Текст книги "Огурцы растут ночью"

Впереди с особым цинизмом чеканила шаг крупная невеста, гордая свершившимся фактом состоявшегося замужества. Шлейф её бывшего подвенечного платья покрывал значительную часть площади дорожного полотна.

За ней неумело плёлся как попало одетый свидетель таинства брака, опоясанный алой непулемётной лентой и с объёмной бутылью в сильно слабеющей руке. Он мнил себя важным шафером, подробно следя за батистовым продолжением невестиного туловища, не отрывая кругозора от напитка и исправно пополняя кровяные запасы промилле в процессе движения. Последнее давалось ему неплохо. Он отставил неуместные гальванические попытки не пить.

Но судьба не уследила за подолом. Тяжесть ноги пехотинца и стремительность походки молодой ещё жены вошли в противоречие, образовав конфликт интересов. Произошёл огорчительный заступ, как в соревнованиях по прыжкам в длину на расстояния.

С треском падающего забора невеста вышла из платья, окончательно явив людям обширную зону декольте и оставшееся тело с элементами амуниции, предназначенной для свадеб молодожёнов. Она остановилась без опаски захворать на ветру, обронив стабильность системы нервов, утончённый сомелье с удовольствием врезался в стоячий легко одетый круп и обхватил его руками, вылив содержимое бутылки в жёнины туфли.

Он уже пригрелся и готов был вздремнуть, как невестину голову ужалила мысль. Внятно молвив «Мать вашу!» и недоуменно поведя бёдрами, она переместила туфли с ног в руки и напала на никого не трогающего человека, уронив в пылу манёвра отважного компаньона, и без того с трудом сохранявшего властную вертикаль. Тот упал, круша основы развитого социализма, и разлёгся в домашней позе, сообщив лицу приятное выражение. Тщетность усилий стала очевидной. Его горизонт планирования существенно сузился.

Пьяные битвы прекращаются так же внезапно, как и возникают. Вот и центральная драка быстро замирилась. Но очаги напряжённости продолжали тлеть на юго-востоке свадьбы и левом её фланге, спровоцированные незнакомым мужчиной со слесарными навыками, получившим ожоги разной степени и потому говорившим всем гадости.

Без двух-трёх потасовок добрая провинциальная женитьба может показаться унылой. Но не наша. Наша удалась. Были танцы, караоке на конюшне, кормление енота и братание армий. Краснолицые селяне хиляли в атомном стиле, не напрягаясь думами о предстоящей путине и окончании сроков уборки урожая, гордо рея буревестниками. Смеркалось. Хотелось слушать Генделя. А на далёких путейных платформах желтели новенькие трактора…

Дико уютное место этот наш пансион. Здесь можно поправить или подорвать здоровье в любое время суток. И в любое время года. Такой здесь проводят образ жизни. Отдыхайте в нём. Не опасайтесь. Это лучше, чем умереть трезвым в библиотеке. А, во-вторых, это красиво. Последнее, впрочем, не наверное.

Доколе?

Друг мой Митька угодил в деревенскую больницу по пустячному поводу. Супруга дражайшая Софья (мать их) таким изощрённым способом решила прервать его алкогольный праздник-марафон в честь окончания сезона дождей на острове Боракай.

Понаехавшие неспешные скорые эскулапы исхитрились померить митькино слегка кровяное давление и у них появились веские основания для выполнения своих служебных обязанностей.

Объёмное туловище моего личного скульптора было поэтапно загружено в тряское авто типа «буханка», внутри которого болталось много жизненно важных цветных проводочков неизвестного врачам назначения. Не забранное многочисленное семейство приступило к ликвидации последствий аварии…

Не желая оставлять друга в нежных объятьях врачей-убийц, я поспешил нанести утренний визит в человеческую лечебницу от болезней. С гостинцами. Без всякой на то помощи профсоюзов с их вялыми апельсинками и шершавыми трёшниками.

Отделение кардиологии блистало Ихтиандром. Стеклянный куб-курилка был заполнен жаждущими и страждущими. Больная дама со следами корсиканских страстей на лице, впитавшая нелюбовь к медицине с девичьим «Розовым крепким», бурно выражала малое довольство преждевременной выпиской из стационара: «А чё он козёл! Пьяная я, пьяная я у него! А чего я выпила-та? Чекушку и три стакана красного! А уже обед!».

Строгость врача, безусловно, была чрезмерной. Чекушка и три стакана красного – не доза для санкций.

В углу курилки ветеранно сидел дедок цвета спелой листвы и часто курил папиросы, пользуясь палочками с серными головками. Задумчиво сплёвывая в напольное ведро, он с грустью говорил вниз одну и ту же фразу: «Нихера врачи в моей болезни не понимают». Действительно, сложно устроен человек. Сложно. Как тут поймёшь.

По коридору женщина в бывшем белом халате катила тележку с корытом, на котором расплывчато виднелась надпись «Первое блюдо». Очевидно, где-то рядом притаилось и «Второе». И, небось, компот. Из отчаявшихся сукафруктов. Она ежесекундно поправляла сползающие штапельные чулки древесного цвета и миловидные боты со сломанными навсегда «молниями», внимательно следя за осанкой и шустрой игрой питательной жижи, приписанной к пищеблоку.

У морщинистой стены бравая медсестрёнка вымогала у отставного сердечника мзду, используя ручейковый голос и для верности обнажив левый лифчик с помещённый туда грудью. Денежный перевод был осуществлён своевременно, без использования ненадёжных пластиковых карт. Клиент получил дополнительный укол внутрь мышцы, а девушка небольшие деньги для приобретения предметов любой необходимости. Беги, Forex, беги!

Я сдал Митьку обратно в элитную 9-местную палату, а сам двинул прочь из медицины.

На автостоянке чья-то смуглая щетинистая рука вывалила окурки из пепельницы прямо на мостовую. Вокруг стало ещё менее нарядно, но без этого изящного жеста доброй воли картина дня была бы незавершённой.

В связи с пережитым возникает вполне естественно-болезненный вопрос: «Доколе?». Доколе мы всё это будем терпеть? Доколе мы будем позволять так издеваться над собой западному миру? Доколе?

Гоша

Мой давно уже новозеландский друг Гоша – инфантильный хирург-интеллектуал с миниатюрной грудной клетью, наделённый множеством духовных совершенств, но не имеющий твёрдой поступи на пути к природному атлетизму. Волосы у него когда-то были настолько гладкими и чёрными, что, казалось, пахли школьными чернилами и об них можно испачкаться. (Впоследствии, он побрился на́голо, поспорив со мной на тридцать три расчёски; перехватил их чёрной аптекарской резинкой и ходил по Сухаревке, всем показывая и радостно гремя. Была в нём какая-то склонность к бессмысленному саморазрушению).

Гоша был гостеприимен наотмашь, до впадания в ярость. Заглядывая к нему, мы всякий раз слышали дурачливую речь: «Проходи робяты, не тревожься – ворота́ я сам заключарю, расслаивайси, сымай ноги, чуй себя как не дома, пей, кури, играй у карты – хошь в буру, а хошь в сикейрос, мой сарай – я отвечаю. А хошь – пианину сломай!».

И, несмотря на шутливый тон, говорил он серьёзно. Гостям, действительно, ни в чём отказу не было. Даже в пианине, пожелай кто.

Гулять начинал он весь сначала выходной и ухоженный, в одежде громко пахнущей горячим утюгом и начищенных штиблетах. И говорил при этом с лёгким вызовом в голосе: «Каков я у вас мужчинка, а? «Баночку» накачал. Трузер, стрелки, лепень, лацкан, тай горбом, приталуха, соли-ии-ии-ии-дно-оо!». Но это состояние усиленного комильфо быстро проходило. Через час он сидел в одном туманном ботинке, «лепень» валялся на полу, галстук (тот, который «горбом») вялым капустным листом невнимательно свисал из кармана, на «трузерах» в библейском регионе расплывалось тёмное пятно, наводящее на мысль о безразмерности водного пространства. Он разговаривал сам с собой про реку Миссури, прерываясь только на зажигательно-феодальные крики: «I am the walrus! Ку-ку-ку-чу! Ку-ку-ку-чу!».

Его эмоциональность не вмещалась в контекст обычных отношений с людьми. Был он быстр и даже стремителен. Ходил очень быстро, читал очень быстро, напивался очень быстро, курил очень быстро – как школьник на перемене – используя почти всю полезную (?) длину сигареты, отчего пальцы его всегда были жёлтыми.

Только с девушками у него первое юношеское время никак не складывалось – ни быстро, ни медленно, поскольку имел он о них лишь пропедевтические сведения и, задыхаясь от желания, никогда не упускал возможности упустить возможность (впоследствии он, конечно, набойчился).

Все романы его были бутафорскими, декоративными, без естественного логического завершения. Он вёл себя с девушками, как зав. секцией мягких игрушек, как Пьеро, предлагая лишь нежность, стихи и чистую душу, чего, согласитесь, многим девушкам иногда всегда мало. Им подавай более развязного греховодника-Буратину, пусть менее трепетного, но зато более земного, с перспективой более плотного общения и, желательно, с толстым гомонком.

А Гоша хотел от женщин радости прикосновений и от волнения портил зубами маникюр. А они его избегали и он стал поправимо обманут в половых отношениях. Женщины не потакали ему, а он по ним пламенел. Ему не везло и он по ним скорбел, предаваясь обоснованным мечтам и имея завсегда щепетильную нужду в настоящей (или абы какой) любови.

И он пил. А пьянея, обретал временную страсть к путешествиям: «Куприн, давай сядем на корапь и пойдём куда-нибудь…». А перед тем, как окончательно устать за столом, он шептал с укором: «Эх, вы…». Очевидно, он обращался к женщинам.

Простой рецепт

Не секрет, что в нашей стране не совсем постоянно растёт производство всего. А кое-где даже легонько падает. Лучшие умы экономического блока правительства бьются над решением этой проблемы, но их битьё не приносит пользы. По крайней мере, производству.

А меж тем ответ прост: нарушены межкультурные производственные связи. Из-за бездумного запрета свободного использования ключевых слов русского мата. Табу на их употребление возникло на пересечении двух множеств: множества слов русского мата и множества терминов из области нетвёрдых сексуальных познаний.

Отсутствие мата мешает полноценному общению людей. И если это кое-как можно пережить «на гражданке», то на производстве такое недопустимо.

Конструктор не понимает технолога, а рабочий не понимает инженера. Вследствие отсутствия в тезаурусах участников процесса компактных базовых слов, понятных всем заинтересованным сторонам. В итоге мы получаем убогий дискурс, искажённый и причёсанный до полысения дилетантской псевдоморалью.

Строгой и общедоступной теории применения ненормативной лексики, увы, не существует. Это лакуна всероссийского масштаба. Люди стали забывать значения основных понятий русского мата, их производных, и уж тем более неведомы им фонетические особенности этого сегмента русского устного.

Здесь нужны авторитеты. Помимо любимых народом Баркова и Пушкина, особым уважением пользуются некоторые моряки, несравненные ораторы-златоусты, способные по нескольку минут излагать свои мысли на чистом мате, не повторяя при этом ни одного из своих изящных экзерсисов. Такие специалисты могли бы давать уроки на заводах и фабриках, постепенно усложняя программу и совершенствуя её на фоне растущих информационных потребностей трудящихся масс.

И только тогда мы сможем выпускать не одно пальто на четверых, как нынче, а целых два.

Сплин

Грустно стало жить образованному человеку. Не празднично. Прекратила радовать даже, выжившая среди плиточного покрытия, немногочисленная шершавая земля и вместительные тротуары в обрамленьи поддельного мрамора.

Мавзолей прикрыли на инвентаризацию, телементы почили в архивах, Ленка со Стасиком чешут вдали от умственных центров, а свежая Марья Концова так и не вышла на этой неделе.

Дилеры и трейдеры устало шныряют по кардиограммам биржевых котировок, наживая состояния и гипертензию.

Красоте не удалось спасти мир, а пролетариям всех стран объединиться. Не объединились также и представители других, смежных профессий.

Одна отрада – телевизор. В нём поют и готовят еду. Поют инородные песни на чистом акценте и стряпают экзотику в мало приспособленных для этого местах. Полстраны подались в едоки на фрилансе, твёрдо веря в продовольственную программу и скорую замену прежней еды на что-нибудь.

Правда, в больницах ещё лечат. Но уже не так бескорыстно. Глаз горит только у потомственных медиков с дипломами читинского приборостроительного техникума.

А вот с дамами всё хорошо. Они по-прежнему милы и женственно коварны. И поэтому не всё потеряно. И поэтому не потеряно ничего. И поэтому мы будем жить дальше. Невзирая на лица, желающие нам не добра.

Египетский треугольник

В Древнем Египте, чтобы получить прямой угол, столь необходимый при строительстве пирамид и храмов, поступали так. Верёвку делили на 12 равных частей, точки деления хорошенько отмечали разноцветными фломастерами, а концы верёвки связывали. Затем за верёвку хватались трое относительно трезвых мужиков и удерживали её в точках, отстоящих друг от друга на 3, 4 и 5 частей деления.

Потом верёвку растягивали до предела – чтобы получился треугольник. По теореме, обратной теореме Пифагора, треугольник оказывался прямоугольным, причём самый смелый человек, стоящий между частью длины 3 и длины 4, оказывался в вершине прямого угла этого треугольника. Всё довольно просто. Когда знаешь.

А ещё в Египте красивые рыбки.

Научный интуризм

За границу он впервые угодил в 1987-м. Аккурат на Пражский математический семинар. Поначалу ехать должны были члены институтского профкома в полном составе и зам. директора по стульям и ломким карандашам промышленной фабрики «Сакко и Ванцетти». Однако вскоре выяснилось, что без тематической лекции по логике не обойтись и пришлось направить его, молодого свежезащищённого представителя точных наук, подающего надежды и не подающего начальственные пальто. Зам. директора тормознулся на Родине совершенствоваться в закупке предметов мебельного соцреализма и канцелярских товаров, освежающих рутину процесса деловой переписки.

…Обилие доступного алкоголя разбило ему сердце и повредило уверенность в незыблемости постулатов планового ведения хозяйства. Достойное выступление перед зарубежными коллегами перестало быть основной целью поездки…

Он ходил по полутёмным аллеям гостиничных коридоров и обнимался с легко одетыми гипсовыми богинями, не обременёнными обязательным ношением крупнокалиберных бюстгальтеров на загадочных косточках.

– Вы из какого номера?

– Моя фамилия Кацман. Кац-ман. Это я изобрёл дирижабль.

Доброжелательная ночная чехословачка, минуя языковой барьер, пожелала ему доброй ночи, снабдив в порыве нахлынувшего интернационализма дополнительным рулоном приятной на ягодичную ощупь туалетной бумаги.

Очнулся он уже в обратном аэроплане, сжимая нетвёрдыми щиколотками детдомовский портфельчик с содержимым: общая тетрадка за 48 копеек, исписанная формулами, красивая кофточка для мамы, галстук для папы, минималистическая ночная рубашка для жены с целью неугасания желаний и бутылка хвойной водки с красной мордой на обложке. Для обеденного себя.

Профком любовно оглаживал на коленях коробки с демисезонной обувью и тяжёлые изделия из «богэмного стеква», не сданные в багаж в опаске порчи дефицитного имущества.

Летайте самолётами!

Ребрэндинг в эмбриональном состоянии

Когда-то давно я познакомил своего друга Георгия со своей же юной подружкой Бэллой. Они посеяли разумное, доброе, вечное и у них родился небольшой сын. И мы стали придумывать ему имя. Я предложил «Парузок». Бэлла сказала, что слово «Парузок», мол, я сам выдумал и от него, от этого слова, пахнет сырой древесиной.

Женщина была права. «Парузок» – моё. Парузок Георгиевич. Неплохо. Но Туесок Абрамович – лучше.

– Я понял. В имени ребёнка не должно быть буквы «р», – сказал я.

– Почему? – спросили родители.

– Потому, что в имени «Георгий» уже есть угрожающее «р». Представьте только: Григорий Георгиевич. Открытый перелом языка. А если мальчик не будет выговаривать эту самую «р», а будет классически грассировать? С какими трудностями он столкнётся при произнесении вслух собственных ФИО? Лучше б, конечно, назвать парня «Иван Иванычем».

– Уже не выйдет, – возник Гоша, – я же – Георгий.

– Кто знает… – тихонько сказал я и тут же получил возмущённой женской рукой по собственной упругой ягодице от внимательной Бэллы. Её обручальное кольцо громко звякнуло об заклёпку на заднем кармане моих штанов… Счастливы обладающие…

А мальчонку назвали Александром. В честь Николая Васильевича Гоголя. Сашка уже вовсю очень взрослый и иногда привозит мне виски. Много виски. Но иногда.

Жизнь удалась

Институт наш стоит на Яузе. Если враг прижмёт к реке – всем pizzdец. И думать нечего. Именно поэтому, видимо, и образовалась кругом военная дисциплина. И непропускание внутрь науки без пропуска, даже при полном наличии студенческого билета и лица, полностью совпадающего с фотографией на документе.

Не пустили как-то и меня. Большая тяжёлая женщина на вахте отказалась нажать заветную кнопочку турникета в штатском, спев мне с чувством глубокого удовлетворения колыбельную в стиле кантри. И без того невзрачный дискурс повелительницы врат осложняла одиноко прилипшая к нижней губе шкурка от семени подсолнечника обыкновенного семейства сложноцветных. Средней прожарки.

Не обеспокоив тишину неподвижной воды мостами вздохов, я перелез через забор и продолжил обучение в штатном режиме, затаив в душе прекрасное нехорошее.

«Прекрасное нехорошее» всегда было у меня под рукой: двухметровый одногруппник Андрюха с вздыбленными ядовито-рыжими волосами, как пустыня Гоби на похмельном глобусе. Когда он поднимался из-за стола, казалось, в аудитории всходило Солнце и в далёких селениях начинали внепланово орать петухи. Андрюху знали все. Он свободно мог бы получить подданство Ирландии всего лишь сняв шапку.

По моей просьбе, подкреплённой двумя бутылками портвейна «Кавказ», поддатый неанглийскоподанный десять раз в течение десяти минут прошёл мимо вахтёрши на территорию института и ни разу не вышел, играючи преодолевая на обратном пути кованый забор вне зоны наблюдения.

Строгая дама растревожилась лицом и попросила замены со скамейки запасных.

Замена подоспела, а она ушла вдаль. Пошатываясь и рисуя в воздухе водяные знаки.

На рабочем месте мы её больше не видели, сильно переживая за безопасность альма-матер в свете постоянных происков потенциального противника.

Хорошо, её потом приняли в Союз советских писателей, где она сочиняла трогательные стихи из жизни айсбергов и паровозных депо, а то б совсем пропала. А так – жизнь удалась.

Сказка про волка

Жил-был на свете волк. Он не знал, что он волк. Ему забыли сказать. И поэтому он всех боялся. Зайцы гоняли его за капустой, белки за орехами, ежи – за грибами и яблоками.

И встретил он однажды ворона.

– Что ж, ты, такой большой и сильный, а прислуживаешь всякой шелупони?

ВЫВОД: не обязательно всё знать самому. Надо уметь пользоваться справочной литературой и иметь толковых советников.

В помощь сценаристу

Трудно поверить, но у каждого из ТВ-сериалов есть сценарист. Есть! И это недоработка. И пережиток, и излишние муки творчества, сопровождаемые совершенно необоснованными финансовыми затратами.

Предлагаемый фразеологический набор позволит заполнить фантазийные лакуны в любом кино/сериале без малейшего умственного напряжения. Что, собственно, и является необходимым условием для создания шедевра.

Итак

– если «порвать», то «как Тузик грелку» (как вариант «на британский флаг»),

– если «вода», то «как парное молоко»,

– если «с этого момента», то «поподробнее»,

– если «удар нанесён», то «тяжёлым тупым предметом по голове»,

– если «труп», то «подробности после вскрытия»,

– если «наказать», то «по полной программе»,

– если «ничего личного», то «только бизнес»,

– если «информацию», то «слил»,

– если «буха́ть», то «по-чёрному»,

– если «какие люди!», то «без охраны»,

– если «сборная», то «солянка»,

– если «сплошь», то «и рядом»,

– если «белый», то «и пушистый»,

– если «коса», то непременно «русая»,

– если «усы», то, конечно же, «пшеничные»,

– если «соображал», то «судорожно»,

– если «не спи», то «замёрзнешь»,

– если «память», то «услужливая»,

– если «ты как будто со мной», то «а в то же время нет»,

– если «зимний вечер», то обязательно «длинный»,

– если «любовь», то «безответная»,

– если «жизнь», то «непростая штука»,

– если «требую», то «продолжения банкета»,

– «повезло» – отставить, только «свезло»,

– если «масло», то «прогорклое»,

– если «нет», то «зацепок»,

– если «это», то «подстава»,

– если «стреляли», то «почти в упор»,

– если «бабок срубить», то «по-лёгкому»,

– если «от слова», то «совсем»,

– если «чудо», то «как хорош (хороша, хороши)»,

– если «мразь», то «конченая»,

– если «больше» или «меньше», то «в разы»,

– если «вагон», то «и маленькая тележка».

Хорошо бы, время от времени, прерывать диалоги сочувственным вопросом: «А что с ребёнком?». Это способствует.

Неплохо иногда идёт фраза «Это будет озвучено в печати». Очень сближает. Любое изречение следует встречать доблестным вопросом «В смысле?». Освежает. В паузах приветствуется многозначительное «и-ии-ии-ии…», которое, собственно, ничего не означает. Добавлять по вкусу. Фразу «Зачем ты так?» следует использовать при жгучем желании разворота в сюжете, или при отсутствии других реплик. Сойдёт.

Напитки величать запросто: «вискарик» и «шампусик». Не надо терминологических излишеств. «Элитка», «моло́чка» и «прика́ска» тоже сгодятся.

Герой непременно должен просыпаться от противного звука телефонного звонка. Шарить уставшей за ночь рукой везде, кроме тушки героини, возлежащей невдалеке с тщательно продуманной небрежностью. Шарить нужно долго, чтобы зритель сопереживал. Когда мобильник будет найден, герою необходимо сделать глупое лицо (это просто) и резко вскочить, обнажив всуе трусы отечественного бренда.

От всех этих игрищ героиня обязана прервать свой сон уже идеально причёсанной и накинуть на модельное туловище непрозрачный пень-ЮАР, предварительно повернувшись к зрителю спиной. Во избежание.

«Тебе надо найти работу поспокойнее. Так дальше продолжаться не может. Кофе будешь? Вечером придёшь?». Двигает на кухню, «покачивая бёдрами».

Герой, не испив кофею, напяливает (вместо героини) гамаши и, минуя гигиенические процедуры, дует на производство материальных благ. В утреннюю мглу. По крышам крупно барабанит моросящий дождь.

Всё это долго будет нравиться народу. А Карелия не будет сниться никогда.

Гонорара не надо. Это подарок. Извините, если написано «атмосферно». Чуть не забыл: «мир никогда не станет прежним».