Текст книги "Княжья доля"

Для кого-то из московских вольнодумцев, таких как ученик протоирея Успенского кремлевского собора Алексея – «Авраама», государева дьяка Федора Курицына, соединение христианского православия, корневой иудейской религии и религиозного вольнодумства составляло суть богословских исканий и вело к «обновленчеству» православной религии после рабства у хана-фараона. Для кого-то, таких, как новгородский архиепископ Геннадий, лелеющих мысли о возможности сотрудничества с латинянами в работе над древними священными книгами, религиозное вольнодумство, замешанное на корневой иудейской вере с обновленным православием, так или иначе возбранялось как ереси, с истоками «ереси жидовствующих» Захария (Съхарии), Алексея-«Авраама», Дионисия.

Среди московских высокопоставленных вольнодумцев и еретиков жидовствующих самой заметной фигурой был Федор Курицын, приближенный государя и один из блестящих и образованных руководителей русской дипломатической школы, созданной сразу после «стояния на Угре». Как лидер – вместе с протоиреем Алексеем-«Авраамом» – московского кружка религиозных реформаторов, Курицын резко критиковал ортодоксальное монашество и развивал мысль о свободе воли или «самовластии души» человека, которому знания, образование, развитый интеллект давали истинную свободу творить свою судьбу вместе с Господом. Ибо только свободный человек узнаёт, где добродетель и где порок, где высокая истина и где низкое невежество, где всевышняя воля и где жалкая доля.

Не хотели мириться с жалкой рабской долей ига хана-фараона и ортодоксов-монахов, якобы подверженных дремучему невежеству да беспробудному пьянству, еретики «жидовствующие» и вольнолюбивые религиозные реформаторы. Хотя и догадывались, что преданность Богу пророков проявляется в полной покорности его воле – «Божьей доле». И вся жизнь, судьба пророков есть пример покорности воли Господа и обретения «Божьей доли». Тот же праведник Ной, спасшийся вместе семьёй на построенном ковчеге во время всемирного потопа, беспрекословно выполнял все повеления Бога и строил ковчег, нисколько не сомневаясь в целесообразности предназначения. Авраам, кумир еретика протоирея Алексея-«Авраама», следуя велению Бога Яхве, оставил свою родину и без колебания собирался принести в жертву своего единственного сына, но в момент жертвоприношения был остановлен ангелом. Моисей всю свою жизнь посвятил тому, чтобы по велению Бога Яхве донести слова и закон Бога народу…

Но в чём же главная причина измена человека и народа Богу? Прежде всего, она заключена в свободе воли человека, в его «самовластии души», за что ратовал образованный вольнодумец, государев дьяк Курицын.

Именно дьяка Курицына послал государь в 1482 году к венгерскому королю и молдавскому господарю для заключения мирных договоров и военных союзов с условием воевать против короля Казимира. А расположенные к мирному, дружественному союзу государь Иван и господарь Стефан вздумают вскоре утвердить и семейственный союз через невесту Елену и жениха Ивана Младого, определяя «княжью долю» последнего…

Размышлял умнейший вольнодумец, государев дьяк о «божьей доле» и «княжьей доле», о «божьей воле» и «княжьей воле» в переломные времена «стояния на Угре» 1480 года, скорой женитьбы Ивана Младого, предчувствуя разгар династического кризиса и его трагического разрешения на стыке веков.

«…Человек изначально был создан Господом как существо свободное и вольнолюбивое, и союз, заключенный Господом с отдельным человеком и всем народом предполагал сохранение свободы выбора – принять Бога и поклоняться Ему или отвергнуть Его. – Знал на память иудейскую мудрость Торы дьяк-вольнодумец от своего учителя и соратника Алексия-«Авраама» цитату Торы Его уст, по преданию Моисея. – «Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие твое».

У истоков любви Ивана Младого и Елены Молдавской, их скорого венчания в Москве размышлял дьяк-вольнодумец о любви Бога к человеку и сути, смысле человеческой любви:

«Любовь Бога к человеку так велика, что он не может принуждать, не может бездарно насиловать, так как истинной любви без уважения. Бог хочет от человека взаимной любви, но ни человек, ни в массе своей народ не созрел для ответной любви к Богу. Недаром устами одного из пророков Бог Яхве назвал народ иудейский «жестоковыйким» за его упрямство, чувство самости. Поэтому выход для иудеев в иудейской религии был всего один – требование послушания человека и народа… Иудаизм, как бесспорная предтеча христианства требует обновления, реформации. В Иудейской религии приближение человека к Богу шло по внешней направляющей – путем строжайшего соблюдения божественного закона… Но требование послушания важны, но недостаточны и даже противны русской душе… Любовь как основа взаимоотношения Бога и человека должна стать новым этапом в развитии религии и Любовь осуществилась в христианстве… Но так ли осуществилась Любовь Бога и человека без самовластия души, без свободы человеческой воли?..»

«Божья доля» освобожденной Руси святой от ига хана-фараона и «княжья доля» человека – Ивана Младого и других «после стояния на Угре» и обретения свободы и независимости Руси, «воли русского духа»… Могли ли связаться воедино «Божья доля» Руси и её государя Ивана Великого и «княжья доля его сына-соправителя Ивана Младого – кто знает?..

2. Сношения и интриги

При венгерском дворе короля Матфея громко говорили о странном бегстве хана Ахмата от замерзшей Угры в литовские земли, терзаемые к тому же союзником государя Ивана крымским ханом Менгли-Гиреем. На устах всего венгерского двора было одно: союз Москвы и Крыма против Литвы был выгоден Матфею, ярому врагу короля Казимира.

После распада Галицко-Волынского княжества, пограничного с Венгрией, и вхождения его в состав Литвы, венгерское королевство не имело практически никаких отношений с русскими княжествами, попавшими в зависимость от Орды. Но при бурных событиях начала 1480-х годов, прослышав о обретении долгожданной независимости Москвы и союзнических военных обязательствах Ивана Васильевича и Менгли-Гирея против неприятеля Венгрии Казимира, король Матфей в поисках дружбы с великим князем Иваном послал в Москву своего высокопоставленного чиновника Яна для утверждения мирного договора между государствами.

Ведь мир на окраинах Восточной Европы стремительно менялся после «стояния на Угре» 1480 года и обретения независимости Руси Московской Ивана Великого. Эти изменения уже коснулись Литвы и Польши короля Казимира, поскольку его земли терзали войска крымского хана Менгли-Гирея, стратегического союзника и Руси, и Турции. И те страны и земли балканского региона и Восточной Европы, которые не поспевали за новыми политическими изменениями, могли оказаться разменной картой в запутанных политических интригах между королём Польши и Литвы Казимиром, с одной стороны, турецким султаном и ханом Менгли-Гиреем, с другой. К таким странам, бесспорно относились Венгрия короля Матфея и Молдавия господаря Стефана.

Дипломатическая миссия в Москву в начале 1482 года венгерского королевского посланника Яна была далеко не случайной. Короля Матфея напугали военные приготовления Казимира и его активные поиски мира с крымским ханом Менгли-Гиреем, вассалом турецкого султана. Король Матфей был союзником господаря Стефана в многолетней борьбе против турецкого султана. Переход на сторону короля Казимира, старого неприятеля Венгрии, воинственного хана Менгли-Гирея мог привести к необратимым ужасным последствиям для Венгрии, да и для Молдавии тоже.

А поводов для беспокойства относительно своей государственной безопасности у короля Матфея было предостаточно. И главным из них был подкуп королём Казимиром одного влиятельного беспринципного крымского вельможи Именека, склонившего своего хана Менгли-Гирея в конце 1481 – начале 1482 года к тайному союзу между Крымской Ордой и Великим княжеством Литовским.

На союз Казимира и Менгли-Гирея, причём за спиной московского государя, и открыли глаза Ивану Васильевичу венгерский королевский посол Ян и боярин Мамон. Боярин получил достоверные сведения о тайном союзе короля и хана от представителей ушедшей в глубокое подполье иудейской партии в Литве, уже после разгрома русской партии Михаила Олельковича, а также от тайного советника крымского хана Моисея.

На удар в спину со стороны Менгли-Гирея надо было срочно реагировать, потому что тайное через какое-то время могло стать явным. Сам хан Менгли-Гирей затаился и не давал знать союзнику Ивану Васильевичу о своих сношениях с королём. Это могло быть истолковано в Москве, что хан не готов к военным действиям на стороне короля Казимира и готов ограничиться лишь моральной поддержкой последнего, сосредоточившего после казни Михаила Олельковича к началу 1482 года в Смоленске, на острие атаки против Москвы, свыше десяти тысяч вооруженных до зубов воинов.

«Не зря мне Моисей тайны такие доверил, чтобы я предупредил Ивана Васильевича о новой политической интриге, – обдумывал Мамон, – прежде чем заявиться к государю… Надобно и боярскую Думу подключать, Патрикеева, в первую очередь… Держит на меня зуб государь за то, что отговаривал его от решительных действий на Угре против хана Ахмата… А тут новые извивы политики – без Патрикеева, первого думного боярина, да без дьяка государева не обойтись… Впрочем, и умный иудей Моисей также советовал воспользоваться помощью и близкими дружескими отношениями с Патрикеевым и Курицыным… Вот и Моисеевы советы с моими мыслями совпали – значит, тому и быть… Посла Яна надобно дьяку и первому думному боярину представить… Спешить надобно, только осторожно и умно спешить – и людей не смешить при этом».

Посол Ян попросил давно знакомого с ним Мамона познакомить его с государевым дьяком Курицыным, ведавшими иностранными делами государя, рассказать поподробнее о первом думном боярине Иване Патрикееве, через которого ему те советовали выходить на государя, как бы уже с готовым обдуманным решением боярской Думы. Мамон решился ублажить рассказом посла о первом боярине и дал понять, что о дьяке расскажет после.

Узнал любознательный посол Ян, что родоначальником славного рода Патрикеевых был всем известный Патрикий Наримонтович, князь пинский, внук великого князя литовского Гедимина. Узнал, что при великом князе Василии Дмитриевиче отъехали ил Литвы и перешли на службу в Москву два сына князя Патрикия: старший, Федор, стал называться Хованским, а младший, Юрий – князем Патрикеевым. Юрий Патрикеев женился на дочери великого князя Василия, а племянницу свою, дочь третьего брата Александра, выдал за брата великого князя, князя Андрея Дмитриевича Можайского. Сын Юрия Патрикеева, князь Иван Юрьевич, стал любимцем и первым боярином государя Ивана Великого, а также первым московским воеводой. Не пропустил мимо ушей посол, что богатей Патрикеев, чтящий давние права и нравы московского боярства, владеющий двумя слободами и тридцатью селами, кроме деревень, к ним приписанных, является прямым родичем соправителя Ивана Младого, а с великой княгиней Софьей на ножах. О высоком доверии государя к своему первому думному боярину говорил такой немаловажный факт, что пока перестраивали дворец государя Ивана, то жил в доме князя Ивана Юрьевича.

– Да, с таким человеком важно поговорить, заручиться его поддержкой для подписания договора вашего государя с нашим королем – глубокомысленно изрек Ян. – Пусть именно он сообщит вашему государю о сношениях хана и короля.

Ледяным голосом, не разжимая губ, явно недовольный тем, что его собираются опередить с сообщением государю о тайном сговоре Менгли-Гирея с Казимиром, Мамон сказал Яну, что государь, конечно же, отправит к королю своё посольство во главе с дьяком Федором Курицыным. Но сначала надо заручиться покровительством Патрикеева.

– Самый хитрый и опытный человек при дворе, умеющий чувствовать настроение государя и к тому же вкрасться на цыпочках в его доверие, – это первый думный боярин. – Мамон усмехнулся и сказал доверительным голосом. – Влияние на государя его первого дьяка, возможно, преувеличено, тот скорее его первый исполнитель княжьей воли… Но, беспрекословно исполняя княжью волю, можно быстро пойти наверх и занять то положение при дворе, когда без тебя уже не могут обойтись не только во внешних, но и во внутренних делах…

Посол открыл рот, чтобы спросить о положении при дворе самого Мамона, но тот опередил Яна:

– Моё дело маленькое… У нас с государем особые доверительные отношения… Ко мне он обращается тогда, когда могут встать любые дела, которые не дано сдвинуть с места ни Патрикееву, ни Курицыну…

Ян с тревогой посмотрел на Мамона, и спросил глухим обиженным голосом:

– Значит, Патрикеев и Курицын могут не сдвинуть дело с союзническим договором нашего короля и вашего государя?..

Тот сухо ответил:

– Важен не только договор короля и государя, важно отдалить хана Менгли-Гирея от короля… Раз это выгодно всем, и вашему королю, и нашему государю, то общими усилиями, моими, Патрикеева, Курицына мы сдвинем богоугодное дело с мертвой точки. – И шепнул в ухо послу. – …Только мне лично надобно соблюсти мой купеческий интерес – ясно?..

Как ни странно, последнее замечание пришлось по нутру послу.

– Теперь мне многое ясно: сначала политика, мирный союзнический договор, потом торговля… Хотя торговать можно и без союзнического договора, но с последним проще и гораздо безопаснее… В любом случае, я тебе, Григорий Андреевич, союзник и в торговле, и в политике…

Посол был представлен в Думе ее главе Ивану Патрикееву. Договору между русским государем и венгерским королем был дан самый быстрый ход. Это случилось настолько стремительно, что посол Ян не мог поверить своим глазам. Он уже накоротке познакомился с государевым дьяком Курицыным, но, когда попросил того сообщить ему имя посланника к королю, то получил какой-то двусмысленный ответ, мол, узнаешь из уст самого государя имя его посланника. Только к государю посла не подпускали, а время текло и текло.

Наконец, не выдержав, Ян обратился напрямую к Мамону: пора отъезжать назад к королю, для утверждения им московского договора, а ясности никакой. Не дают на руки договора, подписанного государем, имя посланника неизвестно. К Патрикееву не пробьешься, Курицын хвостом виляет. Вот и схватил Ян за локоть во дворце Мамона – выручай, столкни дело с мертвой точки.

– Понял, посол, кто тебе помогает здесь, без помощи которого ты здесь не обойдешься… – хмыкнул в бороду Мамон и многозначительно показал глазами на приближающегося к ним во дворце невысокого средних лет черноволосого мужчину с живыми умными, проницательными глазами. – И Курицын скажет тебе только тогда, когда всё будет оговорено мной и государем в интересах его государства, не исключая моих личных прямых купеческих интересов…

– Ежели все ваши дипломаты хотя немного похожи на первого русского купца, не чурающегося высокой политики, блюдущего интересы своего государства, то я высокого мнения о всех вас… С такими можно иметь дело против нашего общего врага короля Казимира… Только нужны доказательства уверенности и силы твоих слов…

Мамон его прервал:

– У нас говорят: не говори гоп, пока не перепрыгнешь… Вот и спроси, посол, при мне об имени русского посланника, которому поручено замутить воду против Казимира в нашем союзническом договоре…

Посол с легким поклоном решительным жестом остановил государева дьяка Курицына, предлагая тому вступить с ним в доверительную беседу на правах знакомца, которому покровительствует сам Мамон.

– Государь уже определился со временем своего посольства к королю Матфею? – вежливо и велеречиво спросил Ян и также аккуратно уколол Мамона некоторым недоверием к осведомленности высокопоставленного собеседника. – И мне уже можно сообщить королю имя московского посланника?

– Имя посланника уже прозвучало… – таким же ледяным голосом пробурчал Мамон. – Могу повторить вторично – Федор Васильевич Курицын… – И, уже переходя на более доверительные интонации, как бы растопив лёд в своём голосе, тихо спросил. – Как король Матфей отнесётся к установлению семейных уз между господарем Молдавии Стефаном и государем Иваном, если… – И оборвал себя на полуслове.

– Если устроится династический брак между любимой дочерью короля Стефана Еленой и сыном государя Ивана, великим князем Иваном Младым – не так ли? – неожиданно живо откликнулся Ян.

– Именно так… – хмуро заметил Мамон и кивнул головой Курицыну.

– Король Матфей сам бы с удовольствием породнился бы с государем Московским.

– Так в чём же дело?.. – хитро улыбнулся Мамон.

– Очень много неопределенностей… – нехотя процедил сквозь зубы Ян. – Взять того же крымского хана Менгли-Гирея, то он с Москвой, то он с Казимиром… – Но неожиданно спохватился, словно уцепился за спасительную соломинку в бурных политических потоках европейских интриг и союзов. – …У короля Матфея, к сожалению, нет дочек на выданье для блестящего московского жениха, великого князя, вряд ли тот согласится на брак с королевской племянницей… Иное дело господарь молдавский Стефан… Есть у него и невеста на выданье – Елена по прозванию Волошанка…

Мамон посмотрел выразительно на Курицына и Яна; покачал недовольно головой, наконец, поморщившись, вымолвил:

– Всё спутал Менгли-Гирей, ускорил все события. Господарь Стефан через моих личных иудейских посредников уже неоднократно закидывал удочки насчёт скорого породнения своего с государем. Царевна Елена и великий князь Иван Младой – чем не блестящая династическая пара? Только Стефан вправе опасаться не только турецкого султана, но и короля Казимира. А переход на сторону Казимира Менгли-Гирея, бывшего союзника государя Ивана, только напугал господаря и расстроил его планы…

Мамон сделал многозначительную паузу, давая возможность вступить в беседу Курицыну и проявить свой острый недюжинный ум, отточенный на многолетнем дипломатическом поприще. Тот не заставил долго ждать себя.

– Молдавский господарь Стефан, выиграв пятнадцать лет тому назад войну у Венгрии, замирился с королём Матфеем и нуждается, как никогда в военно-политическом союзе с Русским государством вместе с Венгрией… – увидев, что Ян утвердительно кивнул головой, продолжил. – В настоящий момент господарь Стефан кроме османских турок султана Мухаммеда Завоевателя и его сына султана Баязеда больше всего опасается честолюбивого короля Казимира и мечущегося между Москвой и Литвой грозного хана Менгли-Гирея… Казимир хочет, чтобы Молдавия зависела от Польского королевства, а Менгли-Гирей, будучи старым вассалом султана турецкого, постоянно угрожал и угрожает Молдавии нападением… Только раньше к радости Стефана Казимир и Менгли-Гирей ненавидели друг друга, а тут неожиданно для Москвы и Молдавии спелись и заключили тайный союз… – И весело добавил, глядя в глаза Яну. – Ваш король ведь будет только рад, если мы отвлечем от союза с Казимира Менгли-Гирея и снова привлечём на свою сторону – не так ли?..

– Об этом можно только мечтать… – еле слышно вымолвил венгерский посланник Ян.

Курицын переглянулся быстрым взглядом с Мамоном и прошелестел одними тонкими губами:

– Вот с такими известиями я и готовлюсь приехать осенью этого года к королю Стефану для утверждения мирного договора между Венгерским и Русским государствами в Москве.

– Милости просим к королю… – развел руками Ян и сделал изящный реверанс в сторону дьяка-дипломата. – Блестящий королевский приём московскому посланнику государя при утверждении нашего договора… – Ян выдерживал особые паузы, желая подчеркнуть важность произносимых его устами слов. – В свете таких политических новостей… будет гарантирован… как никогда вовремя…

– Ещё бы, – ухмыльнулся себе в бороду Мамон, прощаясь с отбывающим к себе на родину посланником Яном и жестом задержав Курицына.

Когда Ян вышел за дверь, Мамон дал волю своим накопившимся чувствам, которые он сдержал во время куртуазной беседы с венгерским посланником.

– Ведь король венгерский Матфей, как и Стефан, больше всего напуганы событиями в Турции после недавней смерти султана Мухаммеда Завоевателя… Они думают, что при новом властителе всё будет по-прежнему, та же ярость и агрессивность его, направленная против земель иноверцев, сына-преемника, султана Баязеда… Вот и Казимир клюнул на то, что всё будет по-прежнему: новые турецкие завоевания, потому и поспешил тайно перетянуть на свою сторону турецкого вассала Менгли-Гирея… Подкупил его вельможу Именека и склонил к тайному союзу хана… Только ведь и у нас есть возможность через кафских иудеев Кокосы влиять на хана… Причём и подкупать никого не нужно…

– Потому что все, кто надо, давно куплены нами и иудеями. – Поддакнул без всякого удивления умудренный в зарубежных интригах Федор Курицын. – И дальше придется сильно тратиться…

– Не без этого… – согласился Мамон. – Только времянка всё это… Вот и расслабились в своём упоении силой, и Именека, подкупленного враждебной стороной, прозевали…

– Мне видится, что правление Баязеда, философа на троне, приверженца суфизма, более сильного в религиозных размышлениях, чем в ратных подвигах на поле боя… – Курицын насмешливо сложил трубочкой свои губы, выражая своё снисходительное отношение к мудрому, но не слишком воинственному султану. – …Будет временем относительного покоя и отдыха военных победных походов отца Мухаммеда Завоевателя.

– С оттоманской Турцией, представляющей серьёзную опасность как для наших союзников Молдавии, Венгрии, так и для Польши и Литвы нашего главного врага Казимира, следует по-прежнему считаться… А с учётом наших торговых интересов в Крыму – вдвойне и втройне…

– Ты что имеешь в виду, Григорий Андреевич – после Крымской военной компании султана?

– Её и имею в виду, когда Мухаммед Завоеватель получил возможность влиять на крымских ханов и частично управлять своим вассалом Менгли-Гиреем… И здесь московские и иудейские деньги для хана с крымскими вельможами султану не соперник…

– А вот здесь требуется маленькое уточнение, Григорий Андреевич… Да, Москве требуется считаться с новым султаном, поскольку в дипломатической системе государя ханскому Крыму отводится значительная роль… Только, сдаётся мне, перетягивание Казимиром на свою сторону Менгли-Гирея не выгодно и Баязеду, да и сам Менгли-Гирей ещё полностью осознал последствия своего опрометчивого шага сближения с королём, врагом Турции… Надо как-то использовать враждебность Баязеда в отношении Казимира и его миролюбивые чувства к нашему государю…

– Чтобы перетащить на свою сторону Менгли-Гирея? – усмехнулся Мамон. – Попробуем…

– Надо придумать такое, чтобы натравить Менгли-Гирея на Казимира в интересах султана, но без его помощи в организации набега на южные литовские земли…

– Подумаем вместе, дьяк государев Фёдор Васильевич… Есть у меня на это счёт одна крамольная мыслишка сцепить Казимира с Менгли-Гиреем в интересах государя… Но уж больно крамольная… – Мамон внимательно, испытующе поглядел на дьяка государева. – Скажи-ка, не двинет ли Баязед за Менгли-Гиреем в литовские земли развивать ханский успех?.. А то ведь призовешь… посеешь хана – а пожнёшь султана…

– Насчёт воинственности и агрессивности султана придётся разочаровать тебя, Григорий Андреевич… – мягко улыбнулся Курицын. – …Точнее обрадовать с точки привлечения Менгли-Гирея на нашу сторону… Государь должен знать, что талантливому правителю и воинственному полководцу Мухаммеду – недаром его за разгром Византии и балканские и крымские завоевания назвали Завоевателем! – наследовал мудрый, образованный, но слабый в военном отношении сын Баязед. Такой султан, предпочитающий мир войне, может только наслаждаться плодами воинских трудов своего агрессивного отца… Если воспользоваться аналогиями из военной истории иудеев, султан Мухаммед раздавил, подобно Давиду израильскому, своих соседей, оставил своему миролюбивому не слишком воинственному сыну прочное государство, которое Баязеду не дано расширить территориально, но легко сохранить при помощи искусства мудрого властителя поддерживать хрупкий мир…

– Недаром свой хлеб дьяка государева ешь, Федор Васильевич… – покровительственно похвалил Курицына Мамон. – Пойду к государю с соправителем, обрадую их одной мыслишкой перетянуть Менгли-Гирея на сторону Москвы и досадить Казимиру… Крамольная мыслишка… Даже литовские и крымские иудеи до такого не додумались… А уж так хотелось им досадить Казимиру натравливанием на него хана… – Улыбнулся на прощание Курицыну. – …Как хотелось им устроить брак Елены Молдавской и Ивана Молодого… А вот последнее уже интересно: все к этому подталкивают государя, и господарь Стефан, и все Казимировы враги из иудейской анти-королевской партии, даже сама казнь Михаила Олельковича, дядюшки Елены Молдавской, и, что самое главное, протопоп Успенского собора Алексей, что государю челом бил, чтобы брак его сына устроить… Твой учитель и духовник Алексей не будет ведь зря государя тревожить, хотя имеет к нему свободный доступ, и ещё со времён новгородской смуты снискал особую милость и расположения государя – так ведь?..

– Учитель знает, что делает… Ушел он из Новгорода по требованию государя, а там уже его ненавистник Геннадий голову поднимает со своими латинянами, диспутов требует… Религия сплетена с политикой, они зависят друг от друга… Спешить надо – и тебе к государю, и мне в Венгрию и Молдавию… Только мне без твоего прорыва с Менгли-Гиреем делать там нечего… И союз семейственный господаря и государя зависит от того, будет ли Менгли-Гирей на их стороне, обоих… вот так-то

– Мудр ты не по годам, дьяк Федор Васильевич Курицын… Куда мне, старику за тобой угнаться… Только и у нас есть порох в пороховницах, чтобы твоё посольство в Венгрию и Молдавию ближе к осени ускорить… Ведь крамольная мыслишка для государя и хана с твоей помощью вызрела…

– Бог в помощь! – по привычке напутствовал дьяк.

– А вот это уже ты зря… – отвернулся боярин и даже покраснел вроде. – Не божественное дело задумано, даже наоборот… Но полезное для Москвы и семейного союза государя и господаря… – Зло хохотнул. – И во вред превеликий королю Казимиру. По зубам татарской саблей…

«И ещё саблей по шее Пречистой с икон киевских в церквях, сожженных скоро крымской татарвой…» – с содроганием, но без всякого внутреннего трепета подумал Мамон. И, не прощаясь с Курицыным, пошел к Ивану Великому и Ивану Младому, поджидающих во дворце своего главного тайного наушника-советчика.

В дверь осторожно скреблись… Отец-государь и сын-соправитель не проронили ни слова при вошедшем бочком Мамоне. Задранный кверху нос с раздувающимися ноздрями и небольшой коричневой бородавкой, на сосредоточенном бородатом лице выражал живейшую готовность сообщить пришедшую на ум первому московскому боярину крамольную идейку, родившуюся входе беседы с дьяком Курицыным.

Государь встретил его мрачным сообщением:

– Слышал, небось, Казимир собрал значительное войско в Смоленске для удара по Москве с запада, и через своих лазутчиков пытается связаться с Ахматовыми сыновьями, Муртазой и Сеид-Ахматом, дабы те ударили с востока…

– Слышал, только ничего у Казимира не выйдет…

– Это почему же? – полюбопытствовал государь.

– Менгли-Гирей разрушит его планы… – самодовольно выдохнул Мамон. – А о царевичах Муртазе и Сеид-Ахмате можно государю пока не беспокоиться… Взаимная ненависть ханов Крымской и Золотой Орды не прекратилась поле изгнания и смерти хана Ахмата. Им даже новый турецкий султан Баязед запретил воевать между собой, пользуясь своим правом верховного мусульманского властителя. – Вспомнил Мамон то, что почерпнул из бесед с государевыми дипломатами, Курицыным, Плещеевым. – … Не до русских земель, не до Москвы волжским царевичам, на хана крымского зубы свои точат…

Ещё что ты узнал насчёт царевичей и хана? – всё так же мрачно спросил государь при напряженно сидящем, натянутым, как струна, сыне.

– Насчёт царевичей всё… Они долго не сунутся на Русь, это точно… Да и договора Казимира с Менгли-Гиреем особо бояться не надо… Султан Баязед не потерпит того, чтобы к его врагу, королю Казимиру, поддался, пускай временно, пускай через подкупленного мурзу Именека, его вассал… Хотя предпринять кое-что надо с предупредительными мерами… Вот мыслишка одна родилась после казни Казимиром бывшего киевского князя Михаила Олельковича и заточения заговорщиков из анти-королевской русской партии

– А иудеев король не тронул?..

– А чего их трогать, они же для короля безвредными оказалась… Не тронь дерьмо – оно и не воняет… Вот он их и не тронул, чтобы вони не пошло… ведь у него рыльце самого в пуху от подношений и даров иудейских… Да и куда иудеям бежать?…Не то, что русские православные князья – те хотели сюда податься со своими землями… Вот король и отыгрался на князе Михаиле…

– Какая же мыслишка у тебя, Григорий Андреевич, родилась в такой ответственный момент, после казни Михаила и измены тайной союзника насчёт хана крымского?..

– А ты, государь, сделай вид, что не знаешь о его тайном сговоре с Казимиром?

– Делать вид не дело государя. Действовать надо в интересах государства Русского. – Сказал громко и решительно Иван Младой и порывисто вскочил со скамьи.

– Вот и предлагаю действовать… – миролюбиво с блаженной улыбкой согласился Мамон.

– Ты же мне предложил делать вид, что не знаю ничего об измене своего союзника, – не так ли?

– Так, государь… – кротко сказал Мамон. – Только при этом послать к хану твоих послов великокняжеских, к примеру, Михайло Кутуза и Юрия Шестака с выгодными предложениями твоими, навеянными Казимировой казнью несчастного киевского князя Михаила… Ведь когда-то после ухода князя Михаила из Новгорода Казимир нарочно отказался отдать град во княжение Михаила или его брату Василию, сыну Симеона. Назло посадил вместо них наместником своего литовского вельможу Мартина Гаштольда… Киевляне не довольны таким наместничеством латинянина, а тут ещё казнь королём их любимого князя Михаила… Есть повод для недовольства… В Киеве ведь сейчас сидит сиднем латинский наместник-узурпатор… Вот и вели своим послам призвать крымского хана напасть на первопрестольный Киев… Казимиру мало не покажется… Да и хан пограбит древнюю столицу Руси в охотку… К тому же новый султан Баязед пальцем не пошевелит – ни за, ни против набега… Но от унижения Казимира только рад будет… А хан за твой совет погромить Киев поймёт, что ты его настоящий союзник… Ведь это наша русская земля, и государь православный велит чинить разор здесь, а не только не латинянин из временщиков… Клюнет хан на такое лестное предложение государя московского и от заключенного союза с Казимиром откажется ради добычи знатной с ведома православного государя… Как хитро?..