Текст книги "Серая кошка по имени Марта"

Глава четвёртая

– Марта, ты берёшь на себя слишком большую ответственность. Ты хотя бы сама понимаешь, к чему может привести…

– Не беспокойтесь. Никаких необдуманных поступков не будет. Я за это отвечаю, и даю Вам полную гарантию, что всё будет хорошо.

– Я Вам позволил только установить контакт. Зачем Вы вступили в спор с этим молодым человеком, тем более в таком щепетильном вопросе, как религия? Не можете ответить, молчите…

Догоняев отчитывал её, как какую-нибудь молодую девчонку, которая совершила явно неблаговидный поступок, и теперь пожинала плоды своей безрассудной деятельности. Марта стояла с низко опущенной головой, и старательно создавала вид раскаявшейся грешницы. Но это был всего лишь вид, и не более того. Для себя лично она давно решила, что будет действовать сама по себе. И сама будет принимать решения. Любые! Сейчас надо действовать быстро и оперативно, и поэтому, если кому-то придёт в голову мысль помешать ей, она не будет долго церемонится с этой субстанцией. Ясно?

– Мне давно уже ясно, Марта, что ты начинаешь переходить границы дозволенного, не согласуя ни с кем. А это уже чревато необратимыми последствиями. Ещё немного, и мне придётся поставить вопрос о необходимости ограничения твоего появления, а может даже и о полном запрещении находиться там. Твоя миссия, если ты не изменишь тактику общения с Андреем, может неожиданно для тебя самой обернуться трагедией. Не думаю, что ты этого хочешь.

Догоняев ещё раз посмотрел на Марту, ничего больше не сказал, резко развернулся и вышел из кабинета, захлопнув дверь. Вслед ему донёсся не довольный мяв. Это Марта снова превратилась в кошку и выпрыгнула в окно.

На улице было тепло, ярко светило солнце и хотелось купаться.

– Я сама знаю, что я хочу, – Марта тихо разговаривала сама с собою. Тоже мне, деятель нашёлся, тактику общения поменять. Щас! Перебьёшься! Уж как-нибудь я сама разберусь, что мне делать с Андреем. Достал меня этот дурак Догоняев… – Марта вильнула хвостом, и скрылась за углом здания.

В помещении было немного душновато, но Андрей старался этого не замечать и тихо пристроился в углу, чтобы на него поменьше обращали внимания. Сегодня была защита одного молодого мужика, с которым у него, к сожалению, не сложились отношения, и поэтому сейчас Андрею просто не хотелось перед ним светиться. А не быть он здесь не мог. Обязанность перешла в необходимость: надо было посмотреть, как будет проходить защита его кандидатской диссертации. Каких-либо новинок и откровений Андрей от этой защиты не ожидал, но… всё может быть. Чем чёрт не шутит. Он смотрел по сторонам. Народу собралось много, здоровались, общались, обменивались мнениями по предстоящей защите:

– Нет, ты слышал, Он придумал новую форму подачи материала, – бородатый нашёптывал это лысому, как коленка, профессору Перехлёстову, который, слава богу, не был оппонентом соискателя.

– А новую форму для содержания Он случайно не придумал? – профессор ухмыльнулся, и, похлопав бородатого по плечу, изрёк: – Не бери в голову, Федя! Это всё херня на постном масле, ты меня понял? – и отошёл в сторону.

Андрей наблюдал за аудиторией, ему становилось с каждой минутой всё интересней, и интересней. Он не только понимал, что думает каждый, но и стал осознавать, что он уже совсем не тот, каким был раньше. Иногда ему становилось не по себе. Только от одной мысли, что он является носителем непознанной тайны, а может и не тайны вовсе… Чем же тогда он обладает, как это назвать? Ведь он не читает мысли на расстоянии, их ему и читать не надо, он просто всё понимает. Да, а если подумать, что ещё несколько дней назад он знать ничего не знал о тех громадных возможностях своего мозга, то мурашки начинают бегать по всему телу, а волосы на голове встают дыбом! Когда Наталье рассказал об этом, она чуть в обморок не упала. Фантастика, да и только, и она абсолютно права: никому об этом говорить не следует. Примут либо за идиота, либо за монстра какого-нибудь. От этого, правда, не легче…

Его мысли прервала секретарь кафедры, Марья Петровна, этот «синий чулок» с пучком на голове и в кругленьких очёчках «а-ля Джон Леннон». Она, наклонилась к самому уху и прошептала:

– Андрюшенька, ты слышал новость?

– Какую?

– Петрович-то наш, метит в доктора. Думает одной кандидатской, сразу двух зайцев убить. Ты представляешь? То же мне гений нашёлся, – она сделала ехидную гримаску и захихикала. А про себя подумала: «Глупый ты, Андрюшечка, и ничего-то ты не понимаешь в этих подковёрных играх. Ведь если Петрович действительно защитит сразу докторскую, ведь он поедом тебя заест, потому как прекрасно понимает, что ты во много раз сильнее его. Да он в доску разобьётся, чтоб не дать тебе житья на кафедре».

– Не бойся, Маша, поедом он меня не заест, а в подковерных играх мы и сами кое-кому можем тоже, кое-что показать. Так что ты, подруга, не переживай. Будь спок!

Маша не только не переживала, от услышанного у неё чуть очки на лоб не полезли. Такого с ней ещё не было. Она отстранилась от Андрея и на секунду замерла.

«Кажется, я схожу с ума. Пора принимать капли. Он, что, читает мои мысли. Этого только не хватает», – Мария Петровна поправила очки, и как ни в чём не бывало, покачивая бёдрами, пошла к столу заседаний.

Начиналось захватывающее зрелище.

А Наташа тем временем гуляла по улице, ела своё любимое эскимо на палочке и с улыбкой смотрела на прохожих. Ей было удивительно легко и свободно оттого, что она всё рассказала Андрюше, и больше не надо ничего и не от кого скрывать. Да, в начале, когда Андрей рассказал о своих необычных способностях, Наташе стало просто не по себе. Ещё бы, узнать такую новость для себя, и никак не отреагировать. Хорошо, что рядом был Андрей, а то бы грохнулась прямо на мостовую. Было от чего. Да, кто – бы мог подумать, что у Андрея откроются такие, просто невообразимые возможности. Нет, маме она пока ничего говорить не будет, та всё равно ничего не поймёт. Ещё подумает, бог знает, что. Нет, нет, говорить ни в коем случае нельзя… Интересно, как это у Андрея вообще происходит? Ведь, если так подумать: я уже никогда не смогу что-то скрыть от него. Буду видна вся, как на ладони. А как же тогда самые сокровенные мысли, или их тоже… никогда не смогу иметь. А любовь? Как же тогда любить, если не иметь самых дорогих и самых сокровенных мыслей? Ведь Андрюша мне очень нравиться, я это с каждым днём всё больше и больше чувствую. Потом он такая умница, и такой занятный. Без него уже становится просто скучно. А интересно, о чём думает та старая бабуля у обочины дороги, что так внимательно следит за проносящимися автомобилями. И Наташа направилась прямо к старушке. На вид ей было, глубоко за семьдесят. Одета она была очень скромно, но чистенько, и чувствовалось, что бабуля за собой ухаживала сама, никто ей в этом не помогал, да и не нуждалась она в этой помощи.

– Бабушка, Вы, наверное, хотите перейти дорогу? – спросила Наташа, наклоняясь к ней, и беря её под локоток.

– Ещё чего, больно надо её переходить. Ты за кого меня принимаешь?

– Понимаю, не угадала, – и Наташа резко отошла в сторону.

– Мне бы на тот свет перейти быстрее, а не через дорогу, будь она неладна, – проворчала старушка и снова уставилась на поток автомобилей.

– Не получилось, а жаль, – только и успела подумать Наталья, как её окликнул до боли знакомый голос. Она обернулась и увидела свою школьную подругу, Татьяну Никанорову. Та уже спешила к Наташе с распростёртыми объятиями:

– Наташка, привет! Ты где пропадаешь? Я уже по тебе так соскучилась, так соскучилась – она затараторила, как сорока на дереве и остановить её можно было только задав встречный вопрос.

– Я-то здесь, а вот ты-то куда запропастилась?

– Ой, Наташка, лучше не спрашивай.

– Это, почему же?

– Потому что, я тебе, вот так сразу, при всём моём желании ничего ответить не смогу, – и Татьяна засмеялась радостным и весёлым смехом.

– Н-да. Поговорили, называется.

– Да, ладно тебе, Наталья, обижаться. Просто, сейчас действительно, я не могу тебе, ничего сказать: даже если бы и очень захотела, – Татьяна обняла Наталью за плечи и немного потормошила её. – Прошу тебя, не ругайся на меня, ладно?

– Можно сказать, что, уговорила. Ну, хотя бы на один вопрос, ты сможешь мне ответить, или нет? Или опять очередной таинственный запрет? Ты, замужем?

– На этот вопрос я отвечу утвердительно: Да, замужем! Но это, не всё. С этого как раз всё только и началось…

Глава пятая

Марта вышагивала по чистому тротуару, слегка постукивая тонкими каблучками своих серебристых туфелек. Огорчение от разговора с Догоняевым уже куда-то улетучилось, и она подумала о том, что неплохо было бы выпить ароматного чёрного кофе, когда она придёт домой. Эта прогулка доставляла ей определённые радости, и ей хотелось сохранить это настроение. Вот поэтому Марта просто гуляла, а не воспользовалась своей обычной возможностью моментально оказаться в своей роскошной квартире, которую конечно никак нельзя было сравнивать с квартирой Андрея. Ей всё там казалось чудным, смешным и совершенно нерациональным, может быть за исключением всего-навсего одной только вещи – компьютера. Да и то, судя по его возможности, это была модель, как минимум десятилетней давности: какой-то пятисотый пентиум. Да, к сожалению, они безбожно отстают от нас. Но, что делать? Приходится мириться…

Марта приблизилась к стеклянной двери своего особняка, двери раздвинулись в стороны, и она вошла в большую прихожую, скорее напоминающую холл. Скинув туфли, она прошла в зал, который пока утопал в полумраке. Это была очень большая комната с высоким потолком и красивыми стенами, обтянутыми разными по тематике гобеленами. Марте давно хотелось чего-то необычного, и после того, как она побывала в Англии, увидела музей восковых фигур мадам Тюссо, старинные английские замки, ей захотелось всё это воплотить в своём доме, чтобы хоть как-то отличаться ото всех остальных, ибо всякой современной чепухи у неё и без того было через край. Войдя на кухню, Марта села за округлый кухонный столик, на котором уже дымился свежезаваренный кофе с тонким ароматом лесной свежести. Она пригубила чашечку и поставила обратно на стол. Кофе был ещё горячим. Она мысленно открыла холодильник и посмотрела его наличность. Ей захотелось киви, и она не отказала себе в такой маленькой женской слабости. Что-то мягкое потёрлось о её ногу, и она наклонилась, чтобы посмотреть…

Это была её любимая серая кошка, с мягкой пушистой шерстью, умными, иногда тоскливыми глазами, в которых явно читалось наличие определённого интеллекта. Звали кошку просто – Марта, гуляла она всегда сама по себе, где хотела, когда хотела, и что самое главное: с кем хотела! С Мартой они понимали друг друга с полуслова.

– Ну, что лапка, соскучилась – она потрепала любимую кошку по мягкой шёрстке, и взяла её на руки. Та тихо замурлыкала, и уткнулась своей мордашкой ей в грудь.

«Что будем делать, Марта? Скажи, есть у нас выбор, или нет? Подчинимся обстоятельствам, или пойдём своим путем?.. Молчишь?.. И я молчу. А ведь нам, что-то надо делать! Но, что? Что?» Она обвела глазами комнату, и взгляд упал на огромный книжный шкаф. Стеклянная дверца тихо открылась, и через секунду у неё на столе лежала большая и толстая книга в старинном тёмном переплёте. Её глаза сразу узнали этот фолиант. Она частенько им пользовалась, когда в чём-то сомневалась, или сразу не находила нужного ответа. А здесь было ВСЁ! Или почти всё. По крайней мере, ей так казалось.

Страницы стали быстро перелистываться, так что Марта еле успевала пробегать глазами весь текст, чтобы не пропустить нужного абзаца. У кого глаза светились больше от азарта поиска – у Марты или у кошки, понять было совершенно невозможно. Да, это было и неважно. Важен был результат. И они его получили. Марта жадно впилась глазами в текст, и сразу почувствовала, как он оседает у неё в мозгу. Всё, информация попала в свою ячейку. И закрепилась там навсегда. Всё понятно, как божий день. И чего она сразу не догадалась до такого простого решения. Недаром, там – на земле говорят: «Век живи, век учись». Мудро, хотя и не очень понятно. Ну, да ладно. Раз мы знаем выход, надо к нему стремиться. Точка.

– Вот так моя милая Марта. Пора нам с тобою меняться местами. Ты меня понимаешь? – она нежно погладила кошку. – Понимаешь, я это чувствую. А вот он пока этого не чувствует, но скоро почувствует, даже если захочет от меня, куда-нибудь скрыться. Но, это вряд ли. От меня ещё никто и никогда не уходил. Всё равно найду, где бы он не был, и что бы он не делал. Так-то, моя хорошая Марта.

Она села с кошкой на диван, и стала гладить её, а та мурлыкала и мурлыкала.

– Теперь можно и кофе допить.

За окном ярко светило солнце, совершенно не думая о том, что существуют параллельные миры, которые получают одинаковую энергию из одного источника. Кошки тоже не думают об этом, когда путешествуют из одного измерения в другое, потому что ночью они все серые.

И только люди остаются людьми в любом измерении…

 
2001г.
 
 
Александр Боярский
 

МОЙ ГОРОД ДЕТСТВА

Документальная повесть

Я люблю гулять по своему городу детства. Особенно осенью. Когда падают листья от малейшего дуновения ветерка. Люблю эти улицы и переулки. Я родился здесь и вырос, учился и работал, гонял с мальчишками в футбол и играл в хоккей.

Все это было. Словно вчера. Увы, так быстро время пролетело…

Что только не приходит на ум, когда вспоминаешь то, что видел, и был очевидцем за время своей жизни. Мне нравится подчас гулять одному, бродить по любимым местам и предаваться воспоминаниям…

Привокзальный треугольник

Я родился и вырос у самой привокзальной площади, на знаменитом Ревпроспекте.

Вообще-то полностью он называется Революционный проспект, и получил своё название после Октябрьской революции семнадцатого года. Но никто из подольчан полностью его никогда не называет. Так, в сокращенном виде он уже и существует практически сто лет. Даже трудно себе представить, что когда-то он был не асфальтированный, как сейчас, а покрыт булыжником. Булыжная мостовая. Произнесёшь эту фразу, и сразу перед глазами встаёт какой-нибудь восемнадцатый век. Интересно было бы сейчас хоть одним глазком взглянуть в те времена и посмотреть, как ходили под летними ажурными зонтиками дамы в пышных кринолинах, да, поди, ещё и в легких туфельках по этим булыжникам. А дворники с пышными бородами мели своими метелками дворы и тротуары. Правда во времена нашей молодости дворники уже редко носили свои бороды, зато дворы и тротуары поливали из резиновых шлангов холодной водой ранним утром. Тротуары блестели своей чистотой, и мы, вышагивая утром в школу с портфелями в руках, вдыхали аромат свежевымытого асфальта. Нынешним мальчишкам и девчонкам этого не понять. У них в жизни другие ароматы. Да и тротуары сейчас по утрам никто из шлангов водой не моет. А жаль! Дожди-то, к сожалению, асфальт до конца не промывают. М-да, ароматы… Кто-нибудь сможет сейчас вспомнить аромат свежего, только испеченного кукурузного хлеба? Думаю, что нет. А я мальчишкой, не мог удержаться от соблазна, чтобы не откусить эту мягкую и хрустящую корочку хлеба! А где первый укус, там и второй, и пока добежишь от булочной до дома, то от буханки уже почти ничего не остается. Мама ругается: – Ну что, опять полбуханки смолотил. И когда это кончится? Тебя только за хлебом посылать! – грозя пальцем куда-то в небо, – кричала мама (ну не так, чтобы сильно, скорее даже ворчала) и ты, понурив голову, снова бредешь через дорогу в магазин, и снова покупаешь этот вкусный хлеб. Правда вкусным и таким мягким и пушистым он был ровно сутки. Потом становился жестким, как строительный кирпич, словно его неделю специально высушивали на солнце. Вот такой парадокс.

Родился в славном городе Подольске, на берегу реки Пахры. Прошло всего лишь девять лет, как кончилась война. Большая война, которая перемолотила всю страну. Мы были дети послевоенных лет. Когда смотришь на старые фотографии в альбоме, то видишь маленьких мальчишек в кургузых пальтишках. В пятидесятые годы нам было не до моды. Старшему брату было уже семь с половиной лет, и он бодро вышагивал с коричневым портфелем в школу у вокзала. Она стояла у самого железнодорожного моста. Двухэтажная школа. Красно-серого цвета с большими и слегка запылёнными окнами, в которых постоянно прыгали солнечные зайчики. Теперь нет ни моста, ни самой школы. Остались одни воспоминания. А меня тогда нарекли в честь деда, как и моего отца, так и меня, так что я стал продолжателем родовой традиции, когда имена Александр и Григорий повторяются. С далекого восемнадцатого века, со времён самого Григория Александровича… знаменитого фаворита Великой Екатерины, со Смоленщины, где и жили наши предки, где стояло родовое имение…

Всё это было. И поросло давно быльем, а точнее, обычной, сочной зеленой травой. Я не тщеславен и спокойно отношусь к тому, что имею в своей родословной дворянские корни.

Подольск середины двадцатого века был и кирпичным, и деревянным. Там, где сейчас на привокзальной площади возвышается статуя рабочего и стальная стела, до недавнего времени был ещё и симпатичный фонтан с цветниками и удобными скамейками, на которых любили сидеть как разбитные мальчишки, так и почтенные пенсионеры с газетами в руках. А ещё раньше, после войны и до середины шестидесятых годов, был там прекрасный треугольник. Не геометрический, а прозаический, из разномастных частных и жактовских деревянных домиков совершенно разной конфигурации. Их было так много, что если бы на них можно было бы посмотреть сверху, то вполне можно было принять за какой-нибудь непонятный лабиринт, где ходы были почему-то перекрыты заборами. Но для мальчишек, забор разве может быть преградой? Конечно, нет! И мы постоянно перелезали через эти заборы, когда шли к кому-нибудь из друзей в гости. У кого были во дворе собаки, к тем мы не залезали. Штаны были дороже всяких укусов. Дома были деревянными, и у всех были покрашены в разный цвет. Но в моей памяти сохранились почему-то всего два цвета: светло-голубой и тёмно-жёлтый. Наш дом, например, был одноэтажным выкрашенный в голубой цвет, в виде буквы «Г». Кстати, с большим, (по тем временам) внутренним двором, с широкими, распашными воротами зелёного цвета из оструганных досок и такого же цвета забора. Со слегка покосившимся деревянным «скворечником» посредине, в котором закрывались на какое-то время и взрослые и дети, и тихо размышляли со спущенными штанами над прозой жизни, стараясь не смотреть вниз в прорезанное из досок очко, откуда практически всегда нежно веяло тихим ветерком.

Возле уборной, а туалетом это заведение в те годы почему-то никто не называл, лежал гранитного цвета огромный, как мне тогда казалось, валун. Почему, и главное для чего он там лежал, я так и не понял. Зато помню очень хорошо, когда, став постарше и уже имея силу поднять его, стал использовать его по назначению: однажды мне пришло в голову инсценировать из детских автомобильчиков настоящую аварию. Помню, я стоял и очень долго смотрел… и думал. Камень был большой и очень гладкий. Видно когда-то его очень хорошо отполировала речная вода. Он по форме мне напоминал лежащего медведя, ну точно, как всем известную каменную гору в Крыму. И вот поставив сначала один грузовичок на попа я, медленно, потому что продолжал раздумывать: сделать или не сделать? И сказав самому себе: «Да» и взяв камень в руки и приподняв, сбросил его на этот бедный и несчастный, как сейчас помню, зеленого цвета автомобильчик. Это сейчас вам при помощи компьютерной графики покажут, как медленно падает камень, как так же медленно «корёжится» металл и красивая, до недавнего времени автомашина так же медленно превращается во что-то несуразное. А тогда всё произошло настолько молниеносно, что я просто сам не успел оглянуться: бац… грохот, скрежет металла и, вот вам, пожалуйста, аварийный автомобиль во всей своей аварийной красоте! Посмотрел я на это «художество» и, остался очень доволен собой! Потом так же поступил со вторым. Итог – рядом стояли два с разбитыми капотами автомобиля, изображая аварию на дороге. До чего только не додумается детский и пытливый ум! Про реакцию родителей я и говорить не буду, и так всем ясно…

Гиперболоид инженера Шухова

За нашим равнобедренным треугольником деревянных домов находилась всем известная ажурная в форме гиперболоида водонапорная башня инженера Шухова. Она возвышалась над городом и, напоминала знаменитую московскую телебашню на Шаболовке. Правда башня была немного ниже московской и с большим металлическим резервуаром для воды на самом верху, обшитая досками и выкрашенная в бордовый цвет. Когда её стали ломать в 2003 году из-за старости, то стало по хорошему её очень жалко, и мне тогда подумалось: почему бы из неё было не сделать смотровую башню с кафе, откуда бы открывался интересный вид на старую часть нашего города. Города моего детства. И как хорошо можно было бы там отдохнуть после трудного дня. Подняться на лифте в стеклянной кабине. Сесть за столик с белоснежной скатертью, опуститься в белое плетёное кресло. На столике стоит стеклянный широкий бокал, окаймлённый цветочным венком, в котором плавает горящая свечка. Тонкое пламя колыхается от любого дуновения. Романтично, чёрт побери! Улыбаясь, заказать симпатичной и молодой официантке в белом передничке и туфельках на маленьких каблучках, любимое сливочное мороженое. Три шарика! Три, как тогда, в молодости, и обязательно сверху политое жидким шоколадом. И, ещё, просто обязательно, взять чашечку чёрного, дымящегося и ароматного, только что сваренного в медном турке кофе «по-турецки». И чтобы музыка играла. Романтичная музыка Мишеля Леграна, очень мелодичная, как в любимом фильме с Катрин Денёв «Шербургские зонтики»…

Жаль, что эта мечта так никогда и не сможет воплотиться в реальность.