Текст книги "Малороссийские исторические шахматы. Герои и антигерои малорусской истории"

В другой раз доносчики сообщили, что Сомко собрался сдать Переяслав племяннику. Но когда польско-татарско-казацкое войско во главе с Юрасём снова осадило город, наказной гетман упорно оборонялся. В тех боях погибли два его сына. Доказательство верности – более, чем весомое. Но и оно не развеяло подозрений.

Наконец, Москва дала разрешение на избрание полноправного гетмана в июне 1663 года на «чёрной» раде (такой, участие в которой должны принять массы рядового казачества – чернь). Местом проведения выборов назначили Нежин.

Соперник Сомко, беспринципный авантюрист Иван Брюховецкий, заранее собрал у города толпы натуральной черни, обещая ей отдать на разграбление дома богатых казаков. Заручился он, умевший льстить и пресмыкаться (чего Яким Семёнович не умел и не делал) также поддержкой правительства.

Представителем царя на раде поручили быть князю Даниле Велико-Гагину. Историки подробно описывают как князь снаряжался в дорогу: взял двадцать стоп бумаги, два ведра чернил, множество свечей и т. п. Кажется, забыл он только ум и совесть.

Прибыв на место, Велико-Гагин не пожелал разбираться в малорусских делах, целиком доверившись доносам. И явно поддержал Брюховецкого, сторонники которого сразу же прибегли к насилию.

Сомко тоже привёл на раду полки, был готов к силовому противостоянию. Но его казаки заколебались, увидев, что против них представитель царя. Многие стали переходить на сторону противника.

Яким Семёнович пригрозил Велико-Гагину, что таких «выборов» не признает, будет жаловаться в Москву. И тем разъярил князя, приказавшего арестовать теперь уже бывшего наказного гетмана и его приближённых. Под арест попал и Василий Золотаренко, слишком поздно понявший, что является слепым орудием в руках епископа Мефодия.

«Худые де вы люди, свиньи учинились в начальстве и обрали в гетманы такую же свинью, худого человека, а лучших людей, Сомка с товарищи, от начальства отлучили», – сказал посланцам Брюховецкого князь Волконский, узнав о произошедшем. Наверняка, он раскаивался в том, что передавал раньше в Москву непроверенные слухи.

Арестованных выдали на расправу победителю. Суд был скорым и неправым. Сомко, Золотаренко, Силича, некоторых других полковников признали виновными в «измене» и приговорили к смерти.

По некоторым данным, епископ Мефодий, прекрасно зная, что казнят невиновных, в последний момент пробовал уговорить Брюховецкого смягчить приговор. Тот отказал. В сентябре 1663 года осужденным отрубили головы.

Повторю ещё раз: когда изменил Юрась Хмельницкий, за ним последовала почти вся казацкая старшина. Верными царю остались трое – Сомко, Золотаренко, Силич. После «чёрной» рады именно их казнили как «предателей».

Трудно пояснить, о чём думали московские бояре, допуская столь вопиющее торжество несправедливости? Чего здесь больше? Глупости? Подлости?

Вред от случившегося обнаружился сразу. Как отмечалось, Сомко начал отвоевывать Правобережную Малороссию. По согласованию с ним паволочский полковник Иван Попович поднял антипольское восстание. Яким Семёнович планировал двинуться ему на помощь. Казацкий летописец Григорий Грабянка пишет, что вместе Сомко и Попович разгромили бы поляков, как делали уже не раз, и продолжили бы славное дело Богдана Хмельницкого.

Вероятно, так оно и было бы. Правобережье воссоединилось бы с Россией уже тогда. Но теперь восставшим помощи не оказали – Брюховецкий выступать отказался. Восстание подавили. Попович погиб.

В конце того же года польская армия вторглась на Левобережье. А достойного полководца, чтобы нанести завоевателям сокрушительное поражение, у казаков не нашлось. Война тянулась несколько лет с переменным успехом. Закончилась она лишь в январе 1667 года подписанием Андрусовского перемирия. Малороссию разделили по Днепру. Правобережная её часть более чем на сто лет осталась под иноземным игом.

А через год после перемирия Брюховецкий открыто изменил, приказав вырезать все великорусские гарнизоны. Вновь охватило край пламя войны. Многие тысячи великорусов и малорусов заплатили жизнями за преступление Нежинской «чёрной» рады.

Изменил и Мефодий…

Зло потом было наказано. Брюховецкого казаки забили насмерть. Мефодий умер в заточении в монастыре. Но это не могло вернуть к жизни Якима Сомко.

«Храбрый защитник своего отечества, в бранях неустрашимый, у самой могилы отважный, воин, достойный лучшего жребия, заслуживший делами любовь и уважение потомства», – так охарактеризует его крупный русский историк Дмитрий Бантыш-Каменский.

Увы, потомство о Сомко забыло. И хотя бы эту несправедливость необходимо исправить.

Судьба самозванца. Филипп Орлик: мифы и действительность

Мифов вокруг этого исторического персонажа нагромождено немало. Его называют «великим украинцем», «творцом первой в мире конституции», «несгибаемым борцом за свободу Украины». Но был ли на самом деле таковым Филипп Орлик?

По своему происхождению никакого отношения к Украине он не имел. Родился в октябре 1672 года недалеко от Вильно (Вильнюса). Принадлежал к старинному чешскому дворянскому роду, представители которого в XV веке переселились в Польшу. По вероисповеданию был католиком.

Все это не мешает «национально сознательным» мифотворцам делать из Орлика православного украинца. Причем делают, чем дальше, тем усерднее. Еще в середине XX века авторы из украинской диаспоры осторожно предполагали, что мать будущего «гетмана» Ирина, урожденная Малаховская, происходила «правдоподобно из православного рода» и сына крестила «вероятно, по православному обряду». Нынешние псевдоисторики уже не осторожничают. Безбожно передирая труды предшественников, они при этом выбрасывают слова «правдоподобно», «вероятно», добавляя взамен – «украинский». И вот уже Малаховские оказываются «украинским православным родом» (лишь некоторые оговариваются: «украинско-белорусским православным родом»), а Филипп – крещенным «согласно воли матери по православному обряду». Доказательств, естественно, никаких, но мифотворцам они и не требуются.

Между тем, Орлик сам развеял сомнения на сей счет. Он называл себя «сыном польских родителей», вспоминал дядю, родного брата матери, ярого католика и ненавистника православия. Польшу «гетман» неоднократно именовал своей Родиной. На Украине же он, по собственному признанию, ощущал себя «иноземцем» и «пришельцем».

Первоначальное образование Филипп получил в Виленском иезуитском коллегиуме. И всю жизнь оставался верным чадом католической церкви. В письме к римскому папе, написанном уже тогда, когда жизнь клонилась к закату, Филипп Орлик презрительно обзовет православие «схизмой» (расколом) и пообещает в случае получения власти над Украиной «показом ошибок и ересей нынешней греческой церкви… тот край к унии с римской церковью привести». Другое дело, что попадая в православное общество, Орлик скрывал свое вероисповедание, притворяясь православным. Ничего удивительного тут нет. Последователи иезуитского ордена часто вели себя так.

Думается, и на Украине воспитанник отцов-иезуитов появился не случайно. Какое-то время он вроде как обучался в Киево-могилянской коллегии. Затем (в 1692 году) устроился писарем в канцелярию киевского митрополита. Вскоре перешел в Генеральную войсковую канцелярию.

В многочисленных панегириках Орлику можно прочитать, что он сделал блестящую карьеру благодаря своим «выдающимся способностям», «неутомимому труду», «уму, энергии, талантливости, образованности». В действительности все было гораздо банальнее. В 1698 году Филипп выгодно женился на дочери полтавского полковника Павла Герцика (между прочим, еврея-выкреста). Тут и началось быстрое продвижение вверх по служебной лестнице. А до тех пор никакой карьеры сделать не получалось. На момент свадьбы Орлик все еще оставался младшим канцеляристом. Но уже через четыре года он занимал должность генерального писаря, одну из высших в Гетманщине. Взлет, бесспорно, стремительный. Да еще и сопровождавшийся стремительным обогащением – в качестве приданного жены Филипп получил во владение села в Стародубском, Черниговском, Полтавском полках. Но причем здесь «выдающиеся способности»?

Если чем-то Орлик и выделялся, то разве что умением угождать начальству. Он являлся автором откровенно подхалимских виршей, прославлявших сильных мира сего. Наиболее известна его ода, посвященная гетману Ивану Мазепе. Называлась она – «Алкид российский».

Очень смущает сие название современных панегиристов. Смущает не имя Алкид (так в латинских текстах именовали героя древнегреческих мифов Геракла), хотя сравнивать Мазепу с Гераклом – явный перебор. Дискомфорт для мифотворцев создает прилагательное «российский». Поэтому украинские публикации сочинений Орлика снабжены своеобразным «пояснением»: дескать, Россией тогда считались Украина и Белоруссия, а нынешняя Россия – это тогдашняя Московия.

Любопытно, что «пояснение» тут же опровергается самим текстом оды, где Мазепу восхваляют за то, что он турецкие крепости преклонил «под власть российских монархов» и отдал гидру бусурманскую «в когти Орла российских монархов». Но опять же: что до того «национально сознательным» сочинителям?

Как бы то ни было, а падкому на лесть гетману подхалим пришелся по душе. Орлик стал доверенным лицом Мазепы, был одним из немногих, посвященных в тайные его замыслы, в том числе – в намерение изменить русскому царю. Когда шведская армия вторглась на Украину, генеральный писарь перебежал к завоевателям вместе со своим начальником. Ну, а потом, после Полтавской битвы, им обоим пришлось удирать в турецкие владения.

И вновь-таки: следование Орлика за Мазепой весьма умиляет современных псевдоисториков. Они говорят о беспримерной верности Филиппа и лично потерпевшему поражение гетману, и «идее освобождения Украины от московского ярма». Однако это не так.

Сразу после разгрома шведов под Полтавой, Орлик спешно пишет письмо миргородскому полковнику Данилу Апостолу, воевавшему на стороне России. Он кается и проклинает Мазепу, пытается отмежеваться от него. Но было уже поздно. Предатель не мог рассчитывать на прощение. Поневоле довелось ему следовать за гетманом на чужбину, а позднее присутствовать при его кончине.

После смерти Мазепы в гетманском окружении началась форменная грызня за его наследство. Большинство богатств покойного осталось на Украине. Но какие-то сундуки с золотыми монетами вывезти все же успели. За них и разгорелся спор. Главным претендентом являлся племянник гетмана – Андрей Войнаровский. Остальные тоже требовали свою долю, настаивали на том, что золото – собственность всего войска, а не лично умершего, следовательно – родственник Мазепы преимуществ не иметь не должен.

Ожесточение достигло крайних пределов. Орлик впоследствии вспоминал, что всерьез опасался за свою жизнь. В дело вынужден был вмешаться шведский король Карл XII. Он постановил отдать богатство Войнаровскому, а Орлика сделать новым гетманом.

Правда, радовался мазепин племянник не долго. Король тут же «одолжил» у него полученное. Но для Филиппа это ничего не меняло. Ему оставалось забавляться гетманскими регалиями, не дававшими теперь реальной власти.

5 (16) апреля 1710 года Орлика «за соизволением наияснейшего королевского величества шведского, протектора нашего» формально «избрали» на должность. Конечно же, это была фикция. «Нового гетмана в его звании могли признавать только одни чужие люди – шведы, да немногие казаки, которые находились с ним в изгнании, так как во владении у него не было ни одного саженя казацкой земли» – отмечал видный малорусский историк Николай Костомаров. Фактически, именуя себя «гетманом» Филипп являлся самозванцем.

К тому же «власть» его, и без того сугубо формальная, оказалась урезанной. При «избрании» были заключены так называемые «Договоры и постановления прав и вольностей войсковых», ограничивавшие полномочия «гетмана» в пользу казацкой старшины. Точнее – бывшей старшины, ибо должности генерального обозного, генерального бунчужного и прочие являлись в той ситуации такой же фикцией, как и звание гетмана.

Вот это-то соглашение политических банкротов и называется в современной украинской псевдоисториографии «первой в мире конституцией». Разумеется, никакой конституцией оно не было. Подобные договоры (договорные пункты) заключались при избрании каждого нового гетмана. Отличие на этот раз состояло в том, что документ составили не только на казакорусском наречии (так именовал письменный язык казаков современник Орлика летописец Самойло Величко), а и на латыни.

Латинский вариант был необходим для не знавшего русского языка Карла XII, под верховную власть которого щедро отдавали Украину новоявленный «гетман» с подельниками. Озаглавили латинский текст «Pacta et constitutiones legum libertatumque Exercitus Zaporoviensis». За образец взяли польские документы, оформлявшие избрание королей – «Pacta conventa». Наличием в латинском названии слова «constitutiones» («постановления») сегодняшние псевдоисторики воспользовались для сочинения указанного мифа, вкладывая в то слово современный (а не тогдашний) смысл.

Сами же авторы «Договоров и постановлений» (а кто конкретно участвовал в их написании неизвестно, версия об авторстве Орлика основана на одних предположениях) конституцией (в нынешнем понимании) свой документ не считали. Они были озабочены иными проблемами.

Орлик и его окружение хотели завоевать хоть какую-то часть Украины, чтобы утвердить там свою власть. Но поддержать их могли лишь 3–4 тысячи запорожцев, чего явно не хватало для достижения цели. Практически не было войск и у протектора Филиппа – после Полтавы с Карлом XII оставалось всего несколько сотен солдат. Зато шведский король сумел привлечь на помощь турецкого султана Ахмеда III. По приказанию из Константинополя в поход с Орликом отправилась 30-тысячная татарская орда. Кроме того, около 4 тысяч солдат прислал Станислав Лещинский – шведский ставленник на польском престоле.

Путь завоевателей лежал на Правобережную Украину. Эта территория считалась владением Речи Посполитой, но на тот момент никаких войск там не было, за исключением небольшого русского гарнизона в Белой Церкви.

Об Белую Церковь воинство Орлика и споткнулось. Оно храбро занимало беззащитные городки и села, жители которых принуждены были признавать нового «гетмана». Однако столкновение с подразделением регулярной армии закончилось для наступавших плачевно. Наткнувшись на сопротивление, татары повернули назад, принявшись грабить и разорять те самые населенные пункты, которые Филипп уже объявил своими. Отряд, присланный Лещинским, ушел обратно в Польшу. Разбрелись и запорожцы. Орлику ничего не оставалось, как с позором вернуться обратно.

Провал похода внес раскол в немногочисленный лагерь орликовцев. Кошевой Кость Гордиенко тоже провозгласил себя «гетманом», уведя за собой запорожцев. С Орликом осталось очень небольшое число казаков. Да и тех он вскоре отправил по приказу Карла XII в Польшу, на войну за интересы Лещинского, где их всех перебили.

Вдобавок ко всему, «гетман» запутался в политике, которую сегодня назвали бы «многовекторной». Протекции шведского короля ему показалось мало. Филипп попросился в подчинение султану. Владыка огромной мусульманской империи откликнулся на просьбу. Он выдал специальный указ на сей счет. «Казаки Украины и Запорожья подлежат моему вечному правлению, – говорилось там. – Они будут иметь статус подданных».

В связи с этим кое-кто из современных «национально сознательных» авторов, при всей симпатии к Орлику, сравнивает его с Труфальдино из Бергамо, персонажем известной комедии «Слуга двух господ».

Вообще-то господ могло быть и трое. Филипп на султане не остановился и попытался войти в соглашение с польским королем Августом II, к тому времени вытеснившим своего конкурента Станислава Лещинского из страны. Условия, предлагаемые Орликом, были все те же: признать его гетманом и сделать наместником в польской части Украины. За это он соглашался служить кому угодно: Швеции, Турции, Польше. Правда, Август II ничего ему не ответил, и лавировать украинскому Труфальдино нужно было всего между двумя монархами. Только вот угодить обоим сразу не получилось.

Карл XII требовал, чтобы Филипп безотлучно находился в его временной резиденции – Бендерах. Ахмед III вызывал его к себе в Константинополь. Султан повелевал выступать в поход на Украину. Король приказывал никуда не выступать. Волей-неволей «гетману» пришлось определяться.

Казалось, выбор напрашивался сам собой. У шведского короля в непосредственном распоряжении не было ни армии, ни денег. У турецкого султана было и то, и другое. Тем не менее, Филипп предпочел Карла XII, чем до сих пор озадачивает своих нынешних поклонников. «Почему П. Орлик, который пребывал в эпицентре тех бурных событий, постоянно держал руку на пульсе украинской политической жизни, не сумел сделать ставку на более мощного игрока, каким на то время, несомненно был турецкий султан?» – недоумевают псевдоисторики.

Ларчик открывается просто. В Бендерах у «гетмана» родился сын Яков. В крестные отцы ему Филипп пригласил шведского короля. То, что Карл XII был по вероисповеданию протестантом, Орлика не смущало. Кумовьев он выбирал по знатности и богатству, а король сим критериям соответствовал.

Только богатство его находилось в Швеции. Король пообещал по возвращении домой выдать крестнику 20 тысяч талеров. Отказавшись от шведской протекции Филипп лишался надежды на эту сумму.

С другой стороны, султан мог помочь приобрести власть над украинскими землями. Но ведь эти земли надо было еще завоевать, а военное счастье весьма переменчиво, Орлик не раз убеждался в том лично. «Синица в руках лучше, чем журавль в небе» – рассудил он. И ошибся. Шведская «синица» тоже оказалась «в небе».

Когда Карл XII возвратился на Родину, Филипп последовал за ним в расчете на обещанное. Однако опустошенная долговременной неудачной войной шведская казна не могла позволить себе подобных трат. Выплату все время откладывали. А после того, как король погиб в 1718 году во время очередного похода, шансы Орлика получить большой куш стали совсем призрачными.

Жить было не на что. Он погряз в долгах, заложил даже гетманские регалии. Филипп буквально засыпал шведские власти жалобами и просьбами. Сперва вспомнил про золото Мазепы, одолженное королем. Но тут выяснилось, что на то же золото претендует жена Войнаровского Анна. (Сам Войнаровский попался в руки российских агентов и ко времени описываемых событий уже прозябал в Сибири).

Узнав о конкурентке, Орлик решил бороться. Вместе с собственной женой «гетман» засел за написание доносов. Войнаровского они обвинили в казнокрадстве, а Войнаровскую в… аморальном поведении. Думается, шведские чиновники немало позабавились, читая те «разоблачения». А в результате – деньги не получила ни одна, ни другая сторона.

Тогда Филипп стал предъявлять более мелкие претензии. Он упомянул даже 50 бочек водки, будто взятые у него в долг шведской армией во время кампании 1708–1709 годов. Каждую бочку «гетман» оценил в 100 дукатов. В целом же он «насчитал» за шведами долга на 100 тысяч талеров, но тут же сообщил, что согласен на половину суммы.

Надо сказать, что шведское правительство не решалось просто отказать наглому попрошайке. Оно опасалось, что обиженный Орлик станет искать покровителей среди европейских монархов и, в случае успеха, предъявит удвоенные требования при посредничестве коронованных особ. Тем более, что некоторые долги действительно были реальными. Поэтому шведы постарались войти с Филиппом в соглашение. Они выплатили ему 10 тысяч талеров (сравнительно небольшая сумма, учитывая сильное обесценивание шведской денежной единицы). Потом согласились дать еще 20 тысяч, при условии, что Орлик откажется от дальнейших требований и покинет Швецию.

Самозванец принял предложение. Перед отъездом он еще выпросил у нового шведского короля Фридриха I несколько рекомендательных писем к главам ряда государств и в 1720 году навсегда покинул негостеприимный Скандинавский полуостров.

Перебравшись в Германию, Филипп развернул бурную деятельность. Выдавая себя за «вождя казацкой нации» он пытался сколотить антироссийскую коалицию, подбить монархов к объявлению войны русскому царю, обещал всяческое содействие врагам России со стороны запорожцев и… просил денег. Одновременно Орлик стремился наладить отношения с русскими властями, получить полное прощение за прошлое.

Россия, только что победоносно закончившая войну со Швецией, была великодушна. Филиппа соглашались амнистировать, разрешали ему вернуться. Но вот о том, чтобы признать его гетманом и вернуть конфискованные после измены имения не могло быть и речи. А без этого Орлик не хотел идти на примирение.

Однако и сколотить европейскую коалицию самозванец не мог. Под разными предлогами высокопоставленные чиновники уклонялись от встречи с ним. Денег тоже не давали, а «заработанное» в Швеции быстро заканчивалось. Орлик не был бы Орликом, если бы не попытался получить от шведов средства еще раз. Не лично, а через жену и от ее имени обратился он с просьбой о вспомоществовании. Но шведское правительство вежливо ответило, что все расчеты с семейством Орликов закончены. Сбережений же больше не оставалось.

Оказавшись на грани нищеты, Филипп решается по новой обратится к султану. Сделал он это напрасно. В Турции еще не забыли «многовекторного» политика. Уже в приграничной турецкой крепости Хотин местный комендант отказался его принять и через подчиненных передал, чтобы «гетман» убирался туда, откуда пришел. Филипп заявил, что имеет письмо от шведского короля к султану. Такому аргументу комендант не мог ничего противопоставить (это, пожалуй, единственный случай, когда полученные в Швеции бумаги Орлику пригодились).

Письмо отобрали и отправили по назначению. А самозванца поселили в городе до получения о нем султанского повеления. Для Филиппа началась полоса унижений.

Содержание ему назначили мизерное. Жить приходилось впроголодь. Комендант по-прежнему отказывался его видеть. С почти не скрываемой завистью описывает Орлик в своем путевом дневнике, как торжественно принимали в Хотине какого-то гусарского поручика, везшего в Константинополь письма польского короля. С пушечным салютом, музыкой. А его, «гетмана», не удостаивали внимания. «Не так должны благодарить за мои услуги Оттоманской Порте» (Портой называлось турецкое правительство) – писал Филипп коменданту, а тот бесцеремонно отвечал, что не может его принять, так как занят более важными делами.

Таким образом прошло почти два месяца. Наконец, из столицы пришло разрешение проехать вглубь государства, но… Повезли Орлика не в Константинополь, а в македонский город Сереза.

Это была настоящая «дыра» с нездоровым климатом. Зажиточные обитатели города на летние месяцы уезжали в горы, спасаясь от жары. А Филиппа привезли как раз летом. Поселили его в доме, стены которого оказались покрыты плесенью. Когда он стал жаловаться, сопровождающий турецкий чиновник заявил, что отведенное для него здание – лучшее в городе, остальные – еще хуже.

Денег на проживание снова выделили мало. К тому же их выплату постоянно задерживали. Турки не скрывали своего презрения к «гетману». Он писал письма в Константинополь (визирю), в Крым (хану), в Швецию, в Запорожье с просьбой помочь ему выбраться отсюда. Ответы не приходили. Ко всему прочему юного сына Орлика, которого тот взял с собой в Турцию (остальная семья осталась в Европе), стал домогаться какой-то педерастянычар, а местные власти отказали приезжим в защите.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но наступило некоторое облегчение участи. Через своего секретаря-француза Филиппу удалось достучаться до сердец французских дипломатов и те выхлопотали у турок разрешение на переезд «гетмана» в Салоники.

Здесь он пробыл 12 лет, называя тамошнее житье пленом. Впрочем, сложа руки Орлик не сидел. Вновь он составляет планы антироссийской коалиции. Вновь приглашает на Украину иностранные войска. Обещает устроить там «революцию», если только его освободят. Уверяет, что запорожские казаки только и ждут его сигнала, чтобы выступить против России, что все население Украины готово под его руководством восстать против «московского ярма». Все это не соответствовало действительности. Разоблачение лжи грозило окончательным подрывом репутации, но «гетман» не мог остановиться.

В одном из писем, направленном во Францию, Филипп сообщал, что имеет в своем распоряжении 60-тысячную казацкую армию. Ему не ответили. Расценив молчание адресата по-своему, Орлик в следующем письме пишет уже о ста тысячах верных ему казаков. И так далее.

Момент истины настал в 1733 году. В Европе началась война за «польское наследство» (возможность посадить в Варшаве своего ставленника). Франция противостояла России. И французы решили воспользоваться столь долго предлагаемыми услугами. Французская дипломатия устроила освобождение «гетмана». Его перевезли в Бессарабию, поближе к российской границе. Снабдили деньгами. Дали возможность вступить в контакт с запорожцами.

Тут-то и выяснилось, что никакого авторитета Филипп не имеет, что никто на Украине не помышляет об «освобождении от московского ярма», а запорожцы… выступили на стороне России. «Гетман» стал большим разочарованием и для французов, и для турок.

После случившего с Орликом не церемонились. Турецкие власти назначили его в свиту к бывшему трансильванскому князю Ракоци, находившемуся в Турции на положение политэмигранта. Филипп обиделся, так как считал себя, «гетмана», «вождя свободной нации», по рангу не ниже трансильванца. Но на его обиды и протесты внимания больше не обращали. Пришлось прислуживать трансильванскому изгнаннику…

В последний раз луч надежды блеснул перед Орликом в 1741 году. Вспыхнула новая русско-шведская война. Шведы необдуманно напали первыми, но быстро уяснили, что тягаться с Россией самостоятельно не могут. Тут и подвернулся им старший сын Филиппа Григорий, состоявший на французской службе.

По натуре он, видимо, был копией отца, а потому врал напропалую. Шведам Орлик-младший поведал, что в Турции живет в пренебрежении и бедности человек, способный устроить на юге России «революцию».

Вряд ли ему особо поверили. Наверняка, в Швеции помнили «гетмана» и знали ему цену. Но утопающий хватается за соломинку…

И теперь уже шведские дипломаты ходатайствуют перед турецким правительством за «вечного революционера». Филиппа опять перевозят ближе к российской границе. И с тем же результатом. Вынужденный в очередной раз демонстрировать собственную несостоятельность, самозванец подорвал здоровье. В мае 1742 года он умер покрытый позором и был похоронен в Молдавии. Могила его вскоре затерялась.

Из исторического небытия сию фигуру извлекли на Украине в наше время. И стали тянуть на пьедестал как национального героя. Недавно в центре Киева Орлику поставили памятник. Но это уже не история, не прошлое. Это наше настоящее. Печальное настоящее.