Текст книги "Уруру"

Александр Богданов
Уруру

Проснувшись, я сел на диване и невидящими глазами уставился в окно, за которым уже светало.

Сейчас или никогда.

Я не могу больше терпеть. Меня до смерти тяготит этот бесконечный застой, когда один день похож на другой. Я не вижу света впереди, я не чувствую радости в жизни. Сколько можно? Пора уже сбросить кокон и расправить крылья!

Не включая свет, я схватил рубашку со стула и судорожно стал застегивать пуговицы.

Нашарил в темноте штаны. Сунул ноги в ботинки. Нет времени шнуровать!

Выбежал из подъезда. Запоздало вспомнил, что не закрыл дверь на замок. Да и плевать!

Сейчас или никогда.

Пустынная улица. Даже дворники еще спят.

Закрытый хлебный магазин. Быстрее, быстрее.

Библиотека. Школа. Телемастерская. Быстрее.

Центральный проспект. Вход в парк.

Детская площадка. Колесо обозрения. Яблоневая аллея.

А вот и дальний угол парка, где посреди бурьяна доживают свой век заброшенные липы.

Это здесь…

За месяц до этого

Бабушки у подъезда – самый достоверный источник информации. Прояви почтение к их возрасту, обратись вежливо – и в награду получишь эксклюзивную информацию быстрее, чем из газет или радио.

А вот и они – знаменитая на весь город «большая тройка»! На деревянной лавочке под сенью тополя уютно устроились суховатая Галина Ивановна, радушная Вера Петровна и основательная Олимпиада Христофоровна. Каждый вечер, возвращаясь с работы, я прохожу мимо их подъезда и перекидываюсь с бабушками парой фраз.

– Баба Галя, баба Вера, баба Липа, здравствуйте! Как поживаете?

Старушки одобрительно заворковали в ответ. Я замер в ожидании: ритуал есть ритуал. Через пару минут слово взяла Олимпиада Христофоровна, старшая из троицы.

– Да спасибо, Вадимка, не хвораем. Сам-то как?

– Тоже не жалуюсь, – улыбнулся я. – Что новенького сегодня было?

Старушки переглянулись, словно обмениваясь важными командами при помощи телепатии. Иногда мне кажется, что так и происходит на самом деле. Иначе откуда они обо всем знают? Наконец баба Липа изрекла:

– Да все по-прежнему. Вот только с Петровичем что-то неладное творится.

Я усмехнулся. Алкоголика из третьего подъезда знали все. Честнейшей души человек: никогда не брал в долг на выпивку, зато за чекушку запросто и забор покрасит, и картошку вскопает, и кран починит. Все его любили и на пьяные казусы смотрели сквозь пальцы.

– Что с ним не так? Опять уснул в луже?

– Да как раз напротив! – ответила баба Вера. – Клянется всем, что пить бросил раз и навсегда. Новую жизнь, мол, начал. Ну-ну, слыхали уже. Поглядим, надолго ль его в этот раз хватит.

Я пожал плечами. Обычно Петровича хватало на день-другой, не больше, после чего он снова уходил в запой. Однако Олимпиада Христофоровна покачала головой:

– Помяните мое слово: в этот раз иначе будет. Изменился наш Петрович. Взгляд у него стал чистый. Будто узнал он что-то такое, о чем нам и невдомек.

Пожав плечами, я попрощался со старушками и направился к своему подъезду. Раз бабушки сказали – значит, так и есть, что-то не так с Петровичем. Да только что мне тот Петрович, у меня и своих забот хватает.

Войдя в квартиру, я включил свет и разулся, моментально забыв об алкоголике. Сейчас бы обнять жену, да потрепать сынишку по шевелюре непослушной, да отведать на кухне ужина вкусного, да завалиться потом на диван, чтобы всей семьей сериал посмотреть…

Вот только нет у меня жены. И сынишки – тем более. Даже кота не завел, хотя кошек с детства люблю. Поэтому диваном с телевизором пользуюсь в гордом одиночестве. Как и полагается убежденному холостяку.

На кухне я обнаружил пустую тарелку, которую использовал как хлебницу. Посмотрел на настенные часы: полдевятого, хлебный пока работает. Довольный, что еще не успел раздеться, я снова выскользнул на улицу.

Большая тройка уже не несла вахту. Вот когда они успели уйти? Я же минуту назад тут был, а их и след простыл. Настоящие суперагенты.

Хлебный магазин находился на моей улице через пару домов. После развала Советского Союза он, конечно, переквалифицировался из хлебного в продуктовый, но горожане предпочитали называть его по старинке. За кассой скучала Марина, знакомая еще со школьной скамьи. Я подошел и поздоровался.

– Привет-привет, Вадимка! – радостно ответила она. – Полбуханки черного, как обычно?

– Да-да, как обычно, – улыбнулся я, судорожно вспоминая, как обстоят дела с колбасой. – И, наверное, десяток яиц…

Посчитав мои покупки, Марина поинтересовалась:

– Как там мой телик?

– Сегодня починил, – ответил я, роясь в кошельке. – Как новенький! Приезжай завтра, забирай.

Расплатившись, я вернулся домой. Как назло, колбаса тоже закончилась, но второй раз идти в магазин было уже поздно, да и неохота.

Не беда. Яичница с хлебом – это тоже вполне достойный ужин холостяка.

* * *

Под вечер посетителей обычно немного. После Вадима заглянул кореец Толик Цой, долго рассматривал опустевшую хлебную полку, да так и ушел, не сказав ни слова. Под самое закрытие еще мог зайти Петрович – денег у него никогда не водилось, но он всегда готов был отработать долгожданный пузырь.

Марина грустно посмотрела на часы: без пяти десять. Закрыла кассу, опустила жалюзи на окнах, включила сигнализацию.

– Ну, Петрович, извини, сегодня не твой день!

Погасив свет, она выскользнула через служебку, и предлетняя улица встретила ее россыпью запахов: остывающий асфальт, цветущая сирень, бензин с ближайшей автозаправки. Теплый ветерок призывал к неспешной прогулке, но Марина торопилась: еще Славку надо уложить, на Лешку-то надежды никакой.

А вот и он, легок на помине!

Поравнявшись с мужем, Марина остановилась и уперла руки в боки:

– И куда это мы на ночь глядя собрались?

– Привет, Маринка! А я в парк.

– И что ты там забыл?

– Да Славку укладывал, он мне рассказал, что там завелось какое-то «Уруру». Пойду гляну, мало ли что. Вдруг собака щенят охраняет? Покусает еще детей…

– А до утра это не подождет?

– Ну ты чего? Утром у меня вызов. Не до того будет. Ты иди, я скоро.

Марина хотела спросить, почему именно ее муж должен заниматься этим, но плюнула и пошла домой.

Алексей действительно вернулся достаточно быстро. Накрывшая ужин Марина уселась напротив, поставив локти на клеенчатую скатерть.

– Ну что, нашел Уруру-то?

Алексей молча, словно механически поглощал макароны с котлетами и смотрел перед собой, не замечая жену. Он улыбался чему-то своему, его глаза горели решимостью. Марина покачала головой.

Она знала этот взгляд еще со времен завода: он поглощен гениальной идеей. А уж если идея его посетила, то пока он не обмусолит ее вдоль и поперек, ни с кем делиться не станет.

Так он и не проронил ни слова за весь вечер и молча лег спать. Марина долго не могла уснуть: последний раз она видела этот горящий взгляд лет десять назад, когда завод еще работал. И что это такое ее муженек задумал?

Утром, все такой же молчаливый, Алексей собрался на работу, а Марина отвела Славку в садик и вернулась домой – благо сегодня не ее смена.

В гостиной она обнаружила на столе трудовую книжку мужа. Не веря своим глазам, Марина пролистала ее и обессиленно опустилась на стул.

Алексей уволился по собственному желанию.

* * *

Вечером Марина зашла ко мне в телемастерскую. Я отложил в сторону паяльник и вышел к ней сквозь лабиринт из печатных плат, блоков питания и кинескопов.

– Марин, твой телек вполне живой, просто кондеры посохли. Я новые припаял – еще лет десять прослужит. А тех вундеркиндов, что тебе кинескоп хотели менять, надо взашей гнать!

Она рассеянно покивала в ответ.

– Ну, принимай работу! А где Лешка-то? Что не пришел помочь? Я твой «Рубин» до машины один не донесу.

Глаза Марины забегали, и я напрягся. Неужто с Лехой что-то случилось?

– Вадимка, я не знаю, что происходит, – наконец залепетала она. – Но вчера Лешку словно подменили. Он что-то великое задумал, а я ни сном ни духом. Я его и так разговорить пытаюсь, и эдак. А он если и отвечает, то односложно. Добилась я только того, что все это неважно, что он занимается не тем, чем должен. Насилу уговорила отвезти машину сюда. Но он словно робот – ведет машину и словно не понимает, что делает. Весь в своих мыслях.

– Так, и где он сейчас?

– Да на улице, в машине ждет.

Не сговариваясь, мы вышли из мастерской.

Красную «Волгу» Смирновых, припаркованную возле входа, я увидел сразу. Улыбающийся до ушей Алексей сидел на водительском месте. Я подошел и постучал в окошко. Стекло тут же опустилось.

– Здорово, брат! Ты чего не выходишь? Я вашу махину один не донесу.

Он с удивлением посмотрел на меня, а потом рассмеялся:

– Вадимка, привет! Тебя-то я и жду! Собирай вещи, мы едем в Москву. В одном столичном НИИ недостаток квалифицированных кадров. Поехали, мы нужны там.

Я опешил. А Марина вообще застыла с открытым ртом.

– Так, погоди, погоди. Какая Москва? Какой НИИ? Откуда ты это все взял? Опомнись, ты за телевизором приехал.

– Откуда взял? Да знаешь, просто что-то стрельнуло. Прямо осенило. В голове всплыло название НИИ, и я понял, что нужен там. Что могу снова заниматься тем, чем всегда хотел. Науку двигать, Вадик! Я порылся в справочниках, нашел телефон, позвонил – и точно, есть у них вакансии. Там такие проекты! Не скучаешь по кластерной радиоактивности? А может, экзотические ядра покоя не дают? Нейтронное гало не хочешь «пощупать»? Там по всем направлениям нужны специалисты! А ты говоришь – телевизор. Да век бы его не видать! Прости за прямоту.

Я посмотрел на бледную Марину и пожал плечами.

– Леш, ты пьян?

Он засмеялся:

– Да ни в одном глазу! Я, можно сказать, как раз сейчас только и протрезвел! Ну, сам подумай! Станет на одного слесаря меньше – да разве кто-то всплакнет? Масса людей делает это лучше меня. А мое призвание-то в другом! Я не на своем месте сейчас.

– Ну, может, и не на своем, а телевизор все-таки забери. Пойдем, поможешь.

Алексей вышел из машины, и мы вернулись в мастерскую. Пока мы несли телевизор к его машине, он толковал мне, какие перспективы ждут в Москве, как он все продумал, где и на что они с Мариной и Славкой будут жить поначалу, и прочая, и прочая.

Напоследок написал на бумажке телефон московской конторы и взял с меня клятвенное обещание подумать.

До самого окончания рабочего дня у меня не шло из головы произошедшее с Алексеем. Пытался продолжить чинить телевизоры, да не шла работа: три транзистора погубил, чуть плату не спалил. Выключив паяльник, я задумался. А вдруг на самом деле все, что ему почудилось, – правда? Сложно сказать, что он сейчас на своем месте. С его-то образованием! Как наш завод закрыли, так и стали никому не нужными все наши знания. Вот каждый и выкручивался как мог. А на своем ли месте я сам? Хочу ли до конца дней своих чинить телевизоры? Может, махнуть в Москву вместе с ним?

Закрыв контору, я отправился домой.

* * *

На центральном рынке возле палатки с саженцами образовалась небольшая толпа. Седеющий мужчина в чистеньком спортивном костюме, гладко выбритый и причесанный, объяснял полноватой продавщице ее неправоту. Случайные прохожие останавливались, чтобы узнать, чем все закончится.

Спортсмен спокойным голосом втолковывал:

– Послушайте, уважаемая. У вас же сирень посохла давно. Не приживется она с таким маленьким комом земли. А яблони? Смотрите, одни стволы. Где скелетные ветки-то?

– Ты откуда взялся такой, а? – кричала продавщица в ответ. – Я уже двадцать лет продаю саженцы, будет он еще учить меня! Не нравится – ступай себе мимо, не загораживай прилавок!

– Да как же я пройду мимо, если вы людей обманываете? Не все же разбираются в саженцах. Кто-то и купит у вас, а толку-то. Вы их лучше выкиньте, не позорьтесь.

– Ишь ты, специалист нашелся! Да кто ты такой? Уж больно рожа твоя мне знакома!

Продавщица, прищурившись, пару секунд рассматривала спортсмена. Вдруг она просияла и хищно оскалилась.

– А-а-а-а! Вспомнила! А ну вали отседова, алкоголик проклятый! Будет он мне указывать! Ишь ты! Давай-давай, пока милицию не позвала!

«Проклятый алкоголик» повернулся к зрителям и виновато развел руками – мол, сами все видели, сделал все, что мог. К нему подошла старушка в цветастом платке и потянула за собой.

– Пойдем, милок, дам тебе таких саженцев, что у этой карги никогда не бывает!

Он послушно пошел следом, и кто-то из зрителей ударил его в спину. Однако спортсмен даже не обернулся.

Через полчаса он вышел на бульвар, улыбаясь до ушей. В правой руке – охапка саженцев, в левой – лопата. Он остановился, прищурился на послеобеденное солнце и с шумом вдохнул ароматы весны: старая штукатурка, скошенная трава, урна с окурками.

Как же прекрасно стало жить! Спортсмен не питал иллюзий – еще долго шлейф пьяницы будет тянуться за ним, а уже совсем скоро алкогольная ломка попытается взять свое. Но он не отступит, не позволит ничему отнять у него новую жизнь, полную звуков, красок и запахов.

Навстречу шли незнакомые люди, и каждому он улыбался, словно закадычному другу. Не в силах сдержаться, те улыбались в ответ.

Вдруг на бульвар свернуло знакомое лицо – Вадим из телемастерской. Поравнявшись с ним, спортсмен поздоровался. Телемастер остановился в замешательстве.

– Не узнаешь, Вадим? Я это, я. Петрович. Тот самый, – и усмехнулся, – алкоголик.

Лицо Вадима вытянулось от изумления, а Петрович продолжил:

– Почти никто не узнает. А иные… так лучше бы и не узнавали. Ты домой? Пойдем, нам по пути, я как раз в ту сторону.

Некоторое время шли молча, и телемастер то и дело ошарашенно поглядывал на Петровича. Наконец он выдавил:

– Петрович… Что с тобой случилось-то? Ты как заново родился!

– Так и случилось! В каком-то смысле.

– И все-таки. Может, я тоже так хочу!

Петрович беззлобно рассмеялся.

– Тебе-то зачем, Вадим? Ты-то не алкаш. У тебя работа, статус, уважение. Это я забулдыгой был, ничего не имел за душой. Но если хочешь, расскажу. Вот ты видел когда-нибудь свою смерть?

Вадим поперхнулся.

– Странно звучит, правда? А я, представь, увидел. Как наяву на себя со стороны посмотрел. Лежу в подворотне, грязный, пьяный и никому не нужный. Так и умер. И никто потом слова доброго не сказал. Словно голос какой-то сказал мне, что еще раз выпью – и все, кирдык. И внутри все перевернулось. Ну нельзя же так жить! Вот и решил заново все начать. Вокруг смеются: мол, пару дней я только продержусь.

Он покосился на Вадима: не смеется ли. Но тот был максимально серьезен.

– Да только мне без разницы, что они там говорят. Хуже, чем раньше, говорить все равно не будут. Я просто пойду вперед, в новую жизнь. Сыновей растить мне уже поздно, так вот, – он потряс саженцами, – хоть дерево посажу. Книги читать буду. Авось что-нибудь путное из меня еще получится. Ну все, пришли мы.

Вадим с удивлением посмотрел на дверь своего подъезда и рассеянно скрылся в нем.

* * *

На моем этаже перегорела лампочка, и минут пять я возился с ключами, не в силах попасть в замочную скважину. Осилив эту преграду, я вошел в квартиру, разулся и повалился в кресло.

Из головы не шли слова Петровича. А зачем я сам живу? Затем, чтобы телевизоры чинить? А что будет потом, когда умру? Кто вспомнит? Кто всплакнет?

Я прошел на кухню, чтобы сделать бутерброд. Там вспомнил, что хлеб есть, а вот намазывать на него нечего. Взял подсохшую горбушку и погрыз ее.

Почему меня это вообще беспокоит? Потому что я не понимаю, что происходит. Сначала Леха, потом Петрович… Или сначала Петрович? Вроде большая тройка говорила о нем давеча.

А я не люблю неопределенностей. Я люблю, когда все ясно и можно разложить по полочкам. Значит, надо разобраться. Почему они одновременно решили свою жизнь поменять? Совпадение? Возможно.

Но я же не гуманитарий какой-то! Негоже мне отбрасывать другие версии. Я порылся в ящике письменного стола, достал лист бумаги с ручкой, зажег лампу и начал рисовать схемы.

– Итак, что мы имеем? Два совершенно разных человека. Что их связывает? Оба мужчины. Оба средних лет – не старики, но и не подростки уже. Оба живут поблизости. Род занятий исключаем. Что еще? Европеоидная раса? Тоже запишем.

Поколдовав над листом, я выбрал географическую версию как основную. Что-то происходит именно в нашем районе. Хотя… Откуда я знаю, может, сейчас по всему миру такое. А может, именно у нас людей похищают инопланетяне и заменяют их на гомункулусов. Бр-р-р-р, чур меня!

Я подошел к телефону и набрал номер Лехиной квартиры. Никто не подходил. Неужто уехали уже? Может, Петрович еще не ушел?

На улице я застал бывшего алкоголика в самый разгар работы. Он посадил возле нашего дома три саженца и возился с четвертым.

– Петрович, будь другом, расскажи, когда и где с тобой случилось озарение?

– Пару дней назад. А где? Да в парке. В дальнем углу, там обычно никто и не ходит.

– Но ты пошел зачем-то?

– Но я пошел… – смутился Петрович. – Хотя чего уж, дело-то былое! Захотелось мне, извини уж, по-большому сходить. А до дома далеко. Ну, думаю, парк самое то. И вот я пришел, еще даже ремень не расстегнул, и тут мне открылось все. Я аж протрезвел как-то сразу. И домой побежал скорее – стыдно стало за свои желания.

– Добежал хоть?

– А то! Я в школе стометровку быстрее всех бегал!

– А заметил ли ты в тот момент что-нибудь странное? Может, увидел кого-нибудь или услышал? Или запахло чем?

Петрович подумал и торжествующе поднял лопату.

– А ведь и точно! Услышал! Там же тихо, нет никого, потому и запомнилось. Звук такой, словно… словно… дизель прогрелся… Или кошка промурлыкала…

– Ну ты сравнил, – прыснул я, – дизель и кошка!

– Ну, извини, не силен я в описаниях. В общем, такой был звук: «у-ру-ру». И все, больше ничего.

– Спасибо, дружище! С меня причитается.

Понятней не стало. Но, по крайней мере, ясно, куда копать дальше.

* * *

Неизвестно доподлинно, подслушал ли кто-то разговор Вадима с Петровичем, или Петрович и раньше делился с кем-то впечатлениями, а может, старушки на скамейках применили свои сверхспособности. Но на следующий день про Уруру, которое живет в парке, знал уже весь город.

Правда, испорченный телефон весьма исказил его чудесные свойства. Одни говорили, что оно открывает что-то важное, что волнует человека больше всего. Другие утверждали, что Уруру дает человеку второй шанс, чтобы исправить былые ошибки. Третьи вообще доказывали, что оно вроде джинна или золотой рыбки и исполняет любые желания. Нашлись и такие выдумщики, которые красочно описывали, как оно выглядит, – и все по-разному. То это был пушистый котик синего цвета, то полупрозрачный сгорбленный старикашка, то золотая пирамида с глазом.

Слухи, похоже, докатились даже до областного центра, и к обеду приехала съемочная группа, а вместе с ловцами сенсаций – мясной магнат Олег Самойлов.

Перед входом в парк собралась целая толпа зевак, благо была суббота. Самойлов вещал на камеры:

– Я как человек рациональный и образованный уверен, что это утка. Есть законы физики, есть правила бизнеса. Все, что можно описать формулами и циферками. А чудес не бывает.

Крошечная корреспондентка областной газеты пропищала в микрофон:

– Тогда зачем же вы идете туда? Хотите лично доказать, что это обман?

– Я, как человек современный и прогрессивный, не могу отрицать, что наука не стоит на месте. Возможно, мы в самом деле стоим перед каким-нибудь открытием. И я готов стать первооткрывателем! Ведь что меня волнует больше всего? Думаете, прибыль?

Присутствующие дружно закивали. Глядя на холеное самодовольное лицо миллионера, сложно было предполагать что-то иное.

– Разумеется, и это тоже. Но больше всего меня волнует, как сделать наши фабрики еще лучше, чтобы радовать потребителей и дальше!

На этом вступление закончилось, и Самойлов в гордом одиночестве углубился в парк. У входа каменными глыбами застыли два телохранителя, чтоб никто из собравшихся зевак не последовал за ним.

Через пять минут миллионер показался из-за деревьев. Выглядел он подавленно: сгорбился, колени полусогнуты, еле-еле передвигал ногами. Телохранители подбежали к боссу и подхватили его. Самойлов плакал, повторяя одну и ту же фразу:

– Марья Павловна, как же так… Марья Павловна, как же так…

Мордовороты закрыли руками камеры и потребовали прекратить съемку, после чего погрузились в тонированную иномарку и отчалили. Через пару минут уехала и газелька с корреспондентами, которые даже не опросили местных о диковинке.

Представление закончилось. Зеваки стали расходиться.

* * *

Вот тебе и образованный человек. Прогрессивный. Интересно, чем его там долбануло так? Я присел на ближайшую скамейку и задумался. Возле меня уселась яркая желто-красная бабочка. Я вгляделся в нее, чувствуя, что зацепка где-то рядом.

А ведь и точно! То, что происходит с людьми в парке, очень напоминает превращение куколок в бабочек. Был один человек – стал совсем другой. И тут даже не важно, сам он изменился или зеленые человечки подменили его на голема. Важно то, что прежнего человека нет. Как нет куколки после рождения бабочки.

Но ведь куколка не мечтает стать бабочкой. Куколке и так хорошо живется. Она о бабочке знать не знает и не понимает всех забот и радостей бабочки. Разница только в том, что куколка бабочкой станет в любом случае. А у людей есть шанс так всю жизнь и прожить куколками. И вот им предлагают стать бабочками. Бросить все и измениться. С неизвестным заранее эффектом. С туманными перспективами. Много ли людей добровольно захотят стать бабочками?

Толпа давно разошлась, и я обратил внимание на человека, который одиноко стоял руки в брюки и грустно смотрел в сторону парка. Почувствовал мой взгляд, он обернулся. Это оказался мой одноклассник Толик Цой. Я махнул ему рукой и подошел.

– Здорово, Вадька. Не, ну ты видел?

– Видел, видел. Чудеса, да и только.

– Обсудим?

Вопрос озадачил меня.

Толик был классным парнем. Все к нему относились по-доброму, и я не знал ни одного человека, который мог бы сказать что-то плохое про этого сына Кореи. Однако наши с ним отношения никогда не были дружескими – их и приятельскими-то можно было назвать с натяжкой. Ни в школе, ни на заводе, ни после его закрытия. Я ни разу не бывал у него в гостях, мы не поздравляли друг друга с днем рождения. Здоровались, да и только.

Вместе с тем я отчетливо понял, что да, я действительно хочу обсудить это. И неважно с кем – почему бы и не с Толиком?

Я кивнул, и мы пошли к его дому.

Внутрь заходить не стали, а расположились на лавочке возле подъезда. «Большая двойка» – подумал я, представив нас лет на сорок старше на той же лавочке.

– Ты извини, мой бледнолицый брат, что не зову в гости – не убрано у меня там. Да и накормить тебя, чтобы ты не выплюнул, у меня нечем.

– Да ничего, тут как раз хорошо. Ветерок, прохлада.

Толик покивал каким-то своим мыслям и пошел в атаку.

– Итак, что мы имеем? В парке есть нечто, что меняет людей. Как – мы пока не знаем. Вариант, что оно исполняет желания, сразу отбрасываем. Вариант, что сообщает что-то самое желаемое, – тоже. Самойлов – хитрый жук, для него самым важным было нажиться да конкурентов обставить. Наверняка хотел каких-нибудь их секретов. А вместо этого в слезах вышел. Что думаешь?

Я пожевал губы и ответил:

– Что думаю… Неспокойно мне. Жили, не тужили, и тут на тебе. Я был бы рад, наверное, если бы там ничего не было, и это все слухи и совпадения. Ну сбрендили три человека. С кем не бывает?

– Да перестань, дитя заката, ты же сам в это не веришь. Давай исходить из того, что Уруру существует, чем бы оно ни было.

– Ну если вот так… Все, кто там был, меняются. Узнают что-то такое, что изменяет их судьбу. Друг мой, Леша Смирнов, бросил работу, чтобы заняться делом, о котором всегда мечтал. Едет покорять Москву, науку развивать. Петрович вот пить бросил, жизнь новую начал. Как изменился Самойлов, мы пока не знаем. Но в целом отличная же штука, разве нет?

Толик медленно покачал головой.

– Как говорят у вас, русских, так-то оно так, да не так. Посуди сам: судьба их всех резко поменялась. Фактически это стали другие люди. Вот что бы сказали их прежние версии, узнав о грядущих переменах? Друг твой Алексей – скорее всего, обрадовался бы. Да и то не факт: здесь-то место насиженное, тут стаж, опыт, связи. А в Москве путь к довольству придется выгрызать зубами. Там знаешь сколько таких желающих из провинции? С Самойловым пока непонятно, но представь себе: узнал он что-то такое о своем бизнесе, что его просто в шок повергло. Продаст он свой бизнес, займется благотворительностью. Или вообще в монастырь уйдет. Для нового Самойлова это будет улучшение, это правильный путь. А для Самойлова-прежнего? Да он бы за сто верст обходил этот парк, лишь бы не вляпаться. Разве что Петрович с радостью бы согласился на изменения? Тоже не факт. Далеко не каждый алкоголик мечтает стать трезвенником. Петрович водку любил, для него это было удовольствие. Так что и он еще подумал бы, узнав о грядущем. Скорее всего, он спросил бы: а чем тогда заниматься, если не пить?

Толик остановился, чтобы отдышаться от такой тирады, и спросил:

– Вот ты согласился бы на такое изменение?

– Вряд ли. Не зная, что меня ждет… А ты?

– А я с радостью. Видишь ли, это Уруру бьет по слабым местам людей. Указывает, какие ошибки они совершили, что сделали или делают неправильно. И указывает, как исправить. А мне нечего стыдиться. Я долго думал над этим. Всю свою жизнь разобрал, проанализировал. Не было ничего такого, что заставило бы меня краснеть или грустить. А значит, жизнь может измениться только к лучшему.

В этот момент на третьем этаже открылось окно, и оттуда выглянула голубоглазая блондинка в бирюзовом домашнем халатике, подчеркивающем пышноту форм.

– Толик, ты мне нужен! Приходи скорее.

Он улыбнулся девушке в ответ, и та скрылась.

– Жена зовет. Извини, мало поговорили. Я сегодня вечером иду к Уруру. Потом расскажу тебе о впечатлениях.

Толик прошмыгнул в подъезд, а я посидел еще немного на скамейке, думая о куколках и бабочках.

* * *

Позавтракав, я включил телевизор. Большая тройка вчера вечером, после разговора с Толиком, услужливо сообщила мне, что сегодня в полдень должен быть сюжет о визите Самойлова в наш город. В ожидании его я решил немного убраться в квартире. А чем еще заняться на выходных холостяку-профессионалу, у которого нет закадычных друзей, чтобы порыбачить или выпить пива?

Протерев книжные полки, я пошел в кладовую за веником. Там наткнулся на коробку с фотокарточками и бережно принес ее в комнату. Всякий раз она затягивала процесс подметания, но я не уставал неспешно пересматривать пожелтевшие фото – то немногое, что у меня осталось.

Вот я маленький с родителями. Тогда они были молоды, и я даже представить не мог, что их однажды не станет. Это случится уже много лет спустя, когда я буду работать на заводе.

Вот – наш класс, и Толик, как всегда, корчит рожицы. На самом деле он старался выглядеть нормально, но на фотографиях почему-то получался очень комично. Это еще со школьных времен он стал называть одноклассников бледнолицыми братьями и сестрами и детьми заката.

Вот – уже институт, команда будущих физиков-ядерщиков. Никого из них не видел с тех пор, раскидало нас по Советскому Союзу. Я вот вернулся в родной городок, благо тут было как применить мою специальность.

А это уже на заводе. Вся смена в сборе. Все смотрят вперед, улыбаются. Впереди только светлое коммунистическое будущее, и мы впереди планеты всей. Только я смотрю вбок.

На Алену.

Когда к нам на завод пришла молодая лаборантка, я влюбился до беспамятства. Да что там я, половина смены на нее заглядывалась. Вот только дальше робких подарков и прогулок по парку так у нас ничего и не вышло. То ли я не был уверен в себе, то ли слишком увлекался наукой… А может, и увлекался как раз потому, что не был уверен в себе.

А потом завод закрыли, мы стали редко видеться, и я навсегда похоронил в глубинах памяти свою юношескую мечту о семейной жизни. Уверил себя, что я убежденный холостяк.

А Алена… А что Алена? Кажется, она до сих пор не замужем. Сколько лет я не звонил ей…

Я отложил фотографии – начинались областные новости. Через десять минут настало время долгожданного сюжета про Самойлова.

Телевизор поведал мне, что миллионер продал крупнейший в регионе колбасный завод конкурентам, в условии сделки прописав усиление очистных сооружений. Оказывается, он в свое время не слишком уделял этому внимание, а с экологическим надзором всегда успешно договаривался. Как раз в этот надзор и намеревается пойти теперь уже бывший магнат.

И ни слова о его поездке в наш город, ни кадра отсюда, ни намека про Уруру. Странно…

В дверь постучали. Неужто Толик? Но он же не знает мой адрес… Я выключил телевизор и пошел открывать.

Однако за дверью оказался не Толик, а незнакомый мужчина в форме. Он протянул раскрытую ксиву МВД, и я успел прочитать «…ской Семен Альбертович».

– Здравствуйте, Вадим. У меня к вам есть несколько вопросиков. Вы позволите?

– Да-да, конечно, – посторонился я.

Убрав с дивана коробку с фотографиями, я усадил туда гостя и сам сел рядом.

– Вчера около двух дня вас видели с Анатолием Цоем возле его дома.

– Именно так. Мы разговорились после отъезда Самойлова.

– Не могли бы вы как можно подробнее пересказать ваш разговор?

Я пересказал как можно подробнее. Не упустил и про его намерение сходить вечером к Уруру.

– А что случилось-то?

Семен Альбертович вздохнул.

– Сегодня ночью Анатолий Цой застрелил своего соседа и свою жену, после чего застрелился сам.

Я упал на спинку дивана. Вот тебе и Уруру. Вот тебе и бабочки.

* * *

Поначалу я не находил себе места. Уруру оказалось не панацеей, а какой-то лотереей. Что дальше-то? А ну как она надоумит кого-то взорвать к чертям полгорода? Хотя, пожалуй, желающих пройти туда поубавится, если такие горячие головы и были. Что теперь с нами будет? Изолируют, как подопытных кроликов?

Но дни шли, а средства массовой информации молчали. Газеты, телевидение, радио. Даже новомодный интернет – и тот ничего не знал про Уруру. Не иначе, засекретили все, и все репортажи загодя уничтожаются. Похоже, никому не нужна шумиха и паника. Значит, и изолировать нас тоже не будут. Ведь закрывать стотысячный город – это как раз шумиха и паника. А ну как все население пойдет к этому Уруру искать выход из положения? Чего потом от них ждать?

Стало полегче, но все равно неспокойно. В любой момент могли нагрянуть федералы. Ну не могли они оставить это без внимания.

Так и случилось через три дня после происшествия с Толиком.

С утра по пути на работу я увидел, как к парку подъехала тонированная черная машина без номеров, и пара людей с автоматами и в масках засеменили в сторону Уруру. Через полчаса вернулись и тихо укатили обратно.

Федеральные власти обозначили свое присутствие. Интересно, что они откопали? Не похоже было, что Уруру изменило автоматчиков. Может, оно просто не собиралось иметь с ними дело? Умная тварь, однако!