Текст книги "Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России. 1905–1916"

Мое посещение Парижа и Лондона совпало с чрезвычайно интересной политической фазой – с последними днями Альхесирасской конференции. Прения в Альхесирасе подводили, так сказать, итоги дипломатической работе, которая была произведена Европой за истекший год, и мне было чрезвычайно интересно осведомиться о том, что делалось за кулисами этой конференции. Нелидов и граф Бенкендорф с величайшей доброжелательностью посвящали меня во все детали сложной игры соперничающих интересов, которые обнаруживались в течение этой памятной дипломатической встречи.

Это время было отмечено инцидентом, которому историки конференции уделили только небольшое внимание, но который, с моей точки зрения, имел громадное влияние на взаимоотношения России и Германии и, следовательно, на последующие европейские события.

Я имею в виду циркулярную ноту графа Ламсдорфа, приглашавшую русских представителей следовать за правительствами, присоединившимися на конференции к инструкциям, которые были преподаны русским уполномоченным в Альхесирасе, относительно чрезвычайно острого вопроса о полиции. Содержание этого циркуляра положило конец слухам, исходящим из Берлина, о том, что Россия будто бы отказалась поддерживать Францию в этом спорном вопросе и всецело присоединилась к германской точке зрения. Нелидов, обеспокоенный этими слухами, признавал необходимым успокоить общественное мнение Франции и в этих целях сообщил содержание циркулярной телеграммы французскому журналисту Тардье, который опубликовал ее в газете Le Temps. Это вызвало взрыв негодования со стороны германского императора, который расценил это не только как поддержку Франции Россией, но и почувствовал себя лично задетым теми комментариями, которыми сопровождалось опубликование телеграммы.

Он, не колеблясь, начал публично критиковать Николая II в очень резких выражениях за черную неблагодарность царя по отношению к Германии, и в то же время германская пресса, указывая на заслуги Германии перед Россией во время Русско-японской войны, предприняла бешеную кампанию против русской дипломатии, действуя, несомненно, по указке правительства. В конце концов немецким банкам было приказано под угрозой репрессий воздержаться от участия в русском займе, переговоры о котором велись в Париже и часть которого должна была быть предоставлена немецким финансистам.

Несколько позже, когда по моим обязанностям министра иностранных дел я получил полную осведомленность о той настойчивости, с которой кайзер старался привлечь Николая II к заключению союза с Германией, я имел возможность отчетливо понять действительные причины гнева и печали германского императора.

Его временный успех в этом направлении, достигнутый благодаря известной встрече в Бьерке, с этого времени был совершенно утрачен, как об этом будет рассказано в следующей главе, в которой я также объясню, каким образом план кайзера был нарушен вмешательством графа Ламсдорфа. В то время, о котором я рассказываю, германский император не потерял еще надежды привлечь царя к выполнению соглашения в Бьерке, но опубликование депеши графа Ламсдорфа должно было окончательно убедить его в неудаче задуманного плана, и он в течение многих лет питал скрытое нерасположение к Николаю II, пока не решился сбросить с себя маску в августе 1914 года.

Инцидент с депешей графа Ламсдорфа имел курьезный эпилог в Берлине. Князь фон Бюлов, будучи запрошен по этому поводу Бебелем в рейхстаге, встал, чтобы ответить, но тотчас же упал в обморок. Хотя его здоровье вскоре восстановилось, он тем не менее должен был на некоторое время устраниться от политической жизни. Несомненно, что, если бы его ответ не был столь внезапно прерван, общество было бы осведомлено о столь радикальной перемене в русско-германских отношениях.

Во время моего пребывания в Париже и Лондоне я узнал первые результаты выборов в Думу. Эти результаты явно показывали, что кадеты одержали полную победу не только над реакционерами, но также и над октябристами.

Победа кадетов обусловливалась главным образом их великолепной организацией, но правительство или, вернее, Дурново весьма содействовали этому успеху, так как слепые и жестокие преследования со стороны полиции приводили в отчаяние наиболее умеренные элементы страны. Это подкрепило мою уверенность в том, что новый кабинет, тогда образованный, должен в скором времени вступить в конфликт с Думой, и я почувствовал еще большее нерасположение к вопросу о своем вхождении в этот кабинет.

Вскоре по моем возвращении в Копенгаген я был вызван императором в Петербург, чтобы заместить графа Ламсдорфа. Мне ничего не оставалось, как только повиноваться, и я прибыл в Петербург в самый день открытия Думы, как раз вовремя, чтобы присутствовать на известной церемонии в Зимнем дворце. Император в этот день принял отставку графа Витте и назначил премьер-министром Горемыкина. Затем последовала почти полная смена состава кабинета. Я имел твердое намерение остаться в стороне, но император воззвал к моей лояльности в таких выражениях, которые исключали всякую возможность настаивать на отказе, и несколько позже было объявлено о моем назначении на пост министра иностранных дел.

Глава 2
Секретный договор в Бьерке

Прежде чем говорить о моем вступлении в отправление новых обязанностей, представляется необходимым обрисовать то общее политическое положение Европы, которое существовало в то время и в сопоставлении с которым я коснусь того эпизода, который представляет громадный интерес для общественного мнения Франции и Англии. Я говорю о секретных переговорах между царем и германским императором, которые имели место в Бьерке летом 1905 года.

Опубликование этого секретного договора русским революционным правительством в 1917 году, вместе с телеграфной корреспонденцией, которой обменялись в то время русский и германский императоры, вызвало многочисленные возражения и полемику в литературе. Некоторые из книг и газетных статей, трактовавших этот вопрос, явно пристрастные по своей природе, несправедливо обвиняли императора Николая в совершении самого отвратительного из преступлений: измене своему союзнику – Франции; другие, написанные в более умеренном духе, по необходимости были неполны, так как их авторы не располагали первоисточниками.

Бьеркский договор был подписан за год до того, как мною было принято управление иностранной политикой моей страны, и поэтому я не играл непосредственной роли в этом эпизоде, но по должности министра иностранных дел я имел возможность ознакомиться со всеми обстоятельствами, сопутствующими этому факту. Я убежден, что я не выполнил бы своего долга по отношению к несчастному государю, которому я служил много лет и чьи хорошие качества, а также чьи слабости признаю, если бы не попытался дать свое показание в дополнение к той дискуссии, которая неизбежно была извращена полемикой.

Но, отводя значительное место этому эпизоду, я ставлю себе целью не только восстановить истинное освещение фактов; обстановка заключения секретного договора дает возможность понять в ясной и определенной форме общее международное положение, которое я застал, когда принял на себя мои новые обязанности. Поэтому я считаю себя обязанным рассмотреть первоисточник последующих событий, и мое повествование было бы неполным и, даже больше того, не вполне понятным, если бы я не коснулся деталей и причин описываемого мною эпизода.

Международное положение, которое создалось к весне 1905 года, было чрезвычайно сложно.

Несчастная война с Японией не только вызвала ослабление России, но пошатнула все здание европейской политики.

Эта политическая система долгое время базировалась на равенстве сил, точно определенных: двойственное соглашение между Россией и Францией контрбалансировалось тройственным союзом между Германией, Австро-Венгрией и Италией. Непосредственное и естественное последствие ослабления России войной и позже революцией, которая была вызвана военными неудачами, ставило в опасное положение двойственный союз. Как в Париже, так и в Лондоне ясно сознавалось, что равновесие сил не может быть восстановлено, если Англия не откажется от своей традиционной политики «полного одиночества» и не войдет в наиболее тесное сотрудничество с Францией. Наиболее важным шагом в этом направлении нужно признать англо-французское соглашение 1904 года относительно Египта и Марокко, предпринятое по инициативе короля Эдуарда VII. Это соглашение быстро развивалось и вскоре приняло форму того, что принято называть «сердечным согласием». Во время Русско-японской войны это согласие испытано наиболее действительным способом в вопросе о мирном разрешении конфликта между Россией и Англией, которая готова была склониться к вооруженному столкновению из-за инцидента[1]1
  Инцидент у Доггер-банки произошел в ночь на 21 октября 1904 г., когда флот адмирала Рожественского, направляясь на Дальний Восток, проходил Северное море. Повстречавшись с флотилией рыбаков из Халла и предполагая, что он окружен японскими миноносцами, о пребывании которых в этих водах было сообщено русским бюро информаций, адмирал приказал открыть огонь. Один из английских траулеров затонул, и несколько других получили серьезные повреждения. Один из русских крейсеров – «Аврора» – также пострадал. Адмирал Рожественский, несомненно, узнал на следующее утро о своей ошибке, но тем не менее продолжал без остановки свой путь и настаивал на версии о японской атаке. Этот инцидент вызвал громадное негодование в Англии и едва не повлек за собою разрыв с Россией. Будучи в то время посланником в Копенгагене, я, естественно, первым получил известие о том, что в действительности произошло в Северном море. Несколькими днями раньше я имел случай посетить флот, во время его прохода через Большой Бельт, и мог видеть, в каком нервном состоянии находились адмирал и многие из его офицеров, чтобы понять, какое впечатление должно было произвести на них известие о появлении японских миноносцев в европейских водах. Это известие исходило от одного человека, который называл себя Гартингом, но чье настоящее имя было Ландезен, – анархист в прошлом, который поступил на службу русской полиции и позже сделался начальником тайной русской полиции в Париже. Он несколько раз приезжал в Копенгаген и сообщал мне о появлении японских миноносцев в европейских водах. Не доверяя ему, я сам собрал справки по этому поводу и вскоре убедился в фантастичности его сведений, причем единственной целью, которую он преследовал, было получение возможно большой суммы денег от русского правительства. Я считал своим долгом сообщить об этом кому следовало в России, но мои предупреждения остались без внимания.
  Некоторое время спустя я получил показания от одного очевидца, который сопровождал адмирала и, покинув флот в Танжере, вернулся в Копенгаген. Его показания были пересланы мною русскому правительству, которое отказалось в них поверить и продолжало, вопреки всем доказательствам, питать доверие к версии адмирала Рожественского.
  В конце концов французское правительство, воспользовавшись своими дружескими отношениями как с Россией, так и с Англией, настояло на мирном разрешении конфликта, что привело, согласно Гаагской конвенции 1899 г., к образованию следственной комиссии, составленной из французских, американских и австрийских делегатов, которая работала в Париже под председательством адмирала Фурьеве. Очень обстоятельный доклад этой комиссии совершенно определенно устанавливал ошибку, жертвой которой сделался адмирал Рожественский, но признавал ее добрые намерения и устранил всякие нарекания за проявленную будто бы им жестокость. Россия, конечно, с большой предупредительностью возместила все причиненные этим инцидентом убытки. Следует отметить также, что благодаря дружескому содействию Франции в работах этой комиссии сей печальный инцидент не только не испортил отношения между Россией и Англией, но даже предрасположил обе нации к дружескому сближению в будущем.


[Закрыть], имевшего место у Доггер-банки.

С другой стороны, германский император, который делал все возможное, чтобы подвигнуть царя на политику авантюр на Дальнем Востоке, пользовался в это время всяким удобным случаем, чтобы испортить отношения между Россией и Англией. Правитель Германии давно питал надежду изолировать Англию и путем перегруппировки европейских держав образовать на континенте антибританский союз. Подобная группировка временно была осуществлена в 1895 году, когда Россия, Франция и Германия объединились в вопросе о предъявлении ультиматума Японии после Симоносекского мира. Император Вильгельм являлся душой этой комбинации, к которой Франция присоединилась только скрепя сердце, Россия относилась более или менее безразлично и от участия в которой Англия благоразумно воздержалась. Эта комбинация была непродолжительна, но тем не менее она повлекла тяжкие последствия, так как именно ей следует приписать исходные причины, вызвавшие беспорядки, которые имели место на Дальнем Востоке в 1900 году, и, впоследствии, конфликт между Россией и Японией.

Со своей стороны я сделал все, чтобы предохранить русский флот от опасности, но не со стороны японского флота, а от последствий той поспешности и неорганизованности, с которыми был предпринят проход через Большой Бельт. Я получил от датского правительства не только помощь лоцманами, но также и присутствием его канонерских лодок, которые были расставлены с таким расчетом, чтобы указывать все опасные пункты на протяжении всего пролива. Прохождение через Большой Бельт не сопровождалось ни замешательством, ни каким-либо несчастным случаем, но сейчас же после удачного прохода проливов произошел инцидент, который, к счастью, не имел серьезных последствий. Адмирал, встретив несколько грузовых норвежских судов и приняв их за японские миноносцы, произвел несколько выстрелов, которые, однако, не достигли цели. Впоследствии я не особенно был удивлен, когда узнал, что произошло в Северном море несколько позже.

Действительно, после того, как была предпринята дипломатическая процедура, чтобы изгнать Японию с Азиатского материка, сам германский император поспешил занять Киао-Чао и посоветовал царю захватить Ляодунский полуостров с Порт-Артуром, который только что был выхвачен из рук Китая. Этот поступок, аморальный сам по себе, вызвал сильнейшее раздражение как со стороны Китая, так и со стороны Японии. В Китае это послужило сигналом к боксерскому движению, вызвавшему военное вмешательство европейских держав, и послужило предлогом для оккупации Россией части Маньчжурии. В Японии это вызвало громадное негодование против России за ее участие в деле лишения Японии плодов ее победы. Позже то обстоятельство, что царь склонился к активной политике на Дальнем Востоке, снова не обошлось без влияния императора Вильгельма; в этом отношении характерна знаменитая телеграмма, которой кайзер, после встречи в Ревеле, приветствовал императора Николая, давая ему помпезный, но совершенно иллюзорный титул «адмирал Тихого океана».