Текст книги "Шелковый путь. Записки военного разведчика"

Лейла

Перед самым рассветом обнаруживаю на посту спящего рядового Багрия. Правда, подойти к нему не успеваю. Хороший человек Сережа Багрий, но спать на посту нехорошо. Благо, что сон его обнаруживается практически сразу и не приходится поднимать заставу «В ружье!». Для предотвращения таких проблем часовые каждые десять-пятнадцать минут проводят перекличку. Слышны голоса: «Первый… Второй… Третий… Четвертый… Пятый…» Если, к примеру, «Третий» не откликается, «Второй» делает одиночный выстрел из автомата. Это сигнал вызова дежурного по заставе, одновременно сигнал «Внимание!». Дежурный по заставе разбирается, что произошло.

Сережа Багрий стоял на третьем посту. Когда он не откликнулся, «Второй» просто прекратил перекличку. И не вызвал дежурного. Ситуацию разрядил дежурный по заставе сержант Алишер Разаков, санинструктор роты. В это время он проверял посты. Меня Алишер не заметил. Но высказал «Второму» и Сереже Багрию все, что о них думает. Кто стоит на втором посту, я не вижу (по голосу, кажется, рядовой Дима Чеботарьков), но и не вмешиваюсь в их разговор. Сержанты здесь толковые, подсказывать им не надо. Алишеру я доверяю. Он спокойно все разъяснит бойцам, без шума и пыли.

С утра занимаюсь дрессировкой слона. Слоном здесь называют танк Т-62. По прицелу навожу его ствол на ориентиры и предполагаемые цели. Данные угломера наношу на свою схему местности. Рядом с каждым интересующим меня предметом на схеме появляются дальность до цели, прицел и угломер для стрельбы из танка.

С минометом возни гораздо больше. На навесе, под которым сложены ящики с минами, закрепляю пустой цинк из-под патронов. На цинке штык-ножом делаю прорезь. Если ночью в цинк поставить включенный фонарик, эта прорезь превратится в светящуюся линию. Эта линия будет служить выносной точкой прицеливания для стрельбы ночью с закрытой огневой позиции. Со стороны хребта Зингар нет ни одного кишлака в зоне прямой видимости. С этой стороны я выбираю одну из целей. По карте определяю дальность до нее. Устанавливаю прицел. Выбираю заряд для мины. Для дымовой мины. С помощью дымовой мины миномет пристрелять проще. После двух выстрелов определяю все необходимые поправки. На схеме местности появляются новые данные. Для стрельбы из миномета.

Ближе к полудню на заставе объявляется Хасан. Рассказывает, что вчера вечером в кишлак приходили неизвестные. Забрали с собой шестерых мужчин и увели их в неизвестном направлении. Неизвестные – скорее всего душманы. Но Хасан не уверен. «Добровольцев» в отряды моджахеды набирают точно так же, как и Народная армия. Да и Царандой (афганская милиция) не стесняется проводить призыв пополнения в свои ряды методом облав и принуждения. Так что с равным успехом это могли быть как душманы, так и представители силовых структур законной власти.

Зато появляется вполне естественная причина посетить кишлак. Ничего нового там я не узнаю. За стенами крепостей слышен плач женщин, старики все больше молчат. Возможно, что приходили все-таки душманы. В ответ на появление здесь агитотряда. Традиционно часть гуманитарной помощи, доставленной агитотрядом, моджахеды забирают у местных жителей себе.

Мои подозрения подтверждает и Шафи. Мужчин забрали только для того, чтобы перевезти часть продуктов в Карабагкарез. В этом кишлаке стоит банда Карима. Одна из самых крупных в нашем районе. Возможно, что через пару дней дехкане вернутся.

Наконец-то появляется возможность поговорить с Шафи без свидетелей. Я с удовольствием думаю, что смогу произвести на него благоприятное впечатление своим английским. Человеку, который учился в Оксфорде, будет приятно вспомнить язык своей молодости. Как хорошо, что Сан Саныч заставил меня немного освежить мои знания английского. Сейчас это очень даже к месту!

Увы, удивлен не Шафи. Есть в этом доме кому удивиться и без него. Только не говорите, что вы уже привыкли ничему не удивляться! В этой жизни. Я тоже привык. Но только не сейчас. Шафи обращается ко мне на чистом русском языке.

– С прибытием вас, Сережа. Давно ждали.

Я в шоке. По-моему, даже в разведуправлении не знают, что Шафи в совершенстве владеет русским языком. Он не перестает меня удивлять. Вызывает удивление и последнее слово «ждали», сказанное во множественном числе. Понятно, что он работает не один. Непонятно другое – почему для установления связи с ним и его людьми потребовалось идти по такому сложному пути. Включать в цепочку нового человека, меня. А не ограничиться, к примеру, радиостанцией.

Он и не пытается посвятить меня в эти проблемы. Я должен знать ровно столько, сколько необходимо для выполнения задачи. То, что эта задача мало связана со сбором информации – мне уже понятно. Шафи нужен связник. А еще ему нужен официальный канал выхода на советские войска. Чтобы можно было решать возникшие проблемы, используя их огневую мощь. Судя по всему, мои занятия военно-медицинской подготовкой в Ашхабаде оказались напрасными. Для моего легендирования они не понадобились.

Да, Шафи действительно классный специалист по джендзю-терапии. Но в разведуправлении не учли одного – на Востоке нельзя так просто стать учеником. Знания передаются по наследству, от отца к сыну. Один учитель – один ученик. Знания – слишком большое богатство, чтобы ими можно было разбрасываться направо и налево. Это достояние рода. Такова традиция! Право стать учеником нужно заслужить. А это совсем непросто!

Но у меня есть маленький шанс. Совсем ничтожный! У Шафи нет сына. Девушка, которая приносила подносы с едой в день нашей первой встречи, его единственная дочь. Ее мама погибла три года назад в автомобильной катастрофе. По шариату мужчине разрешается иметь четырех жен, но, видно, Шафи – большой однолюб. В его сердце есть место только для одной женщины. Раньше это место занимала его жена, теперь – дочь.

Девушку зовут Лейлой. Но чтобы уберечь ребенка от сглаза, в афганских семьях детей обычно называют не именами, а ласковыми прозвищами. Есть такое прозвище и у Лейлы. Шафи называет ее «Джуй» – «Ручеек». Ее голос действительно напоминает журчанье ручейка.

У афганцев не принято восхищаться детьми, их красотой или здоровьем. Это исключительно опасно для ребенка, ибо злые духи только этого и ждут. Чтобы послать на него болезни и несчастья.

И уж тем более не принято у афганцев спрашивать имя дочери. Интересоваться ее здоровьем либо спрашивать, почему ее нет.

К моему великому сожалению, Шафи – не афганец. Да и на пакистанца он не очень-то похож. Слишком много лет провел он вдали от этих мест. В Англии, Китае, Японии. Вместе с дочерью. Видно, что обычаи этой страны даются девочке нелегко – пока мы разговариваем с Шафи, ее темноволосая головка несколько раз появляется в дверном проеме.

По окончании беседы Шафи разрешает ей войти в комнату.

– Вы извините мою девочку, очень уж она любопытна. Нелегко ей здесь приходится. Джуй, милая, где ты там?

В комнату неспешно входит настоящая леди. В красивом шелковом платье девочка выглядит очаровательной феей. Она мило улыбается. Маленькая хозяйка большого дома.

– How do you do? May I of er you some cake and tea? (Как ваши дела? Могу я предложить вам кекс и чашку чая?)

– How do you do? Yes, please. T anks. (Как ваши дела? Да, пожалуйста. Спасибо.)

Через несколько минут Лейла приносит пиалы, фарфоровый чайник и небольшой медный поднос с печеньем. Пока отец не говорит ей «Кыш!», она, пользуясь моментом, наливает нам чай в пиалы и присаживается рядом. Нелегко Шафи сказать своей дочери «Кыш». Он разрешает ей остаться.

Я его прекрасно понимаю. Девочке, большую часть своей жизни проведшей в светских кругах, нелегко соблюдать законы шариата. Ходить в парандже и сидеть в своей комнате. Она живет в Афганистане третий год, но страна не стала для нее родной. Шафи не разрешает Лейле выходить за стены крепости. Это для ее же безопасности, но в двенадцать лет такая безопасность страшнее любой тюрьмы.

Лейла страдает без общения. Пока мы пьем чай, она беспрестанно что-то щебечет. Словно спешит выговориться. Но мне пора собираться. Девочка это моментально чувствует.

– Need you go so soon? (Вам обязательно нужно так скоро уходить?)

Конечно же, я остаюсь еще на несколько минут. Но Шафи отправляет ее в свою комнату. У нас еще есть дела. Лейла прощается.

– Good-bye, Mister.

– Good-bye, Leila.

Она на мгновение оборачивается и медленно по слогам произносит одно слово: «Серьежа». Новое слово дается ей нелегко. Но все-таки дается. Она улыбается и, смеясь, убегает из комнаты.

Очаровательный ребенок. Представляю, как переживает за нее Шафи. Он передает мне очередную шифрограмму. И просит в следующий раз принести топографическую карту нашего района. Ему нужно определить точные координаты нескольких целей.

Выясняется, что в Калашахи Шафи перебрался по личному указанию Ахмад Шаха. Я помню, что они старые друзья. Но их взаимоотношения мне еще не совсем понятны. В старом альбоме у Сан Саныча я видел фотографию их третьего друга. Сейчас он занимает очень высокий пост в афганской армии. Носит генеральские погоны. На снимке он одет в форму майора Советской Армии. Что объединяет офицера Главного разведывательного управления, главаря моджахедов и простого дехканина Шафи? Кроме дружбы? Непонятно.

Вообще-то на фотографии у Сан Саныча стоят в обнимку три человека. Сам Сан Саныч и два майора. Лица у майоров приметные. Один из них работает сейчас в Афганистане большим военачальником, второй совсем недавно погиб в Иране. В должности вождя крупного племени курдов. Довольно интересная должность для советского офицера. Просто удивительно, как могла сохраниться такая фотография.

Я показываю Шафи свою ночную работу. Свой первый, сделанный своими руками нож. Я пытался повторить форму охотничьего ножа. Но моя работа не произвела на Шафи абсолютно никакого впечатления. Для чего он дал мне такую работу, не совсем понятно. Видно, у него какие-то свои планы. Возможно, он ко мне просто присматривается. Или, может быть, у него дома просто закончились столовые приборы. Ножи, например.

Шафи задает лишь два вопроса. Для чего я сделал нож? И почему именно такой? Я отвечаю, этот нож предназначен для работы в ближнем бою, а форма его определена предназначением. К этим вопросам я не готов. Хотя и понимаю, что пока не найду на них правильных ответов не смогу выполнить задание Шафи.

Не трудно догадаться, что Шафи ждал чего-то другого. На прощание он снова протягивает мне полоску металла и небольшую дощечку.

– Сделай новый нож. И приходи через два дня. Сафар ба хайр, кумандан! (Счастливого пути, командир!)

– Хода хафез, мохтарам! (До свидания, уважаемый!) Что-то не так с этими ножами. Не вижу логики во всем этом. Единственное правдоподобное объяснение: это какая-то проверка. Но я же не ремесленник какой-то! Я вообще никто. Особенно когда не вижу причинно-следственной цепочки происходящих событий. Но придется делать новый нож. В нашей работе не всегда видна логика. Очень часто ты – всего лишь крошечная деталь огромного механизма. Который удерживает мир в равновесии. И твоя задача – просто честно делать свою работу. Делать ножи. Если так нужно.

Но, к сожалению, я страшно любопытен. Мне интересно, как устроен весь механизм. Как он работает? И какие силы приводят его в движение?

Я возвращаюсь на заставу. До сумерек остается еще около часа. Провожу развод караула. А затем с Нигматом Хашимовым мы идем подбирать место под будущее строительство бани. Но одновременно с баней решаем строить и столовую с кухней. На три совмещенных объекта уйдет гораздо меньше строительных материалов, чем на три раздельных. Совместные стены позволят кое-что сэкономить. А стройматериалы на заставе огромный дефицит. Несмотря на то что Женька уже сделал небольшой запас. Да и наша совместная с ним поездка что-то добавила. Этого ничтожно мало.

Сейчас пищу готовят в небольшой полевой армейской кухне под навесом. Недалеко от врытой в землю двухтонной цистерны для питьевой воды. Вода на заставах привозная. Два раза в неделю в роту приходит пятитонная водовозка из батальона. Точнее, воду привозят из Баграма. Там находится станция очистки воды.

Едят солдаты тоже под навесом или в казарме. Летом с этим можно было мириться. Но не за горами была уже и зима. Приходилось торопиться со строительством. С выбором места проблем нет. Решаем строиться на месте старой кухни. Точнее, старого навеса. Торжественное открытие строительства откладываем на завтрашний день.

А в канцелярии горит свет. Электрическая лампочка! Боже, какое это счастье! Витя Томчик сдержал свое обещание. Все-таки отремонтировали они свой генератор. Пусть и на день позже. Какие молодцы! Ай да Дед!

У меня есть возможность немного продлить свой рабочий день. Разбираюсь с инструкцией и техническим описанием переносной станции наземной разведки (ПСНР-5). Думаю, что скоро она мне может пригодиться.

А мой Кот уже начинает вылизываться, готовиться ко сну. Ну почему я не кот? Ночью мне снова проверять посты.

По ночам становится все прохладнее и прохладнее. Выходить из канцелярии все ленивее и ленивее. Но проверять посты все равно надо. Здесь много спать нельзя. Иначе однажды утром можно будет не проснуться совсем. Всей заставой.

А я люблю просыпаться. Это целый ритуал. Я открываю глаза, улыбаюсь. Вообще-то улыбка по утрам – мое личное изобретение. Давным-давно, еще в прошлой жизни, я, находясь под впечатлением рисунков хитроумных машин и механизмов Леонардо да Винчи, решил тоже изобрести что-нибудь такое, что увековечит мое имя. Я решил изобрести утреннюю улыбку. Представляете, «Утренняя улыбка имени Сергея Карпова». Звучит!

Идея была удивительно проста. Как и все гениальное! Если день проходит у человека весело и интересно, человек улыбается. Поменяем местами причину и следствие. Если человек начнет свой день с улыбки, возможно, что и весь день пройдет у него весело и интересно. И даже если это не так, никто не мешает вам попробовать. Улыбайтесь по утрам!

Я улыбаюсь, тянусь в кровати. И обязательно целую по утрам свою любимую девушку. Ведь девушкам мало того, чтобы начинающийся день был весел и интересен. Им мало одной улыбки. Их нужно целовать по утрам. Их нужно любить. Ведь им очень важно знать, что их любят. Им очень важно знать, что их любят каждый день. Может быть, чуть-чуть больше, чем в день вчерашний.

Мои руки натыкаются на мягкий комок, который начинает шевелиться и кусать мои руки.

Даже и не надейся. Целовать я тебя не буду. Ведь ты же не моя любимая девушка. Ты – всего лишь Кот. А жалко, лучше бы ты был моей любимой девушкой.

Наступает утро нового дня. А с ним и новые заботы, новые проблемы. Начала работать станция радиоперехвата. Очень много интересной информации. Ожидается приход большого каравана с оружием из Пакистана. Для Карима. В районе появилось несколько новых банд. И в ближайшие дни ожидается приезд большой комиссии из штаба округа. Разведчики перехватывают все радиограммы. Как духовские, так и наши. Все подряд без разбора! У нас множество радиограмм проходит по каналам засекречивающей аппаратуры связи. Но и в открытом эфире информации море. Специалисту для получения нужных ему сведений достаточно и открытых каналов. Жить становится веселее. Глаза у нас есть – зенитная труба двадцатикратного увеличения на первом посту подходит для этого великолепно. Теперь у нас появились и уши. Осталось только развернуть переносную станцию наземной разведки – появятся и органы осязания. Можно будет жить.

Последующие дни занимаюсь благоустройством заставы. Строим хозблок – кухню, столовую и баню. Бойцы истосковались по работе. Строительство идет полным ходом. Стройматериалов не хватает. Приходится еще несколько раз выезжать в брошенный кишлак за бревнами и сырцовым кирпичом. С каждым разом при выезде приходится принимать все большие меры предосторожности. Духи могут заминировать развалины или оставить там засаду. В качестве строительного раствора используем смесь суглинка от подножия горы и песка с речки Барикав.

То, что еще вчера казалось стройкой века, через несколько дней превращается в совершенно рядовой объект. Но ребятам он очень нравится. Они сделали первую в своей жизни постройку. Проблема в другом: пока у бойцов такое настроение, нужно использовать его по полной программе. Строительство бани идет к завершению. Через пару недель возможно, что доделаем и столовую с кухней. Нужны новые объекты. Тем более что я, как новый командир, могу сделать вид, что обожаю инженерные работы. Пока меня не раскусили! Когда бойцы узнают, какой я лентяй, заставить их работать будет труднее.

Но мои бойцы об этом так никогда и не узнают. Мы начинаем строительство убежища на случай артналетов и дота (долговременной огневой точки) с восточной стороны горы. Обкладываем камнем огневую позицию миномета, делаем навес на первом посту. Усиливаем стены стрелково-пулеметных сооружений.

Попутно с этим я занимаюсь с расчетом переносной станции наземной разведки. Трех бойцов назначаю внештатным расчетом ПСНР. Несколько раз мы ее пробуем, отлаживаем. Скоро она нам может пригодиться.

Устраиваю ревизию на складе боеприпасов. То, что вначале показалось мне огромным количеством, после проверки обретает реальные размеры. Патронов к стрелковому оружию вполне достаточно – около трех боекомплектов на каждый ствол. Хватает и ручных гранат. А вот снарядов к танку катастрофически мало. Нет и одного боекомплекта. И это при том, что есть приказ о создании на каждой заставе запаса боеприпасов. В размере трехкратного боекомплекта. Срочно нужно составлять заявку на боеприпасы. И отправлять ее на КП батальона.

Раз в два-три дня встречаюсь с Шафи. Благо повод нашелся довольно быстро. И встречи наши не вызывают ни у кого подозрений. Я решил открыть небольшой лазарет на посту у Хасана. На пять-шесть коек. Если гора не идет к Магомеду, и Шафи не берет меня в свои ученики, придется немного пододвинуть эту гору. К тому же не хочется думать, что я напрасно потратил столько времени и сил на занятия медицинской подготовкой в Ашхабаде.

Понятно, что дехкане никогда не обратятся за помощью к неверному, к кяфиру. К чужому кяфиру. Но я надеюсь вскоре стать своим. Положение с медицинским обеспечением в кишлаке просто удручающее. В кишлаке много больных. В ближайшие дни могут появиться и раненые. Я прекрасно понимаю, что в лазарет никто обращаться не будет. Первые дни. Нужно, чтобы ко мне немного привыкли. Чтобы я стал «своим кяфиром (неверным)». Тогда исчезнут понятия «никто» и «никогда». Тогда дехкане пойдут за помощью. Но, главное, мне надо легализоваться. Найти место для контакта со своей агентурной сетью. А что может быть лучше для этих целей, чем лазарет! И нужна причина, объясняющая наши частые встречи с Шафи.

Он не спешит брать меня в свои ученики. Приходится на ходу менять правила игры. Если медицинские контакты с ним наладить пока не получается, приходится обращаться к нему за помощью в открытии лазарета. И надеяться, что в будущем он изменит свои взгляды на мой счет. Я не тороплю события. И это ему по душе. Видно, что моя идея с лазаретом ему тоже понравилась. Тем более что такая версия очень подходит для окружающих. Для них Шафи просто помогает Хасану и мне открыть лазарет.

Периодически отношу ему новые ножи, взамен получаю новые заготовки и шифрограммы. В один из таких приходов передаю Лейле небольшой подарок – маленького дракончика. Я родился в год Дракона и этот дракончик служит мне амулетом. Но других игрушек у меня нет. Лейла в жутком восторге. Она танцует от радости, смеется и хлопает в ладоши. Дракончик ей очень нравится.

Уехал к новому месту службы командир роты капитан Игнатенко. Нового ротного только обещают. А пока его обязанности исполнят Олег Артюхов. По вечерам изучаем с ним по самоучителю курс стенографии. Возможно, после Афганистана получится устроиться куда-нибудь секретарями-машинистами. К какому-нибудь руководителю лет двадцати, женского пола. Упускать такую возможность грешно. Может, мы и правда еще на что сгодимся?

Старшина привозит с водовозкой почту. Газеты «Красная Звезда», «Правда», «Комсомольская правда». Письма. Мне их еще получать рано. Я прекрасно это понимаю. Разумом. Но в душе надеюсь на чудо.

И чудо происходит. Оно всегда происходит, когда на него надеешься. Нужно только надеяться очень сильно.

Я получаю первое письмо. От Лильки Кабановой. Точнее, теперь от Курсковой. Лилька вышла замуж. И какая она теперь Лилька! Лилия Павловна.

Здравствуй, Сережа!

Оказывается, ты в солнечном Афганистане не теряешь времени зря. Наверное, домой уже приедешь в полосатом халате и чалме…

Значит, в кишлаках „большого начальника“ принимают сердечно? Это хорошо. Сережа, чем же тебе доверили командовать – ротой, батальоном? Помнишь, „остались позади стремительные марши, учебные атаки позади…“. Теперь действительно все так. А ведь раньше, пару лет назад, я не могла даже предположить, что курсант С. Карпов, в отличие от многих, готовится не к учебным боям…

Отправила поздравительную открытку с днем рождения тебе домой. Получилось неловко. Я понимаю, в службе заранее сложно что-то определить. Сегодня приказ, завтра – новый район действий. Но если надо, так надо. Верно?

Ты подарил мне „Подснежник“. Спасибо! Мне тоже захотелось сделать тебе что-нибудь приятное. Почитай повнимательнее нашу газету.

Теперь делюсь своими новостями. Недавно меня приняли в Союз журналистов СССР. Для меня это очень большое событие. Вступление в Союз в 20 лет – случай почти исключительный. Пришлось много работать, заниматься. В общем, чего расписывать. Так и должно быть, если в жизни есть цель. А мне бы хотелось стать хорошим журналистом.

Что тебе еще рассказать? В Подмосковье осень. Мы уже начинаем мечтать о тепле, ласковом солнышке, первых цветах.

До свидания!

Лиля

«Отправила поздравительную открытку с днем рождения…»

А ведь сегодня же день моего рождения! Просто удивительно, что получил это письмо именно на день рождения. Письма из Афганистана идут до Москвы больше недели. Свой новый адрес я сообщил друзьям совсем недавно. И их поздравления придут не раньше, чем на следующей неделе. Письма от родителей придут еще позже. Они не знают, что я в Афганистане.

Маленькая хитрость. Я оставил пачку конвертов с домашним адресом в Ашхабаде у Сергея Андреева, своего однокурсника. Он мой почтовый ящик. Письма домой пишу на его адрес. Он перекладывает их в новый конверт и отправляет дальше. По почтовым штемпелям и обратному адресу я все еще нахожусь в Ашхабаде. Ну а содержание писем соответствующее. Одна проблема – письма идут значительно дольше.

В конверте аккуратно сложена газета. На последней странице – «Подснежник» С. Карпова.

 
До крови руки ледоруб натер,
Но, перевал преодолев, мы снова
Карабкались вперед. И крохотный костер
Нас согревал на каменистых тропах.
И вновь рассвет сменял ночную тьму.
Звеня ручьями, пел ледник под нами.
И в этот миг увидел на снегу
Я маленькое чудо под ногами.
Среди застывшей тишины
Там, где рассветы в небо рвутся,
Подснежник вылез из земли
И нежно солнцу улыбнулся.
В своей наивности смешной
Он легкомысленно и мило
Забыл опасность холодов,
Забыл метели злую силу.
Зима еще грозит бедой,
Но он уже капелью дышит.
Но он уже живет весной
И первых жаворонков слышит.
Вдруг стало легче на душе,
И я стоял, завороженный.
На этой сказочной земле,
Где чудеса еще возможны…
А путь наш дальше уходил,
Он был нелегким и суровым.
Но каждый в сердце уносил
Минутной этой встречи грезы.
 

Приятно было увидеть свои строчки в газете. Я чувствовал себя великим поэтом. Ровно пятнадцать минут. До тех пор, пока не пришел Нигмат Хашимов.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?..

Мои строительные увлечения не прошли даром – мой заместитель заболел какой-то странной экзотической болезнью. Болезнь называлась «трудоголизм». Одним из ее проявлений была необъяснимая тяга к трудовым подвигам. Это можно было ожидать. После наших первых строительных успехов Нигмат решил замахнуться на невозможное. Он задумал решить проблему с туалетом. Безумец! Есть проблемы, которые решить не может даже Бог. Что уж тут говорить о возможностях какого-то командира заставы.

Проблема с туалетом действительно стояла на заставе довольно остро. В скальном грунте практически невозможно было делать большие ямы. Ни вручную, ни взрывным способом.

С этим вопросом и обратился ко мне сержант Хашимов. Он почему-то возомнил, что я знаю все на свете. О способах решения проблем, связанных с канализацией. Такой кайф обломал! Ведь до того, как стать сантехником, я был поэтом. Целых пятнадцать минут!

Как хорошо, когда люди в тебя верят. В таком случае ты иногда делаешь вещи, о которых в любых других условиях не мог бы даже и мечтать. Я и не мечтал произвести на Нигмата впечатление эрудита. Знающего ответы на все вопросы.

Но ответ пришел сам собой. Вспомнилось босоногое детство. Когда родители каждое лето отправляли меня в ссылку в деревню. В эти годы в школе нам рассказывали о декабристах и царских репрессиях по отношению к ним. О женах декабристов, добровольно поехавших за мужьями в ссылку. Я не чувствовал себя женой декабриста. Готовой добровольно оставить в городе своих друзей. И когда меня на целый месяц отправляли в деревню без суда и следствия, это казалось ужасным беззаконием.

Из этих времен о деревне осталось два воспоминания. О том, как болела в первые дни голова от этого противного кислорода. И о ласточках, которые строили свои гнезда под крышей дома. И как опасно было сидеть под этими гнездами.

Мы занялись плагиатом. Все в этой жизни было изобретено уже до нас. Ласточками. С противоположной от кишлаков стороны мы укрепили на скале несколько бревен. На них закрепили аккуратную постройку. Настелили пол с характерными отверстиями. Глубина выгребной ямы была равна высоте горы Тотахан. 1641 метр.

Если бы вы были воробьем, вы бы поняли моих бойцов. Вы – большой воробей, парящий под облаками. А внизу под вами – маленькие-маленькие люди. Вы тоже представляете, как приятно чувствовать себя птицей? Гадить с высоты птичьего полета! Если еще представить, что на головы моджахедов, вы поймете, какой восторг у моих бойцов вызвало появление такого объекта на заставе. На протяжении многих месяцев он будет пользоваться повышенным интересом личного состава заставы. До самого вывода наших войск.