Текст книги "Краткая история Речи Посполитой и рода Домановичей Дзиковицких"

Поскольку наиболее буйная и авантюрная шляхта покинула Литву и устремилась на просторы Московии, в Великом княжестве оказалась обескровленной и ослабленной партия сторонников православия. Противостоять наступлению католицизма здесь уже было некому. В 1608 году умер ревнитель православия князь К. Острожский, и среди шляхты уже не было никого, кто мог бы заменить его в деле защиты православия, так как даже дети князя перешли в католичество.

Возможно, как уже говорилось выше, Феодор Харитонович принимал участие в военных событиях в Московском государстве. На годы жизни его и его сына Савы Феодоровича пришлись основные события многолетних войн в соседнем Московском государстве, в которых приняло участие много обедневших шляхтичей, надеявшихся поправить своё положение участием в походах. Представляется вполне вероятным, что и Сава Феодорович принял участие вместе с отцом в шляхетских отрядах, которые под главенством «можных» панов совершали в начале нового века военные походы в Московию. Таковы уж были многие бедные шляхтичи из глухих провинций – с тощими кошельками и богатейшими надеждами поправить свой достаток за счёт военных авантюр. Во всяком случае, в войсках 2-го Димитрия один из полковников был Александр Самуилович Зборовский, имевший под своим началом 9 ротмистров. А одним из этих ротмистров был некий Кость, который, скорее всего, был из-под Бреста, поскольку в пописе 1567 года числится единственный носитель такой фамилии – Рафал Кость, – шляхтич Берестейского повета. А исходя из того, что все роты в Литве формировались по принципу родства и знакомства, то есть их состав набирался в ближней округе от места жительства ротмистра, вполне вероятно присутствие в роте Кости шляхтичей из Пинского повета, входившего в одно воеводство с поветом Брестским. Но остававшиеся в отчичных владениях представители рода Домановичей Диковицких продолжали жить своими местными заботами. Так, 9 ноября 1610 года в пинском гродском суде был учинён позов по делу (имя не читается) Феодоровича Диковицкого с Ониском (?) и Тимохом Диковицкими о «неправильном распахивании земли» (НИАБ, г. Минск. Фонд 319, оп. 2, д. 901.). Спустя несколько лет после того, как в 1604 году была утрачена земля, оставленная большому семейству умершим прадедом Харитоном, Димитр Савич Диковицкий женился на пинской земянке Елене Матфеевне из родственной Диковицким фамилии Кочановских. Это произошло около 1610 года, когда по всему Великому княжеству Литовскому прокатилась волна опустошительных пожаров. Закончилась многолетняя смута в соседнем Московском государстве, где на престол взошёл новый царь, давший начало династии Романовых. Польско-литовские военные отряды, действовавшие в чужой стране без существенной поддержки со стороны короля Сигизмунда III, в большинстве своём покинули пределы Московии и вернулись на родину. В эти годы в семье Димитра Савича Диковицкого и его жены Елены один за другим появились трое сыновей. Последним после Луки (Лукаша) и Яна родился Иван-Лаврин Димитриевич, что произошло не позднее 1614 года. Крещён он был в греко-католической церкви. В то время часто давались человеку сразу два имени – церковное и домашнее, но широко использовалось лишь одно. У Ивана-Лаврина наиболее употребительным было имя «Иван», но в документах писались оба. В дальнейшем Иван был мелким шляхтичем и владел небольшим земельным наделом в пределах бывшего общего родового владения Диковицких.

Православные шляхтичи активно выступали в защиту праотеческой веры. В 1614 году на средства шляхтянки Янины Галабурдиной и Пинского православного братства в конце города, неподалёку от Терецковщины, была возведена Богоявленская церковь. Сюда переселялись монахи из переданного униатам Лещинского монастыря.

Жительствовавший в Новогрудском повете С. Маскевич, записи которого я приводил выше, поучаствовав в походе в пределы Московии, в 1614 году вернулся домой и теперь делил с братом, пинским подсудком, отцовское наследство: «Тогда же мы приступили к разделу отцовского имения. Брат пан подсудок брал, что хотел, с упорством отвергая советы друзей и убеждения самой матери, по пословице «так хочу, так приказываю». Он взял по суду у пана Кочановского (скорее всего, это были те Кочановские, которые произошли от Домановичей) наше родовое имение в Пинском повете и не отдал в раздел. Между тем требовал и принудил вписать его на свою часть в формальную запись. Сверх того, не слушая ни расчётов, ни слёз матери, ни советов друзей, сам себе отделил две родовые отчины – Жабчицы в Пинском повете и Ятры в Новогрудском. Причём, не соблюл даже обыкновенного порядка, по которому старший делит, а младший выбирает.

Мы, младшие, видя такую обиду себе, не хотели согласиться. Наше несогласие весьма огорчало матушку и расстроило слабое её здоровье. Только в утешение ей (Богу то известно) я убедил пана Гавриила уступить до времени. Мы дали запись и разобрали свои участки. Пану подсудку достались Жабчицы в Пинском повете, Ятры в Новогрудском с пожизненным правом матери, и общее наше поместье, отобранное у Кочановского из трёх деревень: Проташевичей, Тупчиц и Чернав […]. Сей раздел засвидетельствован в записи 5 октября 1614 года» («Сказания современников о Димитрии Самозванце»).

10 февраля 1615 года каштеляном киевским Юзефом Корыбутовичем Вишневецким сыну Афанасия Остаповича Перхоровича Диковицкого – капеллану Ефимиушу Афанасьевичу – был пожалован греко-римский приход с церковью в селе Мульчичи Луцкого повета Волынского воеводства. К тому же приходу относилось и село Бельская Воля. В дальнейшем должность приходского священника (ксёндза) стала наследственной в этой, покинувшей навсегда Диковичи, линии Дома Перхоровичей Домановичей Диковицких.

Кроме большой политики, как и прежде, на землях Пинщины вершилась политика маленькая. Кто-то всё время старался в чём-то обойти другого. Так, С. Маскевич упоминал в своих записях: «В день выезда моего [из имения Сервечь], то есть 20 сентября [1615 года], была свадьба пана Хрептовича. По дороге я получил от брата пана подсудка письмо с приглашением прибыть в Пинск с отрядом для сопротивления князю Дольскому. Я не поехал, ибо с письмом меня догнали уже в Рожанах» («Сказания современников о Димитрии Самозванце»).

Хотя польский король Сигизмунд ушёл из Московии, со стороны «Северской украины» и после этого продолжали действовать отряды баннита Александра Лисовского. Разбит он был князем Пожарским лишь в 1616 году. Также в 1616 году запорожские казаки во главе с гетманом Сагайдачным нанесли мощный удар по туркам. Они напали с моря на город Кафу и штурмом взяли эту сильную крепость, бывшую главным невольничьим рынком в Крыму.

Пропустив удобное для себя время, Сигизмунд в 1617 году всё-таки решился отпустить сына Владислава, достигшего 22-летнего возраста, добывать оружием московский престол, на который его избрали семь лет тому назад. Но в это время большинство магнатов и шляхтичей уже считало, что война с Москвой им совершенно не нужна, и наотрез отказались давать королю людей и деньги. На скромные средства короны Владислав смог набрать лишь небольшое количество немецких рейтар, дополненных польскими и литовскими добровольцами.

В июле 1617 года польско-литовское войско под общим командованием гетмана Яна-Кароля Ходкевича, которому за участие в походе король обещал дать Виленское воеводство, двинулось к Москве. Отряды литовского шляхетского ополчения под командованием полковника Антона Сапеги соединились с войсками королевича. Сопровождали войска гетмана и запорожские казаки. Но восстановить власть Владислава в Москве не удалось и в походе 1618 года.

Международная обстановка затруднила для Речи Посполитой продолжение политики на Востоке. К тому же её силы были значительно истощёны. Поэтому Речь Посполитая вынуждена была в декабре 1618 года заключить в селе Деулине перемирие на 14 с половиной лет, при этом она удержала за собой занятые ею Смоленские, Черниговские и Новгород-Северские земли. По-сле этого дело об обмене пленных тянулось до середины июня 1619 года.

В 1619 году численность днепровских реестровых казаков была установлена в 3 тысячи человек. Магнаты и шляхта начинали понимать, что за то время, когда они воевали с Московией, казаки, превратившись в грозную силу, укрепили своё влияние на внутреннюю политическую жизнь «украины». Реестровые казаки добились даже королевского указа, по которому они считались шляхтичами, а казачьи полковники стали иметь гербы. Правда, родовая шляхта Великого княжества Литовского и Короны не признавала такого шляхетства, дарованного королём чтобы угодить разбойной вольнице, и относилась к «казачьей шляхте» с высокомерным пренебрежением. Следует, однако, сказать, что и сам король не слишком уважал своё новое «шляхетство». «Казацкое своеволие, – писал Сейму Сигизмунд III, – так развилось, что [казаки] организовывают себе своё удельное государство […]. Вся Украина им подвластна […]. В городах и местечках королевских всё управление, вся власть в руках казаков», которые «захватывают юрисдикцию, законы издают» (Бущик Л. П.).

Окрепшая в военном и политическом отношении Запорожская Сечь стала опорным центром всякого антиправительственного выступления. Также сюда бежали и шляхтичи, у которых из-за проблем с законом или ссор с более могущественными панами начинала гореть земля под ногами в других частях государства.

Завершив войну с Московией, правительство Речи Посполитой приступило к подавлению народных волнений. Частью такой политики являлись попытки объединить население страны в религиозном отношении. В Литве усиленно внедрялась униатская церковь. В 1620 году была возобновлёна Киевская православная митрополия и после этого удалось возобновить также и Пинскую православную епархию, которая существовала параллельно с униатской. Но не только на западе, но уже и на востоке Литвы, в Гомельском старостве, из года в год прибавлялась численность польского католического населения, положение его упрочивалось и польское влияние усиливались. Гомельский замок наполнился пушкарями, жолнёрами, гусарами. За шляхетством и военными пришли евреи-шинкари, маркитанты, перекупни, факторы… Особенно много в направлении католической колонизации было сделано Богданом, Андреем и Павлом Сапегами, которые около 50 лет являлись гомельскими старостами, преемственно наследуя его один за другим. Последние два до крайности увлекались идеей о перекрещивании в католичество православных, живших в зависимости от них. Впоследствии противники такой религиозной политики старост писали, что здесь «зверствовал униатский архиепископ Иосафат Кунцевич. Он закрывал православные церкви и монастыри, бросал в тюрьмы сопротивлявшихся принятию унии, приказывал выкапывать из могил трупы православных и бросать на съедение собакам, занимался вымогательством и грабежом, даже убийством своих противников» (Бущик Л. П.). Но, скорее всего, это было неправдой, или даже просто выдумкой его противников из числа православных.

В первой четверти XVII века возникли последовательно иезуитские коллегии в Луцке, Баре, Перемышле, во многих иных местах, в 1620 году – в Киеве. Иезуиты с необыкновенным искусством умели подчинять своему влиянию юношество. Родители охотно отдавали детей в их школы, так как никто не мог сравниться с ними в скором обучении латинскому языку, считавшемуся признаком учёности. Богатые паны жертвовали им фундуши на содержание их монастырей и школ; но зато иезуиты давали воспитание бедным бесплатно и этим поддерживали в обществе высокое мнение о своём бескорыстии и христианской любви к ближнему.

В первой половине XVII века распространение католичества и унии пошло чрезвычайно быстро. Люди шляхетских городов обыкновенно были обращены прямо в католичество, а уния представлялась на долю мещан и простого народа. Король и католические паны признавали законной греческой верой только унию, а тех, которые не хотели принимать унии, называли «схизматиками», то есть отщепенцами, и не признавали за их верой никаких церковных прав. При отсутствии иерархии число православных священников всё более уменьшалось. Но пока ещё иезуиты не успели обратить в католичество всего русского высшего класса, у православия оставались защитники среди шляхетства. За православие стояли и казаки. В 1620 году совершилось важное событие, несколько задержавшее быстрые успехи католичества. Через Киев проезжал в Москву иерусалимский патриарх Феофан. Здесь казацкий гетман Пётр Конашевич-Сагайдачный и русская шляхта упросили его посвятить им православного митрополита. Феофан рукоположил митрополитом Иова Борецкого, игумена киевского Золотоверхо-Михайловского монастыря и, кроме того, посвятил ещё епископов: в Полоцк, Владимир, Луцк, Перемышль, Холм и Пинск. Король Сигизмунд и все ревнители католичества были сильно раздражены этим поступком. Сначала король, по жалобе униатских архиереев, хотел объявить преступниками и самозванцами новопоставленных православных духовных сановников, но должен был уступить представлениям русских панов и против своего желания терпеть возобновление иерархического порядка православной церкви, так как в Польше по закону всё-таки признавалась свобода совести. Но это не мешало происходить по-прежнему самым возмутительным притеснениям там, где сила была на стороне католиков и униатов.

Осенью 1620 года разразился польско-османский конфликт. В Цецорской битве 1620 года турками был взят в плен будущий предводитель казацкого восстания против Речи Посполитой Богдан Хмельницкий, после чего он провёл два года в турецкой неволе. Решение о большом турецком походе на Речь Посполитую было принято в Стамбуле во второй половине февраля 1621 года, а в начале марта стали рассылаться распоряжения о сборе войск. Резкое ухудшение международного положения Речи Посполитой не осталось незамеченным шведскими политиками. Довольно быстро был поставлен вопрос о том, что необходимо воспользоваться ситуацией для захвата Прибалтики. В марте 1621 года Государственный совет Швеции принял решение напасть на Речь Посполитую летом 1621 года, когда должен был начаться поход на Польшу самого султана Османа. Турция, Крым и Швеция звали в коалицию против Польши и Москву, на что она и согласилась.

Весной 1621 года английский король Яков I крайне любезно принял прибывшего в Лондон посла Сигизмунда III – пана сандомирского, знаменитого впоследствии польского политика Ежи Оссолиньского. Английский монарх постарался пойти навстречу всем пожеланиям польского короля, разрешил нанять в Англии 5 тысяч солдат для войны с османами и закупку снаряжения для Речи Посполитой. Яков I активно содействовал деятельности польского посла, но чего-либо большего он сделать просто не мог из-за отсутствия денег в королевской казне, о чём прямо сообщил Оссолиньскому фаворит и первый министр короля герцог Бэкингем. Но по просьбе Сигизмунда английский король обратился к шведскому королю Густаву-Адольфу с особым посланием, в котором увещевал его не нарушать перемирия с Речью Посполитой, пока та ведёт войну с «врагами христианства» – османами. Оно, правда, не повлияло на политику Швеции.

С конца весны 1621 года Москва стала постепенно увеличивать свои военные силы на границе с Речью Посполитой, не желая упустить лакомый кусок в случае её разгрома турками и шведами. 21 мая 1621 года над Литвой было страшное солнечное затмение, которое, как считали современники, ничего хорошего не предвещало. 16 июня 1621 года было подано коллективное письмо литовских сенаторов королю. Сенаторы просили задержать в Великом княжестве часть войск, собранных для войны с османами, прямо ссылаясь при этом на сообщения воевод и старост пограничных городов об опасности со стороны России.

В июне 1621 года огромная турецкая армия, насчитывавшая до 150 тысяч человек, двинулась через Молдавию на север. Была объявлена цель похода – выход к Балтийскому морю. Здесь турки должны были соединиться со шведами и дальнейшее существование Речи Посполитой становилось сомнительным. Но на пути турецкой армии, усиленной крымской конницей, на берегу Днестра стояла мощная крепость Хотин, построенная ещё в XV веке по приказу великого князя Витовта. Оборона Хотина была поручена великому гетману Яну-Каролю Ходкевичу. Войско Речи Посполитой под Хотином насчитывало около 60 тысяч человек. Были польские, литовские отряды, наёмники из Пруссии, Силезии и Германии. Половину войска составляли запорожские казаки.

Постоянные напряжённые войны этого времени требовали от шляхты Речи Посполитой возвращения к идеалу «грубого и храброго» воина. Столкновения, в которых противниками выступали некатолики (протестанты-шведы, православные восточных земель государства, мусульмане), подкрепляли уверенность шляхты в уникальности исторической судьбы «сарматского католического народа» (шляхты) и Речи Посполитой в целом. «Не будет преувеличением рассматривать категорию Отечества как центральную в идеологии сарматизма. Речь Посполитая считалась „совершенной во всём“ и находящейся под особым покровительством небесных сил. Мессианское предназначение её состояло в том, чтобы стать примером для других. Иными словами, Польша являла собой идеальное государство, организованное по античному примеру Римской республики, что делало польские права и законы „архилучшими, архиразумными, архисовершенными“. Гражданин Польского государства – сармат-шляхтич – воплощал в себе эталон нравственности и сословные добродетели» (Русская Историческая библиотека, т. 33. «Литовская метрика. Переписи войска Литовского»).

2-го сентября передовые отряды 100-километровой турецкой колонны подошли к крепости Хотин, оборонявшейся гетманом Ходкевичем, и попытались взять её с ходу. Перед началом битвы Ходкевич, стремясь укрепить мужество своих солдат, обратился к войскам с речью: «Вы природные сарматы, воспитанники могучего Марса, а предки ваши некогда на западе в Эльбе, а на востоке в Днепре забили железные сваи, как памятники вечной славы…» (Лескинен М. В.). Поскольку турок уже ждали, завязался упорный бой и подарка султану не получилось.

4-го сентября подошли основные силы турок и, после ураганного обстрела из 60 пушек, они начали штурм. Турки в этот день потеряли до трёх тысяч человек. Казаки около 800, литвины и поляки – около 300. 7-е сентября было одним из самых тяжёлых дней обороны. С этого дня султан прекратил попытки штурмом взять Хотин и перешёл к блокаде и массированным артобстрелам крепости. Но не только пушки, но голод и болезни начали косить защитников Хотина. Туркам, однако, тоже приходилось не сладко. В начале Хотинской битвы Осман II объявил, что не станет есть до тех пор, пока не падёт лагерь неверных. Теперь об этом уже не вспоминали.

18-го сентября, уже смертельно больной, гетман Ходкевич созвал совет офицеров, на котором решался вопрос: продолжать оборону или сдаваться? Было решено продолжить оборону. 24-го сентября гетман Ходкевич умер. О смерти литовского гетмана стало известно в турецком лагере. На следующий день, 25 сентября, янычары, окрылённые известием о кончине славного полководца, яростно ринулись на хотинские бастионы. При этом сам казачий гетман Пётр Конашевич-Сагайдачный был смертельно ранен, а затем умер и был похоронен в Киеве. Турки раз за разом налетали и вынуждены были откатываться назад, неся огромные потери. Наконец, от решимости штурмовать крепость не осталось ничего, кроме горы трупов. Начались переговоры, которые закончились подписанием 9-го октября мирного договора. Границы оставались на старых рубежах. Это была победа, спасшая Речь Посполитую.

В Москве об этом пока не знали и 14 октября в Речь Посполитую был отправлен гонец Борняков с русским ультиматумом панам-раде. Но когда Борняков прибыл в Варшаву, там уже знали о заключении польско-турецкого перемирия. Польский ответ был поэтому составлен в исключительно грубых и провокационных выражениях, с чем русскому правительству временно пришлось примириться. Поражение турок под Хотином нанесло удар по международному престижу Османской империи и сорвало план совместного выступления против Речи Посполитой трёх стран – Турции, Швеции и Московии.

Но продолжалась война со шведами, а в казне Речи Посполитой не оказалось денег ни в 1621, ни в следующем, 1622 году, чтобы снарядить войско, способное дать шведам решительный отпор. Не было и средств на выплату жалованья, невыданного войскам, вернувшимся из-под Хотина, и в Варшаве серьёзно опасались, что они могут выйти из повиновения и организовать конфедерацию. Видя слабость Речи Посполитой, в Москве вновь стали устремлять на неё голодные взоры. Концентрация русских войск быстро стала общеизвестным фактом. Как писали воеводы из приграничных городов, «было в Вильне и в Полоцке с весны у литовских людей смятение и страхование великое». Было серьёзно обеспокоено и правительство Речи Посполитой. Уже в апреле королевич Владислав и литовский канцлер Лев Сапега нашли нужным поставить в известность коронных и литовских сенаторов об угрозе войны с Россией. У последних, находившихся в непосредственной близости от возможного театра военных действий, это вызвало особую тревогу. Если к шведам, которые готовят нападение на Жемайтию, присоединится Москва, «то придётся нам без сомнения погибнуть», – писал Льву Сапеге виленский епископ Е. Волович.

В конце мая в Великом княжестве Литовском началась выдача королевских патентов ротмистрам для набора войск, которые должны были собираться к Смоленску. Тогда же было принято решение повернуть на восточную границу часть войска, набранного первоначально для пополнения армии, стоявшей в Прибалтике против шведов. Однако к концу июня в развитии событий произошёл резкий перелом. Москва «передумала» нападать на Речь Посполитую.

Подавление в Литве православных, рассматривавшихся как возможных союзников врага – московитов – привело к восстаниям жителей Могилёва, Орши и Витебска. В 1623 году несколько тысяч жителей Витебска и окрестных крестьян по звону набата бросились к дому униатского архиепископа Иосафата Кунцевича и убили этого «ненавистного душегуба», а его труп бросили в Двину. Были перебиты и все его сторонники в Витебске. В ответ на это папа римский Урбан VIII в специальном послании Сигизмунду III написал: «Да будет проклят тот, кто удержит меч свой от крови… Итак, державный король, ты не должен удержаться от огня и меча. Пусть ересь чувствует, что ей нет пощады» (Бущик Л. П.). В Витебск была выслана королевская комиссия во главе с канцлером Литовского княжества Львом Сапегой. Комиссию сопровождали отряды конницы и пехоты. Получив сведения, что жители Витебска обратились за помощью к днепровским казакам, Сапега поторопился закончить расправу над восставшими. Поскольку позиции православия на Пинщине также оставались сильны, поэтому не случайно, что вскоре здесь появились иезуиты, призванные противостоять православным. Их в 1623 году пригласил в город пинский стольник Миколай Ельский.

В 1623 году в Пинске началось строительство коллегиума, которое растянулось на долгих 11 лет, но подарило городу красивейшее здание. Поскольку оно возводилось тогда, когда уходила в прошлое мода на архитектурный стиль эпохи Возрождения, в нём отразилось смешение стилей барокко и пришедшего ему на смену классицизма.

Вследствие всё большего разрастания клана Диковицких, ослабления чувства родства между всё более отдаляющимися Домами рода и малого достатка обедневшей шляхты села Диковичи, конфликты в её среде становились почти нормальным и совсем не редким явлением. Один из таких вспыхнул в августе 1623 года среди родственников Димитра Савича, который, правда, сам не принимал в столкновении участия. Вот как обстояло дело.

26 августа в гродский Пинский Замок из Дикович прибыл пан Степан Диковицкий и, представ перед подстаростой, принёс ему жалобу об избиении и ограблении его сыновей Ждана и Павла, случившемся за три дня до подачи жалобы (НИАБ, г. Минск. Фонд 319, оп. 2, д. 901, стр. 576, 576 об.). В поданной «протестации» сообщалось, что 23 августа, в среду, после того, как солнце опустилось за горизонт, Ждан и Павел Дзиковицкие по дороге подошли к переправе через Струмень в том месте, где река делает поворот. Будучи людьми мирными, – сообщал отец, – братья хотели только перейти реку и отправиться домой, и совсем не ожидали засады и нападения на себя со стороны сородичей. Однако у переправы их поджидали паны Тимох (Тимофей) и Ониско Феодоровичи с паном Опанасом (Афанасием) Семёновичем Диковицкие. Кроме этих троих, которые были старшими, в деле участвовали их помощники: сыновья Тимоха – Борис, Иван, Димитр и Данила, и сыновья Опанаса – Семён, Иван и Лаврин.

Нападение численно превосходящего противника на Ждана и Павла произошло неожиданно. Ониско Феодорович не стал при-менять огнестрельное оружие и ударил Ждана в голень левой ноги ножом, после чего тот стал хромать. Затем Ониско Феодорович поранил ножом палец правой руки Павлу. После этого нападавшие стали избивать братьев, в результате чего у Ждана появились на голове две кровавые раны, а правое плечо посинело и опухло. Павлу же были нанесены раны на правом предплечье и на левой руке над локтём.

Во время избиения напавшие грозили, что сейчас убьют братьев, а затем сбросят тела в реку. При этом победители заявляли, что они уже даже приготовили к выплате головщизну (штраф за убийство) за Ждана и Павла. В жалобе их отца говорилось, что от такого ужасного конца братьев спасли «добрые люди» – пан Григорий Иванович Диковицкий и подданный (крестьянин) пана Защинского – Влас Певнебы. Однако, судя по малочисленности «добрых людей» по сравнению с нападавшими, а также по далеко не смертельным ранам пострадавших, намерения убить Ждана и Павла у других Дзиковицких всё-таки не было.

Тем не менее, нападавшие не отказали себе в удовольствии ограбить избитых сородичей: у Ждана забрали 15 польских злотых, приготовленных на сбор для выкупа пленных (в Литве тогда существовал такой сбор, за счёт которого выкупали пленников, захваченных татарами во время их набегов на земли княжества) и 7 литовских грошей. Эту добычу Тимох и Ониско отнесли к себе домой, где и поделили со своими помощниками.

Чем закончилась возникшая тяжба, в документах, которые я видел, сказано не было.

12 сентября того же 1623 года король Сигизмунд издал наказную грамоту киевскому униатскому митрополиту Иосифу-Вельямину Рутскому о наблюдении за целостью пинского епархиального, монастырского и церковного имущества, поскольку пинский епископ Паисий Саховский тяжело болел и был не в состоянии надзирать за порядком в своей епархии.

29 июля 1626 года в Пинском повете опять дело дошло до судебных разбирательств с участием местных Диковицких. Был выдан позов по делу Яцка Охремовича (?) с Петром и Григорием Олешковичами, Феодором и Кириллом Костюковичами Диковицкими о разделении имения Диковичи.

В 1626 году в стенах Спасского монастыря в Кобрине прошёл знаменитый Кобринский церковный собор, где были определены основные принципы организации и деятельности греко-католической (униатской) Церкви.

В 1626—1629 годах, во время очередной войны со шведами, поляки с удивлением обнаружили, что перед ними уже не тот противник, с которым они легко расправлялись в Ливонии в начале XVII века, да и московиты, усвоившие «уроки шведского», также стали представлять более серьёзного противника, чем ранее. Это открытие стало причиной начала новых военных реформ, предпринятых королём Речи Посполитой Владиславом IV. Он попытался продолжить военные преобразования, ориентирующиеся на эволюцию военного дела в Западной Европе, начатые Ягеллонами ещё в середине XV века и затем продолженные Стефаном Баторием. Однако военная реформа Владислава IV осталась незавершённой в силу ряда причин. И главной причиной оказалось то, что набравшая большой экономический и политический вес в государстве правящая элита в лице магнатов оказалась неспособна отказаться от своих узкосословных привилегий в пользу государства. Торжество польско-литовского оружия сменилось практически при жизни одного поколения глубочайшим упадком, превратившим Речь Посполитую фактически в «проходной двор» Европы, по которому свободно «разгуливали» армии других государств.

26 сентября 1629 года было, наконец, подписано перемирие Речи Посполитой со Швецией, которым закончилась война, длившаяся между ними с начала века.

В 1630 году казачий реестр был увеличен до 8 тысяч. В том же году гетман реестровых казаков Тарас Феодорович (Трясило) возглавил очередное восстание на Украине. В том же году пинский стольник М. Ельский наконец-то вспомнил о приглашённых им в Пинск семь лет назад иезуитах, и для поселения подарил им собственный дом. Разместившись в бывшей усадьбе Ельского, иезуиты первым делом стали готовить место для возведения деревянного костёла. 19 апреля 1632 года, по смерти униатского епископа Пинского и Туровского Григория Михайловского король выдал жалованную грамоту на Пинскую епархию галицкому епископу Рафаилу Корсаку. В 1632 году здешние иезуиты получили значительное пожертвование на обустройство от нового канцлера Великого княжества Литовского Альбрехта-Станислава Радивилла, одновременно занимавшего должность пинского старосты.

Русское правительство внимательно следило за ходом внутренней борьбы в Речи Посполитой. В 1632 году в Москве стало известно о готовящемся новом восстании на Украине. И в том же году пришло известие о смерти короля Сигизмунда III. «Остатки православного дворянства сплотились тогда около Петра Могилы с целью истребовать законным путём от Речи Посполитой возвращения прав и безопасности православной церкви. Главными действующими лицами с православной стороны в это время были: Адам Кисель, Лаврентий Древинский и Воронич. Вместе с просьбою дворян и духовенства подали на Сейм просьбу также и казаки, но в более резких выражениях, чем дворяне и духовные. „В царствование покойного короля, – писали они, – мы терпели неслыханные оскорбления… Пусть уния будет уничтожена; тогда мы со всем русским народом будем полагать живот за целость любезного отечества. Если, сохрани Боже, и далее не будет иначе, мы должны будем искать других мер удовлетворения“. Такой резкий тон сильно раздражил панов, которые вовсе не хотели давать казакам права вмешиваться в государственные дела» (Костомаров Н. И.).

В связи с избранием 8 ноября 1632 года на престол сына Сигизмунда III – Владислава IV – внутри Польши началась борьба между различными шляхетскими группировками. А поскольку Речь Посполитая находилась в неприязненных отношениях с Москвой, то Владислав понимал, что расположение казаков и русского народа было чрезвычайно важно для короля и всей страны, да и вообще Владислав был сторонником свободы вероисповедания. Предоставлена была полная свобода переходить как из православия в унию, так и из унии в православие. Вместе с внутренним, осложнилось и внешнее положение Речи Посполитой. Дело в том, что Владислав, предъявляя претензии на русский престол, поставил вопрос и о своих правах на шведский трон, утерянный его отцом. Претензии нового короля вызвали возмущение русского и шведского правительств.