Текст книги "Аргиш"

День третий

Виталий проснулся первым.

От вчерашних туч не осталось следа.

Белый шар солнца, вывалившийся у горизонта, белёсое небо над головой – ни облачка.

Вылез из палатки, умылся.

Стоял у ручья. Прохладно. Чувствовал, как холодит мокрое лицо ветерок. Рассматривал русло.

Всё-таки со вчерашнего дня что-то изменилось.

Солнце… и ручей изменился.

Если вчера, выходя из лагеря, брели вдоль тонких струек, терявшихся в камнях, то теперь – сплошные ванны или большие лужи, разделённые плоскими каменными перемычками.

Явно больше воды стало!

И тревога, которая давила вчера целый день, – что с нами будет? – отступила. Солнце! Небо над головой! Вот оно – приключение! Как говорит Колька – «эдвенча»!

Чёрная проплешина кострища. Дров нет.

Решил, пока мужики спят, пройтись вниз по руслу, поискать каких-нибудь веточек, хоть чай вскипятить.

И только отошёл метров на пятьдесят, как на камнях, возле самой воды увидел наваленную кучу. Свежую. Только что пар не идёт.

Совсем офигели мужики! Кто это отличился? Отойти в сторону сложно? Ведь и ежу ясно, что пойдём вдоль берега, – обязательно вляпаемся.

Что-то было не так…

Брезгливо присмотрелся. В буром жидком месиве – непереваренные веточки, остатки листьев.

Медведь! Не человек.

Вспотел.

Ушёл или где-то поблизости?

Затравленно огляделся по сторонам. Во все стороны – каменистая плоскотина с куцыми пучками травы, словно остатки шерсти на облезлой шкуре. Пусто. Тихо. Ветерок.

Быстрым шагом, поминутно оглядываясь, вернулся в лагерь.

Тюк с лодкой, перевязанный крест-накрест верёвкой. Внутри – разобранное ружьё.

Брать или не брать ружьё? – решали долго.

Ружьё осталось от отца. Документов на него нет. Охотбилета ни у кого из них нет. Везти с собой – найдут – дело почти подсудное.

Наконец всё-таки решились. Поезд – не самолёт – в багаже копаться не будут. И вертолёт – не самолёт – багаж не проверяют. Решили рискнуть. Запаковали внутрь резиновой лодки.

Отец был охотником. Компания, друзья. Брал его с собой, маленького.

Словно откуда-то издалека, из какой-то сладкой мути, выплыли тугие весомые тельца убитых уток – тёплое, живое оперение и мёртво свисающая голова на размякшей шее.

Не мёртвых уток было тогда жалко. Завораживал, пугал этот непонятный переход от ещё живых тёплых перьев к безжизненно болтавшейся шее. Словно жизнь и смерть одновременно в руках держишь.

Мелькнула чёрно-белая фотография – ему лет пять – тянет руки вверх, поднимает за уши убитого зайца, стараясь оторвать от земли, и не может. Заяц здоровущий, вытягивается, словно стекает вниз, – он его за уши вверх, а задние лапы всё равно касаются земли.

Отец не успел сделать из него настоящего мужчину – охотника и хозяина жизни. Заболел.

Из плотно сбитого крепыша-военного, с седым ёжиком волос, уверенного, громогласно смеющегося, за год превратился в хнычущего старичка. Похудел, усох, и в гробу лежал уже почти карлик, похожий на старую куклу, – незнакомый и поэтому не страшный.

Приклад, стволы. Защёлкнул цевьё – он помнил, хорошо помнил, сколько раз под присмотром отца это проделывал.

Вскинул, прицелился – чёрные стволы в небо, мушка – та самая точка в конце слова «жизнь».

Подошел к палатке.

– Андрей? Эй? – постучал ладонью по брезенту.

Первым отреагировал Колька.

– Что тебе, Виталь, неймётся? Всё у тебя не как у людей – вечером ты спишь как сурок, а утром никому покоя нет.

– Сейчас, – отозвался Андрей.

Завозились в палатке, заворочались.

– Ты чего с ружьём?

– Патроны куда убирал?

– В бауле с крупами. Целлофановый пакет, изолентой обмотанный. Ружьё-то зачем?

– Медведь где-то рядом бродит.

– Точно? Откуда знаешь?

– Ниже по ручью – куча дерьма свежего.

Из палатки вылез Колька. Щурится на солнце.

Огляделся.

– У нас, как в анекдоте, – ну всё есть, вот теперь и медведь для полного счастья. Может, ошибся? Может, кто из нас?

– Ты бумагой пользуешься? – усмехнулся Виталий.

– Ну… Пока ещё да.

– А вот он – нет. И листья с какими-то корешками никто из нас не жрёт.

– Ладно вам препираться. Что делать будем? Пойду Вадима разбужу. – Андрей направился к палатке.

– Не сплю я. Всё слышал. Сейчас вылезу.

– Так… что мы там о медведях знаем? – Колька глотнул из котелка холодного чая и достал сигареты.

Весело светило солнце. Просторно и открыто.

Не страшно – проглядывается со всех сторон. Пусто. Нет никакого медведя.

Решили просто и незамысловато – уходить отсюда.

Быстрый завтрак – холодный чай с хлебом. Дров нет – костра нет.

Свёртывать лагерь и ходку – на километр-полтора.

Ниже по течению, вдоль русла, какие-то кустики чахлые должны начаться – Андрей вчера видел – там и привал, костерок, завтрак, чай.

Пока собирались, Колька не закрывал рта.

– Мне тут такую занимательную байку рассказывали. Дело было в Якутии. Приехали мужики из Москвы подкалымить – что-то рубили там в лесу. А медведей в этой Якутии развелось – невидимо! Всё просто – раньше их местные отстреливали время от времени. А потом – штраф за убитого медведя такой заломили, что себе дороже мишку завалить. Одним словом, развелось их… совсем обнаглели, жрать-то нечего, до того дошло – стали к домам выходить, в помойках рыться. Я всё это к чему рассказываю? К тому, что медведей до фига, и они у себя дома, а приехавшие москвичи к такому сожительству совершенно не готовы.

Ну… бригадир у них ушлый оказался. Всем свистки в магазине накупил. Из соображения – идут по лесу и свистят – медведь слышит, боится, уходит. Так и ходила бригада по тайге до места работ, посвистывая, медведей отпугивая, пока на какого-то местного мужика не наткнулись. Вот тот удивился!

Вы чего, говорит, охренели? В свистки свои дуете. Медведь – он же страшно любопытный, как чего непонятное услышит – интересно ему, идёт смотреть.

Уж за что купил, за то и продаю. Правда это или нет – не знаю. Но в свистки они сразу дудеть перестали.

Кстати, я же говорил, что солнце будет!

Сегодня ходки шли как-то легко – то ли солнце, то ли втянулись.

О медведе забыли уже через час. Нет его и следов нет – ну и ладно. Правда, Виталий ружьё с шеи не снимал – так и болталось, мешая при ходьбе с грузом.

И всё бы хорошо, если бы не комар. Даже ветерок, дующий им в лицо, не помогал. Чем выше поднималось солнце, тем комар становился лютее. Гул и чёрные точки перед глазами. Мазались. Потели. Снова мазались. Нахлобучиваешь капюшон энцефалитки – жарко, потно. Скидываешь – комар. Но всё равно было легче, чем вчера.

Ручей менялся на глазах.

Они ещё боялись поверить, но ручей медленно превращался в речку. Появился ярко выраженный врез – нет, пока ещё видна плоскотина по обе стороны, но и она стала другой. Уже не голый камень, а поросль, напоминающая карликовый кустарник, не более пятнадцати сантиметров высотой, присосалась, расстелилась по камням.

По берегам появились разбросанные тут и там камни, мелкие осыпи. Да и ширина ручья уже порой достигала трёх метров. Участки с чистой водой становились всё протяжённее. Колька, шедший первым, забрёл в такую «ванну», что чуть не залил болотники, – пришлось обходить по берегу.

Нормальный завтрак у них так и не получился. Лёгкий перекус с горячим чаем, который долго кипятили. Под котелок, стоящий на двух камнях, – узкая щель, расположена по ветру – подкладывали аккуратно в огонь веточку к веточке, под самое днище. Закипел всё-таки!

И снова – вещи на плечи и растянувшейся цепочкой – вниз по руслу, загребая сапогами воду, боясь поскользнуться на мокром камне.

Плавный поворот ручья.

Колька, шагавший первым, вдруг встал, скинул вещи на землю.

Подошли остальные, встали рядом.

– Похоже, точно… это река. – устало произнёс Вадим.

Ландшафт резко менялся.

Русло словно нырнуло вниз, прорезая горные породы. Вода разливалась мелко и широко, образуя широкую каменистую отмель. Берега с обвальным камнем расступились и словно ринулись вверх. По правому борту вливался ручей. На месте слияния куцей группкой стояли чахлые деревца – ивняк, береза – стволы перекручены, согнуты, но деревца! После бесконечной каменистой пустыни – радовали глаз.

Вниз по течению, сразу за отмелью, берега сходились, схлопывались, нависали почти отвесными пятиметровыми стенами, оставляя узкий проход для воды.

– Каньон! – изумлённо произнёс Виталий. – Круто!

– Давайте дойдём. Там привал. Осмотримся, – предложил Андрей.

Но взваливать вещи на плечи не спешили.

Колька разлёгся, подставив под спину рюкзак, и закурил.

– Виталя! А ты чего такой радостный, словно тебя рублём одарили? Ну каньон, ну и что? Хрен его знает, что там дальше…

– Эх! Ничего вы, ребята, не понимаете. Ведь наконец-то свершилось! Судьба распорядилась за нас. Нет выбора. Я – свободен!

– Не понял. Что ты там городишь?

– А ты и не поймёшь. Живёшь, словно работу выполняешь. Посмотри вокруг, вдумайся. Там, – Виталик неопределённо махнул рукой, – ты всё время кому-то должен. Соответствовать должен. Не себе – другим. Жена, дети – обязан кормить, воспитывать. Даже любить – и то обязан. Работа – деньги зарабатывать, перед партнёрами быть ответственным. Машину купил, дачу построил – изволь и их содержать. Обвешан обязательствами, как ёлка новогодняя игрушками.

– Ну? К чему клонишь?

– Так нет здесь ничего этого. Посмотри. Свобода! Живи, радуйся! Как-нибудь всё сложится. Выберемся. Просто надо перестать думать о том, что с нами будет. И о том, что осталось в Москве, думать не надо – бессмысленно.

– Ага. Радоваться… Вот придёт медведь и схавает тебя.

– Ничего ты, Колька, не понял. Вот когда придёт, тогда и думать будешь. А сейчас-то что?

– Пошли уже, философы, – Андрей вскинул рюкзак на плечи. – Вадим, помоги лодку забросить сверху.

Они сделали ещё две ходки по каньону и встали лагерем.

Идти с вещами стало намного сложнее. Если раньше шли по мелководью, то сейчас воды стало значительно больше.

Это уже был не ручей, это была речка!

Приходилось идти по берегу, огибая и перелезая через огромные валуны. Каньон то расширялся – и тогда вода разливалась по каменистому руслу, образуя мелкие пороги, то сужался – камень сдавливал реку, и трёхметровая лента воды неслась вниз мощно и ровно, оставляя клочья белой пены, цеплявшиеся за валуны.

Лагерь разбили на отмели возле распадка, уходящего вверх по склону, заросшего хилыми деревцами. Палатки пришлось поставить далеко друг от друга – всё усыпано камнями, не найдёшь ровного места.

Вадим вызвался сходить вниз, на разведку, посмотреть, как оно там дальше. Никто не возражал.

Всех охватило возбуждение. Лодки! Пора надувать! Хватит этих изматывающих ходок с вещами за спиной. Плыть!

Раскладывали, развёртывали лодки на камнях – словно и не было изматывающего дневного перехода.

Андрей опомнился первым.

– Давайте возитесь с лодками, а я займусь костром и ужином.

Вернулся Вадим – рассказал, что прошёл с километр – всё то же самое. Кое-где можно плыть, а где-то придётся проводить лодку с помощью верёвки.

Расслабленно сидели у костра. Пили чай со спиртом. Костерок был хилым. Виталик всё рвался пойти что-нибудь срубить – его отговаривали.

Хоть и наломались за день, возбуждение не отпускало. Разговор всё время возвращался к лодкам – как проводить, как не пропороть?

Вдруг Адрюха выругался:

– Твою мать! Верёвка-то у нас только одна! На вторую лодку нет. Блин!

– Фигня! – Колька сообразил сразу. – От палаток растяжки свяжем вместе. Какая проблема?

– Да. Хорошая идея.

– Я вот что ещё думаю, – подал голос Вадим, – по камням будем тащить – пропоремся. Надо мягкие вещи – палатки, спальники, рюкзаки личные – на дно, а ящики – сверху?

– И надуть послабее, – подхватил Колька. – Ладно. Завтра всё с утра опробуем. Виталик, ты там не уснул? Что молчишь? Разливай давай!

Виталий сидел с закрытыми глазами. Костёр исчез. Голоса отдалились.

Открыл глаза. Андрюха тряс за колено.

Стукнулись кружками. Выпили. Запили чаем.

– Виталик, а давай пальнём! Салют устроим! Имеем право – праздник у нас, речка нашлась. Правда, не та, по которой плыть собирались. Но ведь всё равно речка!

– Угомонись, Коль. У нас патронов с гулькин нос. Может, действительно кого-нибудь подстрелить удастся. Тушёнка-то кончится скоро, что жрать будем? Ещё неизвестно, сколько нам выбираться.

– Скучные вы люди. Нет в вас полёта, порыва. Считаете, что я всё просчитываю, везде выгоду свою ищу, а сами? На себя посмотрите.

– Всё. Колька надрался, – хохотнул Виталий.

– Может, и надрался. Только мне вот что интересно… Сейчас все такими прагматичными стали? Вот у Вадима хочу спросить – у молодёжи тоже так?

– Да о чём ты? – не выдержал Андрей.

– Сейчас расскажу… – Колька звонко убил комара на шее и отхлебнул из кружки.

– Познакомился я тут с дамой. Под тридцатничек. Симпатичная, свободная, весёлая. Поговорить с ней можно, а не только трахаться. И вроде как устроена по жизни.

Встречаемся. Всё хорошо. Я уже привыкать начал. Потянуло даже к ней.

А недавно… Позвонила. Говорит, встретиться надо, обсудить кое-что…

Приехала ко мне. Ну… как водится… А потом она спокойно мне говорит, что всё. Это – последний раз. Не хочет она больше со мной встречаться.

Ну, у меня, конечно, гордость взыграла – нет так нет! Уговаривать не буду. Уматывай! А в глубине – злость и обида. Как? Почему? Мужика нового завела? Провоцирует? Развести, женить на себе хочет?

А она сидит, чай пьёт, свеженькая такая, полотенцем после душа обмотанная, и рассуждает.

Я, говорит, почувствовала, что начала влюбляться в тебя. А мне это совсем не нужно. Не хочу я этих заморочек – слёзы, желания, мечты, бессонные ночи. Замуж стану хотеть. Себе жизнь испорчу, тебе тоже.

Никакого мужика на стороне нет, ты не думай. Просто… всё должно быть просто. Деловые, партнёрские отношения и постель в качестве приложения и удовольствия. Надо просто жить вместе по обоюдному удобству.

И никакой любви! Даже думать о ней не хочу!

Ну сами понимаете, меня несколько отпустило – чудит баба, истерит, вожжа под хвост попала – дело поправимое. Одумается. Сейчас мы её немного приласкаем, слов разных наговорим, и забудет она об этой фигне, размякнет.

Не тут-то было. Нет, и всё!

Поцеловала на прощание и говорит: «Ты не звони мне, не унижайся. Не вернёшь, озлишься только ещё больше».

Давай разлей, Виталик.

– Неправильно это как-то всё… – неуверенно произнёс Вадим.

– А я вот о чём подумал, – Виталик разливал разбавленный спирт по кружкам. – Ведь есть же тест на беременность? Так надо ещё придумать тест на любовь. А что? Пописал на бумажку – три красные чёрточки появились – значит, влюбился. Вот теперь и решай: то ли с любовью этой дальше жить, то ли избавляться – аборт делать.

– Ага! – подхватил идею Колька. – И контрацептивы должны быть всякие – предохраняться от любви, как от СПИДа. Заглотил таблеточку и трахайся на здоровье – никакая любовь тебе не грозит.

– Вы, мужики, совсем охренели. – Андрей поднялся и отошёл от костра.

Солнце так до конца и не зашло, слабо высвечивало горизонт. Ранние сумерки – отголоски «белых» ночей.

На берегу, возле воды, лежали перевёрнутые лодки.

День четвёртый

– Куда ты тянешь? В воду поглубже зайди, тогда и нос развернётся! – Андрей орал, полулёжа спиной на здоровенном валуне, пытаясь ногой развернуть корму лодки, чтобы направить её в слив между камнями. Вадим, стоя ниже по течению, тянул за верёвку, привязанную к носу лодки.

Вот чего он орёт? Нормально говорить не может? Ты объясни, как? Что ты хочешь? Я же не против, я сделаю. Орать-то, раздражаться зачем? Достал! Лучше бы я с Виталием плыл.

Устали. Время – к обеду, а уже вымотались. Всё было не так лучезарно, как представлялось.

Узкий поток бежал по каньону среди громадных хаотично наваленных глыб, делясь на отдельные струи.

Брели по воде, направляя носы лодок в сливы воды между камнями, а сами – либо обходили, либо перелезали через них.

Двигались медленно.

Плыть на лодках получилось всего несколько раз – метров по сто.

Но больше всего выматывали отмели и мелководье. Стенки каньона порой расступались, и поток разливался широко и мелко. Боялись пропороть днища о камни. Вчетвером, по двое с каждого борта, стараясь держать на весу, перетаскивали лодки через отмель.

Светило солнце, вода весело журчала, перекатываясь по камешкам, а они тащили, тащили, тащили… Потно, тяжело и бесконечно.

И наградой – за поворотом – широкая каменистая отмель и ручей – даже не ручей – маленькая речка по левому борту. И каньон сразу стал шире, и вода полетела вниз мощными струями, огибая камни, переливаясь через них тонкой искрящейся на солнце плёнкой.

Свершилось! Дождались! В лодки. Вёсла в руки. Отталкиваясь от громадных валунов.

Поплыли мимо навороченные каменной грудой стены каньона.

И плёс за поворотом. Первый плёс!

Река набрала силу, почувствовала уверенность, перестала неистово рваться вперёд, остановилась передохнуть.

Вынесло, выплюнуло на плёс.

Лодки покачивались на свободной воде. Редкие клочья оседающей пены. Течение слабое. Глубоко под днищем – вода прозрачная, дно видно.

Не гребли. Замерли. С вёсел – капли о воду, медленно, словно во сне…

– Ого-го-го! – заорал Колька. Порвал оцепенение.

– Что орёшь как оглашенный? Поплыли.

– Может, лагерем здесь встанем? Обсушимся, пока солнышко. Промокли же все насквозь, хоть выжимай, – Виталик, чуть пошевеливая вёслами, медленно подгребал к берегу. – И посмотреть хочется, что там за этими стенками? Вдруг там земля обетованная?

– Ладно. Давайте к берегу. Перекурим, – Андрюха резким противоходом вёсел развернул лодку. – Только останавливаться на ночёвку рано. Давайте ещё часок проплывём? Да и дров здесь нет.

Подгребли к берегу. Вылезли на камни.

Колька курил, развалившись полулёжа, закрыв глаза, подставляя лицо солнцу. Вадим снял сапоги и отжимал мокрые носки. Виталик, перелезая с камня на камень, поднимался наверх.

– Ты только там не долго! – крикнул вслед Андрей.

Виталик, не оборачиваясь, махнул рукой – мол, слышал.

Наверху было пустынно, плоско и голо. Веяло беспробудной тоской от раскинувшегося простора. Бесконечная зелёно-бурая простыня в едва заметных складках. Под ногами – дырявый ковёр из переплетений ветвей низкорослого кустарника. Да какой там… и кустарником это не назовёшь. Поросль какая-то, вцепившаяся в каменистую почву.

Солнце. Белёсое небо над головой, ни облачка. Но низкое какое-то небо, давит.

Ощущение бесконечности горизонтали и ограниченности вертикали.

Не привычно. Не уютно.

Оглянулся. Обрыв. Осыпь камней. Лента реки.

Вот река была живой – текла, блестела на солнце, пробивала себе путь. Что-то ей было нужно, куда-то стремилась…

Чапыжник – вдруг всплыло в памяти. Чапыжник? Присмотрелся – среди хаотично переплетённых веток и стеблей – ягоды – бледно-оранжевые, крупные, чем-то напоминающие малину. Сорвал пяток и стал спускаться вниз, к ребятам.

– Смотри, что нашёл! – показывал ягоды, лежавшие на ладони. – Там таких много.

– Морошка, – Андрей положил ягоду в рот. – Не дозрела ещё. Но через пару недель будет самое оно.

– Ну-ка, дай! – Колька бесцеремонно выбрал две самые крупные. – Вкус какой-то странный. Плесенью отдаёт. Они точно съедобные?

– Подожди… Если я не ошибаюсь, это Пушкин перед смертью морошки просил? – Виталик вопросительно смотрел на Андрея.

– Да. Горничная бегала на рынок за мочёной морошкой. Или за клюквой?

– Во жили! – хохотнул Колька. – А я первый раз пробую.

– Давайте в лодки, – Андрей за верёвку подтянул резинку к берегу.

Не торопились. Всё делали медленно, нехотя. Вдруг навалились усталость и безразличие – сказывались три дня нервотрёпки и гонки в неизвестность. Хотелось лечь, подставить лицо солнцу и не двигаться. Хотелось, чтобы кто-то поставил палатки, вскипятил чай. Ещё лучше – оказаться в своей, родной комнате с окнами во двор, где на площадке носятся дети, и их крики доносятся в приоткрытую форточку – лежать на кровати, прикрыв локтем глаза, видеть за закрытыми веками вскипающие красные пятна и ни о чём не думать.

Андрей с Вадимом отплыли первыми. Они уже скрылись за поворотом, а Колька с Виталием, беззлобно переругиваясь, всё никак не могли отчалить – всё было не так – вещи уложены не так, сидеть неудобно, вода под жопой…

Река резвилась. Небольшие плёсы сменялись узкими теснинами, заваленными камнями, где вода неслась, вгрызаясь в камень. Порой приходилось вылезать на берег и проводить лодки на верёвках, а иногда удавалось проскочить в узкие сливы, шкрябая бортами о камни.

В какой-то момент пришло понимание, что резинкой можно и не управлять – она сама, ударяясь носом или бортом о камень, торчащий среди несущегося потока, медленно разворачивается и уходит в слив либо носом, либо кормой. Но сидеть и ждать было скучно, поэтому работали вёслами, помогая лодке правильно развернуться.

Вадим услышал шум первым. Впереди – гудело. Хотел сказать Андрею, но не успел.

Река, словно бабочка о стекло, бессмысленно и тупо ударялась в нависающую скалу.

Они, судорожно работая вёслами, всё же сумели развернуть лодку вдоль потока, заехав бортом в каменную стенку, – ударило, подхватило и стремительно понесло дальше.

Ещё поворот.

Река кончилась!

В тридцати метрах впереди река исчезала.

Русло перегораживал огромный, неправильной ромбовидной формы обломок скалы – углом вонзившийся в центр русла, изъеденными гранями распирая ущелье. Поток, весь в клочьях грязной пены, с клокотанием ударялся, бурлил, образуя кипящую ванну, и нырял под него, исчезая.

Лодку несло.

Ударит, перевернёт, затянет!

– В воду! – истошно закричал Андрей, переваливаясь за борт.

– В воду, Вадим!

Вода обожгла. Показалось, что дна нет. Промельк испуга – затянет.

Нащупал дно, встал – вода по грудь. Вцепился руками за борт.

Лодку не удержать – несёт течением – потащило следом.

Вадим так и сидел на носу, глядя пустыми глазами на кипящий котёл под скалой.

Под ногами валун, большой – и мельче сразу стало – по пояс – упёрся – держит лодку.

– Вадим, спокойно! Аккуратно слезай в воду. Держись за борт. Нащупаешь дно – вставай на ноги и удерживай лодку, чтобы её не несло течением. Понял меня?

Вадим заторможено кивнул и стал неуклюже перекидывать ноги через борт. Резинку повело вбок. Андрей, белея лицом, удержал.

Лодку ребят вынесло кормой вперёд. Загребали вёслами, стараясь развернуть носом по потоку.

Кричать было бессмысленно – вода шумит – не услышат. Ждал.

Заметили.

Не раздумывая, одновременно, как кегли, повалились в воду. Лодка вильнула, накренилась и черпанула бортом.

Вцепились, держат. Расстояние до них – метров десять.

Так и стояли, выдыхая.

И только сейчас почувствовал, как холодно!

– Вадим, ты как?

– Нормально, – зубы выбивали дробь.

– Я сейчас отпущу верёвку – чуть-чуть – давай посмотрим, сможешь ты её один удержать?

– Давай.

Разжал пальцы – отпустил верёвку, протянутую вдоль бортов.

Вадим держал, и, казалось, довольно легко.

– Вот что делаем, – Андрей старался говорить спокойно. – Я подхожу к носу, беру верёвку и выхожу на берег. Закрепляю её. По моей команде ты аккуратно разворачиваешь нос лодки против течения. Если сразу отпустить, боюсь, что дёрнет и перевернёт. Понял?

– Да.

Пятясь, поглядывая на Вадима, медленно шёл к берегу, разматывая верёвку. Дно – сплошные валуны, приходилось всё время осторожничать – выбирать, куда и как ставить ногу, чтобы не поскользнуться.

Вылез, выполз на берег, на этот каменный развал, обмотал верёвкой здоровый булыжник. Для страховки ещё и прихватил рукой.

– Разворачивай! Только медленно!

Так, хорошо. Теперь отпускай!

Лодка чуть рыскнула по течению и встала носом против потока. Волна расходится, бурлит, ещё чуть-чуть, и зальёт.

– Вадим, иди на берег. Только аккуратно, камень сплошной на дне.

Вдвоём медленно подтаскивали лодку. Подхватили, выволокли на камни.

Мужики поступили проще. Вдвоём, вцепившись в борта лодки, медленно выводили её к берегу. Подвели. Вытащили.

Андрей, перепрыгивая с камня на камень, подошёл к ребятам.

Колька размахивал руками и возбуждённо орал:

– Круто! Блин! А если бы глубоко было? Затянуло бы к чёрту! Я сначала не понял, почему вы в воде. Только потом увидел. Как сидел на борту, так и опрокинулся.

– Рюкзак с крупами утопили, – сказал Виталик.

– Что? Совсем? Доставать надо.

– Да поймал я его! – Колька всё не мог успокоиться. – Мы когда в воду попрыгали, лодка накренилась, а он сверху лежал – вот в воду вслед за нами и съехал. Я его рукой уже в воде подхватил, потом ногой ко дну прижал, чтобы не унесло. А когда стало понятно, что лодку удерживаем, – я его достаю, в воде-то он ничего – лёгкий, а из воды в лодку перевалить не могу. Воды набрал, сука! Неподъёмным стал. Так по воде вместе с лодкой и волокли к берегу. Вон лежит…

Рюкзак лежал у самой кромки – мокрый, грязно-серый, сам похожий на камень.

– Ещё потери есть?

– Да нет вроде… Лодка воды черпанула – надо посмотреть, что промокло.

Дальше-то что и как?

– В любом случае – обноситься придётся. Лодки надо разгружать. Переоденьтесь в сухое. Я пойду гляну, что там за завалом.

– Сам бы тоже переоделся.

– После! Вроде пока не очень замёрз.

Вадим сидел на камне, обхватив колени руками. Смотрел на клокочущую волной и пеной ванну у основания скалы.

Андрей вытащил из лодки рюкзак и положил возле его ног.

– Переоденься в сухое.

Вадим не отреагировал.

– Ладно тебе… Всё плохое уже позади. Сейчас обнесёмся и поплывём дальше. Переодевайся.

– Колька! – заорал, повернувшись в сторону копошащихся возле лодки мужиков. – Колька!

Спирт бавьте! Согреться надо.

Вадим медленно стягивал сапоги – мокрые, словно к ногам прилипли.

Ошарашенность от пережитого не проходила.

Казалось… вдруг неожиданно и резко перенёсся в другой мир.

Так раньше учили плавать – заботливый папаша выбрасывал ребёнка за борт лодки и следил, как будет выплывать, – мелькнуло на краю сознания. Нет, здесь не так. Папаша сам оказался за бортом и тоже мог не выплыть. Кто тогда наблюдал? Кто выбрасывал?

Что-то поменялось.

Не мог сформулировать. Проносилось мимо отрывочными сполохами: знакомая комната, стол, компьютер, стрелялка красочная, отец – не важно, рядом или где-то там… мама… Вот он, этот шар, эта обволакивающая плёнка, кокон, в котором существуешь. Что может произойти? Да ничего страшного. Заболел? Набегут, помогут, вылечат. Ты – в коконе! Завёрнут в привычную уютную жизнь, в заботу и любовь близких.

Враз поменялось – порвалась защитная плёнка, рассыпался кокон, словно его и не было.

Река расставила всё по своим местам.

Есть только ты. И ты – один. Ты – сам за себя. Неоткуда ждать помощи. Отец – такой же одиночка. И друзья его взрослые… Все они – выживающие.

Место! Это место такое. Им здесь не надо находиться. Это место не для них.

Холодно, а капли пота на лбу. Отёр ладонью.

Исчез морок.

Судорожными движениями стягивал мокрую одежду.

У ног – в мелкой заводи между камней – вода дышала, мерно подымалась и опадала.

Мимо с глухим шумом нёсся поток – через секунду ударит о скалу, закружится в чёртовой карусели, вскипит от ярости, наткнувшись на преграду, и с утробным воем нырнёт вниз – сжатый, пролетит, проползёт, сдавленный камнем, вырвется наружу и раскинется широко и вольготно, празднуя победу преодоления.

Андрей сбоку по расселине перевалил через завал. Спустился по груде камней чуть ниже и остановился.

Вода вырывалась из-под скалы на удивление ровно – словно из голышка перевёрнутого кувшина. Поток не растерял свою мощь, но успокоился, не ярился, не вскипал бурунами.

А впереди…

Смотрел, и дух захватывало от открывшегося простора.

Река! Река кромсала, прорезала плоскую каменистую тундру свинцовым лезвием воды.

Уклон рельефа резко менялся, образую подобие громадной ступени, постепенно выполаживавшейся внизу. Ещё метров триста поток скользил, виляя и уворачиваясь от навороченных тут и там скальных обломков, и, вырвавшись на пологий участок, разливался вольготно.

И каньон распахнулся. Нет, не стал меньше – стал шире, как-то сгладился. Обточились дождём и ветром стены – стали положе. Распадки, заросшие тощим кустарником с примесью деревьев, поднимались вверх по склону. Появились пустынные отмели по берегам.

И вся эта панорама подёрнута белёсой дымкой, словно фотография нечёткая.

Стоял, смотрел, опираясь выставленной ногой о камень, и вдруг вспомнил, как ехал сюда умирать. Когда был там… в заваленном снегом городке, как мечталось… придумывал одинокими ночами красивый уход из жизни. Вот то, что ты хотел! Шаг в сторону, в поток, немного воли – и всё кончено. Хочешь?

Глупость! От начала и до конца. Жить хотелось как никогда.

Ощущал своё тело – худое, замёрзшее, но готовое двигаться вперёд, тащить груз, грести, падать от усталости и забываться мёртвым сном.

Чувствовал тело, но не чувствовал в нём болезни. Болезнь осталась там… в заснеженном городке, в московской квартире за пыльными шторами. Она затаилась в ворохе бумажных распечаток анализов и стопке рентгеновских снимков. И пусть себе… Там ей место.

Здесь всё другое. Здесь другое измерение. Здесь – жизнь!

Лодки решили не сдувать. Втроём, карабкаясь по каменному отвалу, перетаскивали через завал.

Следом Колька, как муравей, – туда-сюда – подтаскивал вещи.

Согрелись. Пока Андрюха ходил на разведку, Виталик умудрился вскипятить кружку воды на таблетках – спирт запивали горячим чаем.

Эти двести метров дались тяжело – камень на камне – обходить, перелезать, передавать, искать место, куда поставить ногу.

И лодку всё-таки пробили. Зацепили второпях бортом об острый выступ. Небольшой порез, но баллон обмяк сразу, переносить лодку стало ещё тяжелее.

Вышли к свободной воде – плыть можно. Вот только сил уже не было. Повалились на камни возле груды вещей.

Молчали. Дремотное оцепенение, единственное желание – так и лежать, чтобы никто не трогал.

Виталик очнулся первым. Кряхтя сел, растирая руками лицо, прогоняя дремотную одурь.

Достал из рюкзака пластырь и скотч. Заклеил порез на баллоне, накачал «лягушкой» и в одиночку стащил лодку на воду. Проверил, как держит, – топил борт – из-под заплаты шли мелкие пузырьки воздуха.

Сойдёт. Часа два баллон продержится.

– Эй, мужики! Хорош ночевать! Стемнеет скоро. Плыть надо.

Зашевелились, заворочались.

– Блин! – выругался Колька. – Этот день когда-нибудь кончится?

Андрей молчал – бледный, черные круги под глазами.

– Ты как? – обратился к нему Виталий.

– Нормально. С лодкой что?

– Пластырем залепил и скотчем сверху. Часа два выдержит.

– У меня такое предложение, – Андрей обращался ко всем. – Сейчас грузимся и плывём – не спеша, аккуратно. Нам только ещё новых приключений не хватает. Ищем место и встаём на днёвку. Завтра отдых. Вымотались. Клеим лодку. Сушим крупы. Виталик пусть попробует рыбы наловить. И вообще, осмотреться надо… вниз по реке прогуляться. Все согласны?

– Какой же дурак от отдыха-то откажется? Да, Вадим? – Колька привстал, растирая рукой поясницу. – Твою мать! Спину чувствую. Сорвал, что ли?