Текст книги "Любовь больше, чем правда"

7.“По магазинам”

А утром они решили задержаться у озера еще на день. Потом еще на один. И еще. В конце концов Константин позвонил в студию и под предлогом неожиданной командировки перенес все записи съемок на неделю.

Им так хорошо было вдвоем гулять с утра до вечера по окружающим озеро дюнам. Купаться вдалеке от гостиницы в сладких водах и поцелуях. Быть с природой наедине без посредников. Жить только друг для друга. Не наблюдать часов.

Сладкая неделя однако пролетела блеснувшим в небе самолетиком. Вот она была, и нету. Катя и Константин вернулись в город. Там они решили пока никому и ничего не рассказывать о свершившемся.

Пиль предложил:

– Давай дождемся твоей встречи с отцом, его благословения. Хоть это и формальность, но не будем обижать старика… Да и твоих родителей тоже нельзя обижать. Они также должны благословить нас. Когда, кстати, ты нас познакомишь?

– После встречи с твоим отцом…

– Хорошо, – несколько удивился такой взаимоувязке Константин. Однако его тут же увлекла другая мысль: – А потом, когда родители формально благословят нас, мы сразу же соберем в студии специальную пресс-конференцию. Объявим на ней о произошедшей рокировке. О том, что я женюсь не на Чиките Каплан, а на моей любимой Кате Андреевой… Как хочется сделать все это побыстрее. Но потерпим до назначенной отцом даты? Ничего?

– Ничего…

Такое ожидание было Кате не в тягость. Ведь большую времени суток они с Константином были вместе: в студии на съемках, у нее дома до и после. А если в ее свободное время Пиль был занят, Катя отправлялась на центральную торговую улицу, где, не спеша, и весьма в большую охотку бродила по салонам, магазинам, супер и гипермаркетам. С блестящих полок и вешалок подбирала она себе всевозможнейшие свадебные аксессуары: строгие бантики, торжественные подвязочки, шнурочки и прочие мелочечки.

Катя разглядывала чужие свадебные фотографии. Лица счастливых женихов и невест, лица их счастливых родителей. И она шептала себе:

– Наконец, я принесу в родительский дом счастье… И мама, и папа оценят мою карьеру и моего доброго славного мужа. Они полюбят его так же, как я. Он полюбит их так же, как меня…

В один из дней, пока Костас был занят какими-то деловыми переговорами, Катя отправилась в дом дамской моды “Пиноккио”. Там она уже давно присмотрела себе единственное в своем роде свадебное платье. Однако решила, что покупать это дорогое удовольствие будет только вместе с Костасом после церемонии официального обручения перед журналистами. Пока же ей нужно было лишь платье для этой самой пресс-конференции. Разумеется, также от «Пиноккио».

Катя долго выбирала и наконец остановилась на одном весьма достойном экземпляре. В сравнении с зарезервированным свадебным стоило это обручальное одеяние значительно меньше. Но все равно обходилось Кате в весьма кругленькую сумму. «Впрочем, – утешала она себя мысленно, – платья от “Пиноккио” не могут стоить дешево. А тут такой случай: пресс-конференция по случаю обручения…»

Полтора часа кряду мерила Катя портновский шедевр вдоль и поперек. Снимала через силу. Ей хотелось идти в этом роскошном платье по улицам. Не вылезать из него и дома: трогать его, поглаживать, спать в нем.

Глядя, какими завистливо-восхищенными глазами смотрят на нее продавщицы, Катя легко представила себе и будущие жадные взоры журналистов на пресс-конференции, их комплименты:

– У вас замечательное обручальное платье…

– Вы сами выбирали его?

– Оно так идет вам…

Катя расплатилась и вышла на улицу. Она была так увлечена своими мыслями о предстоящем и несомненном торжестве, что в упор не замечала крадущегося за ней Отца Прокопия. А Святоша следовал за ней уже не первый день. Он не раз порывался подойти к ней, чтобы выполнить телефонное поручение старика Пилеменоса: попытаться отлучить бывшую официантку от перспективного сына. Но по плану Отца Прокопия их встреча должна была показаться девушке случайной. А как случайно встретишь Отца Святобартерного в магазине «Все для новобрачной ночи» или в бутике «Черное кружево», или в том же дамском модном доме “Пиноккио”?

И сегодня Святой Отец уже вновь было отчаялся покончить со спецзаданием. Но на его счастье Катя, подумав о внешнем виде Константина, завернула в «Галстуки и платки». И уж тут Святой Отец не оплошал, возник перед ней как чертик из коробочки. Катя даже отшатнулась:

– О, сам Отец Прокопий. Какая неожиданность…

Отец Святобартерный пригляделся к ней как к инфузории под микроскопом:

– Ах, это Катя. Катя Андреева, если не ошибаюсь?

Девушка откровенно возрадовалась:

– Очень даже не ошибаетесь. Катя Андреева. Она самая. Как приятно, что такой святой человек, как вы, знает меня…

Отец Прокопий перекрестил ее про запас:

– Ну-с, здравствуй, дочь телеэфира. Вот не ожидал тебя здесь встретить. Я, знаешь ли, ищу себе шейный платок под ризу. А ты?

Катя не скрывала:

– О, Святой Отец, я так счастлива. Наконец-то могу вдоволь разойтись и по мужским магазинам, подобрать что-нибудь и для сильного пола. Для собственного мужа…

– Ты вышла замуж? – почему-то посмотрел на ее живот Отец Прокопий.

– Выхожу, – несколько потупилась Катя.

– И за кого же, если не секрет?

Катя откровенно вздохнула:

– Увы, это пока секрет. Но очень скоро, надеюсь, с тайнами за семью печатями будет покончено…

– Ага, – одобрительно поднял вверх большой палец Святой Отец, – Гласность – это то, что церковь приветствует в первую очередь. Но твой избранник, надеюсь, вполне достоин такой украшающей наш мир девушки?

Катя гордо приподняла свой носик:

– Да это вполне славный, благородный человек из доброй и порядочной семьи. Правда, я еще не знакома с его родителями, но точно в назначенный час получу их благословение.

– Да будет так, дите мое, – махнул походным кадилом Отец Прокопий, – Но до свадьбы тебе бы не грех заглянуть и в святую церковь. Очиститься, так сказать, от возможной скверны в преддверии свадебной ночи. И чем быстрее, тем лучше…

– Вот вам истинный крест, – осенила себя местами набожная Катя, – обязательно загляну. Только вот в какую церковь лучше? В баптистскую, евангелистскую, буддистскую, католическую, православную… На мой необразованный взгляд они все одинаковые. Может быть вы как специалист по религиозному вопросу посоветуете что-нибудь посвятее, помахровее…

Отец Прокопий великодушно пригласил:

– Приходи на прием в нашу объединенную бизнес-церковь, прямо ко мне…

Голос у Кати подкупающе дрогнул:

– К вам, Святой Отец?! Я? К вам? Я и мечтать не могла…

– Что ж здесь такого, я всего лишь рядовой слуга божий…, – как обычно в таких случаях сослался на верхние инстанции святоша.

– Но вас посещают такие люди, – не унималась Катя, – Такие чины. И чинки…

Тогда Отец Прокопий поднял вверх свой указательный палец:

– Перед всевышним все равны.

– Да-да, конечно…, – одобрила Катя, – И когда я могу зайти к вам?

Отец Прокопий достал из кармана церковный календарь. Долго царапал по нему ногтем, что-то рассчитывал и наконец выдал:

– А хоть бы и сейчас…

Катя соответственно изумилась:

– Но…

– И хоть завтра…, – дополнил свят человек.

– О, завтра вряд ли получится…

– Что ж, – глянул в потолок магазина Святой Отец, – для невесты, пожалуй, можно сделать и исключение. Приходи, когда сможешь. Приму тебя без очереди. Только не откладывай надолго…

Услыхав такое, Катя затараторила как на паперти:

– Я пулей примчусь, Отец Святобартерный. Как только выкрою денек по свободнее. Ведь мне так много нужно сказать в эти божьи уши через ваши…

Отец Прокопий заткнул ей аппетитный ротик серебряным крестом для неистовых поцелуев прихожан:

– Что ж… Жду тебя…

– До свидания, Святой отец, – попрощалась Катя, ощущая черти что на своих едва отлипших от креста губах.

На фоне всего происходящего она по обыкновению расчувствовалась. Выступившие слезы застлали ей глаза, и Катя, то ли нехотя, то ли походя, налетела на одну из девушек в форменной одежде:

– Ах, извините.

Но пострадавшая сотрудница магазина не выпустила ее из объятий даже и после вторичных и третичных извинений:

– Катя, какая встреча!

Невеста долго-долго моргала, но узнала-таки приникшую к ней девушку:

– Айша, не может быть! Тебя просто не узнать в этой униформе…

Полчаса они обнимались и целовались, как заведенные. Наконец обессилев, отпросили Айшу с работы и ринулись в бар, где заказали по рюмочке:

– Нашего любимого – вишневого абсента…

– Да уж, того самого…

Катя нетерпеливо хлопнула подругу по колену:

– Ну рассказывай, Айша, откуда ты здесь?

Та искренне удивилась:

– Я думаю, ты догадываешься откуда…

– Да-да, конечно, извини…

Айша неразборчиво вздохнула:

– Уже четыре месяца, как мне удалось сбежать из той преисподней. И устроиться в этом вот магазине…

– Я так переживала, – перебила ее Катя, – Так переживала, что оставила там тебя одну. Даже хотела позвонить, но боялась наткнуться на, сама понимаешь, кого…

– А меня только и поддерживала мысль, что ты, Катюша, на свободе.

– Но как тебе удалось? – хлопнула Катя ее по другому колену.

Айша снова вздохнула, но на этот раз определенно печально:

– Один замечательный студент – Хулио выкупил меня. Он просто любил и ничего не требовал взамен. Хулио сказал, что это его обыкновенный мужской человеческий долг, что, возможно, и я когда-нибудь смогу помочь ему. Но я уже ничем, никогда и ни за что на свете не смогу помочь ему…

Айша зарыдала.

– Что с ним, подруга милая моя? – по-матерински обняла ее Катя.

Айша в руках Кати взяла себя в свои и продолжила:

– Хулио приходил туда из-за меня каждый вечер. И в один из заходов сделал им деловое предложение: покупка или обмен на их вкус и цвет. Они выбрали деньги. Сказали, что все будет по честному: «Ты нам – деньги, Хулио, мы тебе, Хулио, – девушку».

И как бы по честному все и началось… Господи, он отдал им все свои деньги, все до последнего ломаного гроша. Для этого Хулио пришлось продать даже своих любимых аквариумных рыбок – гуппи, хека и макропулуса. И еще отказаться от ежедневного послеобеденного мороженого – ванильного, ананасного и клубничного.

Несколько месяцев Хулио копил деньги. Клянчил их у своих родителей, у товарищей, у пассажиров метро. И накопил-таки, насобирал. Он отдал им всю требуемую сумму. Всю до последней копеечки…

И они как бы отпустили меня. Однажды ранним вечером Хулио усадил меня в свою машину и я…, я даже не обернулась. Я так боялась. И как я была счастлива оказаться в трех кварталах от них. Как я благодарила Хулио. А он только лениво отмахивался и как-то так странно улыбался.

Наверное, он предчувствовал, что так просто эта история не кончится, что так легко они не отпустят меня с чистой совестью на свободу.

Так и вышло. Они не могли простить моей потери Хулио, взявшемуся на их головы ни с того ни с сего из ниоткуда. Они следили за ним по пятам. Узнали, где он живет, с кем и чему учится. Вызнали расписание и распорядок.

Сначала они пытались покалечить его до смерти лестницей в библиотеке. Но промахнулись и убили старенького профессора, по счастливому совпадению читавшего в тот день «Лестница в небо».

Потом они ворвались в его квартиру и расстреляли ее из автоматического оружия. Но Хулио в этот момент занимался нырянием в ванной и ни одна из выпущенных пуль не коснулась мальчика.

Настороженная таким оборотом полиция приставила к Хулио круглосуточную охрану. Но и это не остановило их.

Знаешь, в этих высокооплачиваемых колледжах ежегодно проводят медицинские профилактические осмотры, чтоб там ничего не завелось у студентов непотребного. Так вот, во время такого осмотра подкупленный ими санбрат ввел в вену Хулио насыщенный раствор субтропического сифилиса.

Ты себе представить не можешь, что это такое.

Всего за два дня Хулио угас, истлел, умер в страшных и незаслуженных конвульсиях. Безо всяких улик превратился непонятно во что. Полиция просто помахала удостоверениями у меня перед носом:

– Извините, мы не венерологи, ничего сделать не можем…

Но тем тварям, представь себе, и этого показалось мало. Они обрекли на мучения и интеллигентнейших родителей Хулио, которым он незадолго до собственной смерти представил меня пред ясны очи.

Что они натворили… Чужим почерком написали и подбросили родителям анонимку, из которой явственно явствовало, что их сын действительно учился в нашем городе, но учился совсем не тому, чему следовало бы. Мол, все присылаемые родителями деньги тратил он на посещение вертепов, на таких девок, как я… И еще написали, что позорная болезнь – это естественное завершение его удачной порнокарьеры.

Мать Хулио, обожавшая его, гордившаяся своим единственным достойным сыном, прочитав анонимку, попросту сошла с катушек. Отец же немедленно отправился мстить проституткам…

А те сволочи, отправившие анонимку, догадались позвонить и мне. Они смакуя, в подробностях рассказали, как все гнусно и славно обстряпали и обтяпали.

О, Хулио… О, мать Хулио и отец Хулио…

Айша шмыгнула носиком:

– А я ведь уже видела всех нас в будущем весьма небезразличными друг к другу людьми… А те сволочи живут себе, хлеб с маслом жуют…

– Сволочи, – эхом отозвалась Катя. И чтобы утешить Айшу, перевела разговор на другие рельсы:

– Айша, а я приглашаю тебя на свадьбу…

– Ты выходишь замуж? – приятно поразилась Айша, – За кого?

– Скажу только тебе, лучшей подруге. Обещаешь хранить секрет? Чтоб больше никому?

– Обижаешь, подруга. Сохраню и эту твою тайну. Так кто он?

– Константин Пиль…

– Постой-постой, – напряглась мозжечком подруга, – Ты выходишь замуж за того самого Пиля? За ведущего «Угадай обезьяну»?

– Точно, – незатейливо подтвердила Катя.

– За этого сына миллионера Пилеменоса?

Это, однако, невеста опровергла:

– Нет, у Константина самый обычный отец. Просто всегда очень занят. И поэтому все шутят, что он прям как миллионер Пилеменос. Ну, а часть этой славы перепадает и моему жениху…

– Жаль, что не сын миллионера, – снова несколько расстроилась Айша, но тут же воспряла: – И все же, какая ты счастливая. Будешь теперь колотиться по хозяйству. Обед мужу готовить. С работы встречать… А на свадьбу я обязательно приду. Да, как твои родители? Будут?

Катя отхлебнула абсента:

– Они еще ничего не знают. Но очень скоро я представлю им своего жениха. И, надеюсь, все в моей жизни окончательно наладится…

– Дай-то бог, – покачнулась в кресле Айша, – только будь осторожна, подруга.

– Почему? – на всякий случай поинтересовалась белокурая, – теперь мне уже нечего боятся.

– Как знать, – разъяснила черноволосая, – на днях ко мне подкатывал очень странный тип из полиции. Расспрашивал о нашем прежнем месте работы. Называл фамилии, клички, показывал фотографии. Мне представилось, что ты его интересовала больше всех остальных…

– Кому я интересна? – легко сымитировала Катя.

– Не знаю, – чистосердечно призналась Айша. И вздохнула.

Переваривая похлебку из новостей подруги, Катя тоже вздохнула:

– А может, тебе действительно показалось. Забудь об этом. Лучше помоги мне подобрать десяток платков для носа будущего мужа.

Айша тут же вдохновилась:

– С удовольствием, подружка. Или как тебя теперь называть – госпожа Пиль?…

– Не смейся. Для тебя я всегда буду только подружкой, подружкой Пиль…

Они расцеловались и в обнимку ринулись обратно в магазин, перейдя между прочим кому-то дорогу в неположенном месте.

8.“Чикита запрягает Большого оленя”

– Суки, – без акцента скрипнул зубами и колесами мчавшийся по каким-то своим чрезвычайным и полномочным делам посол Лафландии. Он не признал Катю, и тем более Айшу. И вообще он тут же забыл о них. Мысли его были заняты другим. Большой олень в третий раз прослушивал магнитофонную пленку, переданную ему Мойшей Каплан с оказией:

– Уважаемый Большой олень, на приеме в клубе “Дипломат” я обещал вам рассказать историю происхождения Отца Прокопия Свяобартерного. Однако, по насыщенности наших с вами дальнейших деловых встреч я понял, что вряд ли смогу рассказать эту откровенную быль лично. Нам просто никогда не будет хватать нашего поистине драгоценного времени. Поэтому я решил наговорить эту красивую как процветающий бизнес историю в автомобиле. По пути на работу. И вы, я думаю, сможете прослушать ее также в самый подходящий для вас момент, в самом подходящем месте. Итак…

Большой олень прибавил громкость и напрягся. Он в очередной раз пытался понять полный смысл каждого высказанного Мойшей слова:

– Святобартерным Отец Прокопий именуется по названию местечка, где он родился, крестился и вырос. Находится оно в западной стороне нашей раздольной страны. Там среди гор и скал раскинулась прекрасная долина, в которой когда-то обитали первые на нашей земле люди.

Именно в этой долине состоялся и первый на земле мужчина. До роковой встречи он был сильным, красивым и добродетельным юношей – жителем небес, оберегающим от невзгод и напастей таких же добродетельных юношей и девушек – жителей земли.

В те старозаветные времена земные юноши так же как и девушки сходили с одного небесного конвейера, но расселялись на разных концах святой долины и вели свое раздельное натуральное хозяйство.

Юноши согласно разнарядке сверху разрабатывали в основном россыпи драгоценных камней и паяли на углях разнообразную кухонную утварь. Девушки ткали ткани и готовили запасы провизии. И все шло прекрасно до той поры, пока на земле не наступило перепроизводство.

Сильные юноши разработали все возможные шахты и сотворили все возможные виды посуды. Вокруг их поселения возвышались горы чайников, кастрюль, сковородок и скороварок. Все они были заполнены искусно обработанными алмазами, изумрудами и рубинами.

Искусные же девушки наткали холста до небес и наготовили провизии до конца света.

И в один день, оглядев содеянное, юноши и девушки независимо друг от друга вынуждены были свернуть производство. И тогда каждый со своего края долины воззвал к почитаемому ими жителю небесному Ангелу-Хранителю:

– Друг наш любезный, помоги нам и в этот раз. По что Всевышний оделил нас такими сильными и красивыми руками, ногами, а также другими органами, если в минуты безработицы они вынуждены простаивать и атрофироваться. Подскажи нам, как повысить эффективность своего земного бытия?

И махнул им среди бела дня сизым крылом ангел – понял, мол. И отправился на прием к всевышнему:

– Что делать людям при таком кризисе?

А тот не в настроении был по причине некоего утреннего семейного скандала, и ругнулся лишь:

– Какой кризис? Протри очки… Чайники у юношей потускнели да поржавели. Провизия с холстами у девушек так попортились, что запах до рая дошел. Пусть, что сделали, заново переделывают. Гони их всех на работы…

Закручинился ангел, но разве против божьего менеджмента попрешь. Полетел уговаривать девушек вновь запасать коренья да варить в хрупких раковинах варева.

Но те заартачились:

– Во всем должен быть смысл божий. Не обманывай нас. Не хотим понапрасну переводить сырье да людские ресурсы. Надо хоть какой-нибудь рынок сбыта продукции нашей определить. Не хочешь ли стать нашим первым потребителем?

И потребил-таки Ангел-Хранитель борща с котлетами. И рюмку наливочки продегустировал. И такой у него румянец на щеках разыгрался, что уснул он с грехом и девой юной пополам.

По утру стыдно стало ангелу за свое падение. И тогда он разработал основы экономического учения, оправдывающего отныне всю земную мораль:

– Чтобы на земле ничего задаром не пропадало, должны все люди разумно использовать общие материальные и нематериальные ресурсы. Что есть у юношей, должны тем они делиться с девушками. Что есть у девушек, должны они тем делиться с юношами. Только осознанное сотрудничество, только свободный обмен, название которому с сего дня – Святой Бартер, могут дать толчок развитию новых экономических отношений…

Не противились юноши и девушки такому маркетингу, и свершился Святой Бартер. Зашкворчала еда на настоящих сковородках. Заблестели алмазы с изумрудами в одеждах девичьих. Зазеленели поля, распахнулись ворота бутиков и ресторанов. Ввысь унесся голос первого младенца, так и названного в честь своего небесного прародителя: Святой Бартер…

– Обалденная история, – затряс впечатленной головой Большой Олень.

– А еще к этому можно добавить то, – вновь раздался голос Мойши, – что Отец Прокопий является не просто уроженцем долины Святого Бартера, но и потомком того самого людского Ангела-Хранителя… Падшего Ангела… И потому смиренно несет свой крест. Бог-отец утвердил задним числом рыночные преобразования ангела, но самого его сослал на землю на вечное поселение. Разрешил вести людскую жизнь, но работать определил только по одной линии – по религиозно-просветительской… И самому ангелу, и всем его потомкам. Вот и трудится на этом поприще Отец Прокопий Святобартерный. В отличие от нас грешников, стараясь избегать по жизни многих соблазнов…”

Большой олень выключил магнитофон и вздохнул:

– Это сладкое слово – соблазн…

С тем он и притормозил возле роскошного особняка. Нажал на звуковой сигнал.

Услышав мелодию “Мой друг в поход собрался”, Долорес выглянула в окно:

– Чикита, кажется, это Большой олень тебе серенады на автомобиле выводит…

Дочь, крутящаяся возле зеркала, даже не обернулась:

– Да, мама, мы едем с ним на прогулку. Я обещала познакомить его с нашими городскими достопримечательностями.

– Ты едешь с Большим оленем? – изумилась Долорес, – А, Константин? Он не будет…, э-э…

Чикита наконец попала головой в нужный разрез платья:

– Э, не будет… Это все исключительно ему впрок. Я уже несколько дней не могу не то, что увидеть Константина, но и даже дозвониться до него. То он в какой-то неожиданной и длительной командировке, то только что вышел из студии, то еще не зашел. Не могу поймать его ни дома, ни на работе. Даже как-то подозрительно. Если бы не утвержденная свадьба, то я, конечно бы, беспокоилась. А так, пусть себе побегает еще несколько неделек. Вот станет мужем, тогда он мне за каждый час, за каждую минуту отчитываться начнет. Шелковый станет и ручной как морская свинка…

Девушка глянула в окно:

– А Большой олень – это сама невинность с непорочностью наполовину. Скажу по секрету: у него даже не было еще ни одной незаполярной девушки. Он сам мне признался. Это такой очаровательный неандерталец, вмерзший в вечную пуританскую чистоту… Это даже такой…

– Хорошо, хорошо, дочка… – прикрыла ладонями свои музыкальные уши Долорес, – Только не забудь теплые колготки…

– Не забыла. Пока, мамуль, – впрыгнула в персональный лифт Чикита и уже оттуда послала матери воздушный, полный детской непосредственности поцелуй.

Долорес подошла к окну. Со вздохами, но она смотрела, как аккуратно и надежно усаживает Большой олень Чикиту в автомобиль.

Когда молодые люди отъехали, Долорес потянулась к подшивке “Светской хроники”. Нашла газету с фотографией, на которой был запечатлен тот самый момент, когда Большой олень, стоя на коленях посредине клуба “Дипломат”, нежно прильнул губами к рукам Чикиты.

Глядя на такое, Долорес подумала себе вслух:

– Что ж… И Большой олень пара неплохая. Глядишь, года через три станет “замминистра”, а там и министром иностранных дел. А Лафландия тоже, должно быть, не бедная и, может быть, вполне культурная страна…

С этими словами Долорес немедленно нажала на кнопку и выдала распоряжение горничной:

– Принесите-ка мне энциклопедический словарь…

Через минуту она уже вовсю листала толстую книженцию:

– Лагерфельд… Лакедра… Лафландия… Семь на восемь… Уголь, никель, драгоценные камни… Киты, лосось, фаршированный анчоус… И «Гранд Опера» у них своя есть… И «Балет холл», смотри-ка… И даже консерватория… И баня… «Уникальные здания, построенные лафландскими архитекторами на самой мерзлой в мире мерзлоте»… Надо же…

Долорес спонтанно нажала на кнопку и выдала новое распоряжение:

– Срочно соедините меня с мужем… Мойша, как там у тебя контакты с Лафландией развиваются?

– Все хорошо, дорогая, – раздалось откуда-то из ниоткуда, – На днях лафландцы поставляют крупную партию алмазов для огранки на наших заводах. Возможно, далее камушки поступят для перепродажи через нашу же дилерскую сеть. Конечно, было бы неплохо стать не простым, а эксклюзивным представителем Лафландии на мировом рынке, но для этого простой дружбы с Б. О. будет маловато. А он, к сожалению, человек неподкупный…

– Неподкупный, говоришь? – почесала смычком пятку Долорес.

– В обыкновенном понятии, по крайней мере. Акций для совместного владения я ему еще не предлагал… Тебя что-то беспокоит, моя «милая До»?

– Пока не особенно. Но мне кажется, что Чикита увлечена этим молодым и несомненно северным человеком…

– Два типуна тебе на язык. У нее же помолвка с Константином…

– У нее размолвка с Константином…, – почесала Долорес на этот раз между лопаток, – Он определенно избегает Чикиту, не берет телефонную трубку. И еще я не стала показывать ей последние “Разные новости”. Ты читал их, кстати?

– Нет еще…

– Надеюсь, что она сама не положит глаз на эту заметку, а добрые языки, может быть, промолчат на этот раз…

– Долорес, не томи. Что там?

– Конечно, эти газеты всегда врут, но все-таки… “Похоже слухи о новом увлечении Константина Пиля – ведущего популярной телеигры “Угадай обезьяну” небезосновательны. Его все чаще видят в компании новой телезвездочки Кати Андреевой. Хотя ни каких официальных заявлений не было сделано, Чикита Каплан похоже получила отставку…”

После небольшой паузы Мойша спросил то ли Долорес, то ли самого себя:

– Может быть, журналисты как всегда перегибают или просто клевещут?

– Может быть, – скрежетнула зубами супруга, – Но лучше б нам все предусмотреть заранее. Так что там у нас с родиной Большого оленя?

– Полезные ископаемые всей Лафландии вполне сравнимы с нефтяным океаном Пилеменосов… Там даже есть кое-какие минералы и руды, о которых нет сведений ни в одном официальном источнике, и о которых, пойми меня, не говорят по телефону. Очень лакомые такие руды… Но все же не торопи события, моя «сладкая Ре». И у нас с тобой были размолвки. Но мы же вместе… И Чикита с Константином будут. Пилеменос, кстати, обещал мне принять очень адекватные меры. Хотя ты – “мудрая Ми”, как всегда права: запасной аэродром при таких катаклизмах нам помешать не может…

– Я действительно всего лишь про запас, – занесла было Долорес смычок над собственным седеющим затылком, – Я все еще надеюсь, что у них с Константином все наладится и вполне образуется. Целую тебя…

– Покусываю…

На это Долорес задумчиво положила телефонную трубку. И так же задумчиво вынула из футляра скрипку. Прошлась взглядом по стеллажу с нотами. Улыбнувшись, открыла наобум партитуру, подаренную ей на приеме Большим Оленем. Прочитала название:

– Пьеса для одинокой скрипки «Средь торосов плачет молодой волчок»…

Долорес легко чиркнула смычком по струнам. Извлекла стаккато. И тонкие острые звуки пронзили ее сознание. Она как бы воочию увидела белое поле припорошенных торосов. Яркое, но не греющее солнце. Белого полярного и неимоверно одинокого волка, взобравшегося на самый крутой торос. Долорес даже как будто различила слезы, катящиеся из его печальных глаз. Слезы, срывающиеся с его морды, замерзающие на лету. Слезы, с тонким звоном разбивающиеся о торос на мелкие осколки. Слезы любвеобильного, но не по годам и не по сезону одинокого волка.

Долорес взяла новый аккорд и услышала протяжный, безответный и оттого безутешный вой. Вокруг бедного животного только холодная северная пустыня. Волк выл, то проклиная судьбу, то выражая надежду. Выл до хрипоты, до изнеможения, через силу, но как страстно…

Давненько она не играла столь вдохновенно, долго и бесплатно. Долорес просто отдавалась этой странной и непрерывно возбуждающей ее музыке. Она отдавалась ей и этой белой пустыне. И этому одинокому белому волку. Вся без остатка.

Наконец, изрядно подустав, Долорес чисто вывела последний протяжный полувой и неожиданно, но вполне закономерно выдохнула единственное знакомое ей лафландское слово:

– Юк-кола…