Текст книги "Аргиш"

Длилось считаные мгновения.

Борт выровнялся. Двигатели зазвучали ровно. Только темнота и дождь, бьющий по стеклу, никуда не исчезли.

Напряжение не спадало. Напуганы. Ждали, что повторится.

Сейчас вертолёт уже не воспринимался занимательным аттракционом – вверх, к солнцу, в голубое небо. Сейчас это был ненадёжный кусок железа, который, несмотря ни на что, летел, не падал, рвался вперёд сквозь дождь и ветер, выл от натуги двигателями, разрывая винтами чёрное тело грозы.

– Фронт! – прокричал механик и махнул успокаивающе рукой. – Всё! Уже проехали.

Второй пилот, перегнувшись через ручку кресла в проход, махал рукой, подзывая. Андрюха сорвался с места.

Навстречу неслись рваные тёмно-серые клочья. Дождь лупил по стеклу. Мирно, совсем по-домашнему работали дворники, стирая потоки воды.

– Смотри! Оно?

– Ничего не вижу!

– Сейчас…

Внутри клочковатого месива, несущегося навстречу, образовался рваный просвет, мелькнула свинцовая гладь озера, неясные очертания берега, и всё снова заволокло клочьями серого тумана.

– Оно?

– Не знаю… Так сразу не определишь. Не видно же ничего, – Андрей словно оправдывался.

– Оно это, оно, – уверенно заявил второй пилот. – Верховье Вонги. Я здесь уже садился.

– Идём на посадку, – объявил командир.

Вернулся на место.

Перед глазами продолжал стоять просвет среди рваных туч, матовый проблеск воды, чёрная полоса берега.

– Садимся! – прокричал ребятам.

И вдруг окатило тревогой – всё! – игры закончились. Сейчас их выбросят на берег незнакомого озера, и вертушка уйдёт. Порвётся последняя нитка. Они окажутся одни. Совсем одни! Что случись – никто не поможет, не докричишься.

Прилипли к иллюминаторам.

Ничего не видно – клочья тумана мимо, и капли дождя расплющиваются о стекло.

Вывалились из облачности, как из мешка. Земля в пятидесяти метрах. Взревели двигателями, пошли вдоль берега. И вниз. Зависли в полуметре.

Механик торопливо натягивал куртку. Распахнул дверцу – ветер с дождём рванулись внутрь, выметая тепло, – спрыгнул. Пригнулся, сделал два шага в сторону и махнул рукой.

Шасси плавно коснулись земли, просели под тяжестью.

День первый

Дождь лил монотонно, не переставая.

Летуны даже двигатели не заглушили. Молотили вхолостую винты, пока выбрасывали вещи наружу.

Легли сверху, прижимая, чтобы не разметало при взлёте.

Механик попрощался, захлопнулась дверца.

Командир за стеклом кабины показывает большой палец.

Борт ушёл, растворился в туманной мути.

Непривычно тихо. Привыкли к шуму двигателей, сжились с ним. Только капли дождя барабанят по рюкзакам и баулам с лодками.

– Спальники! Смотрите, чтобы спальники не промокли, – Андрей по привычке кричал.

Их выбросили на каменистое плато. Голый камень. Сквозь трещины пробивается пожухлая трава. Россыпь мелких неокатанных обломков под ногами.

В двадцати метрах – берег озера. Другого берега не видно, теряется в тумане. Вообще вокруг ничего не видно – темно и дождь.

Туман. Может, и не туман вовсе? Может, туча так низко опустилась, навалилась брюхом на плато? Туман – он светлый – серо-молочная белизна… а здесь какие-то серо-чёрные сгустки повисли в воздухе, перемещаются, словно живые, – ещё чуть-чуть, и озеро совсем закроют.

– Блин! Как мы не гробанулись при посадке? Они сумасшедшие.

– Коль, это мастера. Малая авиация знаешь что на северах творит? У них же свобода самим принимать решения. Хотя… бьются они как мухи о стекло. Ладно, что говорить, сели – и хорошо. Давайте место для лагеря поищем. – Андрей огляделся.

– А что, здесь всегда такая погода? Как-то неуютно. Я уже промок насквозь. И холодно, блин! – Виталик, кряхтя, встал на ноги.

Лишь Вадим безучастно продолжал сидеть. Смотрел, как сгустки тумана пожирают остатки озера. Редкие капли – перед лицом – срывались с капюшона энцефалитки. Странное ощущение… Только что было тепло, светило солнце, вертушка резво летела над тайгой, над болотами. Было интересно, даже немного весело, и… словно занавес закрылся – выключили солнце и синее небо – погасили свет в зале – голый камень, туман, дождь, холод.

– Так… Давайте пересортируем вещи. То, что не должно промокнуть, положите вниз, прикройте лодками. А я пройдусь, посмотрю, что к чему. Надо палатки срочно ставить. Да! И плащи достаньте. Они вон в том бауле, – Андрей пнул ногой брезентовый мешок, лежащий сбоку. – И целлофан там. Спальники, хлеб, продукты – накройте.

– Ты далеко не отходи. Не видно же ни черта. Заблудишься, – предупредил Виталик.

– Не… куда тут? Рядышком посмотрю.

Отошёл метров на сто и пошёл полукругом. Что-то тревожило. Нет, не дождь этот, не туман. Вокруг всё было не так…

Место для стоянки нашёл быстро. Чуть наклонённый растрескавшийся останец – от дождя не спасёт – но рядом обнаружилось старое кострище, обгорелые остатки дров, чуть в стороне – какие-то кости, фрагменты оленьих рогов, ошмётки то ли мокрых тряпок, то ли шкур. Ненецкая стоянка.

Дрова – это здорово! – хоть костерок можно будет развести.

За две ходки перетащили барахло.

Дождь почти перестал, но туман всё так же нависал, обволакивал, льнул к земле.

Ставили палатки. Андрюха покрикивал, чтобы натягивали лучше: провиснут – зальёт ночью дождём. Сам возился с костром – дрова сырые, не хотели разгораться.

– Вадька! Ну-ка подожди… посмотри на меня… что это у тебя на лбу?

Вадим нехотя повернулся к Андрею. Подошёл Виталик – интересно!

Тоненькая струйка крови стекала по лбу, размазываясь на брови.

– Мошка. Это не комар – вот эта дрянь нас всех замучает. Мажьтесь. И палатки держать застёгнутыми. Колька, ты слышал?

– Ага, – усердно вбивал колышек растяжки в трещину среди камней.

Костёр худо-бедно разгорелся. Андрей взял ведро и пошёл за водой к озеру.

Стоял, смотрел на серую ровную воду – словно ртуть разлили.

Озеро вытянуто с юга на север. Противоположный берег отсюда виден – до него метров двести, наверное… а может, и меньше.

Вошёл в воду, отошёл метров десять – мелко, по колено, дно каменистое.

Рядом раздался громкий всплеск. Вздрогнул. Обернулся. На берегу стоял Виталий, готовясь бросить ещё один камень.

– Делать нечего? – спросил раздражённо.

– Ага, – весело отозвался тот. – Греби сюда, начальник, базар есть.

– Слушай, – начал неуверенно, когда Андрей подошёл, – тут такое дело… Вадька запросился со мной в палатке жить. Я-то не против…

– Ну и ладно, – Андрей раздавил комара на щеке. – Только на лодке он со мной поплывёт.

– Это не моё дело. Сам решай. И ещё… Я, конечно, понимаю – отношения у вас сложные, натянутые. И я вроде буфера между вами. Так сложилось…

– Давай, не тяни. Что хочешь сказать?

– Поговорил бы ты с ним по душам. Не знаю, какая кошка между вами пробежала, – но выправлять-то надо? Ты же взрослый мужик, а он пацан ещё. Если вы так и будете друг от друга шарахаться, то сплошной напряг будет. Для меня-то уж точно. Ты извини за прямоту.

– Ладно, я понял. Всё будет нормально. Пошли в лагерь.

Стало темнеть. Костёр горел плохо. Вода не закипала.

Промозгло и сыро. Неуютно.

Котелок с водой стоял на трёх камнях, Андрюха, сидя на корточках, подсовывал в огонь мелкие щепочки.

Колька не выдержал:

– Что мы бродим как потерянные? Праздник у нас! Долетели благополучно, приземлились. Да хрен с ней, с этой погодой! Завтра солнце будет, вот увидите. Давайте лучше «тощичка» перед ужином, глядишь, и жизнь веселее покажется.

– Давай, кто же против? – сразу откликнулся Андрей. – Что там у нас с поезда осталось?

– Полбутылки. Сейчас достану, – Виталик полез в палатку.

В свете пламени – кружки в ряд, горлышко бутылки ходит вдоль, льётся водка. От котелка поднимается пар, белый. Изредка насквозь прошивают чёрные тельца комаров.

Разобрали кружки.

– Скажи что-нибудь, Андрюх…

– А что здесь говорить? Помните, как в мультфильме? Мы ехали, ехали и вот наконец приехали. Давайте!

Уютнее не стало. Голое каменистое плато, здоровенный останец за спиной да две палатки – два тёмных горба – внутри заполненного сумеречной темнотой пространства. Лишь костерок весело выбрасывает язычки пламени, живёт, не поддаётся затапливающей дождливой мгле.

– Как же жрать-то хочется! – Колька с вожделением смотрел, как Андрей вываливает банку тушёнки в котелок с макаронами.

– Вот завтра лодки надуем, Колька солнышко нам обещал, и поплывём… – мечтательно начал было Виталик, бросив ложку в опустевший котелок.

– Подожди ты мечтать! – раздражённо оборвал его Андрей. – Мы ещё ничего не видели. Речки не видели. Завтра будем решать, как дальше.

– Ну… тогда давайте ещё выпьем, под чаёк? – покладисто согласился Виталик. – Никто не против? Вадим, не в службу, а в дружбу, принеси канистру – она за нашей палаткой. Эх, сейчас разбавим чуток…

Вадим нырнул в темноту и появился с пятилитровой пластиковой канистрой со спиртом.

– Ладно, вы бавьте, а я пойду посуду помою, – сказал Андрей.

– Брось ты… Завтра по-светлому помоем, – попытался остановить его Колька.

– Коль! Здесь нет завтра. Здесь есть только сегодня.

Вадим ворочался в спальнике, не мог устроиться. Во рту поганый привкус спирта и тушёнки. Зубы бы почистить, да лень к озеру тащиться в темноте. Спирт раньше пить не приходилось. В первый раз. Только глотнул. Гадость жуткая!

Комар жужжит. Залетел всё-таки. Зажечь фонарик, убить гада! Виталия разбужу. Вон сопит, словно дома в кровати. Надо было, наверное, выпить больше, как они… вот и спал бы сейчас.

Как их называть? Раньше там, в Москве, было проще: дядя Коля и дядя Виталя. А здесь? Слово «дядя» во рту застревает, не выговорить. Папа? Вот папой его называть совсем не хочется. А как?

Люблю ли я его? Интересно… Отец ведь… Нет, пожалуй, не люблю. Какое-то другое слово должно быть.

Чужие стали. И пахнет от него. Лист прелый. Может, это возраст? Так и должно быть?

Нет… то, что он маму бросил, – это ни при чём. Просто он чужой, давно чужой. Может, и не совсем чужой, но не нужен… Хорошо, что он есть, но ведь не нужен?

Вернётся домой за полночь, зайдёт в комнату – я лежу, читаю – и начинается – сядет на край кровати, в ногах – пошли эти полупьяные разговоры по душам. Он даже не поучает – просто рассуждает о жизни, о работе, о литературе. Думает, мне это надо. А мне надо, чтобы меня в покое оставили. Не лезли ко мне.

Вот мама – нужна.

Когда я это понял? В классе четвёртом?

Отец был кумиром! Живой, весёлый, выдумщик, всегда с удовольствием возился со мной и моими друзьями – каток, велосипеды, походы. А какие игрушки привозил, когда ездил за границу!

И всё изменилось, когда я в больницу попал.

Мир вывернулся наизнанку. Я, который всегда купался в любви и ласке, вдруг оказался среди абсолютно безразличных ко мне людей. Стало страшно. Очень страшно. Предстояла операция – плёвая, конечно. Но это – сейчас. А там…

И вот только тогда почувствовал, как необходима мама. Не весёлый и уверенный в себе отец, а мама. Мама, которая ругает за двойки, заставляет мыть руки, загоняет вечером в постель.

Жизнь в больнице превратилась в ожидание и делилась на бесконечное простаивание перед мутным оконным стеклом – увидеть маму, идущую от ворот к корпусу больницы, и истеричный страх перед болью. Я был такой маленький и такой одинокий – и весь знакомый тёплый мир за стенами этой больницы превратился в маму. Она одна могла спасти. Только бы пришла, только бы её увидеть!

А эти… Медсёстры с врачами уверяли, что будет совсем не больно, ну не капельки. И ведь почти поверил. Но дебил-переросток из соседней палаты радостно поведал, что будет очень больно. И ещё к креслу привяжут, и крови – ну просто море. Ведь не соврал, собака.

Было всё это, было…

Изнутри подкатывало тёмно-сладкое – вот-вот затопит, потечёт из глаз.

Зачем? Зачем тогда семью строить? Трахались бы как кошки по углам. Рожали… Так нет! Устроили показательное выступление – папа, мама, я – счастливая семья. Зачем были эти двадцать лет вместе? Сколько из этих лет – враньё? Фасад блестит, а нутро гнилое. Да и хрен с вами! Меня-то вы за что так? Я же вам верил!

Ну хорошо… Разбежались…

Отец-то – ладно… Я его ещё как-то могу понять. Вернее, не понять… наверное, принять могу. Он отдалялся, отдалялся, почти чужим стал. Ушёл и ушёл. А вот мама… как с ней?

Это ведь мама… Она – всё! Она – родная. Нет никого родней. Сколько? Год после ухода отца? Да нет, меньше… И уже мужик новый появился. Защебетала, забегала. Домой придёт с сумками – аж руки отрываются, и готовить, готовить, готовить. Чтобы надолго хватило, холодильник жратвой забить, чтобы освободиться – мол, накормила сына, всё в порядке. А самой только и надо – к этому…

И манера прощаться… Никак правильный тон подобрать не может. То – ну сына, ты же всё понимаешь, взрослый уже – и улыбочка эта поганенькая, заискивающая. То – по-деловому, в дверях: «Ну я пошла. Еда в холодильнике. На телефонах. Приду в среду».

Что я должен понять? Что ты к этому трахаться побежала? Ты же мама! Думать об этом не хочу. Поверить не хочу. А в голову всё время лезет… Представляю, как они там…

Может, всё правильно? Так и должно быть? Ведь и правда уже взрослый. У каждого своя жизнь. А у них эта жизнь проходит. Ну разлюбили. Одному страшно оставаться. Вот и мечутся.

Понять их нужно. Это можно. Вот только как враньё принять? Ведь не в одночасье всё произошло. Значит, тлело годами. Да какой там тлело – полыхало всё, пока до конца не выгорело. И ведь вида не показывали. Наверное, ради меня старались. Может, и правильно, детство-то хорошее было. Только коробит от этого вранья, обманутым себя чувствую. Не сейчас. Раньше обманули, когда, втроём, взявшись за руки, в зоопарк ходили.

Треснула семья. Раскололась, как гнилой орех – только дымок серый пошёл. Разбежались по своим углам. Шебаршатся, строят. Каждый сам за себя.

Вертелся, стараясь устроиться удобнее. Лежать – жёстко. Хорошо, что хоть не холодно.

Зачем я здесь? С ним. Хотя вертолёт – это прикольно!

День второй

Словно толкнули изнутри. Понял.

Понял, откуда взялась тревога. Осталось только обернуть эту тревогу словами. Проговорить.

Наверное… он знал это уже вчера, но понимание словно лежало на какой-то затерянной полочке в глубине сознания. Ещё вчера не хотелось этого понимания, вот и лежало невостребованным. Сейчас пришло время.

Открыл глаза – смотрел на нависающий потолок палатки.

Тяжело, с хрипом рядом дышал Колька – спал.

Провёл рукой внизу живота – сухо. С вечера заложил в трусы тряпку, на всякий случай – спальник бы не намочить.

Стараясь не шуметь, аккуратно расстегнул молнию на входе. Стоя на коленях, ещё по пояс в спальнике, высунул голову наружу.

Светало. Дождь перестал. Открывшийся в мутном свете пейзаж завораживал.

Голое каменистое плато полого заваливалось в серость. Камень мокрый, чёрно-коричневый. Два небольших озерка в едва наметившейся низине соединяются узким перешейком. И низко, кажется, рукой достанешь, нависают тучи – фиолетово-чёрные, словно клочья свалявшейся шерсти. Пусто, голо, ничего лишнего – природный минимализм.

Всё сложилось.

Это было не то место. Не та речка.

Сам ведь перерисовывал карту у геолога – там лес должен быть по берегам реки – сам зелёным закрашивал кальку. И тот ещё говорил, что с дровами проблем не будет. Про болото ещё что-то говорил…

Какое, к чёрту, болото! Камень сплошной. Есть ли здесь хоть какая-то речка? И что теперь делать?

Моя вина. Организатор хренов!

Заворочался Колька:

– Что? Встаём?

– Нет. Спи, спи. Рано ещё… Я пройдусь, посмотрю, что к чему.

После ухода Андрея так и не заснул. Хотелось пить после вчерашнего спирта. И ощущение было, что ночью не спал совсем.

На часах – начало седьмого. Нет… восемь часов пролежать, без сна – это не реально. Значит, только кажется, что не спал.

Встать, что ли?

Промозгло, сыро, серо.

Возился с костром. Не хотел разгораться, медлил. Пламя нехотя съедало тоненькие веточки, но за большие приниматься не спешило.

Из палатки вылез Виталик. Потянулся. Огляделся. Присвистнул.

– Ну… и где твоё обещанное солнце?

– Ты бы хоть поздоровался с утра. Не учили?

– Учить-то учили… Андрюха спит ещё?

– Нет. Пошёл бродить. Возьми ведро, за водой сходи. Заодно и умоешься.

– А что у нас на завтрак?

– Что приготовишь, то и будет.

– Злой ты какой-то, Колька, с утра. Нет в тебе чуткости и ласковости. Вот представь, просыпаюсь я, выхожу в этот безрадостный мир, а ты меня встречаешь лучезарной улыбкой и чашечкой кофе – маленькая такая чашечка, блюдечко белое… Представляешь? И этот серый мир озарится солнечным светом твоей улыбки, и будет восхитительно пахнуть кофе.

– Иди уже, трепло! Манку будем варить. И чай вместо твоего кофе.

– Может, Вадима разбудить?

– Виталик! Ты достал! Пусть парень поспит.

Андрей вернулся, когда они уже позавтракали.

Виталик возился со спиннингом, любовно посматривая на коробочку c блёснами. Колька с Вадимом свёртывали палатку.

– Почему такой хмурый? Там каша под ватником. Ну что? Лодки надуваем? – Виталик рассёк спиннингом воздух – аж свистнуло. – Рыбы вам наловлю! Это не каша манная.

– Погоди, Виталик. Не гоношись. Дай спокойно поесть.

Андрей уселся на тюк с лодкой, поставил на колени котелок. Не спеша черпал ложкой. Молчал. Его не дёргали. Притихли. Ждали, что скажет.

– Значит, так… Ничем я вас порадовать не могу, – начал Андрей, прихлёбывая чай из кружки. – Только пока не перебивайте. Давайте я всё расскажу, а потом будем обсуждать и орать друг на друга.

Сейчас… самое главное…

Это не то место, не та речка и, вообще, всё не то… И я не представляю, где мы находимся.

– Ни хрена себе! – первым среагировал Колька, рывком сдёргивая капюшон энцефалитки с короткостриженой головы.

– Коля – стоп! Помолчи!

– Блин! Как так могло случиться? – не мог остановиться. Вскочил, вцепился рукой в ворот свитера, оттягивая, словно тот его душит. Невысокий, кряжистый, на месте не стоит, приплясывает от возбуждения. – Это ведь серьёзно! Как не то место? Сдохнем ведь здесь!

– Подожди ты паниковать. – Андрей отставил кружку в сторону, устало провёл ладонью по лицу. – Нервом ничего не поправишь. Случилось то, что уже случилось.

– Колька! Дай Андрюхе всё объяснить. Не перебивай, пожалуйста, – Виталик – ватник нараспашку, живот выпирает, синяя шапочка с помпоном едва держится на затылке – не спеша стал подкладывать веточки на угли.

– Это моя вина. Ну… и стечение обстоятельств.

Помните, когда летели? Фронт грозовой этот… Меня тогда командир спросил: «Летим или поворачиваем?» А я что? Откуда знаю – лететь или поворачивать? Я и сказал – вам решать. Вот и полетели.

А там видимость нулевая – ну вы сами…

Только один раз внизу какая-то вода мелькнула. Как тут определишься? Да ещё и пилот уверяет – то место, то… Мол, он уже садился здесь.

Мне бы сразу сообразить, как только приземлились. Ведь по карте здесь болото и лесок должны быть, а не этот камень долбаный!

Не сообразил. Туман ещё этот… – Андрей замолчал.

– Когда понял-то?

– Мне кажется, вчера вечером. Только не мог для себя сформулировать, а может, поверить не хотел. А утром стало всё окончательно ясно.

– Ну и что делать будем? Какие варианты? Подожди! Что?! И речки здесь нет? Бред какой-то! Не могу поверить. – Колька с разворота пнул камень, подвернувшийся под ногу, – тот отлетел подпрыгивая.

– Я обошёл озеро. Два ручья втекают, один вытекает. Это шанс. Если спуститься по нему вниз – либо к реке выйдем, либо он сам превратится в речку.

– Большой ручей-то? – подал голос Вадим.

– С гулькин нос. Полметра шириной в лучшем случае.

– То есть на лодке не пройдём? – уточнил Виталик.

– Какая там лодка! Я же говорю – полметра от силы.

– Да… Попадалово. Давайте чайковского замутим, что ли… раз такое дело. – Виталик заглянул в котелок и пристроил его на углях.

– Ну и как теперь? – раздражённо спросил Колька.

– Давайте вместе думать. У нас два варианта. Первый – мы не двигаемся с места. Сидим здесь двадцать дней. От нас нет вестей. В лучшем случае родные могут встревожиться и организовать поиск. Вот только вопрос – когда они встревожатся? И всё равно искать-то нас будут на Вонге и начнут, наверное, с низовья. И очень большой вопрос – вспомнит ли кто из лётчиков, куда нас выбрасывали? Одним словом, гнильцой попахивает.

Второй вариант – он простой как пять копеек. Берём вещи на плечи и пешедралом вниз по ручью, авось по нему к реке и выйдем. Ну а дальше – как сложится… Что сейчас загадывать? Река в любом случае на побережье Белого вынесет – там уже люди, деревни, связь.

– Конечно, пойдём! Нет, ну надо же так вляпаться!

Колька схватился за ручку котелка, от которого уже валил пар. Обжёгся, отдёрнул, зашипел:

– Сука! И ты ещё!

– Это он тебя, Коль, специально, чтобы нервничать перестал.

Идти – конечно, хорошо… движение… – Виталик привстал, подцепил палочкой ручку котелка и убрал его с углей. Заговорил медленно, словно прислушивался сам к себе. – Только я от умных людей слышал… если что случится – никогда не покидать места, где оказался, где есть хоть какой-то шанс, что тебя найдут.

– Ага! И сколько ты здесь сидеть собираешься? Месяц? На голом камне? А жратва закончится? Друг друга жрать будем?

– Подожди, Коль, не кипятись, не сгущай краски. Давай поговорим спокойно, чего глотку-то рвать? Вадим, ты что думаешь? – спросил Андрей.

«Думаю, что из-за твоей самоуверенности все вляпались. Тоже мне – командир нашёлся! Всегда знаешь, как надо и что делать, а в результате… И дома так же. Задолбал своими поучениями! Прямо хозяин жизни. А за что ни возьмёшься – всё рассыпается. Лучше бы к матери вернулся, а не мотался чёрт-те где!»

Вадим посмотрел на отца:

– Я… Может, костры разжечь? Какие-нибудь вертолёты, самолёты местные будут пролетать. Заметят.

– То есть ты за то, чтобы остаться?

– Нет! Я как все. А сам-то что считаешь надо делать?

– Мне кажется, надо уходить по ручью. В любом случае с этого места надо уходить. Дров нет. Какие костры, Вадим? Здесь на готовку дров не собрать. И не просидим мы спокойно месяц на одном месте – переругаемся. Идти надо.

– Я же говорил! – Колька похлопал Виталика по плечу. – А ты – сидеть надо на жопе, не двигаться. Помнишь про двух мышек в молоке? Одна сдохла, а другая лапками сучила, сметану сбила и выбралась!

– Сидеть всегда лучше, чем идти; лежать лучше, чем сидеть, – философски огрызнулся Виталик.

– Ну что? Все согласны? Идём?

Молчали.

– Тогда что мы время теряем? Пойдём ходками. Километра два прошли, вещи оставили, вернулись за оставшимися.

Давайте так: мы с Колькой пойдём сразу, а вы свёртывайте лагерь и выходите следом. Согласны?

– Хорошо. Остатки каши выбрасываем? Или оставить?

– Оставь пока. Да, и ещё… Пойдёте вдоль берега – первый ручей – он в озеро впадает, он нам не нужен. Идите до второго. Виталик, не перепутай! Не хватало ещё потом друг друга разыскивать.

– А этот может. Он – такой! – тут же встрял Колька.

– Всё, Коль. Кончай его подкалывать. Бери лодку на плечи и попёрли потихонечку.

Хотелось действия, хотелось скорее сдвинуться с этой мёртвой точки.

Увидев ручей, Колька остановился и присвистнул.

– Да… И ты считаешь, эта сопля может превратиться в речку?

– Кто его знает? Поживём – увидим. Меня смущает, что у него вреза нет совсем.

Шли по щиколотку в воде.

Казалось, что озеро после вчерашнего дождя переполнилось водой – вот и выплеснулось этим ручейком, который течёт неизвестно куда и может преспокойно исчезнуть, неожиданно нырнув в какую-нибудь трещину.

Ручей бежал по плоскотине, по камню, то разделяясь на мелкие струйки, то собираясь в метровые лужи.

Идти по руслу было легко, главное, не поскользнуться. Если бы не гружёные – так просто прогулка.

Каждый шёл своим темпом – Колька далеко впереди, Андрей отставал.

Наконец Колька сбросил с плеча тюк с лодкой, стряхнул рюкзак и лёг прямо на камни.

Подошёл Андрей.

– Всё. Давай перекурим, – Колька вытащил сигареты. Руки дрожали. – Ну что? Ещё немного пройдём или назад?

– Давай назад. Что-то мне за ребят неспокойно.

– Ага. Десять минут отдыха и пойдём. – Колька закрыл глаза, сигарета дымилась в зажатых пальцах. – Главное, чтобы не больше двух ходок было. Как думаешь, утащим?

– Сейчас вернёмся, и всё станет ясно.

Ребят встретили на полдороге к лагерю. Первого – Вадима. Шел легко, словно не нёс ничего. Молодой, здоровый… только, показалось Андрею, немного напуганный.

– Ну ты как? – спросил Андрей, помогая снять рюкзак.

– Я – ничего. Вот Виталию, кажется, тяжеловато. Что-то он нагрузился сверх меры.

Подошёл Виталик. Лицо красное, потное, дышит хрипло. Сел сразу, не снимая рюкзака.

– Блин! – пот вытирает. – Мы же плыть хотели, а не тяжести с места на место перетаскивать.

– Много там осталось?

– Да не очень, но уж больно всё неудобное. Ящики с продуктами.

– Тогда… Когда дойдёте, лодки из баулов вытряхните, а баулы с собой забирайте. В них будем складывать. Пошли, Коль.

– Дождик будет. Вон всадники дождя поскакали. – Виталик смотрел в небо.

Тучи утянуло выше, уже не давили. Висели ровно, только кое-где из них вырывались узкие размытые сгустки, чем-то напоминавшие столбы дыма, но тянущиеся не вверх, а вниз – к земле.

– Эк, какие ты слова знаешь. – Колька остановился. – Я вот ни разу про всадников не слышал.

– Так книжки надо, Коль, читать, книжки. А не только бабло рубить да по Канарам ездить.

– Может, они не к нам скачут? Может, наоборот, от нас… – задумчиво произнёс Вадим.

Дождь так и не собрался.

За день сделали три перехода. По Андрюхиной прикидке, прошли километров восемь.

Устали, вымотались. Два желания – поесть и спать.

Андрей оставил ребят возиться с ужином, а сам ушёл вниз по ручью глянуть, что ожидает завтра.

Шёл налегке.

Сейчас больше всего волновало отсутствие дров для костра. На сегодня хватит – что-то захватили с прошлой стоянки – а вот завтра…

Раз за разом проигрывал в голове сценарий высадки. Почему всё так сложилось? Где ошибся?

Смеялся с тем геологом, который рассказывал случаи из полевой жизни – как, бывало, забрасывали вертолётом группу не в тот район и неделями выбирались к людям. Тогда смеялся…

Что-то неуловимо менялось. Уклон стал больше – он шёл уже не по плоскотине. И берега у ручья более чётко выражены. Камни по берегам навалены.

Ещё метров двести. Ещё ручей! Маленький, хилый. Но соединяются!

И радостью окатило. Улыбнулся первый раз за день – всё они правильно делают. Выведет ручей к реке.

Начало смеркаться. Дальше решил не идти, повернул в лагерь.

У чахлого костерка сидели Колька и Вадим.

– Виталик где?

– Мы поели без тебя. Он совсем раскис – лёг сразу.

– Бавили?

– Нет. Тебя ждём.

– Ну тогда разбавь, Коль, чуток, примем по сто грамм – есть повод.

– Ага. Только я хочу тебе сказать… Перестань ты дурью маяться и себя корить за случившееся. Произошло то, что уже произошло. Каждый бы из нас так же ошибся. Никто тебя не винит. Всё! Проехали.

А теперь рассказывай.