, отличался суровой природой, отсутствием сколько-нибудь сносных дорог. В ущельях, по заснеженным скалам бродили отряды башибузуков – турецкой иррегулярной конницы, подстерегая отставших и уничтожая небольшие русские отряды. Русские войска наступали на сильную турецкую крепость Карс, постепенно охватывая ее со всех сторон. Молодой поручик Брусилов был в авангарде русских войск, штурмовавших крепость. Мужественные русские солдаты штурмом взяли Карс, а опыт этих горных боёв особенно пригодится Брусилову во время боёв на карпатских высотах и перевалах.

Кавалерийская атака Первой мировой войны

Вскоре по окончании войны с турками Брусилов был назначен в офицерскую кавалерийскую школу в Петербурге, где и прослужил до 1906 года, закончив свою службу в ней начальником школы. После живописного Кавказа он надолго поселился на Шпалерной улице, близ Смольного монастыря, в Аракчеевских казармах, низких и приземистых, представлявших громадный контраст с дикой горной природой – неподалёку от них и был установлен памятник генералу. Но и Петербург ему был близок, поскольку Алексей там воспитывался и считал его родным. Следует сказать, что ещё в 1884 году Брусилов женился на Анне Николаевне Гагенмейстер, племяннице своего названного петербургского дяди. Брак был устроен ввиду общих семейных интересов и без особой страсти: просто тогдашние потомственные военные думали больше о карьере, о продвижении по службе, при котором жена являлась проверенной помощницей, что и доказал её серьёзный поступок: «Жена моя происходила из лютеранской семьи, и имение ее брата было расположено в Эстляндской губернии, недалеко от Ревеля. У меня были очень хорошие отношения с семьей моей жены, но по своим чисто русским, православным убеждениям и верованиям я несколько расходился с ними. Моя кроткая и глубоко меня любившая жена с первых же лет нашего брака пошла за мной и по собственному желанию приняла православие, несмотря на противодействие ее теток, очень недовольных тем, что она переменила религию. Впрочем, это не помешало нам поддерживать самые дружеские отношения со всей ее семьей». Но, несмотря на все практичные соображения и трудности, Брусилов уверял, что был очень счастлив, любил свою жену горячо, и единственным минусом семейной жизни считал постоянные болезни и недомогания слабой здоровьем Анны. У нее было несколько мертворожденных детей, и только в 1887 году родился сын Алексей, единственный оставшийся в живых. Но как раз первенец и погиб в трагическом 1919 году. Но об этом позже…

В апреле 1906 года генерал-майор Брусилов стал начальником 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Стать офицером гвардии, а тем более начальником гвардейской дивизии издавна считалось в России большой честью. Русская гвардия была создана Петром Великим еще в 1687 году. Боевое крещение получила в походах под Азов и в тяжком испытании под Нарвой. С тех пор в течение двух столетий гвардия участвовала во всех без исключения войнах, которые вела Россия. Под Полтавой и у стен Измаила, на Бородинском поле и на бастионах Севастополя гвардейские знамена развевались в первых шеренгах наших войск. Их видели в Берлине и Париже, на горных кручах Италии и Болгарии, под стенами Стокгольма и Константинополя. И никогда не становились знамена русской гвардии добычей врага, даже тогда, когда наша армия терпела неудачи, – слово «сдаюсь» не значилось в гвардейском лексиконе. Великая честь служить в таком войске!

Во 2-ю гвардейскую дивизию, поступившую под командование Брусилова, входили старейшие и прославленные в боях кавалерийские полки – те полки, которые навечно связаны с нашей воинской историей. Лейб-гвардии Гусарский основан в 1796 году, Конногренадерский и Уланский ее величества полки – в 1809-м, все три храбро сражались в Отечественную войну двенадцатого года. Четвертым в состав дивизии входил Драгунский полк, причисленный к гвардии «только» в 1814 году, но довольно уже заслуживший воинской славы, в частности, в последней русско-турецкой войне. Это был действительно цвет вооруженных сил страны – полки, бывшие ровесниками побед Суворова и Кутузова.

Но с началом массового рабочего движения слава русской гвардии несколько померкла, поскольку гвардейские части стреляли в толпы безоружных людей в Петербурге 9 января 1905 года, в Кровавое воскресенье. А в декабре гвардейцы подавляли рабочее восстание на Красной Пресне в Москве. Так Брусилов – последовательный противник использования армии против своего же населения принялся укреплять лучшие традиции гвардии.

В 1908 году неожиданно умерла жена, и Брусилов сверхтяжело пережил утрату. Уже на исходе столь несчастливого для Брусилова 1908 года, пожелавшего сменить обстановку, ему было объявлено о предстоящем назначении на должность командира 14-го армейского корпуса, что находился на западной границе, в Царстве Польском, под городом Люблином. А 6 декабря, в день святого Николая-зимнего, последовал высочайший приказ о производстве Брусилова в генерал-лейтенанты. Перед Рождеством он уже распростился с полками, которыми командовал более двух лет. Отдал прощальный визит к великому князю Николаю Николаевичу, в полном одиночестве проводил печальный 1908 год и невесело встретил 1909-й. А уже через несколько дней отбыл поездом в Варшаву, где находился штаб его нового округа.

Часть Польши, входившая в то время в состав Российской империи и составлявшая так называемое Царство Польское, представляла собой проблемную территорию, как выражаются ныне, где завязался тугой узел острейших социальных и национальных противоречий. Начиная с 1905 года и вплоть до начала первой мировой войны, стачки и волнения рабочих – не прекращались. Царская администрация проводила неуклюжую национальную политику, оскорблявшую патриотические чувства польского народа. Верхушка этой администрации состояла преимущественно из так называемых «русских немцев», то есть весьма многочисленной в ту пору касты бюрократов, которая в западных губерниях царской России составляла что-то вроде правящего сословия. На этой почве пышным цветом взрастал польский шляхетский национализм. В итоге вспыхивала вражда между русскими и поляками.

Кроме того, округ был приграничным, причем тогда граница эта считалась стратегически наиглавнейшей. К моменту назначения туда Брусилова ни для кого уже не было тайной, что в Берлине и Вене давно уже задумывают повторение пресловутого «Drang nach Osten» – натиска на Восток. Войну ждали как нечто неизбежное, понимали, что начаться она может в любое время. Вот почему в штабе округа и в частях преобладало настроение довольно тревожное.

Генерал-губернатором Варшавского округа был Скалон – ему принадлежала не только военная, но и гражданская власть в Царстве Польском. Типичный «русский немец», он не скрывал своего презрения к полякам (а втайне и к русским тоже) и открыто придерживался прогерманских симпатий. Властью этот человек обладал громадной, и ясно, к каким пагубным последствиям это приводило. Впрочем, на сей раз Брусилов лишь представился ему, а затем отбыл в Люблин – к своему корпусу.

Всего в России в ту пору насчитывалось лишь 12 военных округов – небольшое число для огромной страны, где даже в мирное время кадровая армия насчитывала 1 360 000 человек. Варшавский округ был одним из самых крупных (по числу войск), причем состоял из хорошо вооруженных и укомплектованных частей. Причина понятна: авангардное положение территории округа по отношению к обоим вероятным противникам – Германии и Австро-Венгрии. По тогдашнему штатному расписанию пехотный корпус состоял из двух пехотных дивизий, корпусной артиллерии (полк или дивизион), кавалерийского полка и инженерных подразделений; перед самой мировой войной в корпусах стали создаваться авиаотряды – очень малочисленные, правда, всего из нескольких самолетов. Таким образом, генерал-лейтенант Брусилов получил под начало крупное соединение численностью свыше 40 тысяч солдат и офицеров. Несколько корпусов (обычно три-шесть) составляли армию.

Так что под опекой Брусилова оказалось огромное и сложное хозяйство. Главное, что его беспокоило, – это боеспособность вверенных ему войск. Ее никак нельзя было признать удовлетворительной, особенно учитывая пограничную дислокацию корпуса. Здесь, как и в гвардейской дивизии, Брусилов сразу же обратил внимание на низкую подготовку офицерского состава. Первые впечатления на этот счет он получил, наблюдая тактические занятия частей корпуса в зимние месяцы 1909 года. Свои соображения он обобщил в следующих неутешительных словах: «…Я с грустью убедился, что многие господа штаб– и обер-офицеры в техническом отношении крайне недостаточно подготовлены. Очевидно, на эту важнейшую отрасль военного дела не было обращено должного внимания, а также, как я в этом сам удостоверился, в пехотных частях тактические занятия велись сжато, а отчасти неумело».

Так что одинокий генерал с головой ушёл в работу и ещё больше сблизился с подчинёнными, с простыми солдатами, хотя и местным обществом не пренебрегал. «Три года я прожил в Люблине, в очень хороших отношениях со всем обществом. Губернатором в то время был толстяк N, в высшей степени светский и любезный человек, но весьма самоуверенный и часто делавший большие промахи. Однажды у меня с ним было серьезное столкновение.

Всем известно, что я был очень строг в отношении своего корпуса, но в несправедливости или в отсутствии заботы о своих сослуживцах, генералах, офицерах и тем более о солдатах меня упрекнуть никто не мог. Я жил в казармах, против великолепного городского сада, и ежедневно прогуливался по его тенистым чудесным аллеям. Прогулки эти разделял мой фокстерьер Бур.

В один прекрасный день, когда я входил в сад, мне бросилась в глаза вывешенная на воротах бумажка, как обычно вывешивались различные распоряжения властей: «Нижним чинам и собакам вход воспрещен». Я сильно рассердился. Нужно помнить, что мы жили на окраине, среди польского, в большинстве враждебного, населения. Солдаты были русские, я смотрел на них как на свою семью».

В тот же день Брусилов издал приказ, чтобы все генералы и офицеры наряду с солдатами не входили в этот сад, ибо обижать солдат не мог позволить. Кроме того, он сообщил об этом командующему войсками и просил его принять меры к укрощению губернатора. Разве это не характеризует патриота и заботливого военачальника?

В Люблине, по словам Брусилова, у него была прекрасная квартира в девять или десять комнат, балкон выходил в великолепный городской сад, и вообще «все было ладно, кроме одного – отсутствовала хозяйка». Видный генерал, занимавший в иерархии губернского города положение более высокое, чем губернатор, мог рассчитывать на самую блестящую партию. Но он сделал выбор неожиданный для многих окружающих, даже для его избранницы и, как уверяет Брусилов в письмах и воспоминаниях – для него самого: 57-летний вдовец предложил руку 45-летней Надежде Владимировне Желиховской, в которую в молодости был тайно влюблен, но затем почти на 20 лет потерял из вида.

Как и Брусилов, семья Желиховских была связана с Кавказом. Отец Надежды Владимировны, Владимир Иванович, директор Тифлисской классической гимназии, а позднее помощник попечителя Кавказского учебного округа, умер в 1880 году. Мать, Вера Петровна, урожденная Ган (по первому мужу Яхонтова) – популярная детская писательница 80—90-х годов прошлого века. Со сводным братом своей избранницы – Ростиславом Николаевичем – молодой Брусилов участвовал в военной кампании 1877–1878 годов. Давнее знакомство семьями, воспоминания о юной Надежде и основанная на этом уверенность, что она отлично справится с ролью важной дамы, интересами которой будут служебные дела мужа, определили выбор.

Приняв решение, Брусилов действовал по своему обыкновению энергично. «В конце 1910 года я все-таки написал в Одессу, затем поехал туда и вернулся в Люблин уже женатым человеком. Но почему я должен был это сделать и кто мне это внушал – я не знаю, тем более что семьи братьев и добрые знакомые в Люблине мне предлагали устроить богатую и гораздо более блестящую женитьбу. Я всегда был очень самостоятелен и тверд по характеру и потому, чувствуя как бы постороннее влияние и внушение какой-то силы, сердился и боролся против этого плана женитьбы на девушке, которую двадцать лет не видел». Эта предпринятая им осенью 1910 года стремительная наступательная операция на личном фронте как бы предвосхитила образ действий летом 1916 года: та же ошеломляющая нетрадиционность замысла, та же продуманная тщательность подготовки, та же решительность в ходе осуществления задуманного.

Вообще история женитьбы Брусилова представляет определенный интерес для понимания личности полководца. Сохранившиеся письма Брусилова к Желиховской позволяют проследить развитие событий. Первое письмо Брусилова датировано 16(29) сентября 1910 г.: «Многоуважаемая Надежда Владимировна! На всякий случай пишу Вам, не будучи уверен, что мое письмо до Вас дойдет, и не зная, захотите ли Вы мне ответить. Живу я теперь одинокий в г. Люблине по занимаемой мною должности командира 14 армейского корпуса. Должность высокая, власть большая, подчиненных пропасть, но благодаря всему этому… тоскливо. Вот я и подумал со старыми знакомыми и друзьями начать переписку… Я случайно узнал Ваш адрес, но право не знаю, впрок ли он. Пишу на удачу. Мне много приходится разъезжать по войскам, а потому не сетуйте, если я Вам не сейчас отвечу, но пожалуйста отвечайте мне сейчас (подчеркнуто Брусиловым – А.Б..) если только желаете мне ответить, и пишите подробно о себе».