Текст книги "Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)"

Александр Федотов
Записки матроса с «Адмирала Фокина»

Всё, о чём рассказываю…

Матросы – отродье хамское, но дело своё разумеют. А посему! Жалование платить, в кабаки пускать, девкам любить. Пособие из сукна выдавать. Будучи за границей, на берег не спущать. Ибо он умного слова не скажет и драку учинит.

(Петр I)

Все события, о которых я рассказываю в этой книге, происходили в реальной жизни. Я сам был участником или свидетелем описываемых событий во время своей службы матросом на ракетном крейсере Тихоокеанского Флота, или я по свежей памяти записал рассказы очевидцев, чьим словам я полностью доверяю. Мне ничего особо и не надо было выдумывать: жизнь ярче и выразительнее любой выдумки.

В эту книгу я включил дополненные и расширенные истории, вошедшие в мой первый сборник морских, вернее флотских рассказов («Записки матроса с «Адмирала Фокина», Москва, «Ленор», 2008 г.), и добавил к ним много новых… В том числе те истории, которые рассказали мне мои друзья и сослуживцы: Дмитрий Голиков и Роман Фролов, а так же мой брат Митяй Федотов, служивший не на флоте, а радистом в Заполярье, на берегу холодного Карского моря. Я очень благодарен им за их чувство юмора и за ту помощь, которую они оказали мне в подготовке материала для этой книги. Вместе мы провели не один долгий вечер, сидя на кухне и воспоминая весёлые, трагичные, курьезные и всегда очень характерные истории, произошедшие с нами во время нашей службы. Эти вот истории и легли в основу моего нового сборника.

Армию и флот называют школой жизни. Это действительно так. Служба в наших вооруженных силах – это зачастую испытание всей сущности человека в условиях, максимально приближенных к экстремальным… Это школа жизни, которая на моих глазах некоторых людей ломала физически и, самое страшное, ломала морально, но она же воспитывала и характер, открывала человеку глаза, заставляла по-новому взглянуть на людей, на привычные вещи и произвести реальную переоценку, казалось бы, незыблемых ценностей. На корабле я видел и закоренелых пролетчиков, а по сути – честных, справедливых людей, настоящих мужчин, и передовиков-отличников, которые, на поверку, по своим моральным качествам этим пролетчикам и в подметки не годились. И эта книга о том, как я и мои друзья проходили эту школу жизни.

До службы я, наивный призывник, знал об армии и флоте только по советским военным фильмам и телевизионной программе «Служу Советскому Союзу!». Ну и по героическим рассказам ветеранов, выступавших перед школьниками по случаю очередной годовщины Победы. Я свято верил, что так оно и есть на самом деле, что в наших доблестных вооруженных силах дисциплина и порядок, что опытный наставник, старослужащий, обращаясь к молодому матросу, всегда отдаёт ему честь и уважительно говорит: «Товарищ матрос…» Мне тогда было восемнадцать лет. И я тоже, как те ребята из телепередачи, хотел увлекательно и с пользой, провести три года своей жизни, честно служа неделимому и навеки сплоченному Советскому Союзу. В то время у меня, как и у большинства моих сверстников, и в мыслях не было «косить» от армии. Почему и ожидал меня на флоте, как бы это помягче выразиться, маленький сюрприз.

В любом замкнутом и изолированном на долгое время от остального общества коллективе со временем возникают свои законы, нормы поведения, своя иерархия, свой неуставной табель о рангах, и армейская/флотская жизнь – самая подходящая среда для таких проявлений. Как и положено всякой иерархии, она построена по принципу пирамиды, вертикали власти, где нижние «чины» беспрекословно подчиняются высшим под угрозой физической и моральной расправы, так называемой «годковщины» на флоте или «дедовщины» в армии. Те, кто прошел три года службы на флоте, знают эти законы неуставной иерархии как свои пять пальцев. Там этой науке обучают быстро, и запоминается она на всю жизнь. Обучение начинается с первой же секунды, как молодой матрос вступает в свое первое, пусть даже мимолетное, непосредственное соприкосновение со старослужащими.

Важно понимать, что при отсутствии нормальной контрактной вольнонаёмной армии, когда у солдат и матросов нет реальных человеческих и гражданских прав, на этой пресловутой годковщине, в основном, и держится вся воинская дисциплина. Получить по морде от годка за недобросовестно выполненный приказ караси бояться куда больше офицерского «наряда вне очереди». Офицеры это знают, и многие этим пользуются…

В этой книге я, однако, пишу не о годковщине как таковой. Она составляет лишь одну, хоть и очень существенную, часть флотской действительности. Я пишу о жизни. Пишу о том, как мы, восемнадцатилетние пацаны, вырванные не по своей воле, а в рамках всеобщей воинской повинности, из комфортабельной, привычной домашней обстановки и втянутые, как в омут, в инородную казенную среду, вынуждены были приспосабливаться там жить. Жить по совершенно новым, непонятным нормальному человеку законам и понятиям, зачастую чуждым логике и здравому смыслу. Я пишу о том, как даже в тех условиях мы находили возможность радоваться этой жизни. Пишу о людях, с кем мне довелось служить, рассказываю об отношениях, с которыми мне и моим друзьям пришлось столкнуться.

Я служил на флоте три года, с 1986 по 1989. С тех пор много воды утекло в Тихий океан. Сейчас срок службы сократили до одного года. На первый взгляд кажется – какая ерунда! Один год! Какая теперь-то тут может быть годковщина? Спать вечером «карасём» ляжешь, а утром уже дембелем проснешься. Но это только на первый взгляд…

Когда я уже дописывал последние страницы этой книги, мне неожиданно позвонил мой друг, состоятельный бизнесмен из Владивостока. Два месяца назад он отдал служить в армию своего младшего сына. «Отмазать» его от службы, если бы он захотел, ему не составило бы большого труда: связи и деньги имелись. Но он принципиально сказал сыну: «Ты пойдёшь служить. Из-за того, что всякие уроды сейчас косят от армии, и бардак такой в стране. И 59-ю статью Конституции России, которая гласит: «Защита Отечества является долгом и обязанностью гражданина», ещё никто не отменял. А раз ты гражданин России, то будь добр – иди и служи честно.»

И вот через два месяца растерянный и потрепанный новобранец-сын вырывается на выходные домой и рассказывает ему о таких армейских реалиях, что у отца волосы на голове зашевелились. Сын в конце сказал, что, узнав кто у него отец, удивленные офицеры и годки спросили его: «Ты как сюда попал? Почему твой крутой папаша тебя не отмазал?! Неужели денег пожалел?»

Сын ответил словами отца, что-то про честность, долг и Конституцию… Офицеры и сослуживцы смеялись долго, от души: «И ты – придурок, и отец твой – мудак…» – выдали они своё однозначное заключение.

Теперь у моего друга задача одна – поскорее положить конец этому неудачному эксперименту.

Что же получается: со времени моей службы на флоте прошли годы, а там ничего по сути не изменилось. Всё стало только более концентрированным, сжатым по времени. Ясно одно, эта книга актуальна и сегодня. Пока матросы и солдаты в наших вооруженных силах остаются бесправной и бесплатной рабочей силой, бардак и годковщина там будут продолжаться.

Как правильно сказал мой друг, Рома Фролов: «Служба на флоте – она как тельняшка», а там, где есть черное, всегда, конечно, есть и белое. Надо понимать, что за три года службы на флоте было много и положительных моментов, и веселых историй. И самое главное: мне посчастливилось служить на корабле вместе со многими настоящими людьми. И эта книга тоже об этом. Хотя… если подумать о весёлых историях, то большинство из них пришлось всё-таки на последний год службы. По «карасевке» было не до веселья…

И именно по этому, добавив в новый сборник много смешных рассказов, я специально не делал из этой книги просто коллекцию флотских баек. Я хотел, чтобы моя книга дала читателю возможность задуматься о сути многих вещей, которые до сих пор происходят в наших вооруженных силах, в условиях изоляции от правового и гражданского общества. И есть слабая надежда, что это поможет изменить что-нибудь к лучшему.

Три года срочной службы на ракетном крейсере Тихоокеанского флота до сих пор остаются одновременно одними из самых трудных и самых памятных в моей жизни. Они оставили в моей жизни неизгладимый и неоднозначный след. И первый год службы занимает там своё отдельное, особое место. Но… каждое последнее воскресенье июля мы, бывшие сослуживцы-друзья, вместе с семьями идём на набережную Невы к Медному Всаднику праздновать день ВМФ.

А летом, когда мы дружной ватагой отправляемся в наш ежегодный поход на Карельский перешеек, то, выстроившись на берегу лесного озера, неизменно начинаем поход с торжественного подъема военно-морского флага. И наши дети тоже с особенным чувством гордости надевают по этому торжественному поводу полосатые тельняшки и строго следят за тем, чтобы не коснулся земли развевающийся на ветру краснозвездный военно-морской флаг…

Автор.

28 Марта, 2012 года. Санкт-Петербург.

Приписка

До службы спал хорошо, потому что знал, что меня охраняют. Во время службы спал плохо, так как сам охранял. После службы вообще не сплю, так как знаю, как охраняют…

(Шутка)

Раздетый до трусов, я стоял, переминаясь с ноги на ногу, в обшарпанном коридоре Ленинградского Военкомата, расположенного символично невдалеке от знаменитой питерской тюрьмы «Кресты». На дворе был теплый солнечный день весны «доперестроечного» 1986 года, а здесь с военкоматского потолка на меня тускло светили моргающим холодным светом запыленные лампы дневного света.

Я стоял, замирая в ожидании, то и дело, прислушивался к звукам, доносившимся из-за массивной, покрытой облупившейся белой краской деревянной двери. Позади меня возбужденно гудела толпа таких же, как я, полуголых восемнадцатилетних пацанов. Вот-вот из-за этой двери раздастся голос и меня вызовут на заключительный этап медкомиссии – «Приписку». О! – это был ответственный день. Я уже прошел уйму врачей: глазников, хирургов, всяких там ухо-горло-носов и сейчас предстояло подвести итог. Мне должны были окончательно определить род войск, где предстояло служить. Должны были назвать то место, где, как я надеялся, увлекательно и с пользой проведу последующие два, а то и три года своей жизни.

Я уже давно для себя решил: буду проситься в морскую пехоту. Я не хотел идти в обычные войска, связь или там мотострелки: как-то скучно; стройбат – вообще отстой; не хотел на флот: хоть там и форма красивая, и романтика, но служить-то три года! «ВДВ, Воздушно-десантные войска!» – звучит круто, но ведь можно и в Афганистан загреметь… А вот морская пехота – это и круто, и форма красивая, и романтика, и всего два года – чего ещё надо?

В голове бились всего две мысли: «Как мне правильнее всего попроситься служить в морскую пехоту?..» и «Откажут мне или нет?». Сегодня у меня будет только один шанс, и его никак нельзя упустить.

– Сле-е-едующий! – раздался протяжно равнодушный окрик из-за двери.

Мое сердце бешено забилось: «Вот оно – сейчас все решится!» Я приоткрыл скрипучую дверь и осторожно протиснулся в залитый дневным светом просторный кабинет. Передо мной за длинным, составленным из разнородных частей столом сидели и окидывали меня безразличными взглядами шесть человек. Четверо мужчин и две женщины. Все они были в белых халатах, у мужчин халаты были накинуты на военную форму. Перед ними в разнородных стопках в форме организованного беспорядка были разложены папки с медкартами и личными делами призывников. Я прикрыл за собой дверь и, собравшись с духом, сделал два четких строевых шага, по направлению к столу. Вытянувшись по стойке смирно, я замер, стоя на всеобщее обозрение в застиранных семейных трусах посередине комнаты, как александрийской столп. Некоторое время, члены комиссии соблюдали молчание, пробегая по мне скучающими взглядами. Один из военврачей, видимо старший в комиссии, полковник медицинской службы, взял в руки мою медицинскую карту и стал бегло пролистывать ее, шевеля толстыми губами и негромко озвучивая разбросанные по разным страницам отметки: «ПЛ» (что означало: «подводная лодка» или «годен без ограничений»). Полковник долистал мою карту до конца, поднял голову и, зевая в кулак, спросил:

– Есть вопросы к комиссии?

Это был он – мой шанс! Я сделал шаг вперёд, звонко впечатав голую пятку в потертый линолеум.

Полковник напрягся.

– Товарищ полковник! Прошу направить меня служить в морскую пехоту! Я спортсмен, имею второй юношеский разряд по борьбе.

Про борьбу и второй юношеский разряд я, конечно, малость приврал (я всю жизнь вообще-то прыжками с трамплина на лыжах занимался), но «второй юношеский» был не особо-то и разряд. Члены комиссии переглянулись, явно не ожидая такого рвения.

– Боец, здесь кричать не положено. Не в атаку идёшь, – медленно протирая золотые очки, сказал старший в комиссии.

– Я хотел как лучше, товарищ…

– Не надо как лучше, надо как положено.

Члены комиссии посовещались. Полковник сделал в моей карточке какую-то отметку, встал и торжественно произнёс:

– Комиссия сочла возможным удовлетворить просьбу призывника Федотова и направить его на службу в военно-морской флот. Дату призыва вам сообщат повесткой.

– Спасибо, товарищ полковник! – радостно выкрикнул я.

Скрипнув босыми пятками по линолеуму, я лихо развернулся на месте и строевым шагом вышел в коридор. Все мое существо ликовало.

– Сле-е-дующий! – раздался дежурный голос.

– Ну как? Куда тебя? – посыпались на меня со всех сторон вопросы.

– В морскую пехоту! – гордо выпалил я.

– Вот это да!.. Повезло!.. – завидовали ребята

Одно обстоятельство, всё же, немного омрачало мое ликование. По правде говоря, я не совсем понимал, что произошло. Почему полковник сказал просто: «военно-морской флот»? Я же просился в морскую пехоту! Перепутал? Но я же ясно просил. Нет, не может быть, чтобы он перепутал. Морская пехота хоть и относится к морскому флоту, но это – не три, а два года. Это большая разница! «Разберутся. Не могут не разобраться», – успокаивал я сам себя. Я же просил…

Это сейчас, отслужив три года на флоте, я грустно улыбаюсь своей тогдашней наивности, а тогда… Тогда мне просто было восемнадцать лет.

Питерский призыв

Когда государство от тебя что-то хочет, оно называет себя Родиной.

(Поговорка)

С высоких сопок Дальнего Востока,

Где раньше всех встречаем мы рассвет,

С прекрасной бухты Золотого Рога,

Шлю вам матросский пламенный привет!

(Флотский фольклор)

В указанный на повестке день, заранее бритый наголо, я в сопровождении взволнованных родителей добровольно явился в военкомат для прохождения воинской службы. Настроение было веселое и приподнятое; какое обычно бывает перед началом увлекательного приключения. Весело перешучиваясь с другими призывниками, я пригнулся к окошку дежурного, протянул паспорт и назвал свою фамилию.

В ответ майор, довольно потертого вида, протянул мне из окошка листок бумаги, вроде квитанции: «Вот здесь фамилию свою напиши. И инициалы напиши, только сокращенно, и распишись.» Я расписался и передал бумагу обратно вглубь окошка.

– Получишь после службы Родине, – ухмыльнулся майор, пряча в ящик стола мой паспорт.

– Чтобы не сбежал, – пояснил кто-то поблизости.

Неплохо устроено. Без паспорта ты ноль: ни на работу не устроишься, ни на учебу. Впрочем, тогда я не придал этому обстоятельству особого значения: порядок есть порядок. Армия!

Я вышел во двор. Возле военкомата гудела разномастная толпа призывников и родителей. Все ожидали «покупателей», так здесь все называли офицеров, откомандированных от разных воинских частей за, так называемым, «молодым пополнением». Моим «покупателем» оказался флотский капитан-лейтенант, его сопровождали два матроса.

В толпе шумели, смеялись, утирали глаза платочками и уже в который раз на прощанье обнимались и говорили напутствия: ожидалось, что вот-вот начнётся отправка. Наконец во двор вышел военком, полнолицый и важный подполковник. В фуражке, прозванной «аэродромом» из-за огромного круглого верха, он выглядел очень воинственно, за что тут же получил кличку «Пистон».

Пистон вышел на середину двора в сопровождении тощего долговязого капитана и приказал построить призывников на перекличку.

– Становис-с-с-с-с-сь! – с долгим подсвистом прокричал капитан.

Толпа немного присмирела, но на команду не среагировала.

– Бойцы! – зычно гаркнул Пистон. – Команда «становись» выполняется бегом!

В разномастной толпе началось броуновское движение, из неё поодиночке и кучками отделялись призывники и постепенно сбивались в нечто похожее на строй. «Капитан, доложите о наличии призывников», – распорядился военком. После переклички выяснилось, что отсутствует один призывник по фамилии Бакурадзе. Родители начали поиски.

Пистон двинулся вдоль неровного шевелящегося строя, придирчиво осматривая наш внешний вид. Выражение на его лице сложилось такое, как если бы он только что откусил кусок недозрелого лимона. Он остановился напротив белобрысого парня в солнцезащитных очках-капельках, одетого в модные голубые джинсы с красной надписью «USA», красиво вышитой на накладном кармане. Фуражка-аэродром подпрыгнула на красной пистоновой лысине.

– Товарищ призывник! – Пистон гневно вытаращил глаза на иностранную надпись. – Что у вас с формой одежды!?

Паренёк с недоумением поглядел на свои джинсы: не испачкался ли где по неосторожности:

– А что?

– «Что?!!» Он говорит мне: «А что?»!.. Вы почему явились на призыв в масштабе Советских Вооруженных Сил в штанах наиболее предполагаемого противника!?

– Джинсы как джинсы… – новобранец продолжал растерянно осматривать себя то спереди, то сзади, крутя стриженной головой.

– Товарищ призывник, я вижу, что через эти штаны мировой империализм уже проник к вам в голову!

Наконец до паренька дошло, в чём дело, и он с готовностью пояснил:

– ЮСА – это просто название страны. По-английски.

– По стойке «смирно» стоять не умеет, а разговаривает! – обратился Пистон к притихшему строю. – Товарищ призывник, если вы хотите что-то умное сказать, то лучше молчите. Причина неуставных отношений в армии и начинается с ношения таких вот штанов неустановленного образца.

С выражением полного морального превосходства на лице, военком, продолжил движение вдоль строя, переходя к следующей жертве.

– А у вас, товарищ призывник, – обратился он к смуглому кудрявому парню в широких тренировочных шароварах, – что у вас из карманов топорщится?

– Естественная неровность одежды, товарищ дважды майор!

Пистон на какое-то время задумался, но ненадолго: – Ещё один клоун нашелся. Я вам, товарищ призывник, не дважды майор, а одиножды подполковник Советской армии! Для тех, кто не разбирается в звездных отличиях, поясняю: это над майором и под полковником. Ясно?

Кучерявый кивнул головой, понятливо улыбаясь.

– Разболтались в гражданских условиях. Ну, ничего. Другие офицеры нашей армии, – Пистон сделал неопределённый жест рукой в сторону «покупателей», – не такие добрые папы Карло, как я!.. Стешут вам все естественные и неестественные неровности по самое «не балуй»!

И тут перед строем вытолкнули худенького и испуганного недостающего Бакурадзе.

– Как фамилия? – грозно вопросил Пистон.

– Бакурадзе…

– Почему отсутствуете, товарищ призывник?

– Я в туалет ходил.

– В туалет! Вы бы еще в театр сходили!.. Ничего, в армии вас быстро отучат оправляться в неуставные моменты времени… Встаньте в строй!

Бакурадзе, потупившись, протиснулся в самую глубь строя, подальше от начальственных глаз.

Военком прекратил осмотр, вышел на середину двора, многозначительно вскинул голову и, дождавшись полной тишины, торжественно провозгласил:

– Служба Родине, товарищи, – священный долг каждого советского юноши! Идеальные солдаты нам не нужны. Наше дело их воспитать. Из вас, мальчиков-призывников, мы сделаем мужчин-защитников Родины!..

Говорил Пистон долго и эмоционально, а закончил свою речь приподнято-призывно: «По машинам, товарищи!»

Поехали! – пронеслось у меня в голове. Я обнялся с родителями и не мешкая полез в крытый грузовик. Я тогда ещё не отдавал себе отчета в том, что увижу их только через три долгих года. Мы не знали, ни куда нас везут, в Сибирь или в Афганистан, ни в какой род войск нас действительно приписали: то ли в десантники, то ли во флот, то ли в стройбат. Наши провожатые молчали, строго храня только им понятную военную тайну. Наконец я не выдержал и спросил главного из них:

– Товарищ, капитан-лейтенант, а куда нас везут? В чем военная тайна-то?

– Военная тайна не в том, куда вас везут, товарищ призывник, а в том, что везут именно вас, – загадочно ответил офицер и замолчал.

Я понял: спрашивать бесполезно. Почему нам ничего этого не говорили, мы не знали, но как-то слепо верили в глубокий смысл всего происходящего. Это теперь я понимаю, что вся военная логика и весь глубокий смысл заключаются в одном единственном ёмком слове начинающемся на «долбо» и кончающимся на «изм», а тогда… тогда я свято верил: раз не говорят, значит так надо.

Впрочем, если честно, то тогда мы по этому поводу особо не напрягались. Мы весело перешучивались и глушили зашхеренные по разным местам горячительные напитки. Хоть на предмет спиртного нас и обыскивали в Военкомате, но куда им до нашей молодой здоровой смекалки. Мой сосед, слева, засунул резиновый шарик во флягу, заполнил его водкой, завязал и протолкнул внутрь, а сверху залил клюквенным соком. Хочешь – проверяй, даже попробуй, сок как сок, а проколи шарик иголкой – вот тебе и вечный кайф! Некоторые из будущих защитников Родины уже с трудом держали свои туловища в вертикальном положении.

– Не понимаю, как можно так пить? – возмущался сопровождающий нас офицер. – Ну, выпил одну стопку, ну две, ну литр, но зачем же так напиваться?..

– Не боись, товарищ военный, – успокаивал его, заплетаясь языком, щербатый парень в зелёном вязаном свитере, – перед армией святое дело выпить-закусить… Даже песня такая есть… – и вязаный свитер уныло затянул:

 
Мама, не ругай меня, я пьяный,
Я сегодня пил и буду пить.
 

Мы дружно подхватили:

 
Потому что завтра утром ранним
Повезут нас в армию служить.
 

– Отставить песню! – приказал офицер и добавил: – И везут вас не в армию, а на флот.

Мы переглянулись: на флот! Так мы на шаг продвинулись к разгадке «военной тайны». Осталось догадаться, где находится конечный пункт нашего следования.

– Хилое поколение растёт, – не унимался сопровождающий офицер, – пьёте, курите, безобразия безобразничаете… Вот, посмотрите, даже девушки курят, – он указал на проходившую по тротуару пару. – Парень идёт, курит, девушка идёт, курит… А потом у них такие же дети появляются…

– Мода такая.

– Что мода!.. Вот я не курю и в рот не беру…

Молодой хохот потряс грузовик, а офицер уточнил:

– …Спиртного… Отставить нарушение субординации смехом!

Разомлев от горячительных напитков, мы понемногу начали собирать остальные части головоломки. Вторым ключом стали написанные золотыми буквами на ленточках бескозырок сопровождающих нас и молчащих всю дорогу матросов слова – «Тихоокеанский флот». А уже в аэропорту мы увидели высвеченное на электронном табло рядом с номером нашего рейса название города – Владивосток.