Текст книги "Скамейка"

Александр Гельман
Скамейка

© Текст. А. Гельман, 2014

© Агентство ФТМ, Лтд., 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Действующие лица:

Он.

Она.

Блондинка.

Дама в очках.

Девушка.

Деление на акты – по усмотрению постановщика

В городском парке играла музыка, крутились карусели, торговали киоски, трещали стрелковые тиры, взлетали мячи. Народ гулял. «А еще довольно светло, правда?» – сказала одна женщина, обращаясь к подруге. В это самое время другая женщина сказала, обращаясь к мужу: «Смотри, уже довольно темно!» И обе были одинаково правы. Потому что на земле был тот таинственно чарующий час летнего вечера, когда, как сказал поэт, «день угасал, ночь нарождалась». Именно в этот час на одной из менее людных аллей парка появился невысокий, лысый, плотный мужчина сорока пяти лет, несколько неопрятно одетый: старые джинсы, мятая вельветовая курточка зеленого цвета, рубашка без галстука. Он явно под градусом, возбужден, его грустные глаза кажутся сейчас задорными и нахальными. Шагая по самой середине аллеи, он все время посматривает то направо, то налево – взор его в основном привлекают молодые женщины и девушки, расположившиеся на скамейках.

Он (сворачивает к одной из скамеек, на которой сидит блондинка средних лет с высокой прической. Старательно деловито). Вы не в курсе случайно: этой ночью дождь намечается или не намечается?

Блондинка. Что, что?

Он (качнувшись). Я спрашиваю – дождь намечается или не намечается?

Блондинка. Сейчас муж подойдет – будет вам град, а не дождь!

Он. Спасибо. Вы очень толково ответили… (Кланяется, следует дальше. Снова сворачивает.) Девушка, вы не будете против, если я возле вас приземлюсь?

Девушка (поморщившись). Буду против! Я не переношу запаха спиртного, а от вас несет!..

Он. Извините… (Следует дальше. Снова сворачивает, подсаживается. Обращается к даме в очках.) Что нынче пишут в газетах? Война скоро будет?

Дама в очках. Пожалуйста, можете прочитать. (Протягивает ему газету, поднимается, уходит.)

Он тоже приподнимается, чтобы идти, но в последний момент, махнув рукой, опускается обратно. Разворачивает газету, лениво водит по ней глазами, начинает читать. Однако углубиться в чтение не удается – внезапно за его спиной раздается какое-то странное, неумелое посвистывание. Он оборачивается, поднимается – за скамьей, загадочно улыбаясь, стоит молодая женщина в цветастом платье, с сумочкой через плечо, у нее длинное худое лицо, длинная худая шея, простые волосы до плеч, фигура плоская, нескладная. Ей 35–37 лет.

Она (нежно растягивая слова). Добрый вечер, дорогой!

Он (несколько смущенный ее фамильярностью. С иронией). Добрый вечер, дорогая!

Она. А я к вам – у вас найдется спичечка? (Приподнимает руку с зажатой в пальцах сигаретой.)

Он. Найдется спичечка. (Достает из кармана коробок.) Для такой симпатичной дамы (зажигает) у меня всегда найдется спичечка!

Она. О-ооо! (Прикуривает. Игриво.) Можно? (Кивает на скамейку.)

Он. Что значит – можно? Лично я просто не представляю себе свою дальнейшую жизнь без вас!

Она. Ой, ой!

Он (пока она огибает скамейку, постилает газету). Прошу, дорогая!

Она. Спасибо, дорогой. (Садится.)

Он. С какой стороны вы прикажете мне расположиться? Вот, например, моя бывшая жена, по кличке «холера», всегда требовала, чтоб я сидел справа. А вы как любите?

Она. А мне все равно!

Он. Тогда я сяду слева, чтоб у нас с вами было все наоборот!

Она. Надо же!

Он. Только так! (Усаживается впритирочку. Шепчет ей на ушко.) Между прочим, могу сообщить вам по большому секрету, что меня зовут Николай.

Она. Как, как?

Он (певучим шепотом). Ни-ко-лай. Ко-ля. А вас?

Она (громко). Зачем вам мое имя, если я вся перед вами!

Он (с вожделением). У-у-у! Радость моя! (Заводит руку за ее спину, обнимает.) Я вижу, вы из тех женщин, которым важна не форма, а суть! Это очень хорошо!

Она. А вы из каких мужчин? (Пытается отбросить его руку.)

Он. Я мужчина свободный! (Обхватывает ее второй рукой, теперь она в кольце его рук.)

Она. Да-а? (Бьет его локтем в грудь.)

Он. Да! (Прижимает ее к себе.) Я сам себе хозяин!

Она. Сам себе… сколько угодно. Только не надо мной хозяйничать! Уберите руки!

Он (как бы не понимая). Извините.

Она (серьезно, резко). Я сказала – уберите руки!

Он. А я говорю – извините! (Прижимает ее к себе всей силой.) Я здесь в командировке! Приехал на три месяца! Ничего не знаю! Я уже озверел, извините! Мне снятся кошмары! Я могу попасть в сумасшедший дом!..

Она (бьет его головой). Отпустите меня! (Вырывается, отскакивает.) Какая сволочь!..

Какую-то секунду кажется – она сейчас плюнет ему в лицо и убежит. Ничего подобного. Одернув платье, поправив волосы, она садится обратно на скамейку, только подальше от него. Но вид у нее грозный. Она достает из сумочки новую сигарету, спички, – оказывается, у нее были свои спички, – закуривает. Лукаво посматривая в ее сторону, он тоже закуривает. Так они сидят некоторое время – курят. Выждав, пока она успокоится, он поднимается, бросает в урну окурок, подходит к ней. Она отворачивается.

Он. Я прошу прощения.

Она курит.

(Присаживается, соблюдая более чем корректную дистанцию.) Я действительно прошу у вас прощения. Кроме шуток.

Она морщится.

Дело в том, что я принял вас за другую.

Она (оборачивается. Неприязненно). Что?

Он. Есть такой закон: когда мы видим первый раз человека, мы сразу относим его к какому-то типу. Так вот я ошибся – я отнес вас не к тому типу…

Она отворачивается.

Я говорю вам чистую правду – я решил, что вы из тех дамочек, которых надо брать нахрапом. Они обычно брыкаются, визжат, а потом говорят спасибо. Такой тип. Но я ошибся. Что делать?

Она. По-моему, вы ошиблись гораздо раньше… еще когда на свет появились!

Он. Возможно. У меня нет такой привычки – доказывать, что я хороший. Какой получился – такой и есть. Но, между прочим, за свои ошибки в первую очередь расплачиваюсь я сам. Знаете, как я однажды влип в Севастополе? Вы бывали в Севастополе?

Она. Не бывала!

Он. Так вот, в Севастополе, я там тоже был в командировке, на Приморском бульваре сидела женщина. Одна. Я подошел. Сел. Заговорил. Она охотно отвечала. Я тогда к ней поближе (пододвигается) – все нормально! Я еще поближе (еще пододвигается) – все нормально!.. Да вы не волнуйтесь, я к вам не дотронусь. Просто, когда я рассказываю, я должен показывать, иначе я не могу рассказывать. (Продолжает.) Я еще поближе – все нормально! Я завожу руку за талию (заводит руку за ее спину, но не прикасается) – все нормально! И вдруг, когда я уже хотел поцеловать ее в ушко… кто-то бьет меня кулаком в челюсть! Один раз! Два раза! Три раза! У меня искры посыпались!.. Это был ее муж. Оказывается, он сидел на соседней лавочке. Они перед этим поссорились, и он отсел. А она – сучка! – чтоб его подразнить, начала со мной любезничать! Представляете? Потом они себе ушли, а я остался с побитой мордой. Она еще оглядывалась и хохотала! Вот как бывает. А почему? Не сориентировался. То же самое – с вами. Если бы я сразу сориентировался, у нас был бы уже полный контакт. А теперь вы смотрите на меня волком. А я уже боюсь задать вам один вопрос, который мне очень хочется задать вам. (Улыбается.) Можно задать вопрос?

Она не реагирует.

(Мягко, сердечно.) Вы живете одна?

Она вздыхает.

Не одна?.. Одна?..

Она. Вдвоем!

Он. Мама?

Она молчит.

Сын?.. Угадал?.. Точно, сын! Знаете, почему я угадал? Потому что вы совершенно не похожи на женщину, которая родила дочку. Вы абсолютно похожи на женщину, которая родила мальчика. (Пальцем показывает на ее сумочку.) Фотография есть?

Она возмущенно вздыхает.

Ну, покажите фотографию. Я люблю детей… серьезно. У меня дочь, двадцать лет, месяц назад вышла замуж. Но моя бывшая жена, по кличке «холера», не разрешила приехать на свадьбу. Представляете? Ну покажите карточку. Ну пожалуйста.

Она достает из сумки фотокарточку, протягивает. На карточке – она и десятилетний сын.

Ой, какая прелесть! Ой, какая прелесть! Как он похож на вас – ну просто вылитый мамин сын! Как зовут?

Она. Витя!

Он. Прекрасное имя! Витя… Витюнчик… Витюшенька… Витек!.. Он сейчас дома?

Она. Он сейчас в пионерском лагере.

Он. Ой, ты наша умница (Целует карточку.) Какой сознательный парень, какой молодец – дал маме отдохнуть, развеяться. Мы завтра утром поедем с твоей мамочкой в универмаг, купим тебе подарок. У Вити есть велосипед?

Рывком она выдергивает у него карточку, отворачивается.

Я серьезно спрашиваю – у мальчика есть велосипед?

Она. Вы что, такой щедрый? (Прячет карточку в сумку)

Он. Я не щедрый – я справедливый. Если женщина хорошо ко мне относится, старается сделать для меня приятное – а я, к примеру, имею в месяц триста пятьдесят-четыреста, – почему не помочь? Тем более если я вижу, что ей трудно. А я в данном случае это вижу…

У нее вырывается саркастический смешок.

Ну, зачем же? Я всего лишь мужчина. И, поверьте, не самый плохой на этом свете. А мужчина есть мужчина. У него голова иначе устроена, чем у женщины. Например, в данный момент в моей голове зародилось одно предложение, которое в вашей голове зародиться не могло.

Она прислушивается.

Вам известно о том, что через (смотрит на часы) сорок минут закрывается гастроном?

Она (разочарованно). А-аа!..

Он. Напрасно усмехаетесь. Вот некоторые говорят (передразнивает): «Что это такое, какой ужас, не успели познакомиться и уже сошлись, уже в постель!» А почему, спрашивается, люди так спешат? Ну, почему? Поэтому что у нас рано закрываются гастрономы! В шесть работа кончается, а в девять уже гастроном закрыт. Вот и крутись как знаешь!

Она улыбается.

(Пододвигается к ней вплотную, дружески обнимает.) Так вот, в связи с вышеизложенным, учитывая образовавшийся цейтнот, я вношу следующее предложение: мы с вами сейчас поднимаемся с этой замечательной скамейки, на которой господь бог организовал нам встречу, покидаем этот роскошный Парк культуры и отдыха имени Цурюпы, направляемся в гастроном за углом – я хоть и иногородний, но обратил внимание, что там есть гастроном, – я в этом гастрономе покупаю все, что ваша душа пожелает… из того, что там будет, затем мы загружаемся с покупками в такси и едем к вам в гости! (Замирает в ожидании ответа.)

Она. Надо же!

Он. Толковое предложение?

Она. Еще бы!

Он (радостно). Значит, едем?

Она (мрачнея). Куда… едем?

Он. Как куда?.. К вам в гости!..

Она. А вы уже были однажды у меня в гостях! Юрочка, который оказался Колечкой.

Он (вонзает в нее свирепо-испуганный взгляд). Как вы сказали? (С нервным смешком.) Я не понял.

Она (грубо). Ты уже был у меня в гостях… я сказала! Что, память отшибло?

Он. Я?.. Я был?..

Она. Ты был, ты… Может, мне голой раздеться, чтобы ты меня узнал?

Он начинает потихонечку от нее отодвигаться.

Не двигаться! Ты никуда отсюда не уйдешь, пока меня не вспомнишь! Он забыл! (Схватила за лацкан пиджака, трясет его.) Давай вспоминай! Вспо-ми-най!..

Он. Так не надо… люди смотрят…

Она. Ничего, пускай смотрят. А ты на меня смотри! Внимательно смотри… не отворачивай глаза! Устал, что ли? Тяжелая работа – вспоминать женщину, которую год назад облапошил? Давай напрягай свои мозгочки!

Он. Вы… Вы…

Она. Ну, ну?

Он. Вы… это… на фарфоровом заводе?

Она (хватает его за оба лацкана, притягивает к себе). Я не на фарфоровом заводе! Я на чулочной фабрике! Еще он путать меня будет!.. Глаза выколю! (Отбрасывает его. Поднимается, берет сумочку.) Ублюдок… (Уходит.)

Он (вскакивает. Радостно задыхаясь). Вера!.. Вера!..

Она останавливается. Выждав секунду, поворачивается. Смотрит на него с презрением.

(Кроткий, смущенный.) Вера…

Она. Чего лыбишься как майская роза?

Перестает улыбаться. Всем своим видом он просит прощения и пощады.

Ты все вспомнил? Или не все?

Он (страдальчески и твердо). Все!

Она. А может, не все?

Он. Все…

Она. А мы сейчас проверим. Где мы с тобой познакомились?

Он. Здесь… в этом парке. Ты сидела вон там (кивает), у фонтана. У тебя было плохое настроение, я тебе настроение поднял…

Она. Потом что было?

Он. Потом… потом мы пошли… нет, мы сначала гуляли долго, потом пошли в кафе, потом пошли в гастроном, потом пошли к тебе.

Она. Дальше?

Он. Пришли к тебе.

Она. Дальше?

Он. Дальше… были у тебя…

Она. Дальше?

Он. Дальше… я это… ну, я уехал…

Она. Как уехал, куда уехал, что говорил, когда уезжал?

Он. Ну… я попросил вызвать такси, ты пошла к соседке, вызвала… я уехал…

Она. Что ты говорил, когда уезжал?

Он. Ну… я пообещал вернуться сразу… сказал, что привезу вещи из общаги, документы… и буду жить у тебя…

Она. Почему ж ты не вернулся?

Он молчит.

Ты уже знал, что не вернешься, когда садился в такси?

Он молчит.

Ты будешь отвечать!

Он. Не буду.

Она. Почему?

Он. Потому что мне нечего ответить.

Она (взрывается). Хмырюга парковая! Поганка на двух ногах!..

Он (перебивает. Хмуро). Оскорблять не надо…

Она. Как только земля таких носит!..

Он. Оскорблять не надо, Вера!.. Люди смотрят!..

Она. Люди?.. А надо мной как вся милиция смеялась? Ночью прибежала, думала – такси разбилось, задавило его! Спрашиваю, а сама фамилии не знаю… Юра звать, говорю, Юра звать. А он, оказывается, Коля! Ты кто? Ты Юра или ты Коля?

Он (угрюмо). Я Алексей…

Она. Кто ты, кто ты?

Он. Алексей.

Она (передразнивает). Алексей… Он Алексей! Лешенька-хмырешенька! И куда же вы тогда поспешили, среди ночи, Юра-Коля-Алексей? К другой бабе? Со мной плохо было? Плохо было, да?..

Он. Хорошо…

Она. Тогда в чем дело? Ты же мог утром сбежать?

Он. У меня билет был.

Она. Какой билет?

Он. На самолет. У меня тогда командировка кончилась. Надо было еще собраться.

Она (долго смотрит на него в упор. С болью). Какая зверятина, а!..

Он (набычился. Перебивает). Не надо оскорблять!

Она. Теперь будешь во всех парках СССР рассказывать новое приключение? Это не то что в Севастополе… по роже двинули. Тут во как – не узнал бабу, с которой переспал! Смеху будет!.. Ты же не человек, ты зверятина!

Он. Не надо оскорблять, Вера!..

Она (с нарастающей силой). Задушу сейчас… Сейчас задушу! И тебя, и себя! Задушу!

Он (срывается с места, хватает валяющуюся у дерева кирпичину. Протягивает ей). На! Бери, бери! (Всовывает ей в руки кирпич.) Доводи до конца, если я зверятина! Если я ублюдок! Освободи землю от такой твари! Лучше убей… Но не оскорбляй! Убей! Тресни! (Смаху садится на скамью, наклоняет к ней голову.) Давай!..

Она (заносит над его головой кирпич). Сейчас как!.. (Отбрасывает кирпич в сторону.) Нашелся!..

Он сидит, согнувшись, будто оцепенел. Она свирепо смотрит ему в затылок. Вдруг видит: у него дрогнули плечи – один раз, второй раз. Он плачет.

(Издевательски). Ой господи, ой господи! Хватит клоунничать! Прямо заплакал… зарыдал!.. Ну-ка, ну-ка!.. (Присаживается рядом, сует руку снизу к его лицу. Смотрит на свои пальцы.) Неужели слезы? (Лизнула языком.) Надо же! Ты что, артист? Можешь плакать по заказу? (Достает из сумочки платок, кладет ему в руку.) Вытрись, чучело!

Он отбрасывает ее платок, достает из кармана свой, прикладывает к мокрым, раскрасневшимся глазам. Она поднимает с земли свой платочек, прячет. Внезапно покачнувшись, он плюхается головой на ее колени.

Что такое?! Эй! (Руки отводит назад, смотрит на него сверху, как на уткнувшуюся мордой собачку.) В чем дело, товарищ?

Он вжимается еще глубже головой в ее живот.

Ну, хватит, хватит! Хватит, говорю! (Пытается столкнуть с колен его голову.) Я кому сказала – хва-тит! Доплачешь на другом подоле. Тоже мне! (С трудом выбирается из-под него, он цепляется за платье. Она отдирает его руку, встает.)

Он (хватается за ее сумочку). Вера, не оставляй меня!.. (Отпускает сумочку, той же рукой хватается за сердце.) Чч-чччерт! (Кряхтит, морщится.)

Она. Ха! Что такое?

Он. Вот тут (показывает)… кусок льда… прожигает холодом… прямо насквозь… ч-чччерт! (Отворачивается от нее, постанывает.)

Она (присаживается напротив). Валидол дать?

Он (качает головой). Сейчас пройдет… извини… сейчас.

Она. Часто у тебя прожигает?

Он (тяжело дыша). Не часто… но бывает…

Она. А где ты живешь? Куда ты приехал в командировку?

Он. На стройку… на ТЭЦ… В общаге, за городом…

Она. Как на ТЭЦ? Ты же в тот раз говорил – на какой-то завод… какую-то машину налаживать.

Он. Я неправду сказал… Тогда тоже на ТЭЦ.

Она. А постоянно где проживаешь?

Он. Нигде.

Она. Как нигде?

Он. Квартиру им оставил. Только прописан там… в Казани…

Она. В Казани? А в прошлый раз ты разве говорил – в Казани?

Он кивает.

(Пожимает плечами, точно не помнит, как он говорил тогда.) И ты что, часто сюда приезжаешь?

Он (превозмогая боль). Второй раз… Вера, разреши зайти к тебе…

Она. Хэ! А на свежем воздухе полезней. Давно один живешь?

Он (морщится от боли). Три года.

Она. Как – три года? Ты же год назад говорил – три года!

Он (с трудом произносит слова). Я почти все тогда наврал, Вера. Я прошу тебя – поедем к тебе. Дома я все расскажу. Поедем…

Она. Ты от жены ушел или она от тебя? Ты тогда говорил…

Он (перебивает). Да подожди ты! Сидишь как чужая… Зачем тогда расспрашивать?.. Ты бы хоть обняла меня… Ну, обними меня, Вера… обними… Ну, Вера…

Она сжалась, нахмурилась. Он берет ее руку, кладет себе на плечи, прижимается щекой к ее груди. Она молчит.

(Почти шепотом.) Верочка… давай потихоньку пойдем…

Она. Перебьешься. Лучше расскажи, как ты дошел до такой жизни.

Он. До какой?

Она. Ты знаешь, до какой.

Он (устраивается поудобнее). Захолостяковался я, Вера…

Она. Что, что?

Он. Закуролесился. У меня слишком много впечатлений в голове, понимаешь. Нельзя, чтоб в одной голове было столько впечатлений…

Она. А чего ж ты шлендаешь по паркам, а не женишься?

Он (выпрямляется, ему явно стало лучше). Ой, Вера, Вера, поздно мне уже жениться. Надо было сразу после развода. Но я до того погано жил со своей холерой, что даже думать не хотел. Она ж была очень тяжелый человек – мучила, зудила, то ревнует, следит, то загуляет, чуть что – вешалась, а сама – господи боже мой! – ни сварить, ни погладить, ни за ребенком посмотреть… Я же и посуду мыл, и готовил, и девчонку в школу отправлял, пока сам не возьмусь за уборку – пылюга кругом! Когда от нее избавился – я уже ничего не хотел, никаких жен, никакой семьи… один, один, один! Покой, покой, покой… только покой!.. А теперь вот три года прошло, и уже все… одна мутота в душе. Пустой я, Вера…

Она. Как – пустой?

Он. Надо было сразу… Мужики моих лет обычно так и делают – от одной жены сразу к другой жене. И правильно. Только так и надо! Я теперь, если какой мой приятель разводится, говорю ему – только сразу женись, сразу женись! А иначе попадешь в лапы к изголодавшимся разводушкам, и они тебя вмиг выпотрошат, как меня выпотрошили! Это, Вера, страшное дело – в наше время стать холостым мужиком в сорок два года! Ты знаешь, сколько их в каждом городе, разводушек? Штаны трещат!..

Она. Кто тебя выпотрошил?..

Он. Разводушки… Ну, женщины разведенные, безмужние… я их называю разводушками. Мужья им понаоставляли квартиры, и они теперь дают дрозда. Теперь же век разводушек!.. Вера, пойдем. Это скучно… (Хочет подняться.)

Она (держит его). Так и я такая!

Он. Правильно. И ты такая. Но ты не такая! Ты же не кидаешься на мужиков? Ты же не попрешься к мужику в гостиницу или в общагу, не полезешь сама в койку? Или как-то я пошел на танцы. На одной стройке, в клубе. Танцую. С одной. Вдруг объявляют… этот дамский! Меня схватила другая. И прямо сразу: тебе ту не надо, она из общежития, а у меня комната своя. И уже держит… чуть ли не за это место! Ты же не такая? Видишь, сколько прошу – пойдем, а ты не идешь. Пошли?

Она (удерживает его). Дальше рассказывай!

Он. А что дальше? Все по стройкам, все по стройкам – командировки. Я ж по монтажу. Работа мужская, денежная. Днем вкалываешь, а вечером – куда? В общагу? Вот они мне уже где, эти общаги! И пошел – по рукам да по подушкам! А душа-то постепенно выдувается. Я же всегда от души. Я халтурить не привык. Хоть на два часа, хоть на одну ночь, но от души! (Помолчав.) Стал по ночам просыпаться… в поту. (Коснулся рукой лба.) Проснусь, глаза вытаращу и думаю – мамочки родные, что ж это со мной делается, куда я плыву, куда меня несет? И такая тоска – прямо жрет душу!.. Когда разводился, думал – поживу один, спокойно, с толком, с расстановкой, а там, со временем, появится на моем горизонте ласковая спокойная женщина с таким сердцем, как у меня… Мы увидим друг друга, обнимемся и пойдем… А видишь, куда я пришел?

Она. Кто же тебе виноват?

Он. Я сам виноват. Только мне ж от этого не легче. Думаешь, мне жить по-человечески не хочется, если я сам виноват? А уже все – затянула машина! Ведь я же как – одну ночь страдаю, бью себя по голове, а на следующую – снова опять. Недосып на недосып, перепой за перепой…

Она (перебивает). Ты алкоголик?

Он (помолчав, мрачно). Я хуже, Вера!

Она. Как – хуже?

Он. Так вот. Я не хочу тебе врать. Тогда я тебе наврал, но больше не хочу. Я понимаю – ты женщина молодая, ты замуж хочешь…

Она (перебивает). Чего?!

Он. Не чевокай. Я же не дурачок. Ты хочешь замуж. И в тот раз хотела… на чем я тебя и купил, извини. И теперь хочешь. И правильно – почему ты должна жить одна? Но я, Вера, чтоб ты знала, к семейной жизни не способен…

Она. Ха! Давно ли?

Он. Да не в том! В том все нормально! Я просто не могу с одной женщиной находиться вместе длительный период. Вот какая штука. И даже дело не в том, что я не могу, – она со мной не сможет!

Она. Почему не сможет?

Он. Потому что у меня за эти годы, после развода, характер коренным образом изменился. Зажигаюсь на несколько часов, потом гасну. На один, два вечера – это пожалуйста, лучше меня не найдешь. Ты же знаешь – со мной и свободно, и весело, язык без костей, денег не жалко – одно удовольствие, а не мужик. А вот для постоянной жизни – хуже меня нет. У меня уже были, Вера, попытки бросить якорь. Ничего не вышло. Сразу делаюсь жмотом, жадюгой, бабе ни в чем не доверяю, лезу во все кастрюли, людей от дома отваживаю, все время мне кажется, что она с кем-то… я же знаю, как со мной запросто ложились, а чем она лучше? Кошмар, а не жизнь! Единственное – дети меня любят. Это да. Но мамаши их, женщины… начинается каждый раз взахлеб – кончается мордобоем!..

Она. Значит, не те женщины были.

Он. Нормальные женщины.

Она. А тебе нужна ненормальная женщина. Нормальная тебя никогда не поймет, забулдыгу такого. Потому что нормальная только себя любит. А тебе нужна дура ненормальная… вроде меня. Я не про себя, ты не думай. Ты уже один раз женился на мне, хватит. Просто чтобы ты знал, какой тип, как ты говорил. Вот тебе нужен мой тип. Точно, точно. Но такую дуру, как я, теперь днем с огнем не найдешь! (Сбрасывает туфли, забирается на скамейку с ногами, кладет ему голову на колени.) Представляешь, Леша, он заработки свои от меня укрывал, чтоб сыну родному лишней копейки не прислать, а я в это время его ждала. Как будто он не к другой ушел, а в армию призвался. Все себе картину рисовала: прихожу с фабрики, а он ждет у подъезда. Я ни слова не говорю, впускаю, отмываю его в ванной, на стол накрываю… Потом мы ложимся, и тут я ему говорю: «Петенька, а я ведь все это время ни с кем не была, тебя ждала»… Представляешь, вот так лежу как дура на широкой кровати и мечтаю, что он услышит это и расплачется от счастья… Каждый сантиметр исцелует на мне… А он в это самое время со второй развелся да на третьей женился!..

Он наклоняется – растроган, целует ее в губы, волосы.

(Вдруг.) Да отстань! (Отталкивает, садится.) Все вы такие. И ты хорош. И тебя чтоб привести в порядок – нужно сколько сил, и сколько нервов, и сколько терпения… Только знай подлаживайся. А потом… улетучишься! Ты не думай, я в жены не набиваюсь. А говорю, потому что вижу тебя насквозь. И могу сказать, если хочешь, что тебя может спасти. Сказать?

Он. Могила спасет!..

Она. Да брось ты глупости говорить! Надо только очень захотеть, дурачок. Чтоб ты очень захотел. И чтобы она очень захотела. Тогда все получится. Все можно изменить, Леша, если действовать! Я тебе простой пример приведу. Я, значит, работаю контролером ОТК. А моя новая начальница, начальник ОТК, меня невзлюбила. Ну, никак. Просто хоть уходи. А я на фабрике десять лет – я всех знаю, меня все знают… не хочу уходить! И что я делаю? Прихожу в пятницу, перед выходным, и говорю ей: «Анна Захаровна, прошу вас завтра в два часа быть у меня. Есть к вам разговор, касается жизни одного человека. Не придете – потом никогда себе не простите». Пришла… Я приготовила обед, купила бутылку. А у меня, ты знаешь, в квартире чистенько, я ее раздела, говорю: разувайтесь, у меня в квартире, говорю, все босиком ходят – и я, и сын, и гости, и летом и зимой. Она так удивилась, но понравилось шлепать босиком. Сразу из начальника в женщину превратилась. Сели к столу, выпили по рюмашечке, и я ей говорю: «Анна Захаровна, вот вы меня не любите, а ничего про меня не знаете. А мне обидно. Вот я и решила, сейчас вам всю свою жизнь расскажу, а потом решайте – можно ли такую женщину, как я, не любить». И прямо с рождения начала ей рассказывать. И какой у меня был отец пьяница, и какая мама прекрасная была, и как нам жилось. Ну все, все… и про Петра, про мою жизнь с ним, все рассказала. А когда кончила, она плакала. Потом она мне про свою жизнь рассказала – тоже дай бог. И ночевать у меня осталась, и все – были враги, а утром пришли на фабрику подруги! Понял? Все можно изменить, если захотеть. И не ждать, пока само… а что-то делать! Не улыбайся, дурачок. Ты лучше вот подумай и скажи: вот о чем ты в жизни мечтаешь? Есть же у тебя такое, чего ты всю жизнь добиваешься, а добиться не можешь?

Он смеется.

Я серьезно. Ну давай начнем с самого маленького. Вот есть, скажи, такая вещь, которую ты давно мечтаешь иметь? Скажи, из одежды?

Он. Не знаю.

Она. Ты подумай!

Он. Вельветовую шляпу. Вот к этой куртке.

Она. Значит, должна быть вельветовая шляпа. Твоя жена должна позаботиться, чтоб у тебя была вельветовая шляпа! Другие мечты называй. Тебе хочется, скажем, куда-нибудь съездить?

Он. На Камчатку. У меня родители родом с Камчатки, никогда не бывал…

Она. Значит, один отпуск – это Камчатка. Твоя жена должна запланировать. Это же все доступно, Алексей! Да взять еще с собой дочку с мужем. Тебе же хочется, чтоб у тебя были хорошие отношения с ними, правда?

Он. Холера не даст…

Она. Даст.

Он. Не даст.

Она. Даст!.. Я тебе опять пример приведу. Был такой момент, когда я решила не допускать Петра своего к Витьке. Не дам встречаться, и все! А я знала – он сына любит, копейку жалеет, а любить любит. А я решила: вот так! Стала Витю против отца настраивать. И вдруг получаю, значит, письмо от его третьей супруги. Ты знаешь, Леш, такое письмо замечательное, такие слова там были, что я разревелась. И отправила Витьку к ним на зимние каникулы. И она так хорошо за ним смотрела, мне прислала грибов три банки, написала подробно, как Витька там себя вел, что ел, где спал… полный отчет! Витька и сейчас там, у отца… я тебе наврала, что в пионерлагере. Он там. На месяц поехал. Видишь, как? Любой вопрос можно по-человечески решить, Леш! Если очень захотеть…

Он. А чего ж это Петр ушел от тебя, если ты такая понятливая?

Она (с выношенной болью). Так это я теперь стала такая понятливая, Леша, – после того, как он бросил меня. Я ж ему по рублю на обед выдавала, ни копейки больше! А теперь, вот клянусь, выйду замуж – пускай всю зарплату у себя оставляет!.. Леша, накинь на меня свой вельвет… прохладно.

Он (поднимается, снимает куртку, бережно кладет ей на плечи. Ласково). Вера, давай пойдем…

Она. Подожди. (Просовывает руки в рукава куртки.) Леша, какие у тебя еще есть мечты?

Он (смеется). Побегать сегодня ночью босиком по твоей квартире!

Она (шлепнула его по заду). А машину не хочешь?

Он. Вера, хватит! (Отходит на несколько шагов от скамейки. Стоит к ней спиной.) Я тебя жду!

Она. Ну, скажи… хочешь машину?

Он не отвечает.

(Всовывает ноги в туфли, встает, подходит к нему сзади, обнимает.) Я серьезно спрашиваю, дурачок… хочешь?

Он (гримасничая). Ну, допустим, хочу!

Она. Значит, будет! (Тянет его обратно на скамейку.)

Он. Вера, нет, пошли!

Она. Пять минуточек посидим и пойдем. Пять минуточек. (Усаживает его на скамейку, садится к нему на колени.) А машина вполне может быть, Леша. Если ты зарабатываешь четыреста да, скажем, твоя жена будет зарабатывать примерно двести – это шестьсот. Можно так уложиться, что половина – на сберкнижку. Вот и считай – в год три шестьсот. Два года – и машина! Так что, Лешенька, когда женишься (гладит его по лысине), обязательно запиши на листочке все свои мечты и пожелания. Для сведения супруги. И повесишь на стеночку, под зеркалом. Понял? (Съезжает задом с его колен на скамейку, нагибается к его ногам, задирает штанину.)

Он. Ты чего?

Она. Спокойно… (Рассматривает носок на его ноге.) Точно, носок нашей фабрики. Здесь покупал?

Он кивает.

Следующий раз будешь покупать, ищи этикетку, где напечатано «контролер номер девять». Это я! Понял?

Он (поднимается, берет ее за руки). Вставай, контролер номер девять. Вста-вай! (Тянет ее.)

Она (поднимаясь). Только, Леша, ты имей в виду – сейчас мы пойдем, но в квартиру ко мне ты сегодня не заходишь.

Он. Что? Ты что, с ума сошла? Почему?

Она. Это тебе наказание… за то, что не узнал меня.

Он (со всей присущей ему энергией). Вера! Прекрати! Мне противно возвращаться в общагу! Ты можешь понять? Ты что?!

Она (очень грустно). А почему ты меня сразу не узнал? Ну как ты мог забыть, ну как? Что ж от тебя ждать хорошего? Или я такая незапоминающаяся? Тогда ищи запоминающуюся!

Он (сникает, опять садится. По-хорошему). Ну, Вера… Ну так вышло. (Берет за руку.) Думаешь, мне приятно, что так получилось? Мне же тогда так хорошо с тобой было…

Она. Не хочу, не хочу, не хочу! Не трогай меня! (Отбрасывает его руку.) Карточку всунула ему, думала – по карточке вспомнит. Ты же видел эту карточку у меня на стене.

Он. Ну, Вера… Может, у меня с головой что-то не то… я же не специально… Миленький, я очень прошу тебя, не оставляй меня сегодня, забери меня к себе… Я лягу где-нибудь, где ты скажешь… на полу, где угодно… Понимаешь, Вера, мы тогда… ну, как тебе сказать… мы тогда шли в разные стороны, случайно наткнулись друг на друга и опять пошли в разные стороны. Теперь же совсем другое!

Она. Ну что – другое? Ну что – другое?

Он. Сегодня это судьба, Вера. Сегодня что-то произошло, что-то началось. Это не просто так. Тогда ничего не началось, а теперь началось. Тогда нас черт свел, а сегодня бог. Серьезно. Ну почему и ты и я именно сегодня, именно в этот день, именно в этот час оказались в этом парке? Ну почему? Это судьба, как ты не понимаешь?