Текст книги "Искусство малых шагов. Рассказы и хроники из жизни священника"

Потерявшие рай

Странник

Перед самым моим отъездом в Беларусь неожиданно позвонил Питер. Еще прошлым летом его из Москвы перевели в представительство их фирмы в Нью-Дели, проводы тогда затянулись, и все облегченно вздохнули, когда он наконец уехал. Но жив курилка, и вот снова в моей трубке голос со знакомым акцентом:

– Да, специально лечу «Аэрофлотом», чтобы иметь остановку в Москве. Хотелось бы увидеться. О, ты едешь в Беларусь? На машине?! Это так прекрасно! Я люблю путешествовать на машине, останавливаться по дороге, пить кофе и смотреть на людей. Надо стараться находить радость во всем, так что и ты обязательно останавливайся, и самое главное, пей кофе. Оно, как это по-русски, о, бодрит!

Конечно же, надо. Да и как не останавливаться, если вместе с тобой в машине двое грудничков. Два часа в дороге – час с малышками бегаем по травке, благо в Беларуси таких оборудованных мест вдоль дорог хватает. В тот раз, вняв совету моего немецкого друга, я заранее решил завернуть на отдых в удивительно красивое место, а именно в маленький белорусский городок под названием Мир. Тем более что это всего восемь километров в сторону от центральной трассы.

Место, в самом деле, замечательное. Во-первых, это средневековый замок, который строили еще легендарные литовские магнаты Радзивиллы. Почитаешь путеводитель, одни имена чего стоят: Николай Радзивилл Сиротка, Кароль Радзивилл по прозвищу Пане Коханку. Род владел многими городами и селами по всему Великому княжеству Литовскому и был фантастически богат. Их центральная родовая усадьба находилась здесь же, всего в двадцати километрах, в Несвиже, а Мирский замок служил им в качестве охотничьего домика.

Кто-то скажет, что целый замок для таких целей как бы великоват, но нужно хоть немного знать, что тогда собой представляла охота Радзивиллов. Сколько удальцов в ней участвовало, а уж обслуживающей их челяди с гончими псами, тех и вовсе без счета. Во время многочисленных войн род князей Радзивиллов одной только конной шляхты выставлял до тысячи человек.

Сегодня замок в таком идеальном состоянии, что так и кажется: еще минута-другая, и вон из-за того костела, что на пригорке, появятся всадники. Ворота откроют, и вся кавалькада, не сбавляя ходу, промчится внутрь.

В замке есть всё – и камеры для узников, и сведения о найденных археологами скелетах в старинных латах, призраки и, конечно же, многочисленные легенды. А там, где есть легенды, туда валом валят и любопытные туристы. Правда, в замок на этот раз мы не пошли. Нужно было кормить детей и хоть немного с ними погулять. Замок, дворец – всё это очень красиво, но парк и большой пруд, что рядом с ними, прекрасны не менее. И здесь же в парке с начала прошлого века стоит часовня, усыпальница князей Святополк-Мирских.

Вот перед этой часовней, а вернее, перед огромным мозаичным образом Спасителя, что расположился высоко над главным входом, я способен простоять долго-долго. Эта мозаика неизменно вызывает у меня чувство радости, а почему, объяснить не могу.

Еще ребенком, в далекие советские годы, я с удивлением обнаружил, что многочисленные памятники Ленину повсюду разные. В той же столице Монголии все три года, пока мы жили в Улан-Баторе, в меня вглядывался Ильич с лицом чистокровного монгола, в других местах он становился русским, а где-то калмыком.

И так везде, каждый народ накладывает на черты известных персонажей что-то свое, характерное. Та же закономерность просматривается и при изображении святых, Пресвятой Девы, и даже Христа. Хотя до нас дошел хрестоматийный образ Спасителя, списанный с Туринской плащаницы, и тем не менее Его везде рисуют по-разному. Именно здесь, в удаленном уголке Беларуси, находится образ Христа-белоруса. Самого настоящего крестьянина-полещука.

Поставив автомобиль на стоянку, мы подошли к ларьку купить мороженое. Расплачиваюсь с лоточником и слышу где-то сбоку:

– Люди, подходите! Смотрите, сколько я для вас придумал всяких замечательных вещиц. Подходите, покупайте. Не жадничайте! Все-таки какая-то память о Мире останется. Возьмите хоть эти магнитики, я их сам для вас делаю.

На маленьком стульчике возле импровизированного столика с многочисленными «пятаками» из глины сидит человек лет сорока пяти. Он явно выпивши, длинные свалявшиеся волосы, несвежая рубашка.

На улице под тридцать, а он, устроившись на самом солнцепеке, устало приглашает многочисленных туристов взглянуть на его продукцию. К нему никто не подходит, хотя конкурентов нет. А на глиняных магнитиках довольно искусно вырезаны контуры Мирского замка.

– Не купляйте его магнитики, – заметив мой интерес, предупреждает лоточник.

– А что так?

– Они у него бракованные, к холодильнику не цепляются.

– Люди, – зазывает покупателей продавец магнитиков. – Вы не смотрите, что я выпимши. Это же не от хорошей жизни. А вообще у меня отличная семья, и сыновья отличные. Старший – художник.

Человек затягивается сигаретой и блаженно улыбается, точно видит перед собой своего старшенького.

– Настоящий художник, не то что я. Картины пишет, во какие, – и выставляет вверх большой палец правой руки. – Влет продаются, в Европе на аукционах. Да я не вру, ей-богу, – крестится. – А младший физик. Пока еще, правда, молодой, но все говорят, очень талантливый. Очень.

– Опять брешет.

Это снова лоточник.

– Вчера у него было две дочери. И тоже талантливые, внуками хвастался. На самом деле он просто бомж. Живет тут у одного местного в сарае и делает свои поделки. Ты его спроси, он и имени-то своего не помнит, но так-то вообще безобидный.

Часа полтора мы провели в Мире. Лизонька бегала босичком по травке, а потом прыгала со ступеньки на ступеньку по парадной лестнице, ведущей вверх к часовне князей Святополк-Мирских. Поленька спала здесь же на лавочке возле пруда, а мы пили чай из термоса и с интересом рассматривали проходящих мимо людей.

Наконец жара стала спадать, и мы решили двигаться дальше. Наш самолет вылетал из минского аэропорта лишь завтра утром, номер в гостинице был заказан заранее, потому никто из нас никуда не спешил.

Подхожу к стоянке, и снова все тот же голос:

– Люди, что же вы все проходите мимо? Ну не хотите покупать, не надо. Хоть посмотрите, я же для вас стараюсь. Нельзя же быть такими равнодушными.

– Ты куда? – это мне уже матушка.

Я подхожу к столику с магнитиками и выбираю глиняный кружок с «Погоней», древним гербом Великого княжества Литовского.

– К холодильнику прилипнет?

– Должен, но не гарантирую. А не прилипнет, так ты его поставь куда-нибудь на полочку. Хочешь купить, серьезно?

Вручаю матушке «Погоню» и усаживаюсь за руль. Та внимательно ее рассматривает и молча слушает мой маленький экскурс в историю белорусской геральдики.

– Зачем ты это купил? У нас что, мало разного хлама?

– Нет, просто мне его стало жалко. Не нравится – выкинь в окошко.

В ответ матушка хитро улыбается:

– А я знаю, почему ты пожалел этого богемщика.

– И почему?

– Потому, что ты такой же. Все вы: актеры, художники и писатели – одним миром мазаны. Никто у этого алкаша ничего не покупает, один ты специально подошел и купил. Значит, ты такой же, как и он. Правильно говорят, рыбак рыбака видит издалека.

С заднего сиденья отзывается дочка, зажатая между двух детских кресел, она следит за детьми и прислушивается к нашему с мамой разговору:

– Представляю, лет этак через десять, нашего папу с таким же синим носом, где-нибудь перед Лаврой торгующего своими книжками.

Все засмеялись, даже маленькая Лизавета, и та предательски хихикнула.

Через десять лет. Это большой срок, девочки. Чуть больше десяти лет назад я стал священником, а до того именно за десять лет, резко изменив привычный уклад жизни, неожиданно для себя устроился работать на железную дорогу. И только сегодня понимаю, как дороги мне те годы, проведенные мной на железке.

Тут же вспомнились ребята, с кем проработал всё те же самые десять лет. Помню, пришел к нам в бригаду один парень лет около тридцати. Веселый и, как все люди небольшого роста, задиристый и немного смешной. Далеко не сразу мы узнали, что наш Ромка полтора года своей жизни провел в Афгане и даже имеет боевой орден Красной Звезды. Он воевал пулеметчиком, их блокпост находился на одном из высокогорных перевалов и прикрывал единственную в тех местах дорогу. За полтора года ему многое пришлось пережить, но, оказалось, что главное испытание ожидало его впереди.

Демобилизовавшись, Роман пошел работать на ту же ткацкую фабрику, где всю жизнь трудилась его мать. Отца Ромка не помнил. Втроем вместе с мамой и сестрой они ютились в крошечной однокомнатной хрущевке. И только проработав два года на фабрике, он узнал, что как ветеран афганских событий и орденоносец имеет право на внеочередное получение жилья. Короче, где-то через год их семья переехала в новую трехкомнатную квартиру. После этого Рома наконец женился. Время шло, сестра тоже вышла замуж и переехала к мужу в его просторную «двушку». А после смерти матери предъявила брату права на половину их семейного жилища.

Роман предложил сестре выплачивать ежемесячно определенную сумму и таким образом рассчитаться с ней в течение нескольких лет. Та поначалу согласилась, но вдруг изменила решение и потребовала деньги немедленно. Рома стал оформлять кредит, но не успел.

Недели не прошло после их последнего разговора с сестрой, как кто-то вечером позвонил к нему в дверь. Наш товарищ, не глянув в глазок, безбоязненно открывает, тут же получает удар ногой в грудь и летит в противоположный конец коридора, а в квартиру входят трое, женщина и двое мужчин. Молча они проходятся по комнатам, рассматривают планировку, интересуются видом с балкона. Тот факт, что кроме хозяина, который в это время приходил в себя, валяясь на полу рядом с туалетом, в квартире находились еще и его жена с маленьким ребенком, их совершенно не волновал.

«Мне нравится, – соглашается женщина, утвердительно кивая головой, – переезжаем, но предварительно здесь нужно будет сделать приличный ремонт».

К Ромке подошел тот, кто только что поздоровался с ним столь оригинальным образом, и бросил на пол перед ним связку ключей: «Обо мне ты наверняка слышал, – и он назвал имя, которое обыватели в их городе предпочитали громко вслух не произносить. – Так что мой тебе совет, не ерепенься, парень. Вот ваш новый адрес. Нормальная общага, втроем вполне поместитесь. У вас неделя на переезд».

В милицию Роман, конечно, не пошел, это бы только продлило агонию. Решил защищаться самостоятельно. А Серега, тот в нашей смене башмарем работал, как узнал о Ромкиной беде, тут же в ночную смену принес на работу наган и к нему с десяток патронов: «Вот, держи, дедов, еще с гражданской войны. В деревне на чердаке нашел. А что, лежит себе и лежит, он каши не просит. Как говорится, в кулацком доме и пулемет не помеха».

Бывший пулеметчик, полтора года честно исполнявший свой интернациональный долг, первым делом постарался обезопасить семью. Сергей и здесь помог, отвез и спрятал их у себя в деревне.

Оставшись один, Ромка двое суток просидел с пистолетом у себя в квартире. Но, поразмыслив, пришел к выводу: даже если он и завалит кого из бандитов, в первую очередь от этого пострадают его же близкие. Не вернуться им потом к нормальной человеческой жизни.

Это в американских боевиках такие истории оканчиваются хеппи-эндом. У нас всё будет прозаичнее и куда как беспощаднее. Уж если единственная сестра, польстившись на деньги, «заказала» родного брата вместе со своим маленьким крестником, то куда больше. Орденоносец смирился с обстоятельствами и вернул наган владельцу.

И правильно сделал, через несколько лет им все-таки повезло вновь приобрести нормальное жилье. А так забыли бы и как звали. Сколько у нас по лесам таких безымянных могил.

Серега – тот больше всех сопереживал Ромкиным проблемам. А всё потому, что квартирный вопрос для него по жизни был самым главным. Из-за него, а вернее из-за нее, любимой трехкомнатной, он так и не женился.

Серега вообще человек такой, весьма своеобразный. Во-первых, шутник и балагур, каких мало. С ним всегда было легко общаться, хотя бы потому, что он никогда не заводил разговор о деньгах. Только эта его внешность, как я сейчас понимаю, во многом была обманчива. Сергей много читал и мог рассуждать на самые разные темы. Человеком он был глубоким и одновременно болезненно стеснительным.

Друзей он почти не имел, а самый его близкий, еще армейский, приятель жил с семьей в Москве, и Серега к нему частенько наведывался. Однажды он мне рассказывает: «Знаешь, сколько лет уже бываю у своего друга, и за всё это время я к ним ни разу не заходил в туалет. Хоть иногда остаюсь ночевать». – «А что, разве так можно? Как же ты обходишься?» – «У них там во дворе кустов полно. Я и приспособился. Выйду во двор, вроде как воздухом подышать, а сам нырк в заросли. В квартире перегородки тонкие, всё слышно, а мне перед женой друга неудобно».

Лучше бы он мне ничего не говорил. Потому что с тех пор, вот уже много лет, бывая в столице и проходя московскими двориками, всякий раз обязательно вспоминаю про тот наш с ним разговор. И уже автоматически начинаю оценивать обстановку с той позиции, а мог бы мой товарищ Серега примоститься здесь, в этом дворе, и справить нужду.

И еще у него была одна странность – мужику хорошо за тридцать, а он даже и не думает жениться. Стоит только с ним на эту тему заговорить – «Жениться?! Нет. Какой из меня муж? Да и умру я уже скоро, отец-то мой совсем мало прожил. Не хочу сирот оставлять». Или начинает: «Не получается у меня ничего, не смотрят в мою сторону девчонки». – «Сережа, что ты всё придумываешь?! Ты парень видный, тем более без вредных привычек. За тебя любая пойдет. Да и не знаю я такого мужика, задумай он создать семью, и чтобы не смог найти себе подходящую пару. У нас с тобой, как у тех паучков – только от кого сигнал прошел, мол, достала меня эта холостяцкая жизнь, так тут же на зов кто-нибудь мчится.

Неправильно ты, Серега, живешь. У каждого мужчины должна быть своя женщина, и дети должны рождаться. Плохо без детей, теряется смысл жизни».

«Ну да, про паучков это ты в самую точку. Смотрю на моих одноклассников, так уже почти все развелись. И их бывшие жены только тем и занимаются, что сосут из них алименты. А у меня, кроме всего прочего, еще и отличная трехкомнатная квартира, на нее охотницы косяком идут, как акулы на запах крови. Только ничего у них не выйдет, квартира моя, и точка. Бабы самые подлые существа на свете, в этом я только всё больше и больше убеждаюсь. Вон, одна только Ромкина сестрица чего стоит».

Много мы с ним на эти темы спорили, благо ночи зимой длинные. И о вере говорили, и о смысле жизни. Но, как я ни старался, Сережа в храм не пришел. Правда, согласился-таки прописать в своей квартире сиротку племянницу, дочь погибшей сестры. До наших с ним разговоров он бы и этого делать не стал.

После того как я стал священником, с Сергеем мы виделись всего один раз. Я ему даже позавидовал, мускулистый, подтянутый, словно и не было десяти лет разлуки. Он снова по привычке шутил, только глаза, как всегда, оставались грустными.

Недавно, буквально накануне поездки в Беларусь, подвозил знакомого доктора, а он вдруг стал рассказывать мне о Сереге: «Знаете, батюшка, лечился у меня один пациент. Поясницу прихватило, и он в течение двух лет периодически приходил ко мне на массаж. Человек очень тактичный, вежливый. Сергей… – и он назвал фамилию моего приятеля. – Сергей увлекался восточными единоборствами и буддийской философией. Однажды мы вместе с ним у него в деревне в бане парились. Он просто жил Востоком. Кстати, тоже работник железнодорожной станции. Я сказал, что мы с вами знакомы, обрадовался, помнит вас и просил передать привет». – «Давно?» – «Еще в прошлом году. А этой весной он, знаете, пропал. Поехал в Москву и больше не вернулся. Подали в розыск, но прошло уже полгода, а вестей никаких.

Есть, правда, одна зацепка. Разговаривал с его мамой, оказывается, племянница, которую он когда-то у себя приютил, выросла и привела в дом сожителя. Сергей воспротивился, и тогда они принялись выживать Сережу из его же квартиры. Ему постоянно угрожали. Бывало, какие-то темные личности поджидали его у подъезда. Однажды сильно избили. А потом он и вовсе пропал. Но тело не нашли».

Сейчас всё чаще рассказывают о людях, странным образом потерявших память. Может, и с нашим общим знакомым произошло нечто подобное. Жалко, хороший был человек.

Возвращаясь из Мира, мы неспешно ехали по направлению к шоссе Брест – Москва, намереваясь продолжить наше путешествие к Минску. Я ехал и думал о своем товарище. А что, вполне может быть, что и не убили, и племянница с сожителем тут ни при чем. Может, надоел Серега своими причудами московскому дворнику таджику. Подловил он того, кто гадит в кустах на вверенной ему территории, и врезал тому по голове лопатой. Вот и бродит Сережа по городам и весям, забыв, кто он такой и откуда.

Десять лет срок немаленький. Это только кажется, мол, прожил жизнь, оглянулся – и где они, мои годы? Промчались так незаметно. С другой стороны, жизнь тянется очень долго, и десять лет – это много.

– Эх, друг мой, – оборачиваюсь я к дочери, – от тюрьмы и сумы не зарекайся. Никто не знает, что с нами будет еще через десять лет. Вполне возможно, что и я, расстелив на земле газетку, стану предлагать народу свои незамысловатые рассказы, как и сегодня на блошиных рынках всё больше молчаливые люди торгуют книжками давно забытых авторов, из той уже прошедшей эпохи.

От грустных мыслей меня отвлек звук внезапно завывшей сирены милицейского автомобиля. Прижимаюсь к обочине. Тут же сзади нас догоняет огромный красавец крайслер с переливающимися огнями проблесковой панели. Он, точно ледокол, шел прямо по разделяющей полосе, а за ним, но в положенном ряду спешил угнаться небольшой серебристый минивэн.

Куда он так мчится? Через две минуты они уже выскочат на магистраль, а там можно и сто двадцать. Дорога пустая, нет смысла в сопровождении. Эх, этот бы крайслер да к нам, в Москву, или запустить его по второму кольцу в декаду созревших помидоров. Вот бы где человек насладился властью.

Интересно, что за люди едут в этом минивэне? Раз им такое почтение, значит, они не такие, как мы. Они твердо стоят на земле и не страшатся завтрашнего дня. Наверно, и едят они слаще нашего. Хотя, куда слаще? Это раньше и майонез с зеленым горошком были в дефиците, а сегодня для нас, кто еще помнит то время, любой супермаркет всё одно что волшебная страна Эльдорадо. Расскажи мне кто об этом изобилии лет двадцать назад, я бы не поверил. Может, они и одеваются как-нибудь по-особенному? Ну там, от Пьера Кардена или Версаче. А как это «от Версаче»? Увижу и не отличу.

Вскоре мы их догнали. Крайслер с сопровождаемым минивэном, решив заправиться, свернули с автомагистрали, ну и мы туда же. Видел я этих людей, они в кафешке, что при заправке, кофе пили. Специально поближе подошел и рассматривал их украдкой.

Нет, такие же, как и мы, из плоти и крови, одеты по-человечески, и кофе пьют точно такой же. Значит, и они, как и мы, испытывают страх, способны радоваться и могут плакать.

Так, о чем это я? Ах, да, о Сереге. Интересно, где он сейчас? Если жив, конечно. Нет, я гоню от себя эту мысль и не хочу верить в его гибель. Может, и он сейчас тоже магнитиками торгует и рассказывает проходящим мимо о своих неродившихся сыновьях? А может, на самом деле отправился странствовать? А что, душа созрела, махнул на всё рукой и пошел. Только, чтобы на такое решиться, нужно быть по-настоящему человеком свободным.

Доктор сказал, что последние годы он серьезно увлекался восточными единоборствами, и еще много читал. Всё может быть, ведь десять лет прошло после тех наших с ним разговоров, а это срок немалый. Ко Христу через буддийский Восток. В мое время этим путем шли очень многие.

Земля круглая, Сережа. Кто знает, может, мы с тобой еще встретимся. Или вы его встретите. Он такой сухопарый, чуть выше меня ростом, с приличной залысиной. И еще он очень добрый и балагур.

Встретится, денег ему не предлагайте. Да они его и не интересуют. А вот хлебом с Серегой, хлебом поделитесь, если, вам, конечно, не жалко.

Когда-нибудь я стану кошкой

Умер мой сосед. Старый одинокий человек. Он был немного не в себе. Жил отчужденно. Собирал на помойке хлеб и скармливал его голубям. Еще постоянно кормил кошек. Относился к своим питомцам ревностно и никому больше не разрешал их подкармливать. За кормом специально ходил в магазин, и каждая кошка получала от него что-то свое особенное. Зная, что я священник, он никогда не разговаривал со мной матом. Завидев меня идущим ему навстречу, мог перекреститься. Но и мне от него доставалось, если я делал попытки скормить его кошкам прокисшую сметану. Хочешь кормить, корми возле своего подъезда, а к моему не суйся.

Полгода назад у него в городе Иванове умер единственный сын. В обед, как обычно, старик вышел кормить своих кошек. Разложил еду по мискам и почувствовал себя плохо. Прилег на лавочку и уснул, а кошки облепили его со всех сторон и согревали своими телами. «В чем застану, в том и сужу». Наверно, теперь он станет кошкой. А может, он ею уже был… хорошей доброй кошкой…

Мне всегда хотелось понять, как люди «становятся кошками».

На самом деле коты, как никакие другие живые существа, за исключением, может быть, только собак, сблизились с человеком настолько, что уже невозможно представить наше существование без них. Кошки живут с нами и становятся похожими на нас. И в поступках своих и даже в мотивации. Дочь вспоминает, как в детстве наша кошка Шунька носила на ночь к ней в постель своего котенка. Видимо, матушка поставила коробку для котенка в продуваемом месте. Котенок не мог согреться и беспокоил кошку, вот она и уносила малыша в постель к человеку. Так как дочкина комната была ближе всего, вот к ней она его и подбрасывала. А дочке это нравилось, она думала, что Шунька любит ее больше всех. Недавно вспоминали с ней нашу кошку, и дочь, мама двоих школьников младших классов, сказала:

– Теперь-то, сама, став матерью, понимаю, что Шуньке просто хотелось от него немного отдохнуть.

Один человек рассказал мне историю, которая реально ставит меня в тупик. Иногда я к ней мысленно возвращаюсь, но объяснить ее у меня не получается. Создается впечатление, будто в результате многовекового нашего с котами совместного существования с последними происходит что-то похожее, если можно так сказать, на эволюцию очеловечивания.

В деревне в одном частном доме жил кот. Кот, как и положено деревенскому коту, ловил мышей и, что еще очень ценно, умел охотиться на крыс. Жил кот одновременно на улице и в доме. Во всяком случае, он сам выбирал для себя место базирования. Хозяева уважали его самостоятельность и относились к коту с почтением. Время шло, животное состарилось. Кот начал болеть и в конце концов помер. Хозяйка решила, что кота нужно похоронить с почестями, подобающими заслуженному охотнику. Гроб ему мастерить не стали, но специально для этой цели она приспособила большую картонную коробку из-под обуви. И попросила мужа пойти закопать коробку с котом где-нибудь на природе. Муж так и сделал.

Прошло несколько дней, и хозяйка стала видеть странные сны с неизменным участием в них умершего кота. Во сне кот подходил к женщине. Сперва он к ней ласкался, потом выпускал когти и пребольно хватал за ноги. Всё это хозяйке казалось странным и даже глупым. Во всяком случае, мужу рассказывать о них ей было неудобно. И все-таки пришлось. Тогда они вместе пошли на место, где мужчина закопал коробку с котом. И обнаружилось, что видимо лиса, учуяв из-под земли кошачий запах, раскопала могилу, добралась до коробки и разорвала ее когтями. Тронуть лиса ничего не тронула, а набезобразничала и ушла. Женщина с мужем, обнаружив могилу разрытой, вновь закопали кошачьи останки и сверху закидали место большими камнями. С тех пор кот больше «не приходил».

Раньше что-то подобное мне доводилось слышать о провалившихся на кладбищах могилах или о погребениях, поврежденных огнем, когда близким во снах являлись усопшие и напоминали о себе. Люди действительно шли на кладбища и приводили захоронения в порядок. Но чтобы коты после смерти так навязчиво требовали уважительного отношения к их останкам, о таком я еще не слыхал.

Кошки всё больше становятся похожими на людей. Всё чаще хозяева животных выкладывают в интернет забавные ролики с осмысленными действиями их питомцев. Это удивляет, вызывает смех, но не более. Сообразительные зверьки, живя рядом с нами и подражая нам, хотят они того или нет, начинают повторять наши действия. Но даже при всем желании зверь никогда не станет человеком.

Меня всегда ставило в тупик другое: как человек, царь природы, существо, наделенное разумом и бессмертной душой, «превращается в кошку», становясь их самым преданным поклонником? Знаю людей, у которых в коммунальных квартирах обитают десятки кошек, но им этого мало. Они только и заняты тем, что решают проблемы всего кошачьего племени, проживающего в округе, спуская на них все свои деньги. Соседи иногда тихо, а порой откровенно ненавидят людей, «ставших кошками», всячески им мешают, а они, стоически переживая конфликты, упорно продолжают кормить бездомных животных.

Не так давно одна женщина поделилась со мной историей, ставшей поворотной в ее отношении к кошкам. Жила у них в доме кошка Муська. Существо нелюдимое, хоть и домашнее. Терпеть не могла, чтобы ее гладили. Хозяевам она еще прощала панибратское отношение, но от чужих не выносила категорически. Спать предпочитала в кладовке на собственном коврике. И никакими коврижками ее не заманить было улечься на подушку рядом с хозяйкой. Дверь в кладовку была постоянно открыта, и я бы посмотрел на того человека, который попытался бы ее закрыть. Так и жила бы кошка до самой своей счастливой кошачьей старости, если бы однажды не поссорились между собой хозяйка с хозяином.

В отместку жене муж той женщины стал от нее откровенно гулять, обзывал обидными словами и безобразничал. Накрыл человека злой морок, и целый год он в нем находился, а жена страдала. Мучилась так, что на нервной почве волосы полезли клоками и нарушилось всё женское естественное. Спать они стали каждый в своей комнате, вместе только столовались на кухне, и то всухомятку каждый собственными продуктами.

Зато поведение кошки изменилось кардинально. Она, продолжая избегать хозяина, перестала дичиться хозяйки и – о, чудо! – каждый вечер Муська стала приходить в комнату к хозяйке. Забиралась к ней в постель, устраивалась у женщины в ногах и проводила вместе с ней каждую ночь. И та заметила, как постепенно начала восстанавливаться ее психика, перестали вылезать волосы, и всё остальное приходило в норму.

Весь тот страшный год, пока хозяин наконец не образумился и не пришел в себя, прекратив безобразия, кошка спала вместе с хозяйкой. Закончилась черная полоса в жизни семьи, муж с женой помирились и вновь соединились. А Муська вернулась к себе на свой коврик. И всё бы хорошо, и всё бы славно. Только очень скоро случилось то, чего никто не ожидал. Кошка начала умирать.

Так бывает, когда солдат, прошедший войну, возвращается домой. Все счастливы, всё самое страшное позади, он вернулся. Да, человек вернулся, расслабился, и заговорили в нем раны от пуль и осколков. Вот и в Муське, в ее маленьком теле, которое подставила она под нелюбовь вместо своей хозяйки, заговорили полученные ею раны.

«У нас всегда, сколько я себя помню, в доме жила кошка. Но еще никогда в жизни я не слышала, чтобы кошка, умирая, так кричала. Она кричала по-человечески. Ей было больно, а я понимала, что кричит она вместо меня. Садилась рядом с ее ковриком, прижимала Муську к груди и плакала вместе с ней. С тех пор я и начала кормить бездомных кошек».

Заговорили о кошках, и вспомнилась Беларусь, мой город Гродно и мамина подруга Ванда Иосифовна. Они с мужем жили вместе с нами в военном городке. Не помню, был ее муж военным пенсионером или нет, но то, что по национальности он был поляк, это я помню. Ванда происходила из белорусской окатоличенной семьи. Ее семья старалась придерживаться религиозных правил, но сами по себе родители – белорусские крестьяне – не отличались напускным фанатизмом. По натуре своей это были люди добросердечные, любили детей, потому и воспитывать их старались больше лаской, нежели строгостью. Ванда и выросла человеком открытым, любвеобильным и до щепетильности порядочным. Потому всякое проявление человеческой жестокости, какой-то нечестности надолго выводило ее из равновесия.

В свое время, заканчивая учебу в институте, Ванда вышла замуж за молодого человека из польской католической семьи. Родители Ванды и согласились на брак своего ребенка больше исходя из того соображения, что юноша, воспитанный в религиозных традициях, в отличие от тогдашних достаточно свободных отношений, царивших в семьях людей неверующих, будет надежной опорой для их любимой дочери. Тем более, что и внешне избранник Ванды выделялся на фоне остальных сверстников. Был он высокого роста с очень приятными чертами лица. Правда, уже почти перед самой свадьбой будущая свекровь однажды, подойдя к своей невестке, обняла ее, прижала голову к своей груди и прошептала: «Бедная девочка. Тяжело тебе будет с ним».

Но разве юность когда-нибудь прислушивается к мудрой старости? Разве не считает, что даже если ее избранник и страдает какими-то пороками, наподобие пьянства, то уж ее-то любовь, ее самоотверженность обязательно возьмет верх. Порок будет побежден, и счастливая семья непременно состоится. Конечно, если, к примеру, тот же будущий супруг сам мечтает избавиться от зависимости, возможен и такой счастливый исход. А если этот порок не вино, и даже не наркотики, а внутреннее состояние человека, если это такое, унаследованное от родителей, каменное сердце? Как быть тогда? Тем более если человек – выходец из мелкой польской шляхты, людей особой породы, как правило гордых и потому болезненно обидчивых. И воспитание в религиозной семье еще ничего не значит. Можно придерживаться традиций, исполнять вместе со всеми закон и оставаться человеком абсолютно неверующим.

Первое время молодая семья жила без каких-либо потрясений. Сказать, чтобы муж плохо относился к жене и вскоре родившейся дочке, было бы неправдой. Жили как все, без заметных потрясений, но и без особых радостей. Так было, пока супруги не преодолели сорокалетнюю планку. Психологи констатируют, что в это время у мужчин случается кризис сорокалетних. По-народному это еще называется «бес в ребро».