Текст книги "Ближний круг «царя Бориса»"

Сказка о горшке

Ранний Ельцин обладал магическим воздействием на толпу. Если чувствовал недоброжелательный взгляд, то реагировал мгновенно – вступал в разговор, убеждал… Страстность Бориса Николаевича передавалась толпе.

Пришли иные времена. Теперь недовольных собеседников шеф избегал. Поворачивался к ним спиной, а местное начальство, непременно присутствовавшее при таких разговорах, затыкало выскочку:

– Чего тебе надо, что ты разорался?!

Служба безопасности Президента никогда не отбирала людей для встреч с Ельциным. Мои сотрудники всегда находились в толпе, но политической цензурой они не занимались: граждане могли спрашивать и говорить все, что угодно, лишь бы не представляли физической угрозы охраняемому лицу. Порой я даже специально провоцировал иного нерешительного человека высказать Президенту России правду.

Бывали иногда случаи, когда приходилось бить кого-нибудь по рукам. Например, если местный руководитель в порыве подобострастия обнимал шефа за талию. Фамильярность в отношениях с главой государства – вещь лишняя. Ребром ладони я слегка ударял в районе предплечья. Это место чувствительное, и даже после несильного удара на время пропадает желание обниматься. «Пострадавший» реагировал правильно:

– Извините, я увлекся.

Причем, если к Президенту с лобызаниями лез нормальный человек, я тихо, но твердо предупреждал:

– Уберите руки.

И он понимал. Некоторые же не слушали, и приходилось применять отработанный прием.

Раньше Ельцин получал заряд энергии от общения с людьми на улице. Мне, правда, надоедало чисто по-человечески (хотя знал, что надо) слушать в разных местах одни и те же его шутки, одинаковые обещания… Но со временем встречи с народом стали раздражать шефа, и он предпочел им поездки за рубеж: беседовать с доброжелательными и сытыми людьми всегда проще и приятнее.

Наши журналисты начали критиковать российского Президента за тягу к чужим берегам. Борис Николаевич, готовясь к выборам, внял критике, «исправился». Но непосвященные местные власти по-прежнему старались не подпускать к нему недовольных. Хотя накладки случались.

В одном провинциальном городе среди «заранее благодарных» пенсионеров затесался ярый противник, член КПРФ. Он в микрофон перечислил многочисленные претензии к Президенту, к демократам и вообще к устройству жизни на Земле, а потом попросил ответить. И кандидат в Президенты Ельцин ответил. Причем так удачно сострил, что над этим «ходоком» начали смеяться. Эпизод описали все газеты, ответ Бориса Николаевича показали по телевидению. Но в кадр не попали реплики местного начальства. Они между собой выясняли:

– Да как этот горлодер прорвался?! Его же в списках не было!

Паниковали, ожидали возмездия за промашку. Случались и курьезы во время таких встреч. Весной 96-го, в разгар предвыборной кампании, мы поехали в подмосковную Апрелевку. В программе значилось возложение цветов к памятнику погибшим за Родину в поселке Атепцеве. Затем встреча с ветеранами тут же, у обелиска, фотографирование. После торжественной церемонии и беседы к Президенту подвели пяти-семилетних малышей. Они были одеты в яркие курточки, улыбались во весь рот и явно принимали Ельцина за знакомого дедушку из телевизора. Борис Николаевич рассказал им про внуков: какой у него Борька хороший, какие замечательные и красивые Катька с Машкой и как он их любит. Потом с интонацией Деда Мороза поинтересовался:

– А вы помогаете своим родителям?

– Да, помогаем.

– Ну а как помогаем? – не унимался «Дед Мороз».

– Сажаем, травку дергаем, поливаем огород…

И тут Борис Николаевич всех взрослых и детей «поразил»:

– А я вот тоже до сих пор сам сажаю картошку, сам ее собираю. Мы всей семьей это делаем. Каждую весну восемь мешков мелкой сажаем, а потом, осенью, восемь мешков крупной выкапываем. И всю зиму живем на своей картошке.

Детям фантазии понравились. А я сдерживал смех из последних сил и боялся встретиться глазами с Сосковцом. Иначе бы мы не вытерпели и расхохотались.

У Ельцина все чаще случались приступы безудержного сочинительства. За это мы в своем кругу прозвали его Оле-Лукойе, в честь сказочника из одноименной сказки Г.Х. Андерсена.

Но не всегда старческие причуды вызывали у меня смех. Когда Борис Николаевич придумал про 38 снайперов, готовых расстрелять чеченских террористов в селе Первомайском, я еле сдержал негодование. А Барсуков вынужден был изворачиваться перед журналистами, объясняя им, про каких это снайперов столь правдоподобно рассуждал Верховный главнокомандующий.

Операция на сердце не избавила Президента от синдрома Оле-Лукойе. Особенно мне понравилась выдумка про автомобиль BMW седьмой серии, якобы купленный по дешевке, «с рук». Хотелось спросить у Президента, на каком рынке: в Южном порту или в Люберцах – можно приобрести роскошную машину по цене велосипеда?

Когда в школе у внука, среди малолеток Ельцин на весь мир произнес фразу: «BMW – хорошая машина», мне позвонил приятель-рекламщик и сообщил, что его клиенты из западных фирм одолели вопросом, сколько стоит подобный «слоган» в устах российского Президента и кому платить.

Синдром Оле-Лукойе поразил многих в Кремле. Например, тогдашний пресс-секретарь Президента Ястржембский рассказывал всему миру, как у него чуть не отломилась рука от богатырского рукопожатия шефа. Гипс, правда, не наложили!

…Чем хуже чувствовал себя Президент, тем сильнее раздражали его жаждущие общения граждане. Особенно если кто-то задавал прямые вопросы. Все чаще он прерывал встречи:

– Хватит, уходим быстрее в машину.

По дороге шеф возмущался:

– Опять попалась дура, настроение мне испортила на весь день. Вот все ей плохо. Что ей плохо, когда я вижу, что на базаре все есть. Покупай да ешь.

А на что покупать? Зарплаты не платят! Пенсии не выдают!

Вот именно в то время в России родился анекдот: «Скоро, понимашь, каждый россиянин будет иметь собственный дом, собственную машину BMW, собственный самолет», – говорит Ельцин на встрече с тружениками-избирателями. Вопрос из зала: «А к чему, предположим, мне собственный самолет?» – «Ну, к примеру, э-э… хлеб дают в Калуге, а вы живете в Магадане…»

Незадолго до первого тура выборов здоровье Президента резко ухудшилось. В начале избирательной кампании он действительно выглядел обновленным Ельциным, но перегрузки в работе «съели» его самочувствие.

В Калининграде Президент осилил лишь один пункт программы. В Уфе сокращение мероприятий едва не обернулось скандалом. С утра предстояло посетить завод, открыть станцию метро, затем съездить в колхоз. Избиратели ждут, нервничают, а претенденту плохо. Врачи с ним поработали, и к полудню следующего дня он немного оклемался. В городе в этот день в торжественной обстановке что-то закладывали. Собралась празднично одетая толпа, жителям обещали встречу с Ельциным. Но наш кортеж остановился лишь на несколько минут – почетный гость наспех обозначил мастерком закладку памятного камня, и сразу поехали на другое важное мероприятие, устроенное около памятника национальному герою Башкирии Салавату Юлаеву. Оттуда тоже быстро уехали. Горожане, конечно, почувствовали и спешку, и скомканность наших визитов.

Поездка в Волгоград была, наверное, единственной, когда мы полностью выполнили программу. Мэр города прием организовал замечательно. Вечером предстояла очередная ответственная встреча с ветеранами. Ее сценарий досконально расписали в Москве аналитики из группы Чубайса – Дьяченко. Посмотрев текст, приготовленный Ельцину для озвучивания, я подумал, что его сочинили обыкновенные «обновленные» фашисты, чтобы надругаться над мужеством и священной памятью тех, кто выстоял в страшной Сталинградской битве.

Дело в том, что одно из волгоградских оборонных химических предприятий под Ахтубой после конверсии начало выпускать фаллоимитаторы. Изделия эти не пользовались спросом у населения, потому завод бедствовал и не выплачивал зарплату работающим там ветеранам. В кабинете Чубайса придумали, как Ельцину следует выйти из этого щекотливого положения. Он должен был пошутить с ветеранами: дескать, даже я, Президент России, знаю, что вместо денег вам дают зарплату фаллоимитаторами. Но вы еще такие крепкие, вам эти искусственные мужские достоинства ни к чему.

Согласно сценарию, ветеранам следовало попадать со стульев от смеха. Я сохранил этот текст на память как образец высокопрофессиональной деятельности тех, кто выбирал Ельцина отнюдь не сердцем, а… имитаторами.

В Астрахани мы тоже общались с гражданами по сценарию тех же специалистов. И на этот раз фантазии разработчиков обошлись недешево местной казне. На второй день визита кандидат в Президенты вместе с рыбаками натужно, перед камерами вытягивал невод из Волги. В сети бились огромные осетры, заблаговременно выращенные там до приезда «путинщика». Рыбаки были одеты в высокие резиновые сапоги, а шефу – Волга по колено, прямо в модельных туфлях забрел в воду, якобы помогая тянуть мотню, хотя ее вытягивала лебедка.

Потом в рыбацкой избушке все обмывали улов. Выставили на стол горки черной икры, разнообразную рыбу и астраханскую водку. Ельцину на жаре пить противопоказано вдвойне – он становится агрессивным. Но выпили в меру, поэтому за столом с такой кондовой закуской, слава богу, ничего экстраординарного не произошло.

Поблагодарив хозяев, мы сели в Ми-8, чтобы вернуться в город. Вместе с Президентом в вертолете находились глава администрации Астраханской области Гужвин, шеф протокола Шевченко, помощник Корабельщиков, адъютант Кузнецов…

Мы расселись в салоне друг напротив друга. Я посмотрел в иллюминатор – красота под нами простиралась неописуемая. Мы как раз поднимались над православным храмом. И вдруг Президент сделал вид, что только сейчас обнаружил запачканные речным песком туфли. Он медленно задрал ногу и бухнул ее прямо в ботинке на стол.

Равнодушным взглядом я осмотрел туфлю, похожую на котлету в панировочных сухарях, и опять уставился в окно. Растерянный Гужвин, сидевший напротив Ельцина и не привыкший к подобным «царским фокусам», готов был, по-моему, без парашюта сигануть вниз.

– Ну? – вопросительно изрек Президент.

Все молчали. Он многозначительно посмотрел на меня. Я продолжал любоваться пейзажем. Менять любые атрибуты президентской одежды – привилегия адъютанта.

– Даже глазами не поведет, – зло буркнул шеф. Опять уставился на ботинок и заорал: – Адъютант!!!

Тот влетел в салон. Шеф молча указал ему глазами на ботинок.

Полковник Кузнецов с пунцовым, но непроницаемым лицом снял с шефа испачканную обувь, ее тут же ловко перехватил подоспевший официант Сергей. Вскоре Президент получил ботинки обратно – блестящие, без единой песчинки.

…Символом грядущей победы на выборах в Татарстане должен был стать обыкновенный глиняный горшок. Все татарские газеты накануне нашего приезда написали, что если Ельцин с завязанными глазами сумеет разбить горшок, то непременно выиграет выборы. Мы же о предстоящем испытании узнали только тогда, когда приехали в Казань.

Я спросил своего коллегу Асхата Сафарова:

– Что вы там задумали с этим горшком?

Оказывается, из штаба пришла очередная разработка, учитывающая национальные традиции татар. По одной из них, истинный воин, сильный и ловкий, способен вслепую разбить палкой глиняный горшок. Точное попадание сулит удачу. Теперь Ельцину предстояло исполнить роль искусного татарского воина – не глядя, «замочить» любого врага.

Асхат – руководитель Службы безопасности Президента Татарстана Минтимера Шаймиева. На родине его прозвали мини-Коржаковым. Он действительно несколько раз приезжал ко мне в Москву, не стеснялся спрашивать, поучиться, а в чем-то и подражать, используя наш опыт при организации службы у себя дома. Если мы гостили в Татарстане, Асхат от меня не отходил. Симпатии были обоюдными.

Мы с коллегой понимали, что с волшебным сосудом обмишуриться нельзя. Не дай бог шефу не справиться с горшком – провал выборов в Татарстане обеспечен. Оппозиция промах раздует, начнет издеваться над немощным российским Президентом.

– Александр Васильевич! Не волнуйтесь, попадет наш Президент точно в цель, – успокоил меня Асхат.

Настал час испытания. Ельцину завязали глаза темно-зеленой повязкой, бережно повернули его разок на месте и дали в руки шест. Публика замерла, как на корриде. Борис Николаевич сразу после раскрутки выбрал правильное направление и медленными шагами направился к горшку. Он осторожно преодолевал бугорки и обходил крохотные ямки. В какой-то момент показалось, что «батыр» сбился с курса. Но один верный шаг вправо исправил ошибку. Президент занес над головой дубину, слегка присел, поднатужился и вдребезги разнес глиняную посудину. Народ ликовал!

Повязку моментально сняли с глаз президента, и больше никто и никогда не видел этого лоскута.

Во время испытания я не нервничал, поскольку знал от Асхата: темная ткань была прозрачной. Сквозь нее только слепой мог не заметить горшка.

Позже генерал-лейтенант милиции Асхат Ахматович Сафаров стал министром внутренних дел Республики Татарстан. Кто бы мог подумать, ведь все началось с глиняного горшка…

«Член правительства»

Татьяну я впервые увидел в 86-м году, когда привозил Бориса Николаевича с работы на дачу. Встречи тогда были мимолетными – мы вежливо здоровались, приветливо улыбались друг другу. А потом, поехав с Ельциным и его семьей в Пицунду, я познакомился с младшей дочерью поближе.

Она тогда всем нравилась. Молодая женщина, почти без комплексов, добрая и улыбчивая. Один парень из охраны не удержался и стал за ней ухаживать. Не без оснований. Хотя любые близкие отношения с родственниками охраняемых лиц категорически возбранялись. За чистотой морального облика чекистов наблюдал специальный отдел 9-го управления КГБ. Мы все убеждали очарованного не околдовываться, не ломать себе карьеру, выбрать другую девушку.

В том, первом отпуске Татьяна играла в нашей волейбольной команде. А волейболисты, как и волейболистки, быстро сходятся. На площадке мы забывали, кто есть кто. Таня была для нас не дочкой партийного босса, а равным членом команды. Мы так дружно, яростно боролись за победу, а потом так искренне радовались, что человек со стороны мог принять нас за одну большую семью волейбольных фанатов.

Волейбол действительно роднит игроков. Несколько лет назад состоялся международный турнир ветеранов волейбола. Он проходил во дворце спорта «Динамо», и Борис Николаевич как почетный гость приехал на соревнования. Именно там был сделан знаменитый кинокадр, который потом обошел едва ли не все телеэкраны мира: Президент, поджав от усердия губы, с сумасшедшей силой лупит по мячу. Многие журналисты считали удар символическим – значит, есть еще у Ельцина силы и на реформы, и на борьбу, только в политике они не так заметны, как в спортивном эпизоде. Аналогия, надо признать, получилась красивая, только бесконечно далекая от жизни.

На турнире победила, естественно, команда ветеранов России. После состязания организаторы устроили банкет в гостинице «Украина». Еще до первых тостов игроки начали общаться как родные. Мы считали себя как бы особой кастой – волейболистов-профессионалов.

Таня закончила факультет вычислительной математики и кибернетики Московского государственного университета и по распределению попала в закрытый НИИ, имеющий отношение к космическим программам. В молодости она никогда не хвасталась высоким положением отца и почти не использовала его возможности для собственной карьеры. Зато второй Татьянин муж, Алексей, если нужно было решить какие-то проблемы, сразу предупреждал:

– Между прочим, я зять Ельцина.

(Вряд ли Юмашев сегодня пользуется этой фразой, если изредка, то очень осторожно – могут и накостылять.)

С Алексеем Дьяченко Таня познакомилась там же, в научно-исследовательском институте – они работали в одной лаборатории. Потом были горные лыжи в Крылатском, галантно поднятая оброненная женская перчатка и т. п. Поженились, и Алексей усыновил ее сына от первого брака – Борьку.

В семье Ельциных младшую дочь считали особым ребенком – Борис Николаевич никогда не стеснялся выделять ее при гостях, открыто, жестоко задевая самолюбие старшей дочери Елены. Мне всегда было неловко, когда Таню расхваливали в присутствии Лены, давая понять окружающим, что девочки имеют разную ценность для родителей. Хотя Лена очень умная, закончила, в отличие от сестры, среднюю школу с медалью, а потом и институт с красным дипломом. Она удачно вышла замуж, стала жить отдельно, оставила работу и занималась только своей семьей.

Таня же всегда жила с родителями. Переехав из Свердловска в Москву, Борис Николаевич сразу выбил для семьи Лены отдельную жилплощадь в трех минутах ходьбы от себя, а младшая дочь поселилась у папы с мамой. Ее никогда не тяготила жизнь с ними под одной крышей.

В начале 96-го года Ельцин посетил Францию с официальным визитом. В те дни французская пресса много писала о младшей дочери президента Жака Ширака – Клод. Она лет десять назад увлеклась политикой и немало сделала для победы отца на последних выборах. Политическую карьеру Клод начинала с обидных и злых насмешек журналистов. Дочка решила, что с легкостью может стать имиджмейкером отца. По ее совету он заказал рекламные фотографии, на которых выглядел нелепо: в джинсах, кроссовках и с наушниками – наслаждался пением Мадонны… Клод стоически перенесла поражение и поняла, что политика – это тоже профессия. Надо просто учиться и работать в поте лица. Теперь дочь президента Франции – признанный авторитет в области «паблик рилейшнз».

В заграничном тандеме: отец-президент и дочь-помощник такие деятели, как Березовский, Юмашев и Чубайс, увидели пример, достойный подражания. Им давно требовался близкий к Ельцину человек, честолюбивый, малопрофессиональный, внушаемый, но которого шеф ни при каких обстоятельствах не отдалил бы от себя. Таня оказалась идеальной кандидатурой. Она с наслаждением вошла во власть и особенно не терзала себя сомнениями: кто и зачем это вхождение устроил? Недели за две до отставки я с ней беседовал:

– Татьяна, что ты делаешь? Ты за месяц третий раз подряд записываешь Березовского на прием к Президенту. Зачем выделять бизнесменов? Пусть они либо ходят все вместе, либо имеют равное право на аудиенцию.

Таня же не разделяла причин моего беспокойства. БАБ уже считал себя близким семье Ельцина человеком, имеющим особые заслуги. Видимо, эта убежденность насквозь пропитала и Татьяну. Объяснять президентской дочке, что недопустимо лоббировать интересы этого проходимца, было бесполезно.

– Таня, я Березовского просто пристрелю, как крысу. Я ведь понимаю, кто тебе голову забивает! – однажды сорвался я.

Ответ поразил меня цинизмом:

– Саша, я вас умоляю, делайте с ним, что хотите, но только после выборов.

В предвыборном Совете Таню назначили независимым наблюдателем. Подлинный смысл этого словосочетания для многих был ясен. Все знали, что дочь Ельцина полностью зависит от мнения Березовского и Чубайса, а тогда понятно, кто и за кем на самом деле наблюдает, поскольку ни того, ни другого в Совете не было.

Первое время присутствия в Кремле Татьяна практически не вылезала из моего кабинета. Наш разговор начинался с ее театрального возмущения:

– Саша, я в этом «дурдоме» ничего не понимаю! Я верю только вам.

«Дурдомом» она весьма метко окрестила предвыборный штаб своего отца. С присущей мне откровенностью я комментировал события в этом «добровольно-принудительном заведении» и давал оценки отдельным его «пациентам». Потом мои наблюдения оказывались в ушах «везде ссущего» Абрамыча.

В Службе безопасности госпожу, тогда Дьяченко, прозвали «членом правительства». Ей выделили помещение в первом корпусе Кремля, те самые апартаменты, которые были положены супруге Президента России. Таня не постеснялась их оперативно занять и «работу» в Московском Кремле воспринимала так же буднично и естественно, как трудовую деятельность в своем институте. Как-то она появилась в первом корпусе Кремля в модных брючках. Я – не ханжа, но протокол есть протокол, и женщины всегда были обязаны ходить по историческим кремлевским коридорам в юбках определенной длины. Тане мое замечание про брюки и протокол не понравилось. Она вспыхнула, надула губки и ушла с обиженным видом. Но потом одевалась так, как подобает.

– Видите, Александр Васильевич, я учла ваше замечание, – подчеркивала она.

Если бы она учла и другие мои замечания…

Постоянные беседы про «дурдом» в предвыборном штабе меня утомляли. Таня принимала участие во взрослом и ответственном мероприятии государственной важности, но воспринимала все события с подростковой доверчивостью, простотой обывателя и недовольством домработницы. Одни штабисты казались ей мальчишами-плохишами, другие – прекрасными принцами. Как в сказке, которая вдруг стала явью.

Американские консультанты-недоумки, которых пригласил Чубайс, относились, разумеется, к категории иноземных принцев. После очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить свежую информацию. По рекомендации американцев, например, Ельцин выступил перед избирателями на стадионе в Ростове. Дело, конечно, не в том, что выступил, а в том, как. По заморскому рецепту, Борис Николаевич должен был продемонстрировать публике молодой дух и сплясать что-нибудь для достоверности. Чувствовал он себя в этот день отвратительно. Уже в аэропорту выглядел смертельно усталым и был бледнее обычного. Но на концерт приехал. Перед выходом на сцену дочка добросовестно припудрила родного кандидата в Президенты:

– Давай, папочка, ты должен…

Папа без бумажки произнес предельно краткую, но пылкую речь и попросил музыкальный ансамбль Жени Осина:

– Подыграйте что-нибудь.

Тут же родилась зажигательная мелодия: «…Ялта, где растет золотой виноград, Ялта, где ночами гитары не спят…» Борис Николаевич резво задергался, пытаясь изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала «топтаться» в такт, давя «ялтинский виноград» неподалеку от него. Танцевать шеф не умел никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения Президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились, чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене на глазах у пораженной ростовской публики.

Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за высшее выражение восторга.

На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному телевидению. Ростовская область – преимущественно крестьянская, консервативная, и вид дергающегося в агонии танца Президента ростовчан обескуражил. Это подтвердили потом опросы общественного мнения.

После танцев Таня бросилась целовать «плясуна»:

– Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что ты сотворил!

Что он сотворил, показал первый тур голосования. В Ростовской области «стиляга» Ельцин набрал в два раза меньше голосов, чем Зюганов, – областной конкурс кремлевская самодеятельность не прошла.

Российский Президент не должен так себя вести, как бы он ни хотел повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:

– Что ты делаешь с отцом?

Она возмутилась:

– Саша, вы ничего не понимаете!

Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не Президент должен был остаться любой ценой, а его «обновленное» окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые соратники, а поводыри танцующего медведя. Один приплясывает, а другие по кругу с шапкой ходят. И именно роль поводырей Березовского и Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из этих «манускриптов», но суть их всегда была одна: «Ты, папочка, молодец, так держать!»

Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших и без того хрупких отношений с Ельциным внесла ощутимую.

До выборов оставалось не так много времени. Президент нервничал и чрезмерно «расслаблялся». После очередного «расслабления» Таня пришла ко мне в отчаянии:

– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.

– Почему только я? Собирайте семейный совет и определитесь. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, у вас Чубайс есть.

– Саша, это должны сделать только вы! Вы же его так любите.

В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный на глазах у фашистов галстук…

– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.

Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: «До свидания» – и, пятясь, удалилась.

Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папаше. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с Президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека. Сначала я просто вместе с ним работал. Он отличался от других номенклатурных работников, и эта разница меня восхищала. Потом, в период опалы, я его жалел. Борис Николаевич как-то мгновенно оказался слабым, поруганным, готовым свести счеты с жизнью… Я умел выводить его из депрессий, вселял энергию, и чем чаще это происходило, тем нужнее я себя чувствовал. После августовского путча мне казалось, что России выпал счастливый лотерейный билет. Такие выигрыши бывают в истории раз в тысячу лет. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, страна жаждала перемен. И Ельцин действительно мог использовать этот «золотой» шанс. У него было все, чтобы грамотно провести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить жизнь миллионов соотечественников. Но Борис Николаевич поразительно быстро был сломлен самим собой, всем тем, что сопутствует неограниченной власти: лестью, материальными благами, полной бесконтрольностью… Обещанные народу перемены свелись, в сущности, к бесконечным перестановкам в высших эшелонах власти. Причем после очередной порции отставок и новых назначений во власть попадали люди, все меньше и меньше склонные следовать государственным и общественным интересам. Они лоббировали в пользу кого угодно: коммерческих структур, банков, офшорных инвесторов, бандитов, себя, наконец. Да и Ельцин все чаще при принятии решений исходил из потребностей семейного клана, а не государства.

Возможно, я утрировал ситуацию, но подробности личных приемов в Кремле, которые устраивала дочь Президента для своего избранного круга – Чубайса, Березовского, Малашенко и менее важных приятелей, убеждали меня в правильности этих печальных выводов.

Тане, как члену штаба, выделили машину. Члены семьи Президента относятся к охраняемым лицам, и персональный транспорт положен им по инструкции. Сначала это были скромные «Жигули». Потом младшая дочь пересела на «Шевроле», «Ауди». Сейчас г-жа Юмашева разъезжает на «Мерседесе» с мигалкой. Борис Немцов не смог пересадить и этого «члена правительства» на отечественную «Волгу».

У Тани, видимо, с юности остался комплекс собственной нереализованности. Недаром Чубайс сразу после выборов заметил в узком кругу:

– Эта девочка полюбила власть. Давайте попробуем сделать из нее вице-президента.

…Второго ребенка Таня родила почти в тридцать пять лет. Маленькому Глебу наняли нянек, которые занимались с ним круглые сутки. А мама тем временем реализовывала себя в предвыборном штабе. Глеб – мой крестник, и я переживаю, что теперь лишен возможности, видимо навсегда, навещать малыша. Однажды, находясь в служебной командировке в Цюрихе, я зашел в магазин детских вещей. Накупил Глебу целый ворох малюсеньких ботиночек, штанишек, курточек… Он из них, конечно, уже давно вырос.

Равнодушие Татьяны к своему второму сыну коробило меня. Никакая политика не оправдывает мать, которой некогда заниматься крохотным человечком. Увы, в таких случаях я старомоден – лучше бы уж Таня стала нормальным «членом семьи», а не «членом правительства».

Поработав в Кремле на законных основаниях советником папы по имиджу, она приобрела огромный опыт. Теперь имидж Ельцина – удел историков, а советовать им бесполезно.

Впрочем, вскоре после отставки Бориса Николаевича началась активная семейная работа по организации его фонда. Здание нашли в самом центре – первое по Кремлевской набережной от Водовзводной башни, у Большого Каменного моста, свежеотреставрированное, площадью около 4 тысяч квадратных метров, с огороженной территорией, стоянкой для транспорта. Продажную (!) цену для фонда Московское правительство назначило достаточно низкую – 1000 долларов за квадратный метр, без всякого тендера, т.е. всего четыре миллиона баксов.

Приехали смотреть Татьяна, Абрамович, Мамут, Юмашев и прочие. Ходили, цокали языком. Облазили все. Понравилось очень. В заключение Татьяна Борисовна вопросительно взглянула на семейных спонсоров. Роман Аркадьевич Абрамович в привычном стиле Джека Лондона начал рассказывать о Чукотке, но под усиливающейся требовательностью взгляда все же промямлил, что миллион он закроет. «Саша, а вы что?» Александр Мамут тоже сослался на финансовые невзгоды, но на ориентир Абрамовича все же вышел. «Это два, а остальные кто же закроет?» – с видом бедных родственников переспросили Таня с Валей. «Ищите!» – был ответ. Кажется, ищут до сих пор, не у себя же брать. А молодежь, как известно, в зависимости от достатка выбирает, кто «пепси», а кто милое полярному сердцу «Челси».