Текст книги "Миллионщица"

– Я бы мог помочь со строительством, топор в руках держать умею, ну а бетон мешать – нехитрое дело, – в Васином голосе проскальзывали улещивающие интонации, словно просил сделать одолжение. – Бабок-то у тебя много?

Вопрос был провокационным, а откровенность не относилась к качествам Клавдиного характера.

– На ограду хватит, – бросила коротко.

– Куда тебе одной за такое дело браться? Вообще-то на какие шиши строить собираешься?

– Скотину разведу, в деревне выросла, знаю, что к чему и почём. Тебе-то что за печаль? – Клавдия глянула искоса, качнувшись, привалилась плечом и, обретя равновесие, сидела так пару минут.

– Да я вот чо хочу сказать, – Вася выбросил окурок, помолчал, набрал воздуха, выдохнул: – Давай распишемся! Построимся, будем жить в новом доме, а квартиру сыну отдай. Сама подумай – на фига ему крестьянская изба да скотина? Кралю с собой привезёт, прям вот пойдут они в Мыски жить, квартира для молодых в самый раз – двухкомнатная, ванная, нужник тёплый. Ещё и приедет ли сюда жить? Он у тебя где учится? Там, поди, и работу найдёт, а квартиру обменять можно.

Последний вопрос Клавдия пропустила мимо ушей, на сделанное предложение ответила уклончиво:

– Поживём – увидим. Расписаться, говоришь? Вот погляжу, что ты за мужик, тогда и решу. Пока знаю, как ночью трудишься, а это дело нехитрое. Мне надо, чтоб от мужика в доме толк был, а не так – с утра ищет, чем опохмелиться. Учти на будущее – всяких бомжей да алкашей терпеть не могу. Не знаю, что у тебя за друзья, ко мне не води – выгоню. Понадобится – сама найду. И сам от бутылки держись подальше. Ну конечно, мужик есть мужик, иногда и разговеться можно, но не так – каждый день да через день. Вот такое моё первое условие, – закончила Клавдия твёрдым голосом.

– А второе?

– Второе и третье после узнаешь. Это главное.

«Жигули» нырнули с покрытой остатками асфальта проезжей части на вытянутую вдоль изб узкую луговину, весело желтеющую бодренькими одуванчиками, и подкатили к родительскому подворью. Отец вытолкал за ворота москвичёвский прицеп и возился с колёсами. Поднявшись на ноги, поздоровался с дочерью, потёр тыльной стороной испачканной ладони заросшую седой щетиной щёку, для рукопожатия подставил гостю запястье.

– Мать в избе управляется, – сообщил мимоходом.

Оставив мил-дружка знакомиться с предполагаемым тестем, Клавдия отправилась на собеседование с матерью, надеясь заручиться её поддержкой. Окунувшись в аромат черёмуховой кипени, подошла к чисто вымытому крыльцу. Дружок, пёс из породы деревенских дворян, привязанный у стайки, заголосил тонко, по-щенячьи, улёгся на живот, забарабанил по земле хвостом. Клавдия не выдержала, приблизилась к возрадовавшейся собаке, потрепала за уши, дала лизнуть руку.

Мать стояла у пылающей грубки, варила вечное свинячье пойло, пекла блины. При виде вошедшей дочери, всплеснула руками:

– Ой, доченька, как сердце чуяло, блины вот затеяла. Старый изругал – только и возишься у плиты целыми днями, лучше бы отходы перемолола. Осерчал, ушёл прицеп ладить. И на кой он ему сейчас сдался, чёрту старому.

– Я, мам, не одна, с другом приехала, – сообщила дочь, освобождаясь от верхней одежды.

Мать покачала головой.

– За сорок тебе уж…

– Ну, оставим, надоело, – Клавдия, сжав ладони коленями, села у стола, сердясь на себя за прорвавшееся раздражение, не только не соответствующее настрою предстоящего разговора, но способного помешать ему. Мать сама заговорила на нужную тему.

– Ну чо, про мясо-то узнала? Отец по десять раз на дню вспоминает, каки-то запчасти к «Москвичу» нужны. Да ты, поди, голодная, – мать засуетилась, оставила стряпню. – Попей вот простокиши да блинков парочку возьми. Испекутся все, с маслицем потомлю, тогда и сядем. Покушай пока. Друг-то твой иде есть?

– Отцу остался помогать.

Повинуясь материнским уговорам, Клавдия выпила стакан простокваши с блином. В двухведёрном чане забулькало, из-под крышки плеснуло на плиту, и, оставив еду, Клавдия помогла матери снять с плиты варево.

– С мясом плохо, – сказала громко и твёрдо, возвращаясь на место. – Куда ни ткнись – кругом одни кавказцы, кого хотят, того и творят. Я вот чего надумала – участок под застройку в Мысках взяла. Хочу дом построить, скотину развести. А квартиру Витюшке отдам. Вася вот в мужья набивается.

– Ну и чо ты?

– Да не знаю, не решила ещё.

– Он как, – мать тревожно, с боязливостью, опасаясь вызвать гнев дочери, глянула на Клавдию, – пьющий, нет?

– Да кто сейчас непьющий? Почём я знаю. Три дня знакомы. Мужик вроде работящий, помогать взялся, вот за пилой приехали – там тополя испилить надо. Даст отец, нет?

– Да кто его знает, чо у него на уме. Друг твой глянется, так даст. А Витюшка-то как? Не в этом годе заканчивает?

– Да какой в этом? Ещё два года учиться. Двадцать раз одно и то же спрашиваешь. В академке он, ну, отпуск такой у студентов, подзаработать хочет. Я тебе в прошлый раз всё обсказала.

– Ну не серчай, не серчай, памяти никакой не стало, уж ничо не помню. Хоть бы закончил ученье да работу нашёл. Леонид-то вон как мается. Скотину-то где брать будешь? Покупать?

– Не знаю, не думала ещё. Вот стройматериалы закуплю, тогда решу.

– А знаешь чо, – мать смолкла на минуту, сбрасывая со сковороды испёкшийся блин и, поливая на неё половником жидкое тесто, – никого не покупай, Марту нашу заберёшь. Перебьётся старый без запчастей. Ездиит «Москвич», кого ему ещё надо. Осенью свинью заколем – вот и будет ему на запчасти. Мы вот как исделаем, ты не сомневайся, я старому пока и сказывать никого не буду, – и заговорила, перейдя на шёпот, словно опасалась, что находившийся во дворе «старый» может услышать её секреты и воспрепятствовать исполнению тайных планов. – С председателем договорюсь. Он мужик с понятием. На мясокомбинат скотину повезут сдавать, я и обменяю нашу тёлку на коровку, не сомневайся, удойную выберу. Перевешаем, если чо, так доплатим. Сейчас часто скотину сдают, – мать перевернула блин, вздохнула. – Эх-х, и чо делается, чо делается! Последний год наш председатель работает. «Я в рыночные отношения не вписываюсь, – душа не приемлет!» – вот как выражается. Матершинник – не приведи господи, а человек добрый. В других этих, ну, колхозы теперь как называются? Ну, обществах этих, как люди сказывают, начальство пенсионеров понужает, как безродных, а наш – нет. Куда с добром – и отходы даёт, и с сенцом помогает. Бог с ним, пускай матерщинничает. Уйдёт – хлебнём горюшка. Да может, уговорим ещё, приладится к этим «отношениям», будь они неладны. Это ты, Клавдюшка, хорошо придумала, давно пора. Живёшь в панельной коробке, как в клетке. Да вот друг-то твой как? По-серьезному, или так, – старуха хотела сказать «потрахались», да язык при дочери не повернулся молвить срамное новомодное словцо, – да разбежались? Эх-х, изладилось бы у вас, мы бы со всей душой помогли.

Мать допекла последний блин, положила на аппетитную стопку два жёлтых куска топленого масла, накрыла эмалированной миской, кивнула на дверь.

– Иди, зови мужиков.

Мужики в компании с Дружком сидели на корточках перед раскрытым настежь сараем. На полосатой ряднушке стояла полуразобранная «Дружба». Вася, надув щёки, прочищал жиклёр, поднеся последний ко рту. Про жиклёр Клавдия догадалась по речам отца. На её зов тот отмахнулся.

– Погоди, закончим, тогда и придём.

Минут через тридцать со двора донёсся надсадный визг, закончившийся натужным, глухим квохтаньем, ещё через четверть часа пила подала ровный уверенный голос.

Вошедший отец провозгласил, обращаясь к матери:

– Ну, радуйся, старая, нашёл я тебе зятька, – на сморщившуюся брезгливо дочь зыркнул исподлобья. – Ты не кривись, не кривись. Бабе за сорок, а она всё хвостом крутит. Чем тебе Василий не мужик?

Мужчины, уступая друг дружке место, вымыли под рукомойником руки, гость, повинуясь приглашениям радушной хозяйки, сел за стол, хозяин из выкрашенного белой эмалью настенного шкафчика достал гранёные стопки, кряхтя, сунулся в нижнее отделение кухонного мастодонта и поднялся, сжимая в руке бутылку с прозрачной жидкостью.

Из-за оной жидкости в не столь отдалённые времена, когда лица кочующего народца сулились отлить главному борцу с пьянством и алкоголизмом памятник из благородного металла, случился у оборотистой дочери скандал с недотёпами-родителями. Производить продукт в пятиэтажке – верный способ нарваться на крупные неприятности. Отец же открывать товарное производство не просто отказался, а присовокупил при этом в изрядном изобилии выражения, которыми издавна славится простонародная русская речь. Для домашних же нужд производил продукт в достаточном количестве и со знаком качества.

– Васе не наливай, за рулём он, – предостерегла дочь.

Отец застыл с бутылкой в руках, на лице читалась озадаченность, выручила мать.

– Достал, так уж выпей, коли в охотку, не то ещё удар от огорчения хватит.

Отец крякнул, налил стопку до краёв, махом выпил, бутылку тут же прибрал с глаз долой и, уже сев за стол, закусил блином.

– Мы, мать, вот чего исделаем, – объявил, облизнув замаслившиеся губы: – Марту нашу на корову обменяем. Я сам со Степанычем переговорю. Он чего, не согласится обменять? Один хрен вся скотина под нож идёт – дерьмократы грёбаные. Ты даже и не суйся, толком дело не изладишь, только голову заморочишь. Вот тебе, Клавдия, наш подарок к свадьбе.

– Гос-споди! Вот навязался. Да я, может, за него сроду и замуж не собираюсь.

– A мне Васька понравился, – резюмировал отец, которому первачок, изготовленный для собственных нужд, взвеселил настроение.

«Васька», словно и не о нём шла речь, меланхолично поедал блины.

За столом долго не засиделись. Первой поднялась Клавдия.

– Ну всё, попроведали, блинов у тёщи поели, пора за работу.

Вася загрузил в багажник пилу, мать подала трёхлитровые банки, отец принёс из сарая две цепи и топор.

– Вот, пили пока этими, у меня ещё три штуки в запасе есть. Наточу, приедешь возьмёшь, а эти назад вернёшь.

Перед поворотом в Мыски Клавдия, удивив Васю, велела:

– Вначале к тебе заедем.

Знакомство с бабушкой Дуней состоялось перед крылечком с резными столбиками и перильцами. На перильцах возлежал рыжий котище, презрительно глянувший на гостей и опять закрывший глаза. Бабушка теребила передник, сказала по-образованному:

– Прошу в дом.

Деревенское угощенье – творог со сметаной – бабушка кушала по чуть-чуть, словно сторожкая птичка зёрнышки клевала, но постепенно вошла в охотку и не забывала нахваливать гостью. Клавдия разливалась соловьём.

– Вот построимся, заведём корову, курочек, пасеку. Будете у нас как сыр в масле кататься.

Бабка тут же встряла с советами.

– Сыр умеешь готовить? Научу. Сепаратор надо купить. Инкубаторских цыплят не бери. В деревне присмотри хо-рошу курицу, чтоб сама парила, её и бери. Да у матери, поди-ка, есть така…

Клавдия в чужих советах не нуждалась и развивала свою мысль.

– Про магазин забудете, где он и есть. Чего хорошего – ножки от Буша сто лет не мытые есть, – сама засмеялась, – отрава одна. Или вот ещё гусей можно развести. Захочется – приходите гусят пасти. Самая работа для старушек – и на солнышке посидеть, и польза есть. В Мысках приволье – считай деревня. А тут что – одной ногой ступишь, другую не знаешь, куда поставить. И от машин дышать нечем.

Пока старушка лакомилась натуральными продуктами, Внукова зазноба наводила блеск и глянец в кухне. Маленький складик, состоявший из старых газет, всевозможных баночек – консервных, стеклянных – которые бабушки-старушки собирать великие охотницы, оказался за оградой в мусорном ящике. Клавдия летала с мокрой тряпкой, Вася тряс половики.

Обласканная бабулька проводила молодых до калитки и, тихо улыбаясь, смотрела вслед машине, пока та не скрылась из вида.

Работа кипела, только щепки летели. Клавдия размашисто отсекала сучья, Вася, окутываясь сизым дымом, пластал тополиные туловища. За два дня управились, – подходящие стволы были распилены на столбушки для ограды, ошкурены и сложены на просушку, остальное пошло на дрова. Вася сгонял в ДРСУ и вечером участок спланировал грейдер. Ночевали у Клавдии. Инициатива окончательно перешла к ней, Вася лишь согласно кивал головой, с автомастерской он расстался окончательно.

Выйдя из ванной, Клавдия сообщила дальнейшие планы:

– Завтра съездим в лесничество. Есть там одна профура, знакомая моя, платья ей шила. Купим лес для бани и стаек. Первым делом баню срубишь, зимовать в ней будем. Квартиру в аренду сдам.

К «профуре» Вася не ходил – скучал в машине. Клавдия вернулась часа через полтора – довольная, с блестящими победоносно глазами.

– Я уже и с шофёром договорилась, завтра всё привезём.

МАЗ с прицепом сделал два рейса, и на участке выросли горы сочившихся смолой брёвен, тёса, горбыля. Вася засучил рукава и взялся за топор. Клавдия вновь стучала на машинке и вершила непонятные дела в городе. Результаты этих дел вскоре проявились, – в створе линии электропередачи лежала опора с бетонным пасынком, а на участке мотки голоалюминиевого провода и кабеля.

– Сколь отдала? – Вася кивнул на электрическое добро.

– Не забивай голову, – фыркнула Клавдия. – Между делом поспрошай когти да тяни свет.

– Тянуть дело не хитрое, надо автомат вначале найти. Ладно, займусь.

– Сегодня вечером сгоняем в частный сектор, – продолжала Клавдия. – Там водку на разлив по дешёвке продают. Я уже договорилась, ко мне по пути заедем, флягу возьмём.

– Да ты чо? Водка на разлив! Да это палёнка голимая.

– Тебе какая разница, палёнка, не палёнка. Я ж не предлагаю тебе её пить. Вон сколько делов! До зимы разве управимся? Бомжей придётся звать, а им и палёнка сойдёт.

На следующий день два щетинистых, давно не мытых мужичка ставили вокруг участка ограду, копали канавы под фундамент.

2

В конце июня в недостроенной ещё холодной стайке мычала чёрно-белая Пеструха, в загончике хрюкали четыре ландраса – боровок и три свинки. Вася жил в времянке-сараюшке – горы пиломатериалов и скотина требовали пригляда. Весь июнь между делом учил Клавдию вождению, а первого июля, так же между делом, парочка наведалась в ЗАГС и расписалась. Вася вознамерился гульнуть, но молодая жена воспротивилась – вот построимся, тогда и устроим гульбу. Через несколько дней у Клавдии уже были права и доверенность на «Жигули». От Василия потребовалось лишь на полчаса заглянуть к нотариусу, дабы собственноручно в присутствии государственного служителя начертать подпись на документе.

– Как это у тебя всё так ловко сварганилось? – спросил, пристёгиваясь ремнём на пассажирском месте. – Люди неделями в коридорах сидят, а ты – раз-раз и готово.

– Байбаки, вот и сидят. У меня есть время рассиживаться? – Клавдия ловко обогнала «Волгу», выскочив на встречную полосу, и вернулась на свою под носом у вильнувшего «Москвича». – Теперь быстрей дело пойдёт. А то столько времени зря терялось, – то на автобусе трясёшься, то пёхом вприпрыжку, то тебя от дела отрываю. Тебе, может, мужиков в помощь нанять?

– Ну их на хрен, таких мужиков, – Вася от отвращения даже лицо скособочил. – Штакетник колотили, все пальцы себе поотшибали. Сам потихоньку, зато ладом всё сделаю. Потом, когда сруб на место собирать да крышу ставить, позвать придётся, а сейчас не надо.

– Ты тоже сильно не затягивай, я уже съёмщиков на квартиру присмотрела.

Волей-неволей, не дожидаясь возведения первой очереди хором, Клавдии пришлось делить в сараюшке ложе с молодым супругом, – как выяснилось перед регистрацией, он был действительно на три года младше невесты. Пеструха доярок мужского пола не признавала, а гонять машину ради утренней дойки выходило себе дороже. После первой же ночёвки, процедив молоко, Клавдия налила трёхлитровую банку и укатила, только пыль завилась следом – ездила она лихо.

Баба Дуня давно встала и копошилась в огороде – стоя на коленках, продёргивала морковку. Клавдия за рукав затащила протестующую старушку в избу, усадила за стол, та едва успела руки сполоснуть. Невестка распоряжалась в чужой кухне, как в своей собственной. Не успела старуха вознегодовать, а перед ней уже стояла вместительная фаянсовая кружка с парным молоком. Любознательной бабе Тоне, заглянувшей к соседке узнать, не приключилось ли чего, – спозаранку машина возле дома стоит – досталась такая же ёмкость. Старушки остались умиляться Васенькиному счастью, само же счастье, наскоро распрощавшись, укатило.

В конце июля поражённому Васе опять пришлось ставить подпись на юридическом документе – приватизационном акте.

– Как ты её уломала? – спросил у супруги.

Та возмутилась.

– Уломала? Да она сама мне с этой приватизацией проходу не давала. Старая совсем стала, ничего не понимает. Говорит, помру не сегодня-завтра – у Васеньки квартиру отнимут. Я ей – как отнимут, если он прописан здесь, и с чего вы помрёте, вон ещё какая крепкая, и бегать по этим конторам сейчас совсем времени нет. Она на своём – ты уж, Клавушка, сделай милость, чтоб мне помереть спокойно, приватизируй квартиру. Пришлось побегать, куда денешься.

Занятый стройкой, внук с родной бабкой виделся редко, довольствовался рассказами жены, бывавшей у той по несколько раз на неделю. Уговоры насчёт приватизации воспринял как старушечью блажь. Но Клавдия, рассказывая о ней, каждый раз качала головой.

– Совсем плохая наша бабулька стала.

– Чо так?

– Дак чо? Помирать собирается.

– Помирать? – не поверил внук. – Ни разу от неё таких речей не слыхивал.

– Ты не слыхивал, зато мне слушать надоело. Каждый раз об этом говорит. Ну, не прямо – помру, мол, а с намёками. «Вот лягу в могилку, ты за Васенькой пригляди, совсем он у меня безответный, кто хошь на ём ездиит».

«Васенька» фыркнул, Клавдия продолжала:

– Да и то сказать, как ни приду, всё по огороду в такую жару ползает. Удар как-нибудь хватит, много ли старому человеку надо. Я ей уж и картошку на два раза протяпала, и помидоры пропасынковала. Нет, вот ей надо каждую травиночку выдернуть. Стоять уж не может, на коленках ползает. Я ей и так, и эдак – всё бесполезно. Наползается по огороду и падает – сил нет, да за сердце хватается. Ты свози её в поликлинику на приём и поговори заодно, я уже наговорилась.

В августе справили новоселье. Морока вышла с мебелью – шкафы-серванты в баню не втискивались. Часть разместили в обширном предбаннике, оштукатуренном бродячей мастерицей Люськой за два литра водки, часть оставили в квартире.

Квартирантов Клавдия подобрала из людей положительных – муж сорокалетний отставной подполковник, жена – учительница, да трое чад при них. С жильцами договорилась жёстко и ультимативно – сдаёт квартиру не от хорошей жизни, плата дело святое, и чужие проблемы её не касаются.

В августе же на участке появились ещё два обитателя – трёхмесячная овчарка Джемма и не вполне ясной породы Тушкан, поразительно схожий с миниатюрной овечкой, и имевший кошачью привычку при каждом удобном случае тереться о ноги, оставляя на них длинные волоски шерсти.

Получая в сентябре плату, Клавдия разговорилась с жиличкой – Ольгой Антоновной.

– Мужу бы ещё служить да служить, и не думал, не гадал снимать мундир. Квартира была хорошая, да что толку – в военном городке, а городок в чистом поле.

Часть расформировали, и городок превратился в стылые, никому не нужные кирпичные коробки. Сюда приехали, потому что её родители здесь живут, оба учители, сейчас на пенсии. Мужу пенсию задерживают, как и родителям, кое-как устроился водителем, три месяца отработал, ещё денег не видел. Старший сын поступил в институт, средний и младший учатся в школе. Вшестером в двух комнатах тесновато, вот и решили квартиру снять.

– Всё это временно, Михаил духом не падает, с друзьями переписывается. Где-нибудь да подвернётся подходящая работа. Переедем, обоснуемся, дети пока у родителей поживут, – откровенничала жиличка под взглядом квартирной хозяйки.

Разговаривали на кухне, Ольга Антоновна готовила обед – отваривала макароны и поджаривала с луком на маргарине. Мясным духом здесь и не пахло.

«Надо же, – думала про себя Клавдия, – денег нет, жрать нечего, а детей в институтах учат».

– А что ж ваш Михаил водителем работает? – губы тронула улыбка. – Вон, поглядишь, послушаешь, – военные и банками, и фирмами заправляют. Звание, конечно, не генеральское, но и не маленькое. Покрутиться не умеет, что ли?

– Почему не умеет? Не может. Это разные вещи.

– Ну, сказать всё что угодно можно. Размазня он, ваш Михаил, так я думаю, – резюме Клавдия подвела без всякого стеснения.

Назавтра, разъезжая по городу, заглянула к жильцам. Открыл самый младший – десятилетний Виталик. Не заходя в квартиру, Клавдия подала озадаченному шпингалету пакет с творогом и трёхлитровую банку молока.

– Бери вот, а то ещё с голоду помрёте. Матери скажи – банку потом заберу.

Сентябрь выдался горячим. К приобретённым пиломатериалам Клавдия для возведения тёплой стайки привезла шифер и машину отбракованных, но вполне годных для строительства шпал. Вася удивлялся:

– Да ты никак ферму отгрохать собралась. Куда нам столько?

Клавдия, сосредоточенная, нахмурив брови, отвечала односложно:

– Хочу в достатке жить. Дом на что строить будем? Вот на скотине и построим.

Из деревни, под поручительство отца – выделил литр самогонки – привезли от родителевых соседей циркулярку. Василий готовил горбыль, Клавдия, не разгибая спины, неделю строчила на машинке – деньги кончились, а самый распоследний бомж за самые клятвенные обещания горбатиться не станет Клиентуру подбирала с толком – из свежевылупленных – и за неделю настрочила кругленькую сумму. Работать она умела. С той же флягой съездили в то же место, и на следующий день на участке раздавались голоса небритых мужичков. Клавдия с надеждой поглядывала на свекольное поле, но уборка всё никак не начиналась и не начиналась. Двадцать пятого заморосил дождичек, и мужички устроили саботаж – как бы с крыши не скатиться. Покладистый Вася согласился с хитрованами, но Клавдия голосисто устыдила саботажников:

– Да вы мужики или бабы брюхатые? Верёвками привязывайтесь, если боитесь… моржовые. Сегодня разве дождь? Вот завтра польёт, а стайка некрытой останется, бога побойтесь…….

Мужики молчали, самый небритый молвил резонно:

– Ты не лайся, вообще уйдём. У тебя свой интерес, у нас свой, понимать должна.

– Ну ясно. Хрен с вами… моржовые. По пузырю на нос добавлю, но чтоб сегодня закончили.

Мужики побухтели, согласились, но с оговоркой:

– Мы согласные, токо вместо верёвки ещё сейчас по стакану навали.

Клавдия плюнула, ещё разок матюкнулась, сходила в баню за бидоном.

Вася трудился вместе со всеми, вечером за компанию под хохот сотоварищей потребовал и себе долю, да верная супруга вовремя в бок толкнула.

– Сдурел, что ли, пойло это хлебать. Ладно уж, бог с тобой, у меня настоящая припасена. Спроваживай их поскорей со двора, разойдутся, тогда и выпьешь. Пей уж, коли душа загорелась. Раз кончили, дам на завтра выходной.

Сама приняла на донышке стакана, благоверный прикончил всё остальное, выпил вторую бутылку и, поражая супругу выносливостью, потребовал третью. Клавдия кое-как угомонила жаждущего Васю, настроение у того круто изменилось, и он возжелал женского тела. Полночи Клавдия ублажала неутомимого супруга, в конце концов, не выдержала и закрылась в машине. Проснулся половой гигант около полудня от рокота мотора. Выйдя из бани, первым делом сунулся к бочке. Вода наполняла ёмкость лишь наполовину и успела нагреться. Поплескавшись, смочив голову, как был мокрый, направился к экскаватору. На месте будущего терема «Беларусь» копал яму, Клавдия стояла напротив, прикрывая ладонью глаза от солнца. Вася подошёл, встал рядом, очумело глядя, как ковш вгрызается в глину и, наполнившись, поднимается и вываливает содержимое. Смотрел, не понимая, что и зачем. Стрела согнулась коленом, штоки домкратов втянулись в цилиндры, и трактор словно бы присел. Тракторист, блестя вспотевшим лицом, выглянул из кабины. Клавдия обогнула яму, остановившись у полутораметрового колеса, привстала на цыпочки, протянув несколько ассигнаций, парень сделал ручкой и захлопнул дверку. Трактор взревел, выпустил струю едкого дыма и укатил.

– Это чего будет? – спросил Вася, подойдя к жене, и тут же задал следующий вопрос: – Фляга где?

– Спрятала, не ищи даже, не найдёшь. Ладно уж, в «Жигулях», в бардачке жестянка с водкой лежит. Похмелишься, в себя придёшь, навози воды, да бери лопату и ровняй углы. Погреб это. Свёклу сюда свалим.

– Свё-ёклу? А зачем?

– Раз говорю, значит, надо, – расспросы вызывали у Клавдии недовольство. – Иди, похмеляйся.

Ополовинив банку прямо возле «Жигулей», Вася ощутил радость бытия, сел на лавку возле бани, благодушно прищурился. Клавдия вынесла тарелку с крупно нарезанным салом и хлебом, поставила рядом.

– Закуси как следует, а то развезёт.

Вася послушно съел пару ломтиков сала, откусил хлеб, хлебнув из банки, спросил насмешливо:

– А чо это ты, прям как дама, шею шарфиком повязала?

– Чо-чо? – передразнила Клавдия. – … ночью. В машине ночевала.

Муж фыркнул.

– Радовалась бы.

– Ну и дурак же ты. Мне, чай, не семнадцать лет, чтоб всю ночь трахаться.

Вася допил водку, съел сало, покурил и впрягся в работу – возить от соседей через дорогу воду флягой на тачке. Вчерашний Клавдин прогноз не сбылся, вместо дождя палило солнце, как летом, и похмелье с бедолаги выходило обильным потом.

Поле всё-таки загудело – взад-вперёд медленно, но неуклонно по нему двигались тракторы с прицепленными сзади каракатицами, из длинных хоботов которых в подъезжающие самосвалы сыпалась свёкла. Улучив момент, когда УАЗик с начальством исчез из вида, Клавдия пошла на поле. Ходить пришлось дважды, и пропадала она там часа по полтора-два, но добилась своего – вечером, в сумерках, к свежевырытому погребу двумя рейсами подъезжал ЗИЛ, загруженный свёклой выше кабины. Уже в темноте вдвоём с мужем погреб закидали горбылём. С этих пор у Василия появилась новая забота – свёкла: помыть, нарубить, сварить. Варил на очаге во дворе, освобождая территорию от куч подсохших за лето веток. В корм шла и сырая, и варёная, преимущественно свиньям: чрезмерное количество сладости в коровьем рационе являлось нежелательным. Специфический процесс шёл непрерывно – «бурда» квасилась в трёх флягах. Аппарат, ещё летом, сварганил простецкий – в качестве ёмкости использовалась двадцатилитровая фляга, вместо змеевика – четвертьдюймовая трубка длиной полтора метра, вваренная в железный же короб. Первый опыт дал положительный результат – пробу снял самолично. Сбыт продукции Клавдия взяла на себя.

Из-за своеобразного запаха самогонка у знатоков котировалась ниже сахарной. Главная предпринимательница в сердцах материлась – не один ли им хрен, чем она пахнет? Какую только гадость не хлебают, а тут на тебе – запах неприятный. Какие мы нежные! Но, несмотря на свойство, ухудшавшее товарное качество продукта, посетители, особенно с наступлением сумерек, частенько беспокоили цепную Джемму. У Тушкана проявился характер, абсолютно не соответствующий овечьему облику. Его щучьи зубы так и норовили впиться в ноги гостей. Хозяйка деланно сердилась – пусть знают, что со злыми намерениями в этот двор соваться нечего – и запирала собачонку в сарай. Всё же велела мужу закрепить вдоль дорожки стальную проволоку, и в отсутствие хозяев Джемма курсировала от стаек до калитки.

В октябре с взиманием квартплаты вышла накладка. За взятком Клавдия приехала с теми же гостинцами – творогом и молоком. Ольга Антоновна с потерянным видом как-то заискивающе благодарила за подарки и всё не отдавала плату, наконец, сделав глотательное движение, выговорила:

– Понимаете, Клавдия Валентиновна, у нас сейчас абсолютно нет денег, осталось буквально только на хлеб и то на пару дней. Понимаете, это какой-то абсурд. Обучение бесплатное, а платить всё равно надо. Мне пришлось все деньги отослать сыну, иначе бы он не смог пользоваться библиотекой и выполнять лабораторные работы. Вы уж, пожалуйста, подождите недельку. Я всё понимаю, мы договаривались… – жиличка говорила виноватым тоном, при последних словах голос её дрогнул, она хрустнула пальцами и опустила взгляд долу. – Но может, вы согласитесь… Я не знаю, – лепетала она чуть слышно, – я просто в растерянности. Цены все перемешались… И муж в отъезде… Я сейчас принесу, – Ольга Антоновна подхватилась со стула и метнулась из кухни. Через минуту вернулась с вытянутой рукой. – Вот, – она разжала кулачок – на ладони лежал массивный золотой перстень.

Сердитая хозяйка, оставив учтивость, раздражённо поинтересовалась:

– Так ты этот перстенёк в уплату за октябрь предлагаешь?

Ольга Антоновна прошелестела упавшим голосом:

– Н-та…

«Господи! Учительница, а дура дурой! И чему эдакие-то дурёхи могут детей научить?» – с издёвкой промыслила Клавдия. В камушках она не разбиралась, но ясно, что подполковники своим жёнушкам стекляшки не дарят, ну а цену золоту она сама знала. Нехотя, словно перебарывая себя, взяла перстень в руки, поднесла к глазам, произнесла с вздохом:

– Его ещё продать надо. Думаешь, у меня время есть по барахолкам шляться? Да и не понимаю я в этих штучках-дрючках ничего, сроду не нашивала, как пить дать облапошат. Ладно уж, договорились – за октябрь в расчёте, – положив перстень в сумочку, спросила, словно у недоразвитой: – Что ж твой Михаил, в таких званиях ходил и не припас ничего, – хихикнула: – Хоть бы наган продал, что ли.

Ольга Антоновна вздёрнула брови, губы поджала, проговорила сухо и с надменностью:

– Он Родине служил, а это, знаете ли, несовместимо.

Изменившийся тон жилички не разозлил, а развеселил Клавдию.

– Родине! Вот не стало её, Родины этой самой, и остались вы на бобах.

– Какая-то странная у вас философия, Клавдия Валентиновна. Как это не стало Родины? Просто сейчас, просто…

– Ольга Антоновна замешкалась, подыскивая выражение, которое наиболее верно могло отразить её мысль, а Клавдия продолжала атаку:

– Вот именно, что всё сейчас просто. Когда было всё с заумью, так вы гоголем ходили, а как стало всё просто, вы и растележились.

– Как-то вы подменяете понятия в словах. Ну да что тут говорить. Знаете, – Ольга Антоновна уже глядела гордо, всякая пришибленность исчезла, разговор, долженствовавший доказать её никчемность, наоборот, вернул силы и уверенность. – Знаете, – повторила она, – не возите нам больше ничего, а за то, что привезли, рассчитаемся, не беспокойтесь.

Клавдия упёрла руки в боки, захохотала.

– Чо это не надо? С голоду на воде да хлебе опухнете. Не думай, мне не жалко. Молока полно, а возиться с ним некогда. Всё равно чуть не половину свиньям выливаем. Завтра путь мимо будет лежать, так ещё привезу. Творога нет, возиться недосуг, а сметана есть. Дай-ка пару банок.